Инверсии 7 страница

Перрунд прикоснулась пальцами к руке ДеВара и тут же отдернула ее, бросив взгляд на евнуха.

— Виноваты хозяева, пославшие их на смерть, а не ты. Если бы план удался, то их страдания были бы ничуть не меньше.

— Я знаю. — ДеВар выдавил из себя улыбку. — Может быть, это называется профессиональным отсутствием сострадания. Я научен убивать или калечить как можно быстрее, а не как можно медленнее.

— Значит, ты не удовлетворен? Совершено покушение, и весьма серьезное. Тебе не кажется, что это опровергает твою теорию о существовании опасности здесь, внутри дворца?

— Может быть, — неуверенно сказал ДеВар. Перрунд улыбнулась.

— Тебя это ничуть не успокоило, да?

— Нет, — признался ДеВар и отвернулся. — Ну разве что немного, да и то скорее потому, что я признал твою правоту. Я буду беспокоиться, что бы ни случилось, и всегда буду ждать наихудшего развития событий. Я не могу не беспокоиться. Беспокойство — мое нормальное состояние.

— Значит, тебе не стоит беспокоиться из-за того, что ты столько беспокоишься, — сказала она. На губах ее играла улыбка.

— Ты права. Иначе будет не остановиться.

— Тут нужен прагматический подход. — Перрунд наклонилась вперед и оперлась подбородком о кулак. — А в чем мораль твоей истории о Секрум, Хилити и Лелеерил?

ДеВар посмотрел на нее смущенным взглядом.

— Вообще-то говоря, я не знаю, — признался он. — Мне рассказывали эту историю на другом языке. Она плохо поддается переводу, и... и потом, переводить там нужно было не только язык. Переиначивать некоторые идеи и... привычки и манеры людей, чтобы история стала осмысленной.

— Ну что ж, тогда тебе это удалось. А эта история — быль?

— Да, быль, — сказал ДеВар, потом выпрямился на своем стуле и рассмеялся, тряхнув головой. — Да нет, я шучу. Разве такое могло случиться? Можешь сколько угодно крутить самые современные глобусы, разглядывать новейшие карты, можешь доплыть до конца света, но, клянусь, ты нигде не найдешь Богатилии.

— Вот как, — разочарованно сказала Перрунд. — Значит, ты не уроженец Богатилии?

— Как можно быть уроженцем страны, которой нет?

— Но ведь ты уроженец... Моттелоччи, так, кажется?

— Да, Моттелоччи. — ДеВар нахмурился. — Не помню, чтобы говорил тебе об этом.

— И там есть горы, да? Это одно из... как же их теперь называют? Полутайные? Да, Полутайные королевства. В течение полугода до них не добраться. Но это маленький рай. Ведь верно?

— Полу рай. Весной, летом и осенью там прекрасно, а вот зимой — ужасно.

— Три сезона из четырех — для большинства людей этого вполне достаточно.

— Но не в том случае, если четвертый сезон длится дольше трех остальных, вместе взятых.

— И там случилось что-то похожее на твою историю?

— Возможно.

— И ты был одним из этих людей?

— Может быть.

— Иногда, — сказала Перрунд, выпрямив спину и напустив на лицо раздраженное выражение, — я понимаю правителей: им никак не обойтись без палачей.

— О, я их всегда понимаю, — тихо сказал ДеВар. — Вот только... — Он словно оборвал себя на полуслове и замер, молча одергивая на себе одежду. Он поднял глаза на темноватые тени, гулявшие по световому куполу под потолком. — Может, у нас есть время сыграть во что-нибудь? Что скажешь?

Перрунд несколько мгновений молча смотрела на него, потом вздохнула и тоже распрямила плечи.

— Скажу, что лучше нам, пожалуй, сыграть в «Спор монархов». Ты, видимо, создан для этой игры. Хотя есть и другие, — сказала она, делая знак слуге у дверей вдалеке. — Например, «Лжец» или «Тайна».

ДеВар откинулся к спинке дивана, глядя на Перрунд, которая смотрела на идущего к ним слугу.

— А еще «Саботаж», — добавила она. — И «Хвастовство», и «Полуправда», и «Врунишка», и «Господин дезинформатор», и...

7. ДОКТОР

У моего хозяина есть план насчет твоей хозяйки. Маленький сюрприз.

— Интересно!

— Но мне больше нравятся большие сюрпризы. А?

— И мне тоже.

Последовали и всевозможные другие комментарии и свист с разных концов стола, хотя — задним числом — ничего остроумного.

— И что ты имеешь в виду? — спросил я. Фолечаро, ученик герцога Валена, только мигнул. Это был коренастый парень с копной каштановых волос, которые не слушались ничего, кроме ножниц. Он был занят чисткой сапог, а остальные из нас были поглощены вечерней трапезой в шатре на Долине Вида. Случилось это в один из дней 455-й Циркуляции. На этой первой остановке старшие слуги и ученики обычно обедали вместе. Хозяин Фолечаро позволил ему присоединиться к нам, но за проступок — а Фолечаро совершал их регулярно — наказал его дополнительной работой. Этим и объяснялась чистка сапог. На следующий день для него были приготовлены древние доспехи, слегка проржавевшие, он должен был выдраить их до того, как мы тронемся в путь.

— И что это за план? — Я продолжал гнуть свое. — Что может герцогу понадобиться от доктора?

— Скажем так: у него есть подозрения, — сказал Фолечаро, постучав себя по носу щеткой.

— Насчет чего?

— У моего хозяина тоже есть подозрения, — сказал Юнур, разламывая пополам кусок хлеба и подбирая подливку на своей тарелке.

— Вот уж в самую точку, — неторопливо произнес Эплин, паж начальника стражи Адлейна.

— Есть-есть, — мрачно настаивал Юнур.

— Он по-прежнему проверяет на тебе свои новые идеи, Юнур? — спросил один из пажей. Он повернулся к другим. — Как-то раз мы видели Юнура в банях...

— Только один!

— В каком это было году?

— Так вот, — продолжил паж, — видели бы вы, какие на нем шрамы. Уж можете мне поверить, Но л йети для него хуже зверя!

— Он всему меня учит! — сказал Юнур, вставая. В глазах его сверкнули слезы.

— Заткнись, Юнур, — сказал Джоллис. — Чего тебя так трогает вся эта болтовня? — Невысокий, но довольно изящный, старше всех нас, Джоллис был пажом герцога Ормина, у которого служила доктор после семьи торговцев Мифели и до того, как король призвал ее на службу к себе. Юнур снова сел, бормоча что-то себе под нос — Так какие планы, Фолечаро? — спросил Джол-лис.

— Забудем об этом, — сказал Фолечаро. Он начал насвистывать и демонстративно погрузился в чистку сапог, а через некоторое время стал говорить с сапогами, словно хотел убедить их чистить самих себя.

— Этот мальчишка невыносим, — сказал Джоллис и взял кубок с разведенным вином — ничего крепче нам не разрешалось.

Немного спустя после ужина мы с Джоллисом гуляли по краю лагеря. Впереди и по обеим сторонам от нас тянулись холмы. Сзади, за входом в долину Вида, где-то далеко-далеко за ближним кругом Кратерного озера, в разноцветных огненных сполохах медленно заходил Ксамис, погружаясь за изогнутую кромку моря.

Облака, улавливающие частично затухающий свет Ксамиса, а частично — позднее утреннее сияние Зигена, были залиты золотом с одной стороны и красным, охрой, киноварью, оранжевым, алым... настоящее буйство цветов. Мы брели мимо готовящихся к ночлегу животных. У некоторых из них (в основном у хавлов) были мешки на головах. У животных поизящнее на глазах имелись шоры, а лучшие размещались в походных стойлах. У самых мелких животных глаза были закрыты первым подвернувшимся под руку тряпьем. Один за другим ложились они на землю и засыпали. Мы с Джоллисом, курившим длинную трубку, шли среди них. Он был моим старейшим и лучшим другом еще со времен моей — очень недолгой — службы у герцога, перед тем как меня послали в Гаспид.

— Возможно, это просто болтовня, — сказал он. — Фолечаро нравится звук собственного голоса, и еще ему нравится делать вид, будто он знает что-то такое, что неизвестно другим. Я бы не стал об этом беспокоиться, но если ты считаешь, что тебе следует сообщить об этом твоей хозяйке, то, конечно, так и надо поступить.

— Так, — сказал я.

Я припоминаю (оглядываясь на себя тогдашнего, неискушенного юнца, теперь, из умудренной зрелости), что сомневался, как мне поступить. Герцог Вален был влиятельным человеком и большим интриганом. Таких людей лучше не иметь врагами кому-нибудь вроде доктора, но мне приходилось думать о своем настоящем хозяине, а не только о хозяйке. Не говорить никому из них? Или одному. Но если одному, то кому именно? Или обоим?

— Послушай, — сказал Джоллис, остановившись и повернувшись ко мне (мне показалось, что он выждал момент, когда вокруг никого не оказалось, прежде чем сообщить мне последние сведения). — Если это поможет — я слышал, что Вален послал кого-то в Экваториальную Кускерию.

— Кускерию?

— Да. Ты знаешь о ней?

— Вроде как знаю. Это, кажется, порт, да?

— Порт, город-государство, святилище морской компании, логово морских чудищ, если верить некоторым людям... но дело в том, что это едва ли не самая северная точка, куда доходят люди из южных земель, и у них там, по слухам, немало посольств и миссий.

— Да?

— Так вот, один из людей герцога Валена был послан в Кускерию найти там кое-кого из Дрезена.

— Из Дрезена! — сказал я. Потом понизил голос, потому что Джоллис нахмурился и оглядел огромные тела спящих животных. — Но зачем?

— Понятия не имею, — сказал Джоллис.

— А сколько времени нужно, чтобы добраться до Кускерии?

— На дорогу туда уходит около года. Но говорят, что обратно возвращаются быстрее. — Он пожал плечами. — Ветра.

— Не близкий путь, чтобы отправлять кого-то, — недоуменно сказал я.

— Я знаю, — сказал Джоллис. Он пососал трубку. — Мой хозяин думал, что это связано с торговлей. Ты же знаешь, люди всегда надеются разбогатеть на пряностях, или снадобьях, или новых фруктах, или чем-нибудь таком, если им удастся провезти этот товар в обход морских компаний и избежать штормов, но, понимаешь, потом мой хозяин узнал, что посланник Валена ищет одного человека.

— Да?

— Гм-м. — Джоллис остановился лицом к заходящему Ксамису, оно приобрело рубиновый оттенок в свете закатного облака, словно охваченного пламенем. — Хороший закат, — сказал он, глубоко затягиваясь.

— Очень, — сказал я, даже не глядя в ту сторону.

— Но лучшие закаты, конечно же, были во время падения империи. Ты об этом не думал?

— Да? Ну да, естественно.

— Провидение вознаградило нас за гнев небес, — задумчиво сказал Джоллис, хмуро устремив глаза в чашечку своей трубки.

— Да? Ну конечно.

«Кому сказать? — думал я. — Кому же сказать?..»

Хозяин, каждый день доктор посещала короля во время Циркуляции из Гаспида в Ивенир, потому что нашему монарху досаждали боли в спине.

Король Квиенс лежал на кровати, а доктор сидела на ее краю.

— — Если она действительно так болит, вы должны дать ей покой, государь, — сказала она ему.

— Покой? — сказал король, переворачиваясь на живот. — Как я могу дать ей покой? Глупая, ведь это же Циркуляция. Если я дам себе покой, то и остальные встанут на месте, и к тому времени, когда мы доберемся до Летнего дворца, нужно будет возвращаться обратно.

— Ваше величество могло бы лежать на спине в своей карете, — сказала доктор, вытаскивая рубашку короля из его ездовых рейтуз и обнажая мощную, мускулистую спину.

— Это тоже больно, — сказал он в подушку.

— Может быть, поначалу и будет немного больно, но вы быстро почувствуете улучшение. А если будете ехать верхом, то вам станет еще хуже.

— Эти проклятые кареты — они раскачиваются туда-сюда, а колеса все время попадают в ямы и рытвины. Дороги явно стали гораздо хуже, чем в прошлом году. Вистер?

— Ваше величество? — Толстый камердинер тут же оказался у кровати короля.

— Пусть кто-нибудь узнает, кто отвечает за содержание этих дорог. Достаточно ли собирается налогов? Если да, то расходуются ли эти деньги на ремонт, а если нет, то куда они уходят?

— Слушаюсь, ваше величество. — Вистер быстрым шагом вышел из шатра.

— Герцоги мошенничают со сбором налогов, Восилл, — вздохнул король. — Ну, или их сборщики. У них слишком много власти, будь они прокляты. Я считаю, что слишком много сборщиков приобрели себе баронские поместья с титулами.

— Вы абсолютно правы, государь, — сказала доктор.

— Да, я думал учредить еще какие-нибудь... на городских уровнях... как их...

— Советы, государь?

— Да, советы, в которые входили бы ответственные граждане. Они бы для начала наблюдали за дорогами, за городскими стенами и все такое. За подобными вещами у них душа болит больше, чем у герцогов, которых заботят только собственные дома и количество дичи в их лесах.

— Прекрасная мысль, государь.

— Да, я тоже так думаю. — Король повернул голову и взглянул на доктора. — У вас они тоже есть, верно?

— Советы, государь?

— Да. Я помню, вы мне о них говорили. Вероятно, сравнивали нашу отсталую систему с вашей, и сравнение было не в нашу пользу, это уж точно.

— Неужели я сравнивала, государь?

— Сравнивали, сравнивали, Восилл.

— Действительно, наше государственное устройство позволяет поддерживать дороги в хорошем состоянии, признаю.

— Но если я отберу власть у баронов, то они будут недовольны, — мрачно сказал король.

— А вы, государь, сделайте их эрцгерцогами или дайте им другое вознаграждение.

Король задумался.

— Какое другое?

— Не знаю, государь. Вы могли бы что-нибудь придумать.

— Да, мог бы, — сказал король. — Но если я дам власть земледельцам, торговцам и всем прочим, то им этого покажется мало.

Доктор продолжала массировать спину короля.

— Мы говорим, что лучше предотвратить, чем лечить, — сказала она ему. — О теле нужно заботиться до того, как с ним произойдет что-нибудь нехорошее. Вы должны давать себе покой, прежде чем от усталости не свалитесь с ног, вы должнны поесть до того, как голод одолеет вас.

Король нахмурился, а руки доктора продолжали двигаться по его телу.

— Если бы все было так просто, — сказал он, вздохнув. — Я думаю, что если в теле можно поддерживать здоровье такими простыми средствами, то оно устроено гораздо проще по сравнению с государством.

Мне показалось, что эти слова немного задели доктора.

— Тогда я довольна тем, что на моем попечении находится ваше тело, а не ваша страна, государь.

— Я и есть моя страна, — строго сказал король, хотя выражение его лица не соответствовало его тону.

— Тогда, государь, радуйтесь, что ваше королевство пребывает в лучшем состоянии, чем его король, который не хочет лежать в карете, как это сделал бы любой благоразумный монарх.

— Не разговаривайте со мной как с ребенком, Восилл! — громко сказал король, поворачивая к ней голову. — Ой! — сказал он — на лице его появилась гримаса боли, и он снова упал головой на подушку. — Вы не можете понять (видимо, из-за того, что вы — женщина), что в карете у вас нет возможности маневра. Карета занимает всю дорогу. А человек верхом может объезжать все неровности на дороге.

— Понимаю, государь. И тем не менее факт остается фактом: вы весь день проводите в седле, вас трясет, и маленькие подушечки между вашими позвонками сжимаются и ущемляют нервы. От этого и возникают боли в спине. Если же вы будете лежать в карете, то, как бы вас ни трясло, вам станет гораздо лучше.

— Послушайте, Восилл, — раздраженным тоном сказал король, приподнимаясь на локте и поднимая взгляд на доктора, — как, по-вашему, это будет выглядеть, если король пересядет из седла в карету и разляжется среди надушенных дамских подушек, словно какая-нибудь изнеженная наложница? Что это будет за монарх? А? Не смешите меня. — Он снова осторожно улегся на живот.

— Я так думаю, ваш отец никогда ничего подобного не делал, государь.

— Нет, он... — начал было король, но прежде чем продолжить, окинул доктора подозрительным взглядом. — Нет, не делал. Конечно же нет. Он ехал в седле. И я останусь в седле. Я буду скакать верхом и мучиться от боли, потому что именно этого от меня и ждут. Вы снимаете боли у меня в спине, потому что именно этого ждут от вас. Занимайтесь своим делом, доктор, и прекратите эту дурацкую болтовню. И да спасет меня Провидение от женской глупости! Ой! Осторожнее!

— Я должна выяснить, где у вас болит, государь.

— Ну, так вы уже нашли! А теперь делайте то, что должны делать, то есть избавить меня от боли. Вистер! Вистер!

К королю подошел другой слуга.

— Он только что вышел, ваше величество.

— Музыку, — сказал король. — Я хочу слушать музыку. Позовите музыкантов.

— Слушаюсь, ваше величество. — Слуга собрался было идти, но король щелкнул пальцами, и слуга тут же вернулся к нему.

— Ваше величество?

— И вина.

— Слушаюсь, ваше величество.

— Какой великолепный закат, правда, Элф?

— Да, хозяйка. Провидение вознаграждает нас за гнев небес, — сказал я, вспомнив слова Джоллиса (я был уверен, что он тоже позаимствовал их у кого-то).

— Наверно, в этом что-то есть, — согласилась доктор. Мы сидели на широкой передней скамейке фургона, ставшего нашим домом. Я занимался подсчетами. Из последних шестнадцати дней одиннадцать я спал в повозке (а остальные пять размещался со старшими пажами и учениками в домах, если мы останавливались на ночлег в городах), и, вероятно, мне придется спать в ней еще семь дней из десяти, пока мы не доберемся до города Леп-Скатачейса, где проведем пол-луны. После этого повозка станет моим домом на восемнадцать дней из двадцати двух, пока мы не доберемся до Ивенаджа. А может быть, и на девятнадцать, если в дороге встретятся какие-нибудь трудности и мы задержимся.

Доктор отвернулась от заката и поглядела на дорогу, усаженную высокими деревьями, росшими из песчаной почвы с обеих сторон. Впереди, над качающимися верхушками огромных карет, в воздухе висела оранжевато-коричневая дымка.

— Мы уже почти добрались?

— Почти, хозяйка. Это самый длинный дневной переход — что в одну, что в другую сторону. Разведчики скоро доберутся до места привала, авангард начнет разбивать шатры и ставить полевые кухни. Переход длинный, но говорят, что за счет этого мы экономим целый день.

Впереди ехали величественные кареты и фургоны королевского дома. Непосредственно перед нами двигались два хавла, их широкие плечи и крупы раскачивались из стороны в сторону. Доктор отказалась от кучера. Она хотела сама держать кнут (хотя пользовалась им мало). А это означало, что мы сами должны были каждый вечер кормить животных и заботиться о них. Мне это вовсе не нравилось, хотя у моих приятелей, пажей и учеников, было на сей счет другое мнение. До этого дня доктор брала на себя большую, чем я ожидал, часть этой грязной работы, но у меня вызывала неприязнь и та малая часть, что доставалась мне. Мне было трудно поверить, что она не видит, как выставляет нас обоих в глупом виде, занимаясь такими унизительными вещами.

Она снова обратила свой взгляд к заходу. На щеке заиграл лучик света, окрасив кожу в цвет золота. Волосы, свободно ниспадавшие на плечи, отливали матовыми бликами цвета тускловатого рубина.

— Вы еще были в Дрезене, когда с небес упали камни?

— Что? Ах, да. Я уехала из дома два года спустя. — Казалось, она задумалась, даже опечалилась.

— А вы случайно добирались не через Кускерию, хозяйка?

— Да, Элф, через Кускерию, — сказала доктор, лицо ее прояснилось, когда она повернулась ко мне. — Тебе об этом известно?

— Кое-что, — сказал я, и во рту у меня стало сухо. Я не знал, сказать ли ей о том, что я слышал от пажа Валена и от Джоллиса. — Оттуда до нас далеко?

— На дорогу уходит не меньше полугода, — сказала доктор, кивая. Она улыбнулась, подняв голову к небу. — Очень жаркое место, много растительности, высокая влажность, полно разрушенных храмов и различных странных животных — некоторые древние секты считают их священными. Воздух насыщен запахами пряностей, а когда я там оказалась, ночь была в полном разгаре — и Ксамис и Зиген оба давно зашли почти одновременно, в дневном небе были Джидульф, Джейрли и Фой, а Ипарин пребывал в зоне затмения, и потому примерно в течение колокола на небе сияли только звезды, освещавшие город и море. И все животные выли в этой темноте, и я из своей комнаты хорошо слышала бушующее море, хотя на самом деле темно не было — воздух был пронизан серебристым светом. Люди молча стояли на улицах и смотрели на звезды, словно с облегчением проникаясь мыслью, что их существование — не миф. Я в тот момент была не на улице, я была... в тот день я познакомилась с очень милым капитаном морской компании. Очень красивым, — сказала она, вздохнув.

В этот миг она была похожа на молоденькую девочку (а я — на ревнивого мальчика).

— И ваш корабль доставил вас оттуда прямо сюда?

— Нет-нет. После Кускерии было еще четыре перехода: до Алайла на баркентине «Лик Джейрли», принадлежащей морской компании, — сказала она и широко улыбнулась, глядя перед собой. — Потом оттуда до фуоллаха на триреме, представь... этот корабль был из фаросси, бывший имперский флот, потом по суше до Оска, а оттуда до Иллерна на ксинкспарском торговом судне. И наконец, до Гаспида на галионе, принадлежащем торговому дому Мифели.

— Все это звучит очень романтично, хозяйка. Она улыбнулась, но как-то печально.

— Конечно, случались лишения и всякие неприятности, — сказала она, похлопывая по голенищу своего сапожка, — раз или два приходилось вытаскивать этот старый кинжал, но теперь, оглядываясь назад, я могу сказать: да, это было романтично. Очень. — Она глубоко вздохнула, потом повернулась и посмотрела в небо, прикрыв козырьком ладони глаза от света Зигена.

— Джейрли еще не взошел, хозяйка, — тихо сказал я и сам удивился тому, какой холод пронизывает меня изнутри. Она странно посмотрела на меня.

Наконец здравый смысл вернулся ко мне. Хотя во время моей болезни во дворце она и сказала, что мы должны быть друзьями, однако по-прежнему оставалась моей хозяйкой, а я — ее слугой и учеником. Но кроме хозяйки у меня был еще и хозяин. Не исключаю: ничто из того, что я мог узнать у доктора, для моего хозяина не было в новинку, так как у него имелось много источников информации, но полной уверенности в этом у меня не было, а потому я считал себя обязанным выведывать все, что удастся, ведь любая мельчайшая подробность могла оказаться полезной.

— И по этой причине — я имею в виду ваше путешествие из Иллерна в Гаспид на корабле клана Мифе-ли — вы оказались на службе у Мифели?

— Нет, это было простое совпадение. После прибытия сюда я некоторое время помогала морякам в лазарете, а потом одному из молодых Мифели понадобилась помощь. Он плыл на корабле и, приближаясь к родной гавани, подал сигнал на Сторожевые острова. Собственный доктор клана Мифели страдал от морской болезни и не мог подняться на борт, чтобы отправиться навстречу галиону. Поэтому главный врач лазарета рекомендовал меня Прелису Мифели, и на галион отправилась я. Молодой человек выжил, корабль вернулся в порт, и меня прямо там, в порту, сделали главным семейным врачом Мифели. Старик Мифели быстро принимает решения.

— А их прежний доктор?

— Был отправлен на покой. — Она пожала плечами. Некоторое время я смотрел на крупы двух хавлов.

Один из них обильно унавоживал дорогу. Горячий навоз исчез под колесами нашего фургона, обдав нас своими парами.

— О ужас, какой отвратительный запах, — сказала доктор.

Я прикусил язык. То была одна из причин, по которой люди, обязанные ухаживать за скотиной, старались по возможности держаться от этих животных подальше.

— Хозяйка, можно я задам вам вопрос? Она помедлила, прежде чем ответить.

— Ты уже и без того назадавал мне столько всяких вопросов, Элф, — сказала она, удостоив меня лукавым, веселым взглядом. — Насколько я понимаю, ты собираешься задать вопрос, который я могу счесть дерзким?

— Гм-м.

— Спрашивай, молодой Элф. Я ведь всегда могу сделать вид, что не расслышала.

— Я вот размышляю, хозяйка, — сказал я, чувствуя неловкость и внезапно покраснев, — а почему вы оставили Дрезен?

— Ах вот что, — сказала она и, взяв кнут, помахала им над спинами хавлов, едва пощекотав его кончиком их шеи. Потом скользнула по мне взглядом. — Отчасти потому, что мне захотелось приключений, Элф. Просто из желания отправиться туда, где не бывал никто из тех, кого я знаю. А отчасти для того, чтобы уехать и забыть одного человека. — Она весело, ослепительно улыбнулась мне, а потом снова устремила свой взгляд на дорогу. — У меня была несчастная любовь, Элф. А я упрямая. И гордая. Твердо решив уехать и сообщив, что собралась на другой конец света, я уже не могла — и не хотела — менять решения. Вот так я дважды причинила себе боль — один раз встретив не того человека, а второй раз проявив упрямство (даже после того, как успокоилась) и не пожелав отступить от слова, данного в приступе уязвленной гордости.

— Это был тот, кто подарил вам кинжал, хозяйка? — спросил я, уже ненавидя этого человека и завидуя ему.

— Нет, — сказала она, издав то ли фырканье, то ли смешок, совсем не женский звук, как мне показалось. — Он меня и без того достаточно ранил, чтобы носить еще напоминание о нем. — Она кинула взгляд на свой кинжал, который, как всегда, был заткнут у нее за голенище правого сапога. — Этот кинжал — подарок от... государства. Некоторые украшения на кинжале были подарены мне другим другом. Тем, с которым я ожесточенно спорила. Обоюдоострый подарок.

— И о чем вы спорили, хозяйка? — спросил я, оглянувшись.

— О разном, о разных сторонах одного и того же. Имеет ли право сильный навязывать свои ценности другим. — Она посмотрела на меня — на моем лице читалось недоумение. — Ну, и мы спорили обо всем этом.

— Об этом, хозяйка? — спросил я, оглядываясь.

— Об... — Она, казалось, оборвала себя на полуслове. — О Гаспиде, об империи. Обо всем этом другом полушарии. — Она пожала плечами. — Не буду утомлять тебя деталями. В конце концов я уехала, а он остался, хотя до меня дошли слухи, что после моего отплытия он тоже покинул страну.

— И вы не жалеете, что прибыли сюда, хозяйка?

— Нет, — сказала она, улыбнувшись. — Большую часть пути в Кускерию жалела, но, когда я пересекла экватор, произошли перемены. Такое, говорят, часто случается. А с тех пор не пожалела ни разу. Я по-прежнему скучаю по семье, по друзьям, но не жалею, что приняла такое решение.

— А как вы думаете, хозяйка, вы вернетесь домой?

— Понятия не имею, Элф. — На ее лице было выражение надежды и беспокойства. Тут она улыбнулась еще раз. — Ведь я врач короля. Я бы сочла, что плохо делаю свое дело, если бы он позволил мне вернуться. Может быть, он заставит меня ухаживать за ним, пока не состарится или пока не разочаруется во мне, потому что у меня появятся усики над верхней губой, волосы на голове поредеют, и появится дурной запах изо рта. И тогда он прикажет отрубить мне голову, потому что я слишком часто его перебиваю. А тогда, возможно, его доктором станешь ты.

— Что вы, хозяйка. — Кроме этих слов, другие не пришли мне в голову.

— Не знаю, Элф, — призналась она мне, — я не уверена, стоит ли мне строить какие-то планы. Подожду, посмотрю, куда меня уведет судьба. Если Провидение, или то, что мы называем этим словом, вынудит меня остаться, то я останусь. Если же это Провидение позовет меня назад в Дрезен, я вернусь в Дрезен. — Она повернула ко мне голову с выражением, которое ей, видимо, казалось заговорщицким, и сказала: — Кто знает, может, судьба поведет меня через ту же самую Экваториальную Кускерию. Возможно, я снова увижу моего красавца — капитана морской компании. — Она подмигнула мне.

— А Дрезен сильно пострадал от камнепада с небес? — спросил я.

Она, казалось, не обратила внимания на мой тон, а я опасался, не звучит ли мой голос слишком уж холодно.

— Больше, чем Гаспидус, — сказала она. — Но гораздо меньше, чем внутренние области империи. Один город на дальнем северном острове был почти полностью стерт с лица земли волной, которая убила больше десяти тысяч человек. Было также уничтожено несколько кораблей, и урожаи в следующие два-три года упали, отчего застонали землепашцы, — но землепашцы и так вечно стонут. Нет, мы отделались сравнительно легко.

— И как вы считаете, хозяйка, это была кара богов? Некоторые говорят, что Провидение за что-то наказало нас или всю империю. Другие считают, что это сделали старые боги и что они возвращаются. Как вы думаете?

— Я думаю, возможно все, Элф, — задумчиво сказала доктор. — Хотя в Дрезене есть люди — философы, — у которых находится более прозаическое объяснение.

— Какое, хозяйка?

— Они считают, что такое случается без всяких причин.

— Без всяких причин?

— Да. Никаких причин, чистая случайность. Я поразмыслил над этими словами.

— А как они считают — есть ли добро и зло? Верно ли, что кто-то заслуживает уничтожения, а кто-то — всего лишь наказания?

— Меньшинство скажет, что таких понятий вообще нет. Но большинство согласно с тем, что они есть, правда, существуют только в наших умах. Сам мир без нас не признает таких вещей, поскольку это и не вещи на самом деле, а идеи, а потому в мире не было идей, пока не появился человек.

— Значит, они думают, что Человек не был создан одновременно с миром?

— Именно так. По крайней мере, человек разумный.

— Так значит, они зигенисты? Они считают, что нас создало Малое Солнце?

— Некоторые так и говорят. Они утверждают, что люди когда-то ничем не отличались от обычных животных и тоже засыпали с заходом Ксамиса, а поднимались с восходом. Некоторые думают, что мы — это только свет, что свет Ксамиса цементирует мир как некую идею, как необыкновенно сложную мечту, а свет Зигена делает из нас мыслящих существ.