Глава семнадцатая. Каждый имеет право на счастье, даже на маленькое и убогое

Каждый имеет право на счастье, даже на маленькое и убогое. Эта простая мысль, почерпнутая мною из какой‑то книжки, пришла в голову, когда я утром с трудом открыл глаза и сел на постели. Поводом для сего философского измышления стал пес Бобик, с печальным видом лежавший возле кресле, где совсем недавно спала его любимая болонка.

Да, каждый имеет право на счастье, но не каждый его получает, подумал я и поплелся в ванную – приводить себя в порядок. Через пятнадцать минут, умывшись и побрившись, я почувствовал себя намного лучше. Чашка кофе окончательно оживила и позволила мыслить логически. Хотя последнее давалось с большим трудом.

Так, чем же все вчера закончилось? Петр забрал болонку и отправился домой, это я хорошо помню, а потом мы со Славкой еще сидели на кухне, пили и разговаривали. Так, ни о чем – о жизни, бабах, бабках… Обычный мужской треп за бутылкой водки. Потом Славка вроде бы тоже стал собираться, а я пошел спать. Надо бы позвонить ему, узнать, благополучно ли добрался домой… А заодно звякнуть Верочке на мобильник, спросить, чем она сегодня занята.

Домашний телефон Славки не отвечал – вероятно, после вчерашнего он еще спал, а по Верочкиному номеру отозвались сразу.

– Да?

– Привет, – жизнерадостно начал я, – чем занимаешься?

– Кто это? – спросил незнакомый женский голос.

– Вася Собакин, – растерялся я. – А вы кто?

– Медсестра городской больницы № 3. Вера Николаевна Аникеева кем вам приходится?

– Хорошая знакомая, коллега, – ответил я, чувствуя, что внутри все холодеет. – А что с Верочкой?

– Ее привезли к нам ночью, на улице подобрали. Лежала без сознания возле магазина. Видимо, грабитель напал – ударил сзади по голове, хотел деньги отобрать…

– Наркоман?

– Судя по всему, – подтвердила медсестра. – В этом районе они часто промышляют, нападают на одиноких женщин. За дозу готовы убить… Да и просто уроды разные шакалят, сволочи поганые… На мою мать тоже недавно напали – гад сумочку вырвал и убежал. А там пенсионное удостоверение было и паспорт… Так и в вашем случае – выследили, напали, хотели, наверное, сумочку вырвать, но ваша знакомая крепко ее держала, вот ее и ударили чем‑то тяжелым, чтобы отобрать… К счастью, ее быстро нашли и полицию вызвали, а то бы замерзла наверняка. Потом ее к нам доставили… А мобильник у вашей знакомой в кармане пальто лежал, мне его дали – чтобы сообщить о несчастье, если позвонит кто. Так и вышло… Хорошо, что вы позвонили, а то полиции пришлось бы самой родственников искать, а это дело долгое. Они спешить не любят…

Я все еще растерянно молчал.

– Когда можно будет навестить Верочку? – наконец выдавил я из себя.

– Каждый день, в приемные часы, – ответила медсестра, – она в общей палате лежит, не в реанимации. Дознаватель у нее с утра был, расспрашивал, подробности выяснял – не запомнила ли приметы грабителя, например. Да только какие там приметы – эти сволочи нападают сзади и сразу бьют по затылку, даже охнуть не успеешь…

Я записал адрес больницы, номер палаты и полетел к метро. У станции купил килограмм апельсин – не с пустыми же руками к больной приходить! Потом шлепнулся на продавленное сиденье в вагоне (народу, к счастью, было немного – воскресный день все‑таки, утро) и решил немного почитать – для успокоения нервов.

* * *

«Мой бок постепенно заживал, болело значительно меньше, и я начал потихоньку ходить. Иногда даже делал кое‑какие упражнения – для поддержания формы. Элли каждый день навещала меня – меняла повязку, мазала рану, приносила еды и воды. Мы с ней подолгу разговаривали, и я с удивлением понял, что она – очень умная и по‑своему развита девушка. Ее суждения о многих вещах были весьма зрелыми и глубокими, а жизнь она знала намного лучше, чем я.

Элли с удовольствием взяла на себя роль учителя – объясняла мне сущность отношений между людьми, посвящала в подробности семейных отношений и воспитания детей. Конечно, некоторые ее советы казались мне наивными (например, по ее мнению, от простуды, следовало лечиться заваренными листьями лунной травы, хотя даже самое слабое наше заклинание справляется с этой хворью гораздо лучше), но я внимательно слушал и с каждым днем все больше и больше привязывался к Элли. Дошло до того, что я уже с раннего утра с нетерпением ждал ее посещений и долго грустил, когда она была занята по хозяйству и не могла прийти вовремя.

Староста Тимуш сдержал свое слово – меня никто не беспокоил, я мог спокойно отдыхать и набираться сил. Честно говоря, лежать целыми днями без дела и слушать деревенские сплетни мне быстро надоело, и я начал понемногу интересоваться тем, что происходит вокруг – в княжестве и королевстве. Выяснилось, что кое‑что существенно изменилось – например, солдаты покинули окрестности деревни и переместились ближе к столице. Там сейчас и происходили главные события.

Как и предсказывал Клаар, между знатными князьями и графами разгорелась настоящая борьба за трон. На него претендовали по меньшей мере пять человек, но реальные шансы были только у двоих – у графа Самуэля Витенбергского, важного и богатого вельможи, и, как ни странно, у князя Вальдемара.

За него дружно проголосовали все заозерные бароны, а также многие хозяева приграничных поместий, чем обеспечили значительное число голосов в представительном Королевском собрании. И это несмотря на то, что Вальдемар не мог похвастаться ни звучным титулом, ни древним родом, да еще практически не имел военных заслуг. Кроме того, его княжеское состояние было весьма условным – он владел лишь тем, чем позволяла ему пользоваться расчетливая и прижимистая княгиня Кларисса, вдова князя Редрика.

Поддержка мелких баронов объяснялась просто: они проталкивали в столицу «своего» короля – того, кто был им близок не только по происхождению и образу мыслей, но и по самому своему духу. Князь Вальдемар жил на границе с лесом, хорошо знал местные обычаи и порядки, видел, как несладко приходится владельцам усадеб. Его сторонники надеялись, что он, сев на трон, сможет прекратить бессмысленную вражду с лесным народом и заключить прочный, надежный мир.

Члены Королевского совета внимательно выслушали мнение баронов, но решение сразу не приняли. Они разделились на две почти равные группы – одни стояли горой за графа Самуэля, видя в нем сильного и могучего правителя, другие голосовали за Вальдемара, надеясь ни долгожданный мир с эльфами. Кроме того, за князем чувствовалась немалая сила – поддержка окраинных баронов… И с этим тоже приходилось считаться.

Вальдемар, по слухам, посулил баронам, что, после избрания королем, отдаст им в пользование обширные владения князя Редрика. Сам же он собирался править только в столице и клятвенно обещал, что не будет вмешиваться в окраинные дела и донимать хозяев поместий непосильными налогами. В общем, предлагал выгодный обмен – корона за землю.

Ему даже удалось уговорить на эту сделку саму княгиню Клариссу, владелицу многочисленных земель. У той при этом обмене был свой расчет: в случае избрания Вальдемара ее сын Клаус станет кронпринцем и наследником престола, а она сама – соответственно, матерью будущего короля. Что куда престижнее и выгоднее, чем быть провинциальной княгиней, к тому же вдовой… Да и жизнь в столице, в королевском дворце, куда интереснее и ярче, чем в захолустном окраинном замке.

В общем, страсти вокруг престола кипели немалые, и о нас, эльфах, временно забыли. Что хорошо. Не вспоминали даже о том, что князь Редрик был убит нашей стрелой. Вальдемар не имел ни малейшего желания говорить на эту тему – прекрасно понимал, что многочисленные недруги при дворе могут упрекнуть его в том, что он не отомстил за своего родственника (что полагалось сделать в первую очередь). Но князю было сейчас не до того – он боролся за трон. Вот и не хотел ссориться с нами…

Да и вообще он предпочитал не распространяться об обстоятельствах гибели Редрика. Официально считалось, что его убил (скорее всего, из личной мести) лучник‑одиночка. Что, в принципе, было недалеко от истины и вполне вписывалось в людские обычаи.

Редрик при жизни считался человеком очень грубым, нетерпимым и крайне вспыльчивым. Чуть что – хватался за меч и жестоко карал своих противников. На него многие (в том числе заозерные бароны) имели большой зуб… Этим обстоятельством и воспользовался Вальдемар. Его сторонники распустили слух, будто бы некий кровный враг Редрика нанял наемного убийцу, чтобы отомстить за смерть дальнего родственника…

Подобное часто случалось в королевстве, поэтому удивления не вызвало. За смерть члена семьи полагалось бы, по идее, вызвать Редрика на бой и драться с ним до смерти, но победить князя в честном поединке было почти невозможно (он считался сильным и умелым бойцом), поэтому оскобленные родственники якобы и воспользовались услугами наемника. Что гораздо удобнее и, главное, безопаснее. К тому же не слишком дорого: по королевству бродит немало солдат, готовых за весьма умеренную плату оказать любую услугу, в том числе и щекотливого свойства. Таким способом обычно устранились опасные соперники, скажем, претенденты на руку богатой невесты, или просто негодяи, задевшие честь гордых и обидчивых заозерных баронов…

О том, что на самом деле произошло у замка Редрика, знали немногие – гвардейцы и некоторые близкие люди. Но Вальдемар строго‑настрого приказал им держать язык за зубами – дабы не плодить ненужные слухи и не вредить его репутации. Вот все и молчали. Причем каждый рассчитывал на соответствующую благодарность князя – когда тот сядет на престол.

Король может быть очень щедрым и, конечно, озолотит своих верных друзей и преданных вассалов… У людей есть очень правильная поговорка: молчание – золото. Нередко она приобретает вполне реальный смысл: за способность держать язык за зубами платят благородным металлом…»

* * *

Больница находилась на окраине города в старом, облезлом здании. Последний раз ремонт здесь делали, судя по всему, еще до революции. В вестибюле терапевтического корпуса сидела грозная вахтерша.

– К кому? – строго спросила она.

– В пятую, к Аникеевой, – честно ответил я и развернулся, чтобы пойти в гардероб.

– Куды без тапков! – закричала вахтерша. – Без тапков не положено!

– Так у меня нет… – растерялся я.

– Здесь купите, – подсказала вахтерша.

– А сколько стоит?

– Червонец, – ответила предприимчивая бабулька и протянула пару пластиковых мешочков с завязками. – Вот, на ботинки оденьте и идите.

Я отстегнул десятку, хотя, если честно, за целлофановые пакетики с завязками это было слишком много. Но что поделаешь – частное предпринимательство…

Интересно, сколько рублей из моего червонца пойдет в карман самой бабке, а сколько – старшей сестре‑хозяйке или еще выше? Понятно, что без санкции начальства эта торговля не просуществовала бы и дня. А так – вполне легальный и даже процветающий бизнес. Минимум расходов (скорее всего, целлофановые пакетики использовались не по одному разу – вахтерша вытаскивала их из урны, стоящей у выхода, и продавала по новой), «живые» деньги и, разумеется, никаких налогов и вычетов.

А еще говорят, что русский человек непрактичен. Еще как практичен, когда дело касается его собственного кармана! А уж смекалки и изобретательности ему не занимать: только у нас могли додуматься до такого – пришивать к бесплатным пластиковым мешочкам, выдаваемым в магазинах, веревочки и продавать, как полноценные больничные тапки. Причем не по одному разу… Ни в одной Америке или Европе до этого не доперли бы – там непременно заказывали бы специальную стерильную обувку в герметичной упаковке. И, разумеется, строго одноразовую…

…В больничном коридоре было холодно, неуютно и противно пахло лекарствами. Почему у нас во всех государственных учреждениях, даже самых милосердных, царит такая казенщина? Создавалось впечатление, что всем на всех (в том числе и на больных) просто наплевать.

Я отыскал пятую палату и вошел. В полутемной комнате стояло шесть железных кроватей, отвратительно воняло мочой и грязным телом. Я невольно задержал дыхание, потом вошел, стараясь дышать только через рот.

Верочка лежала у окна. На нее мне указала одна из старух, обитавших в палате, я сам не узнал бы ее – голова замотана бинтами, лицо желтое, нос заострился. Жалость заполнила мое сердце – настолько Верочка выглядела слабой и беспомощно.

Она с трудом открыла глаза и узнала меня.

– Вася, это ты?

– Да, – кивнул я, а сам чуть не заплакал.

– Зря ты пришел, – прошептала Верочка, – видишь, какая я некрасивая… Теперь ты меня разлюбишь.

– Нет, что ты! – уверил я ее. – Вот, я тебе апельсинчиков принес…

– Спасибо, – слабо улыбнулась Верочка, – положи в тумбочку, я пока все равно есть не могу – голова сильно болит и тошнит… Я потом, попозже, когда поправлюсь.

– Тебе нужно что‑нибудь? – предложил я свою помощь. – Скажи, я все принесу.

– Если не трудно, съезди ко мне домой, привези домашний халат, чтобы по больнице ходить, и тапки. А то меня положили, в чем была, даже переодеться пока не во что. Ну, и еще зубную пасту, щетку, конечно, и прочее… – засмущалась Верочка.

Я понял, что она имела в виду, и кивнул.

– За тобой ухаживают? – поинтересовался я.

– Врач приходил, осмотрел, сказал, что сильное сотрясение мозга. К счастью, черепушка целая… – улыбнулась Верочка. – Мне еще повезло – на голове зимняя шапка была, удар смягчила, а то бы…

На ее глазах выступили слезы.

– Что ты, – постарался успокоить я Верочку, – все обойдется. Полежишь немного, подлечишься, а потом домой, в себя приходить.

– А как же работа, проект? – спросила Верочка.

– Не беспокойся, – махнул я рукой, – все сам закончу. И с Пал Палычем договорюсь, чтобы тебя не беспокоили.

– Спасибо! – Верочка слегка пожала мою руку и улыбнулась. – Что бы я, Вася, без тебя делала!

– Пропала бы, наверное, – подыграл я ей. – Я к тебе часто заходить буду, пока не выпишут. Ни за что не дам тебе пропасть… Ты ведь для меня не чужой человек!

Мы поговорили еще немного, затем я стал собираться. Во‑первых, Верочка устала – я понял по ее лицу, а во‑вторых, надо было съездить к ней домой за вещами, а это другой конец города. Верочка отдала мне ключи от комнаты (к счастью, грабитель их не взял) и объяснила, где что лежит – чтобы легче искать.

На выходе из отделения я поймал санитарку и попросил:

– В пятой палате лежит моя хорошая знакомая, не могли бы вы за ней присмотреть…

– Раз это твоя хорошая знакомая, что же ты сам за ней не присмотришь? – хитро сощурилась старуха, удивительно похожая на вахтершу.

– У меня работа, я не могу… – промямлил я.

– Вот и у меня работа, – отрезала санитарка, – некогда мне за всеми больными присматривать, своих дел хватает.

И стала яростно тереть грязной тряпкой пол. Я вздохнул и полез в кошелек. Несколько купюр сделали санитарку намного добрее.

– Где, говоришь, твоя зазноба лежит?

– В пятой палате, Вера Аникеева. Но только она мне не зазноба, просто очень хорошая знакомая… К тому же сослуживица, – я не стал объяснять чужому человеку сущность своих отношений с Верочкой, к тому же сам еще до конца в них не разобрался.

– Да мне без разницы, – махнула рукой санитарка, – сам решай, кем она тебе приходится. Мне главное, чтобы платили.

С этими словами старуха удалилась. Я спустился по лестнице в вестибюль и взял пальто. В самом деле, кем мне приходится Верочка? Просто сослуживица, коллега или подруга, любовница? А может, уже кто‑то более родной и близкий? Скорее всего, последнее. Я уже не могу воспринимать Верочку как знакомую или любовницу, между нами возникло чувство, очень похожее на любовь. По крайней мере, с моей стороны. А близкие отношения наполнили его особым, радостным содержанием.

Я уже далеко не мальчиком и вполне реально смотрю на вещи. Разумеется, нельзя сказать, что я потерял от Верочки голову, но наши чувства оказались намного сильнее и ярче, чем банальная сексуальная связь. Как говорит моя жена Ленуля, перепихон… Может быть, мне впервые в жизни повезло и я встретил именно ту женщину, о которой мечтал?

Мои философские размышления прервал громкий голос вахтерши:

– Мужчина, куда вы на улицу в тапках‑то? Сымайте и ложьте у дверей в урну.

Я очнулся – действительно, за всеми этими мыслями и не заметил, как подошел к выходу и взялся за дверную ручку. Тапки, конечно, следовало с ботинок снять – не идти же по улице в таком виде! Я сначала хотел из вредности забрать их с собой (тем более что имел полное право – как говорится, уплочено!), но потом передумал и кинул их в урну. В конце концов, у каждого из нас свой бизнес… Пусть старушка немножко подзаработает…

Последнее, что я видел, покидая больничный корпус, так это то, как вахтерша выуживали мои тапки из урны. Ясно, что через пять минут она продаст их кому‑нибудь еще. Я благополучно добрался до метро и спустился на станцию. А пока я трясся в вагоне по направлению к Верочкиной квартире, решил еще почитать.

* * *

«Во время одного из дней Элли призналась мне, что может немного колдовать, хотя никто ее этому специально не учил. Например, без проблем находит потерянные или спрятанные вещи, а также легко угадывает, о чем думает собеседник.

– Вот ты, например, сейчас думаешь о том, почему у меня такие необычные, светлые волосы… – смеясь, сказала Элли.

Она сидела возле меня, и мы, как всегда, разговаривали. Был уже поздний час, и все в доме спали, поэтому нам никто не мешал.

– Об этом нетрудно догадаться, – протянул я, поглаживая Элли по удивительно легким, шелковистым волосам. – Они у тебя и впрямь необыкновенные, не такие, как у других девушек в деревне. И глаза очень странные – ярко‑зеленые…

– Отец у меня был эльфом, – тихо произнесла Элли.

От неожиданности я даже привстал.

– Правда?

– Да, его звали храбрый Клуур. Моя мать, Мира, жила с семьей далеко отсюда, почти у Синих гор. Ее отец, почтенный Мирель, был обеспеченным человеком – владел водяной мельницей, пользовался уважением… У Миры была большая семья – семеро братьев и сестер. Она – старшая, поэтому ухаживала за младшими и помогала матери по хозяйству. И вот однажды, когда мать послала ее в лес за хворостом, Мира обнаружила на опушке раненого эльфа. Это и был, храбрый Клуур. В это время шла жестокая война между вашими кланами и гномами, и он возглавлял одну из двадцаток. Но эльфы попали в гномью засаду и почти все погибли, а он смог выбраться, хотя и получил тяжелое ранение. Его почти насквозь проткнули мечом… Мать была очень молодой и пожалела умирающего эльфа, укрыла в дальней сторожке. Он ей сразу понравился – ведь эльфы, как правило, очень красивые. А потом стала ухаживать за ним, почти как я за тобой, – улыбнулась Элли.

– Нет, ты ухаживаешь намного лучше, – сказал я, пожимая ее руку, – ведь у твоей матери не было таких целительских способностей, как у тебя.

– Не было, – согласилась Элли, – но она тоже хорошо заботилась о Клууре. А потом и полюбила его. И он ответил ей взаимностью… Клуур быстро шел на поправку и должен был вскоре покинуть сторожку, но тут, на беду, об их отношениях узнал отец Миры. И пришел в ярость…

– Он так не любил эльфов? – спросил я.

– Не в этом дело, – покачала головой Элли. – Мирель был очень строгим человеком и, разумеется, не мог допустить, чтобы его родная дочь с каким‑то мужчиной до свадьбы… В общем, ты понимаешь. А тем более с эльфом! Не то, чтобы он вас ненавидел, вовсе нет, но он был человеком практичным и прекрасно понимал, что ничего хорошего от этой связи не будет. Эльфы не живут среди людей, а люди не живут с эльфами, таков закон. И когда узнал, что Мира сблизилась с эльфом… В общем, разум потерял, ведь он уже нашел для нее достойного жениха из соседней деревни – весьма приличного парня из хорошей семьи. И даже договорился о помолвке, назначил дату… А тут такое! Позор! Ясно, почему он взбесился, – все его планы рухнули. В общем, Мирель ночью пробрался в сторожку и убил Клуура во сне. Мира узнала об этом на следующее утро, когда пришла, как обычно, с едой и обнаружила тело своего возлюбленного. Она все сразу поняла и не пошла домой – решила уйти, куда глаза глядят. Она до самой своей смерти так и не простила своего отца… Ведь тот, по сути, разрушил ее счастье. Тем более что она уже была беременна мною, и Мирель об этом знал…

– А разве отец не пытался ее вернуть? Все‑таки родная дочь…

– Нет, он был против рождения ублюдка. Это такой позор для всей семьи! Мирель сразу вычеркнул дочь из своей жизни, объяснил соседям, что Мира убежала из дома и пропала без вести. По сути, так оно и вышло…

Элли немного помолчала, а потом продолжила рассказ:

– Мать долго скиталась, переходила из одной деревни в другую, работала поденщицей – благо, любое дело горело в ее руках. А потом оказалась в этой деревне. Староста, почтенный Тимуш, пожалел ее, беременную, и разрешил жить на окраине деревне, в хижине‑развалюхе. А потом родилась я… Дальше ты все знаешь – мать несколько лет батрачила, пока не заболела и умерла, а меня приютила семья старосты Тимуша.

– Никто в деревне не знает, что ты полукровка? – спросил я. – И даже не догадывается?

– Нет, – покачала головой Элли, – ушки у меня почти нормальные, как у обычных людей (она слегка приподняла волосы и продемонстрировала мне), к тому же я всегда скрываю их. Благо, волосы хорошие, длинные… Мать никому о моем отце не рассказывала. Мол, забеременела от случайного любовника, а семья, не стерпев позора, выгнала ее из дома. Обычная людская история, одна из многих, они не вызывают интереса. Да никто особенно моим происхождением и не интересовался – кому нужна дочка женщины‑батрачки! Вот все и осталось в тайне. Я первому тебе рассказала…

– Но мать‑то тебе открыла тайну?

– Да, – кивнула Элли, – перед самой смертью, чтобы я знала, откуда у меня такие необычные способности, и не испугалась, когда они начнут проявляться. Это, пояснила мама, у тебя от твоего отца, эльфа… И еще у меня остались бусы, – Элли показала свое украшение. – Клуур купил их у гномов (они любят дорогие и необычные вещи) и потом подарил маме, когда узнал, что та беременна…

Элли замолчала, глядя куда‑то вдаль. Наверное, думала о своей матери или, может быть, об отце, которого никогда не видела. Я тоже молчал.

В то же время голове у меня вертелась одна важная мысль – откуда мне знакомо имя Клуур? Я все время пытался вспомнить, где и когда мог его слышать, напрягал память и морщил лоб. Наконец вспомнил – мне о нем рассказа моя мать, почтенная Тиана! Это же тот самый эльф, кого она полюбила, но рассталась, так как ее отец выбрал для нее другого жениха. И после этого Клуур ушел на войну с гномами и пропал. Все думали, что он погиб в той засаде… Теперь все окончательно встало на свои места – я понял, почему у Элли такие волосы и кто наделил ее способностью к целительству. Клуур происходил из древнего рода, где было немало известных лекарей и колдунов, хотя сам волшебным даром не обладал.

– Слушай, – твердо сказал я, – когда моя рана заживет и я смогу ходить, мы уйдем в лес, вместе. Ты станешь жить с нами, с моей семьей, с эльфами.

– Что ты! – испугалась Элли. – Твои родители меня не примут. Полукровок у вас могут даже убить…

– Нет, тебя и пальцем не тронут, – сказал я, – во‑первых, я не дам, во‑вторых, у тебя редкие способности. Ты прирожденная целительница, а это очень редкий дар. Скорее всего, ты даже будущая колдунья. Если, конечно, поучишься и наберешься знаний… Я попрошу старейшин клана, чтобы они объявили тебя чистокровной эльфийкой. Они могут это сделать – такие случаи в нашей истории уже были. Надеюсь, ко мне прислушиваются – все же я не последний воин в клане, – слегка приврал я, – к тому же глава семьи…

– А если старейшины не согласятся?

– Когда ты расскажешь им про отца и продемонстрируешь лекарские способности, все поверят, что ты настоящая эльфийка. Волшебство – очень редкий дар, им обладают немногие. У нас в клане, например, уже давно нет своей собственной колдуньи – с тех пор, как умерла старая, почтенная Нирра. Я не сомневаюсь, что ты – одна из нас, и легко смогу это доказать. Все знали храброго Клуура и его род, где было много целителей, а способности к волшебству передаются по наследству. К тому же я смогу сделать так, чтобы к тебе отнеслись, как к равной, – представлю тебя, как свою жену…

Элли густо покраснела и потупила глаза:

– Но ведь у нас с тобой еще ничего не было…

– Это пока что, – нежно погладил я ее по волосам, – все еще впереди. Скажи, ты хочешь стать моей женой, выйдешь за меня замуж?

Элли слегка кивнула и покраснела еще больше.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно произнес я, – можешь никого и ничего не бояться. Жену отважного Альмира, убившего самого князя Редрика, никто не посмеет тронуть…

– Ты убил князя? – поразилась Элли.

– Да, – не без гордости признался я и рассказал мою историю – от роковой засады в лесу, гибели брата до событий последних дней. Элли выслушала молча, потом тихо спросила:

– А вдруг я не понравлюсь твоей матери? Наверное, она мечтает о невестке из эльфов. Я знаю, что у вас принято заранее договариваться о свадьбе…

– Понравишься, – заверил я, – ты дочь храброго Клуура, самая что ни наесть настоящая эльфийка. К тому же я знаю, почему моя мать примет тебя…

Мы еще поговорили немного, а потом произошло то, о чем думал все последние дни и чего так страстно хотел. Мы с Элли сблизились. И теперь никто не в силах был разлучить нас или помешать нашему счастью».