Бить так уж бить!

Беннигсен, получив сведения об отступлении Наполеона, по-видимому, решил, как тогда говорили, реваншироваться в глазах своих армейских и петербургских недоброжелателей и дал приказ о наступлении. К этому времени, по французскому примеру, он впервые в русской армии учредил корпуса, причем кавалерия была выделена в два отдельных корпуса, что повысило мобильность войск. В приказе о наступлении было сказано: «Солдаты! Мы отдохнули от тяжких трудов, двинемся вперед, окончим наше дело и победами самыми блестящими и еще более решительными доставим мир вселенной и возвратимся в наше отечество, где среди семейств будем наслаждаться, при счастливом царствовании императора Александра, спокойствием, славою и счастьем».

Армия опять двинулась к Прейсиш-Эйлау, а потом дошла до Ландсберга, где простояла 10 дней среди разоренных и сожженных деревень, тысяч трупов людей и лошадей, обильно заполонивших все пространство вокруг мест недавней безжалостной борьбы двух армий. Авангард, которым командовал вернувшийся из Петербурга Багратион, двигался впереди по следам французов. Каково им приходилось, отобразил в своих записках Денис Давыдов: «Обратное шествие неприятельской армии, несмотря на умеренность стужи, ни в чем не уступало в уроне, понесенном ею пять лет после при отступлении из Москвы к Неману… Находясь в авангарде, я был очевидцем кровавых следов ее от Эйлау до Гутштадта. Весь путь усеян был ее обломками. Не было пустого места. Везде встречали мы сотни лошадей, умирающих или заваливших трупами своими путь, по коему мы следовали, и лазаретные фуры, полные умершими или умирающими и искаженными в Эйлавском сражении солдатами и чиновниками (офицерами. — Е. А). Торопливость в отступлении до того достигла, что, кроме страдальцев, оставленных в повозках, мы находили многих из них, выброшенных на снег, без покрова и одежды, истекавших кровию. Таких было на каждой версте не один, не два, но десятки и сотни. Сверх того, все деревни, находившиеся на нашем пути, завалены были больными и ранеными, без врачей, без пищи и без малейшего призора. В сем преследовании казаки наши захватили множество усталых, много мародеров и восемь орудий, завязших в снегу и без упряжи»56.

Оттепели сделали дороги опять непроходимыми. Произошло несколько довольно кровавых стычек с французами, и 20 февраля русская армия остановилась в Бартенштейне и Гейльсберге. И тут она застыла на так называемых кантонир-квартирах, или «тесных квартирах», позволявших быстро собрать войска в одном месте. Авангард Багратиона стоял впереди основной армии, в Лаунау. Наступило полное затишье. Как писал Ермолов, бывший в авангарде, «около трех месяцев продолжалось с обеих сторон совершенное бездействие; не было ни цепи стрелков, ни одного выстрела, хотя перемирия не было. Генерал передовых французских войск предлагал князю Багратиону оставить селение Петерсвальде нейтральным, или оно будет причиною всегдашних беспокойств, и он должен будет овладеть им. Генерал князь Багратион отвечал, что он согласен, что легче сказать, нежели сделать».

По дороге из столицы Багратион завернул в Мемель, где был принят королевой Луизой. Это подчеркивало то высокое значение, которое он имел в то время. Графиня Фосс, обер-гофмейстерина королевы Луизы, записала в своем дневнике: «Из Петербурга приехал князь Багратион, обедал с королевой. Король болен и даже в постели. Багратион некрасив, но у него мужественная, воинственная наружность, он смотрит настоящим воином. Ему пожаловали орден Черного Орла, тем же вечером он проехал в армию»57.

…В таком странном положении русская армия простояла до мая. За это время никаких осмысленных действий с русской стороны не предпринималось, да и сколько-нибудь конкретные разработки планов на следующую кампанию лета 1807 года до нас не дошли. Как только Беннигсен узнал от своих агентов, что «французская армия считает зимнюю кампанию оконченной» и испытывает надобность «в спокойствии и отдохновении с целью залечить раны этой первой кампании», он и сам решил предаться отдыху. Кажется, что на этот раз время действительно было досадно упущено.

Уланы, обедающие детьми. Впрочем, Беннигсен ждал прибытия подкрепления, гвардии и самого государя. Гвардия во главе с великим князем Константином Павловичем шла форсированными маршами из Петербурга. Как вспоминал Н. Г. Левшин, воевавший в лейб-гвардии Егерском полку, в поход они выступили 24 февраля 1807 года, и «поход был довольно неприятным по затруднительности весеннего времени, и по всему было видно, что поспешали, марши были по 30 верст и слишком, дневки редкие». Ф. В. Булгарин, участвовавший в этом походе в лейб-уланах, подтверждает, что «шли поспешно» и дневки были не через два, а через три дня. Примечательно, что Булгарин вспоминает, как среди крестьян Петербургской губернии распространился слух, будто бы уланы… едят детей: «Крестьяне почитали нас каким-то особым народом, чем-то вроде башкиров, калмыков или киргизов, в чем их удостоверял невиданный ими до того наш наряд и плохое русское произношение большей части наших улан из малороссиян и поляков. Не знаю, кто распространил между крестьянами эту нелепую весть, но почти во всех домах от нас прятали детей, и когда я спрашивал у хозяев, есть ли у них дети, — они приходили в ужас. Бабы бросались в ноги и умоляли умилостивиться, предлагая, вместо ребенка, поросенка или теленка!»59 Только после пояснительной беседы крестьяне успокаивались… Вообще-то в армейских кругах гвардию не любили, как вообще военные не любят чьи-либо привилегии в смертельном ремесле. Как писал артшыерист Н. Е. Митаревский, над гвардейцами подшучивали: «Где можно поживиться, там вы первые, а когда дойдет до дела, то вы назади»60.

Французы тем временем были заняты не только отдыхом (в своем приказе по армии Наполеон грозно предупреждал, что «осмелившийся нарушить наш отдых, раскается!»), но и осадой Данцига, который был окружен 40-тысячным корпусом маршала Лефевра. В середине апреля положение осажденных ухудшилось, и только что прибывший в Восточную Пруссию император Александр приказал генералу Каменскому 2-му во главе отряда высадиться с кораблей в устье Вислы и деблокировать Данциг. Операция высадки прошла удачно, но прорвать кольцо осады Каменский так и не смог, войска его пришлось без славы эвакуировать, а Данциг 15 мая сдался Лефевру. Так основная армия Наполеона пополнилась 40-тысячным корпусом.

Хотя уже в начале апреля установилась хорошая погода и дороги просохли, Наполеон по-прежнему стоял на своей квартире. Многие объясняли странную медлительность императора французов тем, что он рассчитывал на заключение выгодного мира. Еше в феврале — апреле 1807 года Наполеон пытался добиться мира или хотя бы перемирия как с прусским королем, так и с российским императором, но те, воодушевленные относительным успехом под Прейсиш-Эйлау, не были настроены на переговоры под условия Наполеона, оказавшиеся весьма тяжелыми для Пруссии. Долгое время ждали приезда Александра I, без которого заключение мира было невозможно. Но и когда он в начале апреля приехал в Главную квартиру, расположенную в Бартенштейне, мирные переговоры с французами все равно не удались из-за полного несогласия сторон. Другой причиной задержки Наполеона считалось его сердечное увлечение польской красавицей Марией Валевской. Император посвящал ей много времени, устраивал для возлюбленной пышные парады гвардии, прогулки и развлечения.

Между тем к весне 1807 года русская армия оказалась в весьма странном положении. Она напоминала бойца, замахнувшегося, чтобы ударить расслабившегося противника, но так и застывшего с поднятой в замахе рукой. Отсутствие ясной диспозиции привело к почти анекдотической попытке атаковать противника — потом в армии это назвали «прогулкой первого мая». Вот как, не чувствуя юмора всей ситуации, описывает эту попытку официальный историограф войны 1806–1807 годов А. И. Михайловский-Данилевский: «Рассматривая пространное расположение наполеоновской армии и удостоверяясь показаниями донцов и лазутчиков, что корпус маршала Нея стоял у Гутштадта, отдельно от главных сил Наполеона (в Остероде. — Е. А.), император Александр возымел светлую мысль атаковать его», охватив слева и справа Гутштадт61. Дело в том, что французская армия располагалась за рекой Пассарга, растянувшись почти на сто верст, и только Ней со своим корпусом стоял впереди реки, у Гутштадта, то есть нос к носу с авангардом Багратиона. Для участия в предстоящем наступлении государь в ночь на 1 мая приехал в авангард к Багратиону. «При первых лучах солнца войска стояли на определенных им местах. Майское утро, радость войск при мысли сразиться на глазах монарха, великое превосходство наше в числе против Нея, который, не зная о замышляемой на него атаке, беззаботно стоял у Гутштадта, обещали успех верный… Нетерпеливо ожидали все повелений к движению. Император Александр стоял при передовых войсках у опушки леса, когда Беннигсен подъехал к нему и доложил, что по полученным сей час известиям Наполеон со всеми силами на марше, близко, и надобно отложить атаку на Нея. Император отвечал Беннигсену: “Я вверил вам армию и не хочу мешаться в ваши распоряжения. Поступайте по усмотрению”. Сказав сии слова, государь уехал»62.

Вскоре стало ясно, что либо сообщение о приближении Наполеона, полученное Беннигсеном, оказалось ложным, либо, придав ему столь устрашающее значение, главнокомандующий просто не хотел рисковать, да еще имея при армии священную особу государя. Словом, Беннигсен дал приказ армии возвращаться на прежние квартиры. Отдых затянулся еще на три недели, пока войска не стали испытывать настоящий голод, — подвоз провианта почти прекратился, местные жители были давно уже ограблены до нитки, лошади питались соломой с крыш крестьянских домов. Войска авангарда Багратиона (впрочем, как войска авангарда французов, стоявшие от них невдалеке) голодали особенно отчаянно. Ермолов писал, что в войсках не было «ни хлеба, ни соли, выдавались сухари совершенно гнилые и чрезвычайно в малом количестве. Солдаты употребляли в пищу воловьи кожи, которые две или три недели служили покрышкою шалашей; в 23-м и 24-м егерских полках начинали есть лошадей, и из последнего были большие побеги. Князь Багратион посылал меня доложить главнокомандующему о сей крайности. Даны строгие приказания, и все осталось в прежнем виде»63. Н. Г. Левшин вспоминал, что гвардейцы брали провиант у крестьян и выдавали им квитанции, в которых по-русски было написано: «Некто был, некто брал, некто квитку дал». Потом эти квитанции прусский король, приехав в Петербург, вручил императору Александру, и тот приказал оплатить их втрое64. Главная квартира во главе с Беннигсеном была беспечна, а тыловое начальство, как всегда, нераспорядительно и воровато.