Глава третья. Лунный свет заливал спящую комнату

Лунный свет заливал спящую комнату. Все кадеты давно уже видели сны, только Трофимов беспокойно ворочался на своей койке.
«Блин, — с досадой думал он, прислушиваясь к чьему-то сочному храпу, — ну почему тот, то храпит, всегда засыпает первым?»
— Синица... — приподнявшись на локте, позвал он.
— Чего? — сонным голосом отозвался Синицын.
— Это кого там колбасит?
— Печку, — обреченно вздохнул Илья.
— Толкани его там. Тебе ближе.
— Да я его уже полчаса пинаю, — простонал Синицын, переворачивая подушку. — Дохлый номер.
Будто в подтверждение его слов, Перепечко захрапел еще громче. Трофимов с досадой поморщился:
— Бли-ин...
С тяжелым вздохом поднявшись, он подошел к койке Степы и потряс его за плечо. Тот, не просыпаясь, послушно перевернулся на другой бок и на секунду утихомирился. Но стоило Трофимову вернуться к себе, как Перепечко захрапел еще слаще.
— Я ж говорю, — громко зашептал окончательно проснувшийся Синицын — Бесполезняк.
— Елки, фиг заснешь тут, — почесал затылок Трофимов. — Надо что-то делать.
— Что делать? Рот пластырем заклеить.
Трофимов, кряхтя, снова поднялся, подошел к Степе, достал у него из-под головы подушку и накрыл лицо. Храп прекратился.
- Ну вот, — кивнул Трофимов. — Так-то лучше.
Удовлетворенно зевая, он вернулся к себе и плюхнулся на кровать. Синицын, приподнявшись на локте, озабоченно слушал воцарившуюся в казарме тишину.
— Трофим...
— Чего?
— А он так не задохнется?
— Да ни фига ему не сделается, — снова зевнул Трофимов, — давай спать.
— По-моему, он не дышит, — встревоженно проговорил Илья.
— С чего ты взял?
— Одеяло не шевелится.
Кадеты вскочили, подошли к Перепечко. Тот лежал совершенно неподвижно. Испуганный Трофимов поднял подушку, и Печка тут же издал радостный храп.
— Вот урод!.. — В сердцах Трофимов от души заехал подушкой Степе по башке.
Тот проснулся, сел, как подброшенный.
— Пацаны, вы чего?! — хриплым со сна голосом проговорил Степа.
— Блин, он еще спрашивает! — развел руками Синицын.

Майор Василюк неторопливо прохаживался перед строем третьего взвода.
— Биатлон вчера все смотрели?
— Да лучше бы не смотреть, — мрачно высказался Трофимов.
— Чего? — возразил Синицын. — Нормально наши прибежали, второе место.
— А могли быть первыми.
— Ага, — вставил Соболев. — Попробуй в Норвегии выиграть у норвежцев.
— Отставить, — оборвал разговоры Василюк.
Гул в строю стих.
— Вижу, все смотрели, — продолжил майор. — Приятно, что вы так переживаете за честь нашей сборной... Надеюсь, честь нашего взвода вам тоже небезразлична. В ближайшую субботу у вас будет возможность это доказать.
— А что будет в субботу, товарищ майор? — подал голос Перепечко.
— Шабат, Печка, — подмигнул Макаров.
Кадеты заржали.
— Отставить... В субботу в училище состоится большой лыжный кросс. На каждом курсе будет определен лучший взвод.
Строй загудел, как пчелиный улей.
— Кроме этого, — повысил голос майор, — суворовец, показавший лучшие результаты, получит приз...
— Три дополнительных круга почета, — сострил Трофимов.
Три дополнительных круга получат болтуны, — нахмурился майор. — А победитель получит большой торт.
— Тогда вопрос о победителе отпадает, — вздохнул Макаров. — Перепечко за пирожное и чемпионат по синхронному плаванию выиграет.
Кадеты снова засмеялись.
— Отставить смех. У кого какие вопросы?
— А какая дистанция, товарищ майор? — спросил Синицын.
— Дистанция — три километра. У всех, кроме Трофимова. У него еще три круга.

Ночью Печка снова наладился храпеть как заведенный. Синицын, поворочавшись какое-то время без сна, наконец не выдержал:
— Печка... А Печка... Поимей совесть, блин!
Но крепко спавший Степа не слышал.
Нашарив возле кровати тапочку, Синицын запустил ею в Перепечко. Раздался звучный шлепок. Храп разом оборвался, и спящий перевернулся на другой бок. Пару минут было тихо, потом все началось по новой. Тяжело вздохнув, Синицын отправил вдогонку первой вторую тапочку. И снова Степа на минуту угомонился, а потом захрапел еще гуще.
— Да что ж это такое... — пробормотал под нос измученный Синицын, поднимаясь с койки и принимаясь собирать тапочки по казарме.

...— Третий взвод, подъем! — Команда дневального, как обычно, прозвучала совершенно не вовремя, как раз когда видишь самый сладкий сон.
— Живее, живее! — присоединился возникший на пороге Василюк. — Одеваемся, выходим строиться.
— Товарищ майор, — заспанный Трофимов озирался по сторонам, — а у меня тапочки пропали.
— И у меня тоже.
— И у меня!
Взгляд Василюка остановился на Степе. Тот, протирая глаза, сидел на койке, не замечая, что на одеяле и рядом с ним громоздится целая гора разномастных тапочек.
— Перепечко, — нахмурился майор, подходя к кадету, — это как понимать? Ты их что, коллекционируешь?
— Никак нет, — недоуменно проговорил Степа.
— Ему просто ночью холодно, товарищ майор, — встрял Сухомлин, — он тапками накрывается...
Раздался смех.
— Отставить! Перепечко, как они здесь оказались?
— Не знаю, товарищ майор, — виновато развел руками Степа.
— А кто знает?.. Та-ак, третий взвод... Что вы тут ночью устроили?
— Это я, товарищ майор, — негромко произнес Синицын.
— Кто «я»? — обернулся Василюк.
— Суворовец Синицын. Просто... Перепечко всю ночь храпел, и я никак не мог заснуть...
— Понятно. И ты пытался ему рот тапками заткнуть? А все остальные где спали?
— В смысле? — не понял Илья.
— Ну, весь взвод где ночью спал?
— Здесь...
— А почему тогда все смогли заснуть, а ты нет?
Синицын молчал.
— Знаешь, Синицын... Есть одно отличное средство от бессонницы. Лучше всего спится после наряда. Хоть из пушек пали... Сегодня же и попробуем. Ну? Что надо отвечать?
— Есть наряд вне очереди, — вздохнул Илья.

Химик дописал на доске еще какие-то цифры и, обернувшись к классу, воодушевленно подытожил:
— Вот в этом и заключается разница между моносахаридами и полисахаридами!
Кадеты скучали. Синицын, подперев рукой тяжелую с недосыпа голову, изо всех сил пытался слушать преподавателя, но глаза смыкались против воли.
— В рамках этой темы мы с вами изучим такие жизненно важные вещества, как лактоза, фруктоза, сахароза, целлюлоза, — продолжал химик.
— Ага, а еще Глюкоза и Дима Билан, — вполголоса добавил Трофимов.
Кадеты прыснули со смеху.
— Кто там сказал про глюкозу? — не оставил без внимания долетевшую до его ушей реплику химик.
— Я, — отозвался Трофимов.
— Правильно, — одобрительно кивнул преподаватель. — Глюкоза тоже входит в рамки нашей программы.
— Ага, все альбомы за последние три года, — вставил Макаров.
Кадеты окончательно развеселились. Химик, заметив задремавшего Синицына, шагнул к нему:
— А вот вам яркий пример недостатка сахаридов в организме... Вялость, сонливость... И невнимательность. Да, Синицын?!
Илья испуганно дернулся, пробуждаясь.
— Синицын, да или нет?!
— Кхм... Да, — неуверенно отозвался суворовец.
— Что и требовалось доказать, — кивнул химик. — Скажите мне, Синицын, чем отличаются моносахариды от полисахаридов?
Илья мялся, косясь по сторонам.
— У-у-у, — разочарованно протянул химик, — я вижу, что вы очень давно спите... Что же... Надеюсь, двоечка по химии вас хоть как-то взбодрит!
Он вернулся к учительскому столу, склонился над журналом, выводя отметку. Окончательно проснувшийся Илья прошипел Степе сквозь зубы:
— Спасибо тебе, Печка. Это, между прочим, твоя двойка, понял?
— Почему?
— По кочану! Сегодня ночью будешь спать в туалете!
— Синицын! — раздался голос преподавателя. — Я смотрю, вы как-то чересчур взбодрились! Может, к доске?
Илья скрипнул зубами, отворачиваясь от Перепечко, и смолк.

— Ну что, Печка? — хмуро произнес Илья в умывалке. — Сегодня ночью опять концерт храпофонической музыки?
— Не знаю, — смутился Степа. — Я буду стараться не храпеть...
— Самое обидное, Печка, — покачал головой Синицын, — что от твоего старания тут ничего не зависит.
В кармане Трофимова запел мобильник. Под заинтересованными взглядами он взял трубку и приглушенным голосом произнес:
— Алло... Слушай, я же просил тебя не звонить. Я сам тебе позвоню... Позже... Пока.
— Трофим, а у тебя что, мобила нарисовалась? — спросил Сухомлин.
— Ну, нарисовалась. А что?
— И давно?
— Два дня.
Суворовцы обступили друга.
— Тихоня, — покачал головой Синицын. — И ты молчал?
— Покажь, — потребовал Перепечко.
Трофимов молча извлек из кармана громоздкий, словно топором из дерева вырубленный «кирпич», место которому было разве что в музее мобильной связи.
— А, ну понятно, чего ты молчал, — с иронией протянул Сухомлин. — Наверно, в антикварной лавке купил?
— Брательник свой старый подарил, — неохотно пояснил Трофимов.
— Слушай, Трофим, а он mрЗ поддерживает? — спросил Перепечко.
— Поддерживает, — кивнул Сухомлин. — Морально.
— Ладно, пацаны, чего вы стебетесь? — вмешался Макаров. — Главное, что работает. Ты можешь позвонить — тебе могут позвонить! Что еще надо? Да, Трофим?
— Вот именно, — кивнул Трофимов. — Мне все эти навороты — побоку!
— Кстати, по-моему, у Палочки такая же модель, — заметил Синицын, разглядывая древнюю трубку.
— Точно, и мелодия такая же, — кивнул Сухомлин.
— Трофим, а игры тут есть? — не мог успокоиться Степа.
— Есть одна, называется «Достань сим-карту», — подмигнул Сухомлин.
Кадеты расхохотались.
— Слушайте, пацаны, а давно мы Палочку не дрессировали, — вдруг выдал Макаров.
— Это ты сейчас к чему? — заинтересовался Синицын.
— Да так, есть одно соображение…

Взвод готовился к отбою. По расположению сновали суворовцы с полотенцами и мыльницами в руках. К Синицыну с виноватым видом подошел Перепечко:
— Синица...
— Чего тебе? — хмуро отозвался Илья.
— У меня идея есть...
— Какая идея?
— Ну... чтобы ты сегодня нормально спал, можно вот... — Степа вытащил из кармана моток бечевки.
— Что это? — удивился Синицын.
Веревка, — вздохнул Степа.
— То есть ты предлагаешь мне тебя повесить? — хмыкнул Илья.
— Нет. Я предлагаю один конец намотать мне на ногу, а второй — тебе на руку.
— На фига?
— Просто когда я буду храпеть, ты дернешь меня за ногу. И не надо тапки швырять.
— Сам придумал? — деловито поинтересовался Синицын.
— Сам.
— А если ты в туалет спросонья попрешься? Меня за собой потащишь?
— Не, ну я же буду помнить, — улыбнулся Перепечко.
— Ладно, — буркнул Илья. — Попробуем. Только смотри, Печка, чтобы я тебе все ноги не повыдергивал.

Ночью в расположение заглянул прапорщик Кантемиров. Зевая, пошел вдоль ряда коек и... чуть не полетел носом вперед, запнувшись о протянутую между кроватями веревку.
— Уй, елки... — процедил прапорщик, с маху усаживаясь на кровать Перепечко. — Твою дивизию...
Заспанные Степа и Илья, плохо соображая спросонья, что происходит, сели на своих кроватях.
— Синица, ты чего? — протирая сонные глаза, осведомился Перепечко.
— Это ты чего? Чуть руку не оторвал...
— Так... — Голос Кантемирова не предвещал ничего хорошего. — Это что здесь такое?
— Товарищ прапорщик? — недоуменно захлопал глазами Степа.
Кантемиров поддел рукой веревку, натянутую между койками.
— Это что у вас тут за растяжка, а?
— А это мы... Ну... — промычал Перепечко.
— Что "мы... ну...»?!
Прапорщик снова потеребил веревку и только тут заметил, что она привязана к ноге Степы.
— Та-ак... Это как понимать, Перепечко? Тебя что, выгуливают по ночам?
— Никак нет. Это чтобы я не храпел.
— Че-го?
— Если я захраплю, можно дернуть, и я перестану, — чуть слышно отозвался Перепечко.
— Вы что, издеваетесь? — рассерженным шепотом задал вопрос Кантемиров.
— Никак нет, честное слово, товарищ прапорщик... Просто Синицын из-за меня ночью спать не может... А потом на уроках засыпает... Вот мы и придумали... вернее, я придумал.
— Синицын, это правда? — повернулся к Илье Кантемиров.
— Так точно, — отозвался тот.
— Хм... И давно это ты так? На привязи?
— Никак нет. Я раньше не храпел. — Для убедительности Степа шмыгнул носом. — У меня просто нос сейчас заложен.
— Значит, так, — после паузы произнес Кантемиров. — Веревку снять, альпинисты... А ты утром со своим насморком в санчасть.
— Есть, — отозвался Степа.
— И вату там захвати, — добавил прапорщик, удаляясь.
— Зачем?
— Синицыну, чтобы уши на ночь затыкал.
В классе суворовцы озабоченно сгрудились возле учительского стола.
— Так, куда он обычно портфель ставит? — спросил Макаров.
— По-моему, сюда, — отозвался Сухомлин.
— Трофим, давай сюда свой телефон.
— А может, не надо? — почесал в затылке Трофимов. — Вдруг он засечет?
— И что? — хмыкнул Максим.
— И все. Заберет и не отдаст.
— Если он заберет, мы скинемся по рублю, и ты таких телефонов еще десяток купишь, — хохотнул Сухомлин.
— Да не жмись ты, Трофим, — хлопнул друга по плечу Макаров, — благородное ж дело!
Трофимов нехотя достал из кармана свой «кирпич». Присев, Максим закрепил его скотчем на нижней поверхности стола.
— Не жалей скотча, Макар! — посоветовал Сухомлин.
— А главное, это... динамик не залепи, — подсказал Соболев.
— Спокуха, все будет нормуль, — отозвался Максим, любуясь своей работой.
— Шухер, пацаны! — встрепенулся стоявший на стреме Перепечко. — Идет!

Лев Михайлович Палочка, как всегда возвышенный и одухотворенный, величественно появился на пороге класса. Макаров шагнул вперед и бодро зачастил:
— Товарищ преподаватель, третий взвод к уроку русской литературы...
— Не надо, Макаров, — снисходительно кивнул педагог. — Отсутствующие есть?
— Никак нет!
— Отлично. Садитесь.
Кадеты сели. Палочка рассеянно водрузил свой портфель как раз на тот край стола, куда и говорил Сухомлин. Тот с тихим ликованием показал Макарову большой палец.
— Сегодня мы с вами еще разок прогуляемся по Серебряному веку русской поэзии... Если кто-то не готов — признавайтесь сразу.
По классу прошелестел встревоженный шумок.
— Ага, — удовлетворенно кивнул учитель, — значит, готовы все. Что ж, постараюсь опросить как можно больше... Та-ак... Трофимов, прошу к доске.
— Сухой, давай, — буркнул Трофимов, поднимаясь из-за парты.
Сухомлин торопливо затыкал по кнопкам своего мобильника.
— Мне хотелось бы рассказать об Осипе Мандельштаме, — тем временем заявил Трофимов.
— Хороший выбор, — одобрительно улыбнулся учитель, — слушаем внимательно.
— Кхм... — насупился для пущей солидности Трофимов. — Значит, Осип Мандельштам родился...
В этот момент зазвонил примотанный скотчем к столу телефон. Палочка, кашлянув, потянулся к своему портфелю:
— Извините, пожалуйста... Алло. Алло!
Кадеты молча давились от смеха за партами. Трофимов тоже изо всех сил сдерживал себя. Убедившись, что телефон молчит, Палочка некоторое время задумчиво изучал экран, потом пожал плечами и спрятал аппарат в портфель.
— Продолжайте, Трофимов.
— Ну, Осип Мандельштам родился в Санкт-Петербурге в тысяча восемьсот...
Телефон снова запиликал. Цокнув языком с досады, Палочка потянулся к портфелю.
— Секунду... — Он вынул трубку, нажал на кнопку приема, потом недоуменно поднял глаза: — Ничего не понимаю... Продолжайте, Трофимов. Больше звонков не будет.
— Родился в Санкт-Петербурге, — неторопливо заговорил Трофимов, — в тысяча восемьсот... семьдесят...
— Да что ж такое!.. — Телефон снова зазвонил, а Палочка торопливо полез в портфель. — Чертовщина какая-то! Я же отключил звук!
Он нажал на кнопку, отключая аппарат, положил его на стол и выжидающе уставился на Трофимова.
— Ну?.. В тысяча восемьсот каком?..
В этот момент в классе раздался еще один короткий звонок, тут же смолкший. Палочка, изменившись в лице, взял отключенный телефон со стола и беспомощно на него воззрился.
— Трофимов, скажите, вы в телефонах разбираетесь? — наконец спросил он.
— Ну, есть немного, — солидно ответил Трофимов. — А что?

...Через десять минут Палочку уже обступили все суворовцы. Учитель с прежним растерянным видом вертел в руках трубку.
— Главное, я его вообще отключил! Полностью... А он все равно звонит. Как такое может быть?
— Лев Михалыч, а раньше такое случалось? — озабоченно поинтересовался Макаров.
— Нет, не припомню... Хотя... — Учитель устало пожал плечами. — Может, я не замечал...
— Да это вирус, сто пудов, — высказался Сухомлин.
— Какой еще вирус?
— Телефонный.
— Откуда он здесь взялся?
— Из Интернета, — пожал плечами Илья.
— Бог ты мой... А тут что, и Интернет есть? — удивился Палочка.
— Конечно, — переглянувшись с Сухомлиным, преданно закивал Макаров. — Baп, джи-пи-эр-эс, блютус...
— Ужас, — сокрушенно вздохнул учитель. — А по-русски, Макаров?
— А по-русски, Лев Михалыч, надо лечить телефончик, — сочувственным тоном произнес Максим. — Срочно причем, пока он вам всю телефонную книгу не стер.
— А может, после урока? — уныло взглянул на часы Палочка.
— После урока, Лев Михалыч, может быть поздно, — наставительно проговорил Максим.
— М-да... — растерянно вздохнул Палочка.

— М-да... — озабоченно протянула Марианна, изучая с помощью расширителя и ушного зеркала ухо Перепечко. — Барабанные перепонки немного втянуты... Ухо болит?
— Ну так, — поежился Степа. — Иногда, по вечерам.
— Понятно. Будем лечить твою простуду, присаживайся.
Степа сел на кушетку. Марианна взяла листок, ручку, повертела в пальцах банку с красочной этикеткой.
— Значит, во-первых, витамины... — Она выразительно потрясла банкой, в которой что-то загромыхало. — Во-вторых, каждый день будешь приходить сюда на прогревание и на магнит.
— Это во время уроков? — с надеждой спросил Степа.
— Разбежался, — хмыкнула Марианна. — В личное время. В-третьих, вот... — Она извлекла из ящика стола два пузырька, при виде которых у Перепечко екнуло под ложечкой. — Капли. Это ушные — их только два дня надо покапать. А эти — в нос, недели полторы.
— Марианна Владимировна, — шмыгнул носом Степа, — а вы мне еще что-нибудь от храпа дайте.
— От храпа?
— Угу. Просто я из-за простуды храпеть начал.
— И тебе это как-то мешает?
— Это не мне мешает, а... всем.
— Ясно, — улыбнулась Марианна. — Капли снимут заложенность носа, и я думаю, что все пройдет.
— А если не пройдет? — уныло спросил Степа.
— А если нет, будем оперировать, — усмехнулась Марианна.

...На заснеженном стадионе выстроились все взводы училища. Суворовцы надевали лыжи, пробовали скользить. Сухомлин, недовольно морща нос, осматривал крепления своих лыж.
— Фигня это, а не крепления, — наконец пробурчал он. — Трофим, давай лыжами поменяемся?
— То есть ты хочешь свою фигню мне втюхать? — хохотнул Трофимов.
— Тебе нормально будет. У тебя же на размер больше...
— В этом деле, Сухой, размер не главное, — наставильно заметил Трофимов.
Кадеты расхохотались. Подошел Перепечко, в отличие от других — без лыж.
— Печка, а ты ничего не забыл? — поинтересовался Макаров.
— Что я забыл? — насупился Степа.
— Ну, лыжи, например. Или ты на санках?
— Так у меня же освобождение... Из-за насморка.
— «Освобождение» — это киноэпопея о Великой Отечественной, понял?
Суворовцы снова зафыркали. Сзади раздались шаги Василюка.
— Как дела? Все готовы?
— Товарищ майор, у меня крепление не держит, — пожаловался Сухомлин.
— А ты Перепечко попроси, — кивнул майор на Степу, — пусть рядом бежит и придерживает. Ну что, пора на старт?

...Суворовцы прошли очередной круг. Когда они, окутанные снежной пылью, пролетали мимо Василюка, тот крикнул:
— Носом дышим, носом! Палками работаем... Сухомлин, что ты их несешь на вытянутых руках?
Строй бегущих кадетов сильно растянулся. В лидеры выбились Макаров, Синицын, Соболев и Сырников. Сзади пыхтели аутсайдеры, среди которых были Сухомлин и Трофимов.
— Блин, лыжи конченые, — простонал Сухомлин, с ненавистью косясь на свои крепления.
— Терпи, два круга осталось, — сквозь зубы отозвался Трофимов, энергично работая палками.
Макаров и Соболев соревновались за лыжню. Внезапно Максим зацепился лыжей за лыжу, потерял равновесие и плашмя грохнулся на снег, выронив палки. Соболев, летевший впереди, резко притормозил, сдал назад. Протянул палку удивленному Максиму.
— Беги, — прохрипел тот, стряхивая с волос снег.
— Вставай.
Мимо промчался Синицын.
— Все нормально? — крикнул он на бегу.
— Жить буду, — буркнул Максим, поднимаясь с помощью Кирилла и провожая глазами проскочившего следом за Синицым Сырникова.
— Ну вот, — тяжело дыша, проговорил Макаров Соболеву, — а мог прийти первым...
— Прийти — это вряд ли, — покачал головой тот, — а вот прибежать еще можно попробовать... Погнали!
Он ободряюще хлопнул Максима по плечу и рванул вперед.
— Спасибо! — крикнул вслед Макаров, берясь за палки...
На финишной прямой упрямо боролись за первое место Синицын и Сырников. Перед самым финишем Сырников, сделав отчаянный бросок вперед, на полкорпуса опередил Илью и грудью рванул ленточку. Василюк, щелкнув секундомером, изумленно покачал головой:
— Новый рекорд... Ничего себе... Бьорн Даллен.

В актовом зале выстроился весь второй курс. Полковник Ноздрев и офицеры-воспитатели, среди которых были Василюк и Ротмистров, застыли перед строем.
— Рота, равняйсь! — скомандовал Ноздрев. — Смирно! Вольно... Довожу до вашего сведения результаты соревнований по лыжному кроссу на три километра... — Он заглянул в бумагу. — Третье место занял второй взвод! Аплодисменты!
Суворовцы захлопали. Ноздрев вручил Ротмистрову грамоту, пожал руку.
— Второе место — четвертый взвод...
Снова грянули аплодисменты. Кадеты третьего взвода напряглись. Макаров ободряюще подмигнул Сухомлину.
— И первое место — уверенно, с большим отрывом... третий взвод! Прямо летающие лыжники!
Лица суворовцев расцвели. Василюк бережно принял из рук полковника грамоту, ответил на рукопожатие.
— А теперь внимание! — повысил голос Ноздрев. — Особенно приятный момент! Абсолютный рекорд училища установлен суворовцем третьего взвода Алексеем Сырниковым!
Все опять захлопали. Сухомлин, вяло аплодируя, тихо буркнул стоящему рядом Трофимову:
— Ушами, наверное, махал, когда бежал.
— Да не, ему скипидаром одно место смазали, — отозвался Трофимов.
— Ну, что стоишь, чемпион? — улыбнулся Ноздрев. — Выйти из строя!
Сырников четко выполнил команду. Полковник стиснул ему ладонь:
— Поздравляю, молодец! Суворовец Сырников награждается Почетной грамотой и еще... вот! — Ноздрев взял со стола большую коробку с тортом. — Конечно, не самый лучший продукт для достижения новых рекордов, но... иногда побаловаться можно. Держи, заслужил!
— Спасибо, товарищ полковник, — испытывая неловкость, проговорил Сырников, принимая тяжелую коробку.
— Надеюсь, съешь со своими товарищами. И тренеру не забудь кусочек. — Полковник выразительно взглянул на Василюка.
— Товарищ полковник, я с этим делом давно уже... — смущенно проговорил тот.
— Ага, рассказывай, — усмехнулся Ноздрев, — можно подумать, я не видел, как ты в буфете эклеры трескал.
...Улучив минуту, Ротмистров подошел к Сырникову. Тот по-прежнему неловко держал в руках коробку с тортом.
— Ну что, Леша, молоток. Поздравляю тебя.
Отец протянул руку. Сын после небольшой паузы пожал ее.
— Рекорд училища пять лет держался.
— Так получилось, — скупо отозвался Сырников.
— Хорошо получилось, — кивнул Ротмистров. — Вот почаще бы так все получалось... А представляешь, если бы тебя не перевели в третий взвод, где бы они сейчас были?
Сырников не принял шутку. Лицо его по-прежнему оставалось замкнутым.
— Это была не моя инициатива.
— Ну да... — неловко выговорил Ротмистров.
Снова повисла пауза.
— Извините, товарищ майор, мне надо идти. В третьем взводе — железная дисциплина.
Ротмистров долго смотрел вслед уходящему сыну.

В переполненную комнату отдыха вошел Сырников с тортом и ножом в руках. Кадеты, занятые своими делами, бросили на него короткие взгляды, но тут же снова вернулись кто к шахматам, кто к книге, кто к кроссворду.
— Народ, налетай, — произнес Сырников, разрезая торт на аппетитные куски.
На призыв никто не отреагировал.
— Эй, пипл, — повторил Сырников, — оглохли, что ли? Давайте торт дербанить.
К нему, держа руки в карманах, приблизился Трофимов, с видом знатока изучил торт:
— Да-а, знатный тортик...
— Угощайся. — Сырников подвинул к нему тарелку с тортом.
— Спасибо, я на диете.
— Сухой, торт будешь? — окликнул Сырников.
— Не-а, — отозвался Илья. — Я со сладким еще на первом курсе завязал.
Несколько суворовцев встали и направились к выходу. Сырников обескураженно захлопал ресницами:
— Пацаны, вы чего?
— Если бы Макар не упал, хрен бы ты первым пришел, — негромко проговорил Сухомлин.
— А я его что, толкнул, что ли? Все было по-честнухе.
— Ну вот и ешь свой торт по-честнухе, — кивнул Трофимов, уходя. — Кстати, можешь Соболеву предложить, он вряд ли откажется.
— Он в наряде, — буркнул Сырников.
— А ты его подмени.
Оглядевшись, Сырников увидел, что в расположении остался только Перепечко, усиленно делавший вид, что читает книжку.
— Если думаете, что я расстроился, то ошибаетесь! — крикнул Сырников вдогонку Трофимову и предложил: — Степан, угощайся.
Перепечко опустил книгу и уже с откровенной симпатией уставился на торт.
— Я серьезно, — для убедительности проговорил Сырников. — Так сказать, от чистого сердца.
— Ну... просто я этот крем... не очень... приторный он, — вздохнул Степа, из последних сил борясь с искушением.
— А ты крем сними — делов-то, — пожал плечами Сырников. — Давай...
— Ну, разве что маленький кусочек. — Степа отложил книжку и встал.
— Да че там маленький, нормальный бери.

...В казарме горел ночной синий свет. Суворовцы расстилали постели и негромко переговаривались.
— Да просто ему лыжи нормальные попались, вот и все! — убежденно произнес Трофимов, взбивая подушку.
— Вот именно, — кивнул Сухомлин. — Мои вообще ни фига не смазанные были, буксовал, как трактор.
В дверях показался Перепечко с огромным куском торта на тарелке. Кадеты, переглянувшись, дружно уставились кто на торт, кто на Степу.
— Ого, — протянул Макаров. — Печка, ты где это урвал кусок добычи?
— Как где? Он же всех угощал.
Кадеты обступили его.
— Всех-то всех, — процедил Трофимов, — но взял только ты.
— Пацаны, он же по-честному выиграл, — поежился Степа. — Вы чего? Ладно, если бы как-то... а то ж...
— Печка по ходу и у черта лысого угостится, если ему в топку чего забросить надо, — саркастически фыркнул Трофимов, обращаясь к окружающим.
— Ну правильно, мальчик не наедается, — подлил масла в огонь Сухомлин.
— Сам мальчик, понял?! — неожиданно взорвался Степа. — Заколебали вы все!!!
— Кто это тебя заколебал? — изумился Илья.
— Вы заколебали! Наедается — не наедается... На себя посмотри! Сам жрет, как кашалот, а на меня гонит. Я, между прочим, уже давно меньше вас ем!
— Ага, заметно, — кивнул на торт Трофимов.
— Да пошли вы!.. — Степа крутанулся на месте и почти выбежал из расположения.