Глава шестнадцатая. Андрей нажал на кнопку звонка

Андрей нажал на кнопку звонка. У него так и не появился определенный план. Главное – войти. И дать войти его друзьям. Продержаться пять минут. А дальше с такой поддержкой он может не беспокоиться ни о ком, кроме Лешинова.

Дверь открылась.

Двое – на входе, еще двое – дальше по коридору. Ласковин увидел, как вытянулось лицо того, кто открыл дверь. Что, мальчики, не ждали?

Не раздумывая, он послал кулак в челюсть «вратаря», и тот, как и положено после грамотно проведенного цки, рухнул личиком вниз. Второй, вместо того чтобы атаковать, прощелкал клювом и схлопотал, в силу незначительной дистанции, локтем в селезенку. Минус два.

Следующая пара разделилась. Один припустил по коридору за подмогой, второй (смелый парень, ничего не скажешь!), размахивая палкой, пошел на Ласковина.

Андрей дал ему возможность замахнуться, а потом влепил йоко‑гери в колено. Молодой герой немедленно сел на пол и завыл. Ласковин из гуманизма дал ему «наркоз», кулаком по макушке. Как говорят в рекламе, «мордой‑в‑пол – и никакой боли!»

Второй, конечно, успел удрать, но это уже пустяки.

Ласковин повернулся к двери.

Крепкая, однако. Монолит. Дециметровой ширины засов в могучих скобах. Просто и надежно. И не надо никаких хитрых замков. Добрых пять дюймов листового железа. Сколько же она весит? Из гранатомета не прошибешь. Броня.

Но один дефект все‑таки имелся. Замечательный засов справа имел рукоять‑ограничитель. А слева – ни хрена не имел. Поэтому Ласковин, поднатужившись, вытащил его из скоб, выволок наружу (тяжеленный, собака!) и отправил в соседствующую яму. Двухпудовая стальная полоса ухнула в грязь и ушла на дно. Задача номер один выполнена.

Ласковин посмотрел налево – подмоги еще не видно. Быстро он управился. Ну, продолжим.

Андрей снова нырнул в подвал.

Комиссии по встрече пока не наблюдалось. Пустой коридор. Затворенная дверь. Ласковин почувствовал некоторый мандраж. Ей‑богу, предпочел бы пяток лешиновских ребятишек этой пустой тишине!

Большое искушение – подождать остальных. Но, как говаривал Слава: «Воин выбирает тот путь, который ведет к смерти. Потому что слишком многое внутри человека ратует за другой выбор». Хотя сам Слава, как выяснилось, предпочел именно другой. Но почему бы ученику не пойти дальше учителя?

И Ласковин пошел. И решительно пнул ногой дверь. И шагнул внутрь, когда она открылась. И увидел… Ёш твою мать!

В ритуальном черно‑красном зале стройными рядами – добрых пять десятков лешиновских «юнкеров». При полном палочном вооружении. И сам достойный «протоиерей». На красном возвышении, в гордом одиночестве. Этакий дирижер, управляющий боевым оркестром.

За спиной Ласковина послышался шум.

«Мои»,– подумал он.

Но, оглянувшись, увидел еще одну группу лешиновских, блокировавших выход.

Можно бы попробовать прорваться… Но Ласковин пришел сюда не для того, чтобы снова удрать!

Андрей послал взгляд наверх, через головы молодых, очень похожих друг на друга парней,– наверх, к Лешинову.

И тот поймал взгляд Ласковина, и Андрей ощутил знакомую дрожь. Будет бой.

Ряды противника уплотнились: слаженно перестроились и выгнулись флангами вперед. Теперь они занимали треть пространства черного зала.

В одинаковых темно‑серых костюмах, с одинаковыми выражениями на лицах, они почему‑то напомнили Ласковину не солдат, а муравьев.

Сила исходила от них. От всех сразу. И Андрей заколебался. Надо было атаковать чуть раньше. Надо было атаковать сейчас, пока вогнутая линза этих «муравьев» не сжала его окончательно.

Но без уверенности атаковать было нельзя.

Ласковин умел работать с группой. Но не с такой большой и сыгранной. Здесь правило ограниченного доступа уже не действовало. Он будет драться не с шестью‑семью одновременно, а сразу со всеми. Если его дух не окажется сильней. Если он не превратит порядок в хаос.

Одинаковые лица, одинаковые «боевые загогулины» в руках, синхронные перемещения…

Ласковин заглянул внутрь себя и нашел там… ярость!

Боевой выкрик‑кенсей выплеснулся из его груди… и все изменилось!

За спиной раздался шум, погромче первого. Потом отчетливый звук плюхи, смачный «бум» по чьему‑то животу, хруст сломанного дерева…

– Ласка! – рявкнул в тоннеле‑коридоре зычный бас Коваля.– Мы пришли, мать их!

И понеслась.

У Андрея словно крылья развернулись за спиной. Тело стало острым и легким, рвущим воздух, как пламя на выходе газового резака.

Он прыгнул вперед, нет – он взлетел и ударил в слаженный строй… и даже не ощутил сопротивления.

Они рассыпались, как куклы, как манекены. Руки и ноги Ласковина ударяли в мягкие тела, опрокидывали их, отбрасывали друг на друга. Враги потеряли его. Он шел сквозь стену быстрее, чем его узнавали. Это был праздник! Нечто невообразимое! Враги ослепли. Он возникал перед очередным «муравьем» быстрее, чем глаза «муравья» воспринимали видимое. Четкий экономный удар, а чаще даже не удар, а толчок – и «муравей» исчезал из поля зрения, сменялся следующим. Андрей сам не заметил, как оказался у ступеней лестницы. Он запрокинул голову и увидел наверху того, кого жаждал увидеть мертвым.

Лешинов стоял с поднятыми, вытянутыми вперед руками, он хотел остановить его, Андрея… и не успевал!

Невидимые крылья плеснули за спиной. Ласковин легко взбежал наверх. Но враг уже успел исчезнуть. Перед Андреем был уходящий наверх проем. Черный провал в красной стене.

Перед тем как войти в темноту, Ласковин оглянулся.

«Муравьи» рассыпались по залу. Их было чертовски много. Но по крайней мере треть можно было смело вычеркнуть из игры. Старая гвардия, бойцы‑индивидуалы (каждый – сам за себя и за друга, если потребуется), оказались покруче. Андрей увидел, как под самой лестницей Шиляй вертушкой впилился в группку из полдюжины лешиновских и буквально за две секунды положил всех.

Ласковин засмеялся и, повернувшись, прыгнул в темноту.

И как отрезало. Словно кто‑то перекрыл бьющую изнутри энергию. Андрей сжал зубы: опять чертово колдовство? Вокруг было темно, как в нефтяной цистерне. Вдобавок ход, через который Ласковин попал сюда, закрылся. Называется, попал. Ни ноктовизора, ни хотя бы фонарика‑карандаша за три штуки.

Серая муть, впихиваемая в башку, притупляла действующие органы чувств. Принимать бой на таких условиях – полный идиотизм. Удивительно, что «протоиерей» еще не треснул его чем‑нибудь тяжелым.

Андрей отступил назад. Он помнил, где находится выход. Два шага вправо, здесь должна быть стена. И есть. Ласковин пошарил рукой и наткнулся на коробку с переключателем. Может, он убирает дверь?

В любом случае терять Ласковину было нечего.

Дверь не открылась.

Вспыхнул свет.

Яркий электрический свет залил просторный холл с напольными вазами, с картинами на стенах, с расходящимися коридорами…

У Андрея не было времени разглядывать интерьер. В пяти шагах от него в привычном уже Ласковину длинном черном одеянии, с диковинной звездой и черным крестом на груди стоял «святой отец» Константин.

Андрей рефлекторно отпрыгнул назад, лишь потом сообразив, что Лешинов уже давно находится рядом и, скорее всего, все это время наблюдал за ним с помощью своих экстрасенсорных наворочек.

– Давай поговорим,– спокойно, словно они никогда не схватывались, произнес Лешинов.

– Мне нужен мой парень! – резко бросил Андрей.

– Юра? Он не твой,– спокойно, без всякого вызова возразил «святой отец».– Он, скорее, мой. Но еще скорее – свой собственный.

– Отпусти его – тогда поговорим.

– Его здесь нет.

Ласковин, пожалуй, придержал бы свою агрессию, если бы не постоянное давление на его психику.

– А где он?

– Я думаю, дома.

Голос Лешинова звучал абсолютно искренне.

– Я тебе не враг,– продолжал он, пока Андрей осмысливал информацию.– Ты очень сильный человек, Андрей. Очень чистый и светлый. Я восхищаюсь тобой!

«Если он не соврал, если действительно отпустил мальчика, то вполне мог его закодировать или загипнотизировать или еще хрен знает что,– лихорадочно соображал Ласковин.– Но если я ему нужен, а похоже, это именно так, можно сделать вид, что я клюнул на эти фуфляные комплименты. Выждать – и ударить, внезапно!»

– Перестань меня давить,– сказал он.– И мы поговорим.

– Хорошо,– с легкостью согласился Лешинов. И перестал.

– Если ты не против,– сказал Андрей, слегка расслабившись,– мы прекратим избиение младенцев. Покажи, как открыть эту дверь.

Ласковин, впрочем, преследовал свою собственную цель. Он помнил, какую мощь испытал, когда «старая гвардия» пришла ему на помощь. Очень возможно, что, когда дверь откроется, сила снова придет. И тогда он заговорит иначе!

– Конечно, прекратим,– кивнул Лешинов.– Вон там сенсорная пластинка, приложи палец.

Ласковин уже предвкушал приход силы. Он уже чувствовал, как сминает «протоиерея», словно ком пластилина.

«Посмотрим,– злорадно подумал он,– насколько черен пояс, которым ты хвастался!»

Какой это кайф – превратить в отбивную эту аскетичную рожу!

– Где сенсор? – спросил он, думая о своем.

– Рядом с выключателем.

Ласковин, не думая, прижал палец к металлическому серому квадратику…

И попался!

Мощный электрический разряд пронзил его до костей и отшвырнул на пол. Ласковина‑бойца больше не было. У ног Лешинова скорчилась вздрагивающая, беспомощная кукла.

Наташа лежала на ковре в луже холодной воды.

– Еще разок,– сказал женский голос.

– Хорош,– возразил мужской.– Уже прочухалась. Поднять ее?

– Нет, пускай пока полежит. – Сознание и чувства возвращались к Наташе медленно. По частям. Сначала – боль. Потом – холод. Потом – слух. Чужие голоса звучали то громче, то тише. Как будто какой‑то сумасшедший двигал вверх‑вниз регулятор громкости. Холод и боль странным образом уравновешивали друг друга.

Издалека донесся бой напольных часов. «Я – дома,– подумала Наташа.– Что произошло?» Глаза открывать не хотелось. Не хотелось двигаться. Пусть эти люди, которые пришли к ней домой, позаботятся о ней. Или уйдут.

Наташа обнаружила, что не может пошевелить руками. Куда делись ее руки? Она их даже не чувствовала.

Наташа испугалась. И открыла глаза. Женское лицо нависало над ней. Неприятное лицо. И знакомое.

– Точно,– сказала Лариса.– Очухалась, сучка. Жорик, посади ее на стул. Что, мне так и стоять раком?

– Ну, я бы лучше эту куколку раком поставил,– отозвался Жорик.– Такая попочка!

– Успеешь. Мало она тебе по яйцам врезала?

– Ничего. Мои яйца – крепкие!

Мужчина с маленькими светлыми усиками подхватил Наташу под мышки и без особого труда усадил на стул лицом к темному окну.

В нем, как в зеркале, Наташа увидела себя. И свои руки. Они были связаны за головой, локоть к локтю.

Мокрая одежда прилипла к телу. Холодный компресс. Наташа осознала, что ее бьет дрожь. И вспомнила, что произошло. И вспомнила женщину. Это она пыталась зарезать ее две недели назад.

– Почему? – спросила Наташа.– За что вы меня мучаете?

Женщина шагнула к ней, схватила за волосы, запрокинула Наташину голову.

– Разве? – осведомилась она.– Нет, мы тебя не мучаем. Но скоро начнем, сучка!

– Она спрашивает – за что? – Лариса повернулась к Жорику.– Один мужик – можно сказать, без руки, второй – пожизненный инвалид, ни ходить, ни трахаться не может. А третий даже и не говорит. Только смотрит. Ты врубаешься, Жорик, только смотрит! И плачет! Мой Антон только смотрит и плачет! А эта сука спрашивает – за что?

– Но я не виновата… – прошептала Наташа.

– Заткнись! Я думала – поправится,– продолжала она, обращаясь к Жорику.– А вчера лепила сказал: с концами. Таким и будет мой Тошка, пока не помрет. Раньше я думала – убью ее, суку. А теперь – ни хрена. Теперь она у меня будет смотреть и плакать. И хахаль твой сучий,– Лариса свирепо дернула Наташу за волосы,– будет на тебя любоваться!

– Ты что же, спину ей поломаешь? – с беспокойством спросил Жорик.

– Ты поломаешь!

Жорику эта идея пришлась не по вкусу.

– Я этого не умею,– решительно заявил он.– Я могу руку сломать или, там, почки отбить, ну обычно, а хребет – не могу. Не умею.

– Я умею,– неожиданно вмешался Гвоздь, все это время копавшийся в Наташином шкафу.– Еще три сотни, Лариска, и порядок.

– Мудак,– сердито сказал Жорик.– Она ж откинется сразу.

– Не откинется,– уверенно ответил Гвоздь.– Я на зоне два раза ломал. Ништяк. Три сотни зеленых, Лариска,– будет как пенек с глазками.

Наташе как‑то не верилось, что говорят о ней. И не верилось в то, о чем они говорят. У того мужчины, что постарше, был такой спокойный незлой голос…

– Пять сотен,– сказала Лариса.– Только сделай как надо!

– Мне палка нужна,– сказал Гвоздь.– Ну, швабра там или типа этого, Жорик, поищи.

– Сам ищи,– буркнул мужчина с усиками.– Я те не раб. Лариса, давай я ей лучше ногу сломаю.

– Не надо,– проговорила Наташа, которая наконец начала осознавать, что ее ждет.– Пожалуйста, не надо… Я не смогу танцевать…

– Танцевать? – Женщина остервенело рванула ее волосы.– Ты, сучка, есть сама не сможешь! Поняла?

– Херовая твоя идея, Лариса,– мрачно заявил Жорик.

– Ты капусту взял? – усмехнулся Гвоздь.– Взял. И не кизди.

– Ты, козел! – Жорик мгновенно развернулся к напарнику.– Я тебя урою, бля, ты понял, нет?

Гвоздь не особо испугался, но замолчал. Сейчас ему разборки не с руки. А потом припомнит.

– Хорош вам,– вмешалась Лариса.– Нравится она тебе, Жорик, да? Вижу, нравится. Давай трахни ее. Хочешь ее трахнуть? Гляди сюда! – Она задрала Наташину юбку.

Жорик промолчал. Но на Наташины ноги глянул с жадностью.

– Ты, кентяра, не врубаешься,– сказал Гвоздь, которого волновало другое.– Она ж нас видела, всех троих. Живая останется, сразу заложит. А так – все чисто. И не мокруха, и как она, к примеру, тебя описать сможет, если только и будет уметь, что глазками мигать? Ларка в масть пошла. Вставь ей пистон, а я пока палку поищу!

Гвоздь хихикнул собственной шутке и вышел в коридор.

– Ну, Жорик? – с усмешкой спросила Лариса.– Сам справишься или за коленки ее подержать?

Наташа инстинктивно сжала колени.

Ей хотелось кричать, но понимала, что бесполезно. Ей просто заткнут рот.

И невозможно было поверить, что ей вот так вот возьмут и сломают позвоночник.

Лариса отпустила ее волосы, отошла к кровати. Жорик встал рядом с Наташей. Сглотнул слюну.

– Ты не бойся,– сказал он, расстегивая верхнюю пуговицу ее мокрой блузки.– Ты не бойся, я ласковый. Это ж ты в последний раз, это ж потом уже никогда не сможешь, ну ты понимаешь…

Наташа отвернулась от него, посмотрела на стену, на портрет. Мужчина с усиками продолжал ее раздевать. Прапрабабушка смотрела на нее с осуждением.

«Это мой дом! – подумала Наташа.– Как они смеют издеваться надо мной в моем доме?»

Как будто это имело значение.

– Быстрей,– нетерпеливо потребовала Лариса.– До ночи копаться будешь?

«Я им не дамся! – Наташа вдруг обрела решимость.– Пусть лучше убьют!»

Жорик наклонился над девушкой. Он не смотрел на ее лицо и не заметил, как оно изменилось. Но Лариса заметила.

– Эй! – крикнула она.– Стре…

– Что?

Жорик повернулся к Ларисе, и в этот момент Наташа изо всех сил ударила его в пах.

Не будь она босиком, Жорик бы тут же отключился. Но и так вышло неслабо.

Наташа вскочила на ноги. Она ощутила то, что Андрей называл «заншин». Прошла слабость. Даже боль прошла.

Жорик, второй раз получивший по яйцам, согнулся пополам, выпучил глаза…

Наташа без всякой жалости ударила его коленом в лицо.

Лариса бросилась к ней с тем же ядовитым баллончиком, но Наташа вышибла его боковым ударом ноги и тут же врезала ребром стопы ей в живот.

Лариса отлетела к тренажеру, ударилась спиной о рукоятку и повалилась на ковер.

Наташа развернулась к двери. Вовремя. На шум уже явился третий. Гвоздь.

В руках он держал гимнастическую палку Наташи. И, не задумываясь, швырнул ее в девушку.

Наташа еле увернулась. Не будь ее руки скручены над головой, эта палка пригодилась бы. Но о руках можно было забыть. Хорошо, хоть у Наташи разработанные суставы. Другая в таком положении могла бы только скулить от боли.

Гвоздь мельком оглядел комнату и убедился, что остался в одиночестве. Но это его не смутило.

Схватив стул, он швырнул его в Наташу. Та увернулась. Стул угодил в окно и, разбив стекло, застрял в решетке.

«Может быть, кто‑то увидит? – мелькнула у Наташи мысль.– Может быть, Андрей…»

Но у Ласковина была потрясающая особенность появляться на полчаса позже, чем нужно.

«Ладно! – Наташа приняла стойку.– Двоих уже нет, а третьего…»

Гвоздь метнулся к кровати, сорвал с нее покрывало и, держа его на вытянутых руках, бросился к Наташе.

Наташа встретила его прямым май‑гери, но Гвоздь уже швырнул покрывало ей на голову, и у Наташи не было свободных рук, чтобы отбить его. Ее нога угодила бандиту в плечо, не причинив вреда, а сама она, пытаясь сбросить покрывало, поскользнулась на мокром ковре и упала на спину.

Гвоздь тут же плюхнулся на нее и придавил к полу.

Спустя пять минут Наташины ноги были скручены ремнем, а сама она ничком лежала на полу.

Гвоздь подсунул палку под подбородок девушке, поставил ботинок ей на спину. Лариса, высунув кончик языка, с жадностью наблюдала. Мрачный Жорик сидел на стуле… Он ни на кого не смотрел.

– Батюшки мои, какой пейзаж! – сказал Смычок, оглядывая открывшуюся картину.

Он остановился в дверях, потом посторонился, пропуская своего напарника.

Напарником был Колобок.

Гвоздь отпустил палку и повернулся к новым «гостям».

– Жорик,– мрачно сказал он.– Ты, мудак, дверь не закрыл?

– Я закрыл,– еще более мрачно буркнул Жорик.

– Чего надо, мужики? – с вызовом спросила Лариса.

– Въелбашить ей, что ли, за мужика? – с ленцой, поворачиваясь к напарнику, спросил Смычок.– Или хрен с ней?

– Тебе батюшка сказал ясно: с прошлым покончено,– отозвался Колобок.

– Значит, простим,– кивнул Смычок. И Ларисе: – Прощаем тебя, бедная женщина.

– Хули надо? – угрюмо спросил Гвоздь. Наташа попыталась перевернуться, и он злобно толкнул ее ногой:

– Лежать, блядина!

– Грубые люди,– вздохнул Смычок.– Без‑нрав‑ствен‑ные. И девушку уестествляют противо‑естес‑твен‑но. А девушку нам велено забрать.

– А отсосать не хочешь? – злобно прошипела Лариса.– Жорик!

На физиономии Жорика было большими буквами написано: «Пошли вы все на!»

Тем не менее он поднялся. Гвоздь тоже напружинился, но ногу с Наташиной спины не снял.

– Ты как, Колобок? – спросил напарник.

– Ты свое сделал,– отозвался Колобок и повел широченными плечами.

– Въелдашь ему, Жорик! Что ты стоишь, говна кусок! – завопила Лариса.

И, подпрыгнув, тыцнула в Колобка газовым баллончиком.

Пшик… И ничего. Заряд кончился. Кулак Колобка поршнем выбросился вправо, голова женщины дернулась, как у марионетки на тряпичной шее, а шея хрустнула…

Жорик молча зверем бросился на Колобка. Рука лешиновского последователя нырнула за пазуху, короткие стальные нунчаки свистнули в воздухе, и Жорик рухнул с пробитым виском.

Это двойное молниеносное убийство перепугало Гвоздя. Ему уже было не до Наташи. Размахивая перед собой палкой, он пронзительно завопил:

– Не подходи, сука! Не подходи! Убью, сука! Убью!

Колобок выбросил руку с нунчаками, они обвились вокруг палки – поворот кисти, и противник уже разоружен. Тычковое движение стальной палочки толщиной чуть больше пальца – между бровей. И свет померк для Гвоздя. Померк навсегда, потому что в этот миг нунчаку со свистом описали полудугу и проломили ему темя.

– Хорошо,– похвалил Смычок.– Прин‑ци‑пи‑аль‑ный подход.

– Мертвые молчат! – поделился Колобок заимствованной шуткой.

– Забирай девчушку! – сказал Смычок.

– Развязать?

– Зачем?

Колобок наклонился и без заметных усилий вскинул Наташу на плечо. Тело девушки обмякло. Бог милосерден: она потеряла сознание.

– Пошли, что ли?

– По… – Смычок вдруг прижал к губам палец.

Из коридора доносился негромкий жужжащий звук.

Колобок вопросительно посмотрел на напарника. Смычок показал: положи девушку и приготовься. Смычку звук был знаком. Пила. Кто‑то без всяких церемоний вырезал замок.

Колобок опустил Наташу на кровать, достал нунчаку и встал наготове сбоку от дверей. Смычок переместился к окну, на видное место.

Ждать им пришлось недолго. В коридоре затопали, и в комнату немедленно сунулся детина в бронике с «узи» в правой руке.

– Лечь! Быстро! – рявкнул детина, наставив израильскую малютку на Смычка.

Тот без лишних вопросов повалился на пол…

…Нунчаку с сухим треском пробило височную кость.

Колобок наклонился, подхватывая «узи»…

– Пок!

Последователь отца Константина отлетел назад, отброшенный пулей, выпущенной из бесшумного пистолета.

Но не упал, а вновь двинулся на врага.

Пистолет хлопнул трижды – каждый раз чуть громче предыдущего, и Колобок раскинулся на полу.

Еще два хлопка. Лежащий на полу лицом вниз Смычок дернулся и обмяк.

Берестов, улыбаясь, как наевшийся сметаны кот, отвинтил глушитель, положил его в карман, а пистолет спрятал в кобуру.

В комнату вошел еще один верзила в бронежилете. Почти точная копия первого, который валялся на полу с пробитой башкой.

– Ни хера себе! – сказал он с удивлением. Наклонившись, он перевернул своего «коллегу». Берестов подошел к Наташе, приподнял ее голову.

– Ни хера себе! – повторил парень в бронике, убедившись, что «коллега» мертв.

– Время,– сказал Берестов.– Забирай девку и на выход.

– А прибраться?

– Позвонишь из машины, вызовешь команду. Живей!

Верзила вскинул Наташу на плечо, точь‑в‑точь как раньше – Колобок, и вышел из комнаты.

Берестов подошел к окну, вынул застрявший в решетке стул.

Посмотрел на Смычка, ковер под которым уже набух от крови, улыбнулся, достал пистолет, снова навинтил глушитель и выстрелил лежащему в затылок.