Сост. В. Аталиков. 5 страница

В настоящее время Великий князь поручил инженеру Кор­нелию Клаузену, ездившему с нами в Персию в качестве корабельщика, укрепить город Терки насыпными валами и больверками. Постоянной охраны в нем 2000 человек, со­стоящих под наблюдением полковника и воеводы. В городе 3 приказа или канцелярии, и к каждому приказу приставлено по 500 стрельцов, да князь Мусал в своем придворном штате имеет 500 человек, которые в случае надобности должны присоединиться к прочим стрельцам. Эти черкесские татары живут по сю сторону речки Тюменки в отдельном городе. Об их жизни, обычаях и странных вероисповеданиях я скажу ниже, при описании возвратного пути, когда мы должны были простоять у них несколько недель и хорошо ознакомились с их образом жизни.

...После обеда прибыл к нам из города один знатный персиянин с несколькими слугами. Это был евнух, присланный в Терки персидским царем, с поручением привести оттуда сестру татарского князя Мусала, которую тот царь брал себе в жены.

5-го числа я был послан с Мандельсло и другими важнейшими чинами с подарками воево­де с большим бокалом, а главному канцлеру и подканцлеру с рубиновыми перстнями для каждого. В то же время мы имели поручение поклониться от послов Мусалу и его матери с пожеланиями последней всякого счастья по случаю благополучного возвращения ее сына.

Князь Мусал принял нас дружески перед своим двором и повел нас к своей матери в про­сторный, выведенный из глины покой, в котором по четырем стенам были особые со сводами отделения или как бы комнатки, а в них прекрасно изготовленные, покрытые шелковыми и выбойными одеялами постели; а где не было постелей, разостланы были всякого рода пестрые, шелком и золотом вышитые платки. По сторонам стояли ящики или сундуки, покрытие той же материей или завешенные коврами. В верхней части стен, под потолком, в два ряда висели пестро разрисованные деревянные и глиняные блюда. Столбы посреди дома были увешаны множеством прекрасных сабель, луков и стрел.

Старая княгиня была высокая почтенная с виду госпожа от 45 до 50 лет по имени Бике, и она сидела на стуле в длинном черном подбитом соболями кафтане или шубе. На голове у нее, на затылке, лежал надутый бычачий пузырь, который вместе с головой был обметан шелком и золотом, а вокруг шеи пестрый шелковый платок, концы которого спускались по плечам вниз. Позади ее стула стояла прислужница с подобным же пузырем на голове. Пузырь этот был знаком вдовства. По правую руку княгини стояли три ее сына, из которых двое младших были одеты в простые крестьянские одежды, а поверх их бурки; позади сыновей стояли не­сколько слуг, которые по причине смерти самого старшего ее сына расцарапали себе лицо. По левую сторону от нее длинным рядом стояли старые татарские мужи, составлявшие придворных советников и офицеров.

Ласково ответив на наше приветствие, княгиня Бике приказала принести и поставить воз­ле себя несколько стульев, на которые пригласила нас сесть, затем велела принести нам маленький столик, на котором были расставлены всякого рода плоды, мед и водка. Как ни упрашивали мы ее сыновей сесть, они не сели, говоря, что у них не в обычае в присутствии иностранных гостей сидеть при матери, но для соблюдения почета к ней они должны стоять и прислуживать.

Когда мы посидели немного и княгиня со своими сыновьями и советниками вдоволь налюбо­валась и надивилась на наши одежды, ощупывая их сверху донизу, она сама поднесла каждому из нас по серебряной чаше крепкой водки, выгнанной из проса. То же самое сделал и князь Мусал, а за ним и братья его. Между тем находившаяся позади княгини дверь отворилась и через нее в соседнем покое мы увидели несколько девиц, впереди которых стояла дочь княгини, невеста персидского царя, девушка лет шестнадцати, прекрасивая, белая и чистая лицом, с черными волосами, распущенными кольцами. Они выглядывали на нас из своей комнаты одна из-за другой и, хотя по знаку княгини иногда притворяли дверь, но вскоре опять открывали ее. Наконец, они заманили и затащили к себе одного из наших слуг, осматривали его одежду и шпагу, которую он для них должен был обнажить, дивились ее полировке; когда же мы сами захотели посмотреть на них, они спряталась от нас.

...Наши называли эти горы Черкасскими горами, потому что они, как нам казалось, высились за Черкесией; русские же и черкесы называли их Салатто.

На следующий день мы переправились с нашим багажом и опять с большой радостью всту­пили в страну христиан. Обращаясь назад, мы воскликнули:

Язычники! Теперь спокойной ночи вам
Желаем мы, прибыв к крещеным берегам.
Привет, черкасы, вам! Вы с храбрым вашим станом,
Хотя не крещены, послушны христианам!

Дело в том, что хотя эта страна и населена языческими татарами, но все же они подвластны великому князю, который повсюду среди них насадил воевод и правителей, а также простых русских, и церкви.

Провизия здесь была очень дорога, так что мы за барана должны были заплатить 2,5 рейх­сталера.

19-го числа мы поехали с черкасскими возницами дальше...

На следующий день (после прибытия в Терки на обратном пути) получен был подарок от воеводы, а именно 40 кушаний для послов; их мы с удовольствием поели.

Через некоторое время мы отправились к княгине Бике, матери князя Мусала, чтобы по любезной просьбе ее посетить ее. Мы были очень любезно приняты. Послали за нашими музыкантами, и при хорошем угощении время было проведено весьма весело.

Очеркасских татарах

Выше мы обещали на обратном пути остановиться на этих черкасах, так как, насколько нам известно, никто ни из древних, ни из новых писателей ничего особенного о них не писал. Скалигер, правда, упоминает о черкесах, но в очень немногих словах. Он зовет их, как и Стра­бон, зигами. Однако те, которых мы видели это скифы или сарматы каспийские. Главным городом у них были Терки. Великий князь Московский военной силой покорил себе эти народы, населил укрепленные места русскими и предоставил черкасам жить вместе с ними в местечках и деревнях, причем под начальством князей и государей своей нации, которые являются присягнувшими вассалами великого князя и должны просить у него земель в лен. Но когда происходят важные разбирательства, то их приходится обсуждать с привлечением русского воеводы. Они платят великому князю дань, но не более того, чем нужно для со­держания там солдат.

Мужчины большей частью крепкого сложения, черножелтого цвета и с несколько широкими лицами, но не столь широкими, как у крымских и ногайских татар; у них длинные, черные как смоль волосы; от лба через темя они выбривают себе до затылка полоску шириной с дюйм. Помимо этого они у себя на макушке (как мы видели у Мусала) дают свисать вниз небольшой изящно сплетенной косе. Скалигер плохо отзывается о черкесах и говорит: «Они вероломнее всех смертных и отличаются выдающейся безчеловечностью», что мы, пожалуй, могли бы сказать и об их соседях. Черкасы же теперь заметно мягче и ласковее, может быть, потому, что живут среди русских христиан и ежедневно с ними общаются. Язык их общий с другими татарами, и почти все умеют говорить по-русски.
Одежда мужчин похожа на дагестанскую, но шапки их несколько шире и почти похожи на иезуитские шапки. Их войлочные плащи висят у них на ремне или на ленте через плечо; они у них не запахиваются, а поворачиваются по ветру и дождю; под ним тело может считаться закрытым от всякой непогоды и ветра.

Женщины у них обыкновенно хорошо сложены, миловидны лицом, белотелы и красноще­ки; волосы, черные, как смоль, в двух длинных крученых локонах свисают с обеих сторон; ходят они с открытыми лицами. На голове у них двойные черные подушки, на которые они кладут нежный бумажный платок или пестро вышитый платок, и затем все это связывают под подбородком. У вдовы же сзади у головы большие надутые бычачьи пузыри, обвитые пестрым флером или белой бумажной материей; издали получается впечатление, будто у них две головы. В летнее время женщины ходят в одних сорочках, окрашенных в красный, желтый, зеленый или синий цвет и сверху до пупка раскрытых так, что можно видеть их груди, живот и пуп. Они общительны и любезны. В первые дни нашего приезда они по че­тыре и более стояли на улицах, шли нам навстречу с нахальным выражением лица, которое приписывается древним амазонкам, и не отпускали нас раньше, как хорошо осмотрев спереди и сзади. Когда они сидели в домах, то кивали нам, чтобы мы подошли. Они нисколько не стеснялись, когда некоторые из нас, трогая и осматривая их четки из янтаря, разных пестрых раковин, скорлупок, пестрых камней, оловянных и медных колец, свисавших с шеи ниже грудей, иногда руками касались голого тела. Некоторые даже приглашали нас зайти в их дома. Говорят, у них есть такой обычай: если заходят чужие посетить их жен, то мужья доброволь­но удаляются и предоставляют гостям беседовать с женами. Впрочем, и вообще мужчины редко бывают дома в течение дня, но находятся на пастбищах у своего скота, которым они более всего и кормятся. Однако говорят, что жены тем не менее верны своим мужьям, и как они говорили, не соединяются плотски с другими. Это засвидетельствовал один из наших военных офицеров. Побужденный любезными кивками и речами молодых женщин, он от­правился к ним в дом; здесь он искал способа испытать их, дав омыть свою голову и сшить себе носовые платки. Эту службу ему охотно оказали, но когда он пожелал большего, ему было отказано со словами: их мужья вполне им доверяют, вследствие чего они непременно должны хранить верность, в противном случае, если бы дело обнаружилось, их не стали бы держать ни мужья, ни община. Во всем остальном, кроме соития, они позволяли делать с собой что угодно, причем были очень жадны и бойки, выпрашивая подарки. Осматривая и ощупывая у некоторых из наших костюмы, они залезали в карманы и вынимали все, что там находилось.

Хотя мужчины по обычаю магометан имеют право брать более одной жены, все-таки большинство ограничивается одной. Когда муж помирает без детей и оставляет братьев, то старший должен взять вдову, чтобы восстановить семя своего брата, как и князь Мусал получил в жены вдову брата.

Вера черкасов почти языческая. Правда, они обрезаются и веруют в единого бога, но у них нет ни письмен, ни жрецов, ни храмов. В определенные сроки они сами приносят жертвы, особенно в Ильин день. Также когда умирает знатный человек, собираются мужчины и женщины в поле, приносят в жертву козла, и, как нам говорили, производят при этом странную дурацкую пробу, годится ли животное в жертву, а именно: они отрезают произ­водительную часть, бросают ее об стену или забор, и если она не прилипнет, но отпадет, то жертва признается недостойной; тогда нужно заколоть другую; если же она прилипнет, то жертва считается избранной. Тогда снимается шкура, растягивается и насаживается на длинный шест. Перед ним приносят жертвы, варят и жарят и друг с другом съедают мясо. Затем выступают несколько мужчин и молятся перед шкурой, один за другим. Когда молитва окончена, женщины уходят, мужчины же остаются, садятся вновь и сильно напи­ваются водкой и брагой, так что потом вцепляются друг другу в волосы. Шкура остается на шесте до тех пор, пока ее не сменит новая жертва.

Такого рода козью шкуру мы встретили недалеко от дома княгини Бике; вместе с головой и рогами она была натянута на черный крест, в середине четыре раза прорезана и водружена на длинном шесте. Шест охранялся невысоким плетнем, чтобы собаки или что-нибудь не­чистое не могли подойти и загадить святыню.

Своих покойников они хоронят честно, ставя на могилах колонны, а если похоронен кто-нибудь знатный, то целые прекрасные дома. Например, на гробе Мусалова брата был построен прекрасный дом с пестрыми балками, расставленными в шахматном порядке; сверху он был усажен резными, но неуклюжими изображениями, представлявшими охоту.

Жилые дома у них очень плохи; они сплетены из кустарника и внутри обмазаны глиной;
снаружи они с виду не лучше, чем хлевы крестьян в деревнях Германии.

Их гробницы и дома, устроенные для покойников, гораздо великолепнее и ценнее, чем жилища живых. Почему это делается мне не было сообщено, так что я не знаю, не из того же ли предположения, какое было у древних египтян, живших в Мемфисе, по словам Дио­дора: «Жители этой страны весьма невысоко ценят здешнюю жизнь, замкнутую в пределы. Но зато высоко почитают они все то, что после смерти даст большую славу за добродетели. Жилища живых они называют постоялыми дворами, так как в них мы проводим короткое время, а гробницы умерших вечными домами, так как в преисподней проводится бесконечный век. Поэтому мало заботятся они о постройке домов, но не жалеют трудов для украшения гробниц». Черкесы весьма варварски печалятся о своих покойниках, царапают и рвут себе лоб, грудь и руки, так что кровь течет струями. Траур длится до тех пор, пока раны вновь заживут, поэтому некоторые, желая, чтобы траур длился дольше, снова расцарапывают полузажившие раны.

Вот что я имею сообщить о черкасах, встреченных нами у Каспийского моря.

АРКАНДЖЕЛО ЛАМБЕРТИ

ОПИСАНИЕ КОЛХИДЫ

Католический миссионер Арканджело Ламберти в 1630-1650-е годы находился в Мингрелии с целью распространения католичества. По возвращении в Италию Ламберти отчитался о своей деятельности, которая была одобрена отцами конгрегации постановлением от 26 июня 1653 года.

Перевел с итальянского К. Ф. Ган
----------------------------------------

Когда у нас в Европе женятся, главную роль у жениха обыкновенно играет приданое. Поэтому часто можно видеть, что никакого внимания не обращают ни на красоту тела, ни на старость, ни даже на низкое происхождение, если все это окупается богатым приданым. Вообще люди думают, что всякие недостатки покрываются золотом и серебром. Поэтому-то часто прельщен­ные богатством приданого вельможи себя унижают, и красивые юноши женятся на некрасивых и беззубых старухах. В Колхиде этого не бывает, потому что там нет того обычая, чтобы жена приносила мужу какое-либо приданое. Менгрельцы ищут в жене прежде всего физическую красоту, благородное происхождение и хорошие нравы. Взамен этого жених должен принести родителям невесты большие и богатые подарки. Поэтому при заключении брака в этой стране единственным затруднением являются подарки, которые жених должен принести родителям невесты и которыми он платит за жену, как за рабыню. Все эти подарки состоят из быков, коров или лошадей, или рабов и тому подобного. В мое время случилась свадьба между одишским владетелем и дочерью главного князя всех черкесов, по-имени Кашак-мепе. Посланники царя Кашака приехали в Одиши и от его имени объявили, что царь их желает этого брака и просит в подарок сто рабов, навьюченных различными тканями и коврами, сто коров, сто быков и сто лошадей. Тут, конечно, затруднения никакого не было, так как в противном случае брак не состоялся бы.

В этих высоких горах живут очень дикие народы с таким множеством различных языков, что они друг друга вовсе не понимают. Страбон и другие писатели перечисляют всех; но ближайшие соседи Колхиды: сваны, абхазцы, аланы, черкесы, зихи, карачаевцы. Все они, хотя величают себя именем христиан, но ни по вере, ни по набожности ничего христианского у них совершенно незаметно.

Кроме того, в Кавказских горах в сторону Каспийского моря географы помещают амазонок,
про которых утверждают, что хотя это были и женщины, но они были очень храбры на войне. Уже Плутарх в «Жизни Помпея» отметил, что когда Помпей преследовал бежавшего Митридата, то ему в Кавказских горах сопротивлялись, в чис­ле других варваров, и амазонки. Всех этих варваров Помпей победил, покорил и множество убил; в числе убитых долго искали амазонок, но ни одной мертвой амазонки не нашли, хотя признаков их присутствия было много. За верность этого факта я не ручаюсь, но не подлежит сомнению, что до сих пор некоторые следы древних амазонок сохранились в этой стране, хотя не в первоначальном виде. И действительно, когда я жил в Колхиде, пришло к владетелю известие, что какие-то народы в большом числе выступили из своей родной страны и образовали три войска; самое большое войско пошло на Московское царство, а другие направились на Кавказ, чтобы напасть на свано

в и карачаевцев. Но со всех этих мест они были отброшены назад с большим уроном, и когда тамошние жители раздели убитых, то в их числе они нашли много жен­щин. В подтверждение этого дадиану как раз принесли оттуда несколько штук оружия, которое носили эти женщины. Оно доставило владетелю весьма большое удовольствие, и у него возникло сильное желание, чтобы хоть одна из этих женщин попалась в его руки. Поэтому владетель обещал большие подарки сванам и карачаевцам, если в случае вторичного на­падения одну из них они поймают и живой приведут к нему; уж очень сильно он желал увидеть, как это женщина сражается с его подданными. Оружие, которое принесли владетелю, было очень красивое и сделано с изысканным изяществом женских рук. Каска была почти такая, какую носят наши кавалеристы; латы на груди, на спине и на руках состоят из тонких и плоских железных кусков наподобие чешуйчатого панциря, который легко можно надеть. К панцирю внизу приделано что-то вроде юбки, которая достигает до колен; она шерстяная, наподобие нашей саржи, но такая ярко-красная, что похожа на самую тонкую порфиру. Обувь была удивительна по виду и по крою; верхняя часть всецело была покрыта крохотными кусками бе­лой меди, величиною не больше булавочной головки. Пуговки эти с внутренней стороны имеют отверстия и нанизаны на тонкие, но крепкие тесемки из козьей шерсти, которые внутри удивительно красиво и с большим мастерством переплетены между собою. Стрелы у них очень длинны, почти в четыре пяди в длину, и позолочены с начала до конца; они из лучшей стали, но не заострены, как обыкновенная стрела, а плоски и отточены как скальпель; ширина кончика иной раз равняется ширине одного пальца; другой раз еще больше, в три или четыре пальца. Вот все, что в этой стране я видел и слышал про этих воинственных женщин, которые, как мне передавали, обыкновенно воюют с татарами, называемыми калмуками.

У подножья Кавказа на север живет еще несколько народов, так называемые карачаевцы или карачеркасы, т. е. черные черкесы. Они носят такое имя не потому, что они черного цвета, ибо они очень белые, но, может быть, оттого, что в их стране небо постоянно облачное и темное. Язык их тюркский, но они так быстро говорят, что человек с трудом поймет их. Меня очень удивило, что карачаевцы одни среди стольких варварских языков, на которых говорят окружающие их народы, могли так чисто сохранить тюркский язык; но когда я вычитал из Кедрина, что как раз с северной стороны Кавказа вышли гунны, от которых происходят турки, то догадался, что эти карачаевцы то колено гуннов, от которых выделились турки, и что по этой причине они до сих пор сохранили свой древний язык.

ЖАН БАТИСТ ТАВЕРНЬЕ

ШЕСТЬ ПУТЕШЕСТВИЙ В ТУРЦИЮ, ПЕРСИЮ И ИНДИЮ

Жан Баптист Тавернье (1605 1689) многие годы провел в путешествиях по Европе и Азии. Сведения о народах Северного Кавказа он собрал во время шестого путешествия на Восток, в которое направился в ноябре 1663 года из Парижа. Через год он прибыл в Дагестан, далее посетил Дербент, Терки, Астрахань.

Перевел с французского Е. С. Зевакин
---------------------------------------------

Глава XI. О Комании, Черкесии и калмыках

Комания лежит на восток по направлению к Каспийскому морю; на западе горы отделяют ее от Черкесии; на севере граничит с Московией, на юге с Грузией. Начиная от гор, с которыми она граничит на зимнем западе, до Терков реки, отделяющей Команию от Московии, нет более прекрасной страны для хлебопашества, и здесь нет недостатка в пэриях. Однако на­селение здесь не многочисленное, и по этой причине здесь никогда не сеют два года подряд на одном месте. Жители Комании называются «комуки»...

Черкесия прекрасная очень разнообразная страна. В ней есть равнины, леса, возвышенности и горы, откуда берут свое начало много рек, и каждая из них может обеспечить водой 7 или 8 деревень. Однако в реках нет рыбы. В этой стране встречаются всевозможные цветы и осо­бенно прекрасные тюльпаны. В ней произрастает особый вид земляники с очень коротким стеблем, на котором бывает обычно 45 ягод. Самые маленькие из них величиной с небольшой орех и цвет их бледно-желтый.

Почва настолько плодородна, что растения вызревают в изобилии, не требуя особого ухода; у них нет других садов, кроме полей, покрытых дикими вишням, яблонями, орешником, грушевыми и другими фруктовыми деревьями.

Главное их богатство заключается в стадах, особенно в прекрасных лошадях, очень сход­ных с испанскими. Кроме того они имеют большое количество овец и коз, шерсть которых так же хороша, как и в Испании, так что московиты приходят и покупают ее для выделки войлока. Что касается быков и коров, то они неважные, и не этот вид животных обогащает черкесов.

Этот народ не сеет ни пшеницы, ни овса, но только ячмень для лошадей и просо для выпечки хлеба; они никогда не засевают дважды один и тот же участок земли, меняя места посева каждый год. Они не сеют рожь не потому, что она не может расти на их земле, а потому, что они не интересуются ею, предпочитая хлеб из проса. У них хорошее мясо, хорошие куры и дичи больше, чем они могут потребить.

Во время охоты они совсем не пользуются собаками и ловчими птицами, но когда собираются на нее, то 7 или 8 главных лиц селения обычно объединяются в одну группу. У них настолько прекрасные лошади, что в погоне за животным они утомляют его и вынуждают сдаться. Каждый всадник держит наготове веревку, которая имеет скользящую петлю и привязана к ленчику седла. Они очень ловкие в бросании ее на шею жи­вотного, которое настолько изматывается, что уже не может от них убежать. Убив оленя, они сразу же отрезают ему ноги, разбивают кости и поедают мозг, считая, что нет ничего более питательного для укрепления тела.

Когда они хотят угнать у кого-либо скотину, то для того, чтобы стерегущие стадо собаки не залаяли и не привлекли этим вни­мание пастухов, они берут с собой бычьи рога, наполненные нарезанной мелкими кусками требухой. Обычно каждое стадо охраняют 10 собак и 23 пастуха. Они выжидают время, когда пастухи уснут, и когда собаки начинают лаять, они бросают каждой из них по рогу, который собака хватает и убегает подальше от стада, чтобы съесть содержимое рога. Муки, с которыми она достает эти кусочки требухи из рога, а с другой стороны страх, что появится другая собака и отнимет ее добро, приводят к тому, что она не издает ни звука. В течение этого времени, и пока утомленные дневными трудами пастухи спят, воры делают свое дело и похищают животное из стада.

Напитки черкесов вода и буза, приготовленная из проса. Вино­градников у них нет.

Разницы в одежде обоих полов нет; женщины одеваются как мужчины, а девочки как мальчики. Эта одежда состоит из цветного платья из хлопчатобумажной ткани, и штанов, настолько широких, что когда им нужно отправить естественные надобности, им достаточно опустить их, чтобы облегчиться. Они носят также маленькую стеганую куртку, которая доходит им до середины бедер, а поверх нее нечто вроде плаща с широкими рукавами из грубого сукна, который спускается до колен и подпоясан веревкой. Рукава плаща разрезаны сверху донизу, и иногда они за­вязывают их за спиной.

Они не носят бороды до 60 лет. Что же касается волос, то мужчины, женщины, юноши и девушки не отпускают их ниже ушей. Молодое и старые мужчины выбривают себе на голове полосу в два пальца шириной от лба до шеи и носят небольшую шапочку вроде ермолки из того же сукна, что и плащ, и эта ермолка является общим для обоих полов головным убором. Правда, с того момента, когда девушки выходят замуж, в их головном уборе про­исходят некоторые изменения: они навязывают к затылку толстую подушечку из войлока и закрывают ее белым покрывалом, сложенным в мелкую складку. Чулки они завязывают над коленом; они доходят только до лодыжки. Башмаки сделаны из сафьяна, имеют только один шов вдоль ноги.

Что касается их постели, то они берут несколько бараньих шкур, сшивают их, набивают стеблями проса и получают нечто вроде матрацев. Когда они молотят просо, стебли получаются совсем мелкими, как мякина овса, и когда они поднимаются с постели, эти стебли выправляются сами собой. Подушки изготовляются таким же образом, но некоторые из них набивают шерстью.

Перехожу к их религии и обрядам. Эти народы, собственно говоря, ни христиане, ни магоме­тане, и вся их религия заключается в целом в нескольких обрядах, которые они выполняют время от времени со всей возможной торжественностью, причем на них присутствуют все жители селения, как молодые, так и старые; никто не освобождается от этой церемонии по возрасту. Я говорю здесь только о селениях, так как во всей их стране нет ни городов, ни крепостей. Эти селения, особенно в Черкесии, построены все по одному образцу, с рас­положением домов вокруг одной большой площади посредине их.

Глава ХII. Об обрядах и обычаях народов Комании и Черкесии

Главный праздник черков или черкесов, который они справляют ежегодно в конце осени, проходит следующим образом.

Трое наиболее пожилых мужчин селения заменяют жрецов и выполняют обряд, поручен­ный им, в присутствии всего народа. Они берут барана или козла, которого убивают после произнесения некоторых молитв, затем, выпотрошив его хорошенько, варят целиком все животное, за исключением внутренностей, которые поджаривают. Когда кушанье готово, они кладут его на стол и вносят в большое помещение вроде сарая, куда направляется весь народ. Три старца стоят перед столом, а весь народ, мужчины, женщины и дети, также стоя, держатся позади них. Когда вносят стол, на котором лежит сваренный баран, три старца подходят к нему, отрезают все четыре ноги и разрезают поджаренные внутренно­сти; затем они поднимают все это над головой вместе с большим кубком, полным бузы, чтобы весь народ мог это видеть. Когда народ увидит мясо и напиток поднятыми над головой, они все простираются на земле и остаются в таком положении до тех пор, пока все не ставится обратно на стол и три старца не произносят несколько слов. Тогда народ поднимается и стоит, в то время, как два старца, которые держат мясо, дают каждый по небольшому кусочку мяса третьему старцу стоящему между ними и держащему кубок; затем каждый из них берет себе по кусочку. После того, как все три старца съедят по куску мяса, тот старец, который держит кубок, пьет первым из него и, повернувшись в сторону старца справа от него, дает ему выпить, не выпуская кубок из рук; то же самое проделывает он со старцем, стоящим слева от него. Закончив этот первый обряд, все три старца поворачиваются к собравшимся и предлагают мясо и напиток прежде всего своему правителю или господину, а затем всему народу, который ест и пьет от мала до велика.

Все, что остается от четырех ног барана, приносится обратно на стол тремя старцами, кото­рые и доедают это. Покончив с этим, они садятся за стол, на котором лежит баран, и самый старший из них, взяв голову, съедает от нее маленький кусочек, затем передает голову вто­рому, который также откусывает кусок и передает ее третьему старцу. После того, как этот третий съест кусочек от головы, он ставит ее перед первым старцем, который приказывает ему отнести ее правителю селения. Последний принимает ее с большим почтением, съеда­ет кусок и передает голову своему ближайшему родственнику или наиболее уважаемому другу. Таким образом они передают друг другу эту голову, пока она не будет окончательно съедена. Покончив с этим, три старца приступают к туловищу барана, от которого каждый съедает по куску, после чего приглашается правитель селения, который приближается к ним с большим почтением, держа шапку подмышкой и весь дрожа. Он берет из рук одного из старцев нож, отрезает себе кусок барана, съедает его стоя и выпивает из кубка с бузой, подаваемого ему другим старцем, затем с низким поклоном возвращается на свое место. Весь народ поступает таким же образом, причем первыми идут самые старшие, а дети дерутся за те кости, которые им остаются.

Вот описание другого праздника, который они справляют перед началом косьбы. Обряды, исполняемые при этом, таковы: каждый житель селения, имеющий возможность, берет козу, так как для своих обрядов они отдают предпочтение козам, а не баранам, а бедные объединя­ются по 8 10 человек и берут одну козу на всех. Коз, баранов или ягнят собирают вместе, затем каждый берет свое, закалывает его и сдирает шкуру, оставляя на ней голову и ноги. Эту шкуру они затем растягивают на двух палках, протягиваемых от ноги до ноги, и вешают ее на шест, вбитый в землю, верхний конец которого входит в голову животного. Количество шестов, вби­тых в землю посередине селения, с повешенной на них шкурой, равно количеству убиваемых
животных, и каждый, проходя перед ними, отвешивает глубокий поклон.

Сварив свою козу, каждый относит ее на площадь посреди селения и кладет ее на большой стол рядом с другими забитыми животными. Здесь уже находится местный правитель со всеми своими приближенными, а иногда здесь можно встретить и правителя соседнего селения. Когда все это мясо положено на стол, три самых пожилых жителя селения садятся перед ним и съедают по одному-два кусочка. Затем они подзывают местного правителя. Если здесь присутствует другой правитель соседнего селения, то оба подходят вместе в сопровожде­нии нескольких наиболее пожилых людей селения. Заняв свое место, они съедают одно из животных, которое три старца отложили для них, а остальное раздают народу, сидящему на земле и поедающему все, чем его угостят. Встречаются селения, где убивают до 50 животных. Что касается бузы или другого напитка, то встречаются люди, приносящие его в количестве до200 пинт, каждый по своим средствам.

Весь день проходит в питье, еде, пении и танцах под звуки флейт, так как у них нет других музыкальных инструментов. Нельзя сказать, чтобы эта музыка была совсем плоха, тем более, что они играют сразу на 12 флейтах. Первый имеет флейту размером длиннее руки, флейты же остальных идут по убывающей, так что последняя не больше свирели.