Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Бакасана[36], опять 5 страница



Противовес. Это было самое емкое описание процесса трансформации, которое мне когда‑либо приходилось слышать. Вы сами создавали оптимальные ситуации, в которых могли быть другими, и становились другими. И не надо было беспокоиться о том, чтобы измениться полностью, радикально, и избавиться от страха, и стать «новым человеком». Вы просто вели себя как человек, которым хотели бы себя видеть, – когда могли и если получалось.

Легко было воспринимать йогу как лекарство, программу, путь к заведомо известной цели. Мол, стоит лишь упорно практиковать, и добьешься действительно потрясающих результатов. Я часто думала о том, чего смогу добиться, если буду заниматься йогой: как у меня будет красивая попа, растянутые мышцы задней поверхности ног, а еще равновесие, спокойствие ума и это загадочное сияние, которое излучают все постоянные посетительницы йога‑клубов. Не отрицаю, у вас гораздо больше шансов получить именно такой результат, занимаясь йогой, чем если бы вы просто сидели дома и играли в тетрис. (Тоже вариант.)

Однако идея‑то была в том, что на йоге вы становились лучше, гибче и сильнее, а дальше эти суперкачества распространялись во все сферы вашей жизни. На йоге вы учились вести себя правильно и постепенно становились правильными – или хотя бы правильнее, – когда, к примеру, вели машину, делали покупки в супермаркете или укладывали детей спать.

Но что, если, как сказала Сейдел, достаточно просто позволить себе получать удовольствие от движений тела и спокойствия ума на занятиях йоги и перестать нагружать себя высокими ожиданиями в остальное время? Что, если весь смысл йоги не в том, чтобы подготовиться к какому‑то более светлому будущему, а в том, чтобы научиться получать максимум удовольствия от настоящего?

26. Адхо мукха врикшасана [51]

На следующее утро я проснулась, как обычно. Солнце заливало горные вершины, как обычно. Неделей раньше я призналась одному парню, с которым разговорилась в баре, что не знаю, почему здесь, в горах, на высоте, чувствую себя лучше, чем в Сиэтле. На что он ответил: «Может, все дело в том здоровом огненном шаре, который каждый день выкатывает на небо?»

Моя кровать стояла лицом на запад. Я чувствовала за спиной солнце – здоровый огненный шар. Я слезла с кровати и принялась за утренние обязанности, тянувшиеся передо мной, как извилистая проселочная дорога, ведущая к автобусной остановке: разбудить детей, приготовить завтрак и обед, одеть и одеться, причесать и причесаться, почистить зубы и проследить, чтобы другие почистили, проводить до автобуса, поцеловать.

Окна кухни, как и моя кровать, выходили на запад. Солнце сюда еще не добралось. Брюс сидел за столом и держал в руках чашку кофе, которую сварил для меня. Каждый день он встречал меня с чашкой кофе. Еще не до конца проснувшись, я насыпала в миску мюсли с изюмом. Как часто бывает утром, минуты проглатывались, как мыши, ускользающие под пол, и бежали как‑то незаметно.

Я огляделась. Остальные мои домашние переговаривались, я утром разговаривать не умела. Я посмотрела на часы: опаздываем! Пора… причесываться.

Я схватила щетку. Увидев это, Люси бросилась наутек. Я догнала ее в гостиной. Смирившись, со сломленным видом, она села на подлокотник кресла. Я стала продираться сквозь ее колтуны.

– Больно! – завопила она.

Люси умела составлять цветистые фразы неожиданных конструкций, используя самую богатую лексику, но, когда я ее расчесывала, ограничивалась одним лишь этим примитивным выкриком. До того как у меня появились дети, я встала бы на сторону ребенка в подобной ситуации – таким я раньше была человеком. Но сейчас ее крики были мне безразличны; я даже, пожалуй, нарочно дергала щетку сильнее. Я собрала толстые пряди в хвост. Я делала неумелые, не слишком аккуратные хвосты, и, может быть, моя собственная неаккуратность заставляла меня яростнее орудовать щеткой в попытке контролировать неуправляемую массу волос.

Иногда, расчесывая Люси, я осознавала, что сейчас закладываю в дочери отпечаток на будущее, – и теперь она всегда будет ненавидеть, когда кто‑то трогает ей волосы, пытается грубо взять над ней контроль.

Она взглянула на меня.

– Ты грубая, – сказала она. – В тебе столько грубости.

Она не отводила взгляд. Мои волосы торчали во все стороны – их давно пора было постричь и покрасить. Люси не преминула обратить на это внимание:

– Мам. У тебя беспорядок в волосах. – Пауза. – У тебя на голове просто кошмар.

Она выхватила щетку, видимо научившись жестокости у меня, и стала драть мои грязные спутанные волосы. Это было невыносимо – чтобы мой собственный ребенок меня причесывал! Я закричала и отняла у нее расческу. Наши глаза встретились. Люси мне отомстила. Она посмотрела на щетку в моей руке и произнесла:

– Это орудие пытки. Теперь ты знаешь сама.

Я взглянула на нее. Я не готова была бросить расческу и поддаться ей, но в голове промелькнула мысль: почему бы и нет? Почему не позволить ей пойти в школу с растрепанными волосами? Какая к черту разница? Я тихонько забрала у нее щетку и бросила ее на диван.

Пора было бежать на остановку. Я надела пальто поверх пижамы. Выйдя на крыльцо, мы увидели солнце, выглядывающее из‑за склона горы Грин‑Маунтин. Я отстала на несколько шагов, глядя, как моя дочь шагает по дороге к школьному автобусу. Брюс и Уилли шли во главе процессии – очень высокий и очень маленький человечек, зрительное несоответствие. Моя дочь была высокой и шла прямо, уверенно встряхивая кудрявым спутанным хвостом. У моей дочери было всё то, чего никогда не было у меня в детстве: прямая осанка, красота, искренность. И все равно я пыталась сделать ее более совершенной, аккуратной, «приличной». Менее реальной и более правильной.

Но что, если применить идею о противовесе, подкинутую нам Сейдел, здесь и сейчас? Что, если не вести себя так, будто у меня есть цель, а взять и поступить иначе? Перестать заморачиваться, пытаясь всё сделать идеально. Поймав себя на этой мысли, я чуть не споткнулась.

На остановке я поцеловала детей, приобняв Люси особенно крепко. Позднее на той неделе я отправилась на занятие в йога‑студию, куда ходила редко. Это был один из «йога‑супермаркетов», сеть с филиалами в нескольких штатах. Это создавало странную динамику: занимаясь там, я действительно чувствовала себя винтиком в гигантском механизме йога‑индустрии. Большие, вылизанные до блеска и безликие залы кишели студентками университета Колорадо, повсюду вам предлагали корпоративные товары и, что ужасно раздражало, полотенца за немаленькую арендную плату. В каком‑то извращенном смысле студию можно было охарактеризовать одним словом: чистота. Если йога – выход за пределы своего «я», то это место действительно заставляло вас ощутить максимальную обезличенность. Только вот везде были зеркала. Они не давали забыть о том, кто вы все‑таки такие.

Но увы, это было единственное занятие, куда я в тот день успела. На йога‑фабрике проходили до двадцати классов в день. Йога‑фабрика была «сникерсом» йогического мира: всегда под рукой, заменяет полноценный обед.

Названия классов были придуманы, чтобы избежать брендо‑копирования, и порой это доходило до смешного. «Термо‑йога» – название было выведено черно‑белым шрифтом, который используют супермаркеты для продвижения продуктов собственного бренда – была не чем иным, как нелицензированными классами бикрам‑йоги. В них также подтягивали колени и, задыхаясь как ошалевшие, делали скручивания с прямыми ногами. Было жарко. «Пауэр‑йога» была на самом деле аштангой в весьма свободной интерпретации. Иногда учителями выступали люди, которых я встречала на уроках у Гения. Вот только они вынуждены были обучать последовательностям, принятым на йога‑фабрике, им вряд ли разрешили бы ввернуть в объяснение сумасшедшие сравнения, которые любил использовать Гений. «Пусть ваши колени раздуются, как паруса на ветру» – здесь это звучало бы не к месту.

Я пришла на занятие пауэр‑йогой, где, по сути, повторялась та же последовательность, которую я делала дома: несколько кругов сурья намаскар, простая связка из поз стоя, уткатасана со скручиваниями, растяжки сидя. Ближе к концу класса инструктор сказала:

– Давайте сегодня попробуем сделать стойку на руках. Найдите место у стены.

В принципе, перевернутые позы хорошо вписывались в подход, практикуемый на йога‑фабрике, где ставку делали на молодых и физически выносливых. Но почему‑то здесь их редко делали – наверное, слишком много было судебных исков.

Однако эта инструкторша, на вид пятнадцатилетняя супермодель, видимо, служебную записку не получила. Я вытаращилась на нее. Стоило ей произнести эту фразу – «стойка на руках», – как я с внезапным уколом вины осознала, что именно по этой причине вообще хожу на йога‑фабрику. Я в глубине души, почти на бессознательном уровне, надеялась, что здесь нас не заставят делать стойку на руках. Это была единственная поза, которую я до сих пор не делала. Ненависть к чатуранге я давно преодолела и выполняла ее так хорошо, как только могла. Но стойка на руках… весь вес на ладонях… нет, это было слишком. Я себе не доверяла. Стойку на голове я освоила давным‑давно, но упорно не понимала, что нужно сделать, чтобы достичь баланса, требуемого для адхо мукха врикшасаны.

Я подвинула коврик к стене и подумала, не сделать ли стойку на голове – эта поза для меня проблем не представляла. Я знала, что у меня сильные руки и плечи. Но вдруг решение пришло само собой: да пропади всё пропадом. Я теперь девушка из Боулдера! Умею ходить по горам и кататься на лыжах, между прочим! На высоте десять тысяч футов! Поэтому и стойка на руках мне по силам. Я «доверюсь своим костям», как учила нас Сейдел, и постараюсь не думать слишком много.

Итак, я установила ладони на небольшом расстоянии от стены. Растопырила пальцы. Вошла в собаку мордой вниз и прошагала ногами ближе к рукам. Моя пятая точка («гузка», как называла ее Люси) поднималась все выше и выше. Настал момент икс. Я оттолкнулась правой ногой, оттолкнулась как можно сильнее, втянув живот. И на секунду ноги взлетели в воздух. Я перевернулась. А потом рухнула на коврик, и этот плюх, казалось, был самым громким звуком, который способно издать человеческое тело.

Я села, лицо раскраснелось. Девочка, ведущая класс, тут же подлетела ко мне и проговорила:

– С вами всё в порядке?

Я сидела, потирая лоб, как актер немого кино, поскользнувшийся на банановой шкурке.

– Всё нормально, – ответила я.

– Уверены? – Кажется, она нервничала. Наверное, только что вспомнила, что вообще‑то им не разрешают давать перевернутые позы, когда в классе присутствуют слегка полноватые женщины за сорок.

– Да, кажется, всё хорошо. – Я чуть‑чуть подвигалась, чтобы доказать, что мои части тела по‑прежнему работают как надо.

– В следующий раз задействуйте ваш центр. – Она похлопала себя по животу.

– Знаю, знаю, – закивала я. С языка чуть не слетело оправдание: мне два раза делали кесарево, отсюда и слабый «центр». Но факт оставался фактом: я упала.

Класс закончился, и я в смятении поспешила убраться оттуда. В суд я решила не подавать. По крайней мере, на этот раз.

Возвращаясь домой, в горы, я начала постепенно забывать о своем унижении и задумалась о перевернутых позах. Почему все так боятся их делать? Безусловно, сила важна, ведь наши руки не так сильны, как ноги, да и если бы было так, выглядели бы мы все довольно забавно. Но дело не только в этом. Перевернутые позы буквально переворачивают все с ног на голову. Вынуждают нас поменять привычную точку сборки. Мир становится совсем другим, когда оказываешься головой вниз. Эта смена перспективы для многих становится сложным моментом, даже невыносимым.

Я посмотрела значение слова «перевернутый» в нашем маленьком оксфордском словаре. Первоначальное его определение было простым: изменивший направление. Я прошлась по всему перечню значений: изменить прежний порядок. Хорошее описание того, что часто происходит в йоге. Противоположный. Интересное значение, если вспомнить, что я недавно открыла для себя, лежа в шавасане. Йога стала противовесом, который помог мне найти баланс между реальностью и стремлением всё делать правильно.

Я начала ходить на йогу, потому что хотела, чтобы все вокруг восхищались моей добродетелью. Я пришла на йогу, протягивая пустую тарелку и желая получить то, что получала всю жизнь, только в другой упаковке, в новом, улучшенном варианте. Йога стала частью моего проекта с целью стать как можно более «правильной». Но выучила я прямо противоположный урок: какая разница? Кому какое дело до того, правильно или неправильно я живу? Кому какое дело, как моя жизнь выглядит со стороны? Вот она, реальность: я плюхнулась на пол из стойки на руках. Кто сказал, что в реальном мире я всегда буду выглядеть достойно?

Если уж я решила воспринимать мир таким, какой он есть, я должна была смириться с тем, что изъяны повсюду. Как выглядит реальность без маниакального следования правилам, приукрашивания, причесывания?

Мне хотелось узнать, как существовать в рамках этой анастрофы[52], этого изменения старых порядков, как жить в перевернутом положении.

27. Симхасана [53]

Мы делали довольно болезненные упражнения на стопы и лодыжки. Сначала собаку мордой вниз, подвернув пальцы и перенося всё больше веса на ноги. Затем опустились на колени, положили на голени свернутый коврик и всем весом уселись на него – ролик врезался в плоть.

– Ага! – воскликнула Сейдел. – Больно, да? Кошмарная поза?

Мы закивали и засмеялись, надеясь, что сейчас она скажет: выходим.

– Вы сейчас наверняка хотите, чтобы мы поскорее вышли из позы. Выходите. Если хотите. А можете посидеть еще.

Кто‑то в зале застонал. Сейдел рассмеялась:

– Да! Ужас, правда? А давайте знаете что сделаем – позу льва.

Поза льва, или симхасана: вы делаете глубокий вдох. Затем выдох и на выдохе – громкий яростный звук «хаааа»! При этом нужно разинуть рот как можно шире и высунуть язык как можно дальше, глаза вытаращить и посмотреть вверх.

Мы так и сделали. Вздохнули глубоко. И выдохнули, вывалив языки и вытаращив глаза. А потом повторили все еще раз.

– «О лев осознания», – проговорила Сейдел. – Так начинается стихотворение, написанное Йоганандой. Это автор «Автобиографии йоги». О лев осознания… – Она замолчала. – Вы наверняка удивитесь, если я скажу вам, что дальше не помню.

Мы приподнялись на коленях и легли отдыхать.

Симхасана всегда меня смущала. Эта поза была настолько бесстыдной, что делать ее было стыдно. Необыкновенно свободный жест, привлекающий внимание своей непосредственностью. Посмотрите на меня! Мне все равно, смотрите вы на меня или нет! Поза льва чем‑то напоминала мне то, как смеются хиппи. Все хиппи смеются одинаково, словно хотят сказать: мое сердце открыто! Я признаю свои слабости! И я свободен! Абсолютно, совершенно свободен! Такой смех часто можно услышать на лекциях учителей с Востока. Стоит учителю‑азиату сколько‑нибудь смешно пошутить (у него на родине на эту шутку отреагировали бы вялой улыбкой, слегка приподняв брови), и присутствующие в зале американцы разражаются таким смехом. Точно так же смеются ученики, когда преподаватель на занятии йогой рассказывает особенно забавную историю про обезьянку или буддистский мастер признается, что психанул в пробке.

Есть и другие виды поведения из той же категории: к примеру, пение и танцы на людях. Такое часто можно увидеть в супермаркетах экологически чистых продуктов: посмотрите на меня! О, я такой раскрепощенный! И пожалуй, станцую сейчас прямо рядом с тахином[54]!

Поза льва была для меня продолжением этой тенденции. Фальшивым заявлением о своей открытости. Она казалась восклицательным знаком там, где вполне хватило бы и точки. Но вот что меня волновало: не сродни ли мое отношение подозрительности старой бабушки, осуждающе подглядывающей из‑за кружевной занавески? Я вспомнила, как старый друг из колледжа, прочитав мои книжные рецензии, написал мне: «Твоя профессия, кажется, заключается в том, чтобы постоянно испытывать разочарование». Почему поза льва меня так раздражала? Ведь никому от нее не было вреда.

У Вэна Моррисона есть песня «Слушай льва». Это одна из самых типичных для него песен. На всем протяжении ее он рычит, рявкает и практически не произносит ни одного членораздельного слова, за исключением: «Слушай льва, что живет внутри меня». (Хотя, кажется, там были еще какие‑то бредовые слова о морском путешествии в Каледонию.) Это совершенно безумная песня, написанная человеком, не признающим никаких ограничений.

В колледже у нас было дурацкое правило: никогда не спать с теми, кто не любит Вэна Моррисона. Потому что в постели они, скорее всего, хуже некуда. Это убеждение было основано на том, что творчество Вэна Моррисона вгоняет в краску, и секс тоже вгоняет в краску.

И поза льва вгоняла в краску. Она была как Вэн Моррисон с его музыкой: неконтролируемые звуки, странные вопли. Поза льва была радикальной. Ее нельзя было сделать кое‑как, наполовину. Мой критический ум (тот самый, что платил по счетам и не забывал купить распрямляющее средство для волос) в позе льва оказывался на задворках. По сути, он только мешал ее выполнению. Если вы думали во время позы льва, выходила какая‑то неубедительная искаженная рожица. Нет, симхасана была подобно танго – ей нужно было отдаться полностью. Иначе зачем вообще ее делать?

Почувствовав, что нашла нужную ноту, Сейдел заставила нас делать симхасану еще много раз в течение того занятия. И к концу его я ревела вместе с остальными. Мне было очень неловко, но я ощутила и легкий трепет освобождения, а еще – немного озорства. Трое моих учителей – Фриман, Сейдел и Спеллман – были похожи на домохозяек из мультика, бьющих меня по голове сковородкой. Хватит уже мучиться, кричали они. Ты всё испортишь! Всё будет хорошо!

Когда я слышала их голоса в своей голове, мысль о возвращении домой уже не казалась такой невыносимой.

Я заглянула в кабинет Брюса – узнать, когда у детей уроки. Дятел – всегда один и тот же – молотил своим клювом в стену дома. Этот пунктирный рисунок сопровождал нас на протяжении всего рабочего дня. Я часто заставала Брюса и дятла, когда те гипнотизировали друг друга через стекло – частично с интересом, частично с опаской. Но сегодня Брюс сидел за столом молча, закрыв голову руками.

О нет, только не это.

– Понятия не имею, как мы оплатим все эти счета, – буркнул он.

Всё это я уже видела раньше: поникшую, как цветок, голову, сутулую спину.

– Раньше как‑то удавалось.

– Я не понимаю, где найти столько работы, чтобы хватило на всех.

Я, как обычно, принялась дипломатично успокаивать его.

– Давай посмотрим, – сказала я. – Надо составить список всех доходов, которые мы ждем в течение следующих нескольких месяцев.

Я с несколько демонстративным видом достала бумагу и ручку, и вместе мы составили список. Сумма получилась пугающе маленькой. Поэтому я сделала то, что и всегда: составила список статей, которые могла бы предложить разным журналам. В случае если удастся продать их все, как раз хватит на оплату счетов. За один месяц.

Нельзя было отрицать: наша финансовая ситуация напоминала карточный домик. Правдой было и то, что Брюс по натуре своей совершенно не годился для такой жизни. С другой стороны, мы жили в горах и в будний день сидели дома, пописывая статейки в свое удовольствие. При такой жизни нельзя рассчитывать и на полную финансовую стабильность.

Я сделала всё, что могла, но ничего не помогало. На этот раз депрессия пришла быстро и проглотила Брюса целиком. Уже ночью того же дня он начал мучиться бессонницей, и так продолжалось две недели. Я беспокойно ворочалась рядом.

Потом две недели превратились в месяц.

Я боялась. И никому не говорила, что с ним.

Я снова взялась за старое. Поначалу сочувствовала ему, но потом стала нервной, раздражительной и даже саркастичной.

– Да уснешь же ты наконец! – огрызалась я по ночам. – Выпей уже снотворного, ради бога.

И днем:

– Сходил бы погулять. На улице так красиво!

Но спустя некоторое время возникло какое‑то прежде незнакомое чувство. Я вдруг поняла, что отчасти мне плевать.

Тогда я зашла к нему в кабинет, легла на диван и высказала всё как есть.

– Ну да, допустим, у тебя депрессия. И что? Пройдет рано или поздно. Это не конец света. Две недели назад ты был счастлив. И до сих пор счастлив, просто иногда накатывает. Это просто период такой.

– Надеюсь, – ответил Брюс. Волосы у него торчали во все стороны. Я знала, о чем он думает. Ему не терпелось вернуться к работе.

В тот день позвонила Ли и пригласила нас на вечеринку.

– У Брюса депрессия, – ответила я, – я приду одна.

Ну вот. Я произнесла это вслух, и мир не рухнул. С моим браком тоже ничего не случилось. Может, неправда всё это и каждое испытание вовсе не пробивает брешь в броне семейных отношений, не ведет к неминуемому концу – разводу? Что если испытания лишь укрепляют брак?

Всё это совпало с десятой годовщиной нашей свадьбы.

Мама приехала побыть с детьми, чтобы мы могли уехать на выходные. Но мы не хотели никуда ехать, поскольку жили теперь в самом прекрасном месте на Земле, поэтому и остались дома, решили просто гулять целыми днями и ужинать в городе.

В вечер ее приезда мы вдвоем сидели и пили вино за кухонным столом. Обсуждали все обычные дела, сплетничали о моих двоюродных сестрах.

Потом разговор вдруг сошел на нет.

– Я наняла адвоката, – сказала мама.

Эти слова вызвали во мне необъяснимую тревогу. Не знаю, с какой стати меня это так удивило. Родители разводятся, значит, им нужны юристы, верно? Если они действительно решили разводиться по‑настоящему.

– О… И как он?

– Она! Она просто потрясающая. Моложе тебя, а такая умная. Она уже много объяснила мне о том, как всё происходит.

Видимо, моя мама считала, что молоденькая, сообразительная адвокатесса – идеальный и самый гламурный выбор.

– Ас папиным адвокатом она уже встречалась?

– Мы готовимся к этой встрече.

Готовимся! Какого черта! Да к чему там готовиться? Они что, собираются устроить драку за имущество?

– Что ж, удачи вам! – Я обняла ее. Одни кости: Сейдел бы такая ученица подошла. Странно, с детьми она часто тискалась, но со мной держалась сдержанно. Неужели защищается от меня? Или не любит обниматься со взрослыми?

– Вы там смотрите по сторонам завтра, а то знаете – горные львы…

– Мам! Да всё будет в порядке.

В тот вечер я легла спать на нервах. Если к делу подключились адвокаты, ситуация чревата конфликтом. Тридцать пять лет родители спокойно жили раздельно, но что будет, если в их отношения вмешается неконтролируемый элемент? Не лопнет ли воздушный шарик добрососедства?

Странно, но появление адвокатов заставило меня по‑другому взглянуть на ровные, дружеские отношения, которые они поддерживали всё это время. Оно напомнило мне о том, что странные условия, выбранные для жизни моими родителями, были прежде всего продиктованы желанием всё сделать как лучше. Избежать конфликтов и сделать так, чтобы никто не пострадал.

Что бы ни случилось дальше, мне придется жить с этим. Адвокаты – это уже реальность. Но как бы я ни нервничала, мне почему‑то казалось, что родители будут руководствоваться лишь лучшими побуждениями, как и всегда.

На следующий день – в годовщину нашей свадьбы – мы решили пойти в поход на перевал, преодолеть тот самый хребет хребтов, который видели из окон спальни. Был ясный осенний день. Сияло солнце, и у нас были грандиозные планы: быстро пройти перевал и подняться на гору Недерланд (скалистую гору, нависающую над Боулдером, которую местные ласково называли Недом), а там вдоволь наесться свиных ребрышек.

Мы шли по лесу, необычайно густому для этих гор, по направлению к лощине. Дремучий лес – значит, рядом звери. У меня возникло нехорошее предчувствие. Горные львы весь прошлый год драли собак в этой местности.

Это чувство было мне знакомо: подавленный страх, основанный на некоем убеждении. Сложно было понять, как сильно нужно бояться в этой ситуации. Мы с Брюсом шли дальше, а я тем временем попробовала регулировать степень своего страха. Воображала, что лев сейчас следит за нами, скачет с дерева на дерево, выгадывая момент, когда можно будет наброситься и сожрать нас. Потом я чуть умерила пыл и представила, как лев выходит на тропинку впереди, гипнотизируя нас взглядом. Тут я бы взяла палку (в моем воображении палка нужного размера всегда оказывалась под рукой), вообразила бы, что я крупнее, чем на самом деле, и зарычала бы на льва. А потом я совсем разошлась и попыталась представить, что чувствуешь в тот момент, когда лев набрасывается на тебя всем весом. Что я почувствую, увидев этот оскал, эту метнувшуюся тень?

В Боулдере горные львы – обычный предмет для светской беседы. За бокалом мальбека я не раз слышала истории о том, как пожилая пара отправилась в горы в Калифорнии. Горный лев напал на супруга и зажал челюстями его голову. Женщина взяла палку и стала бить льва по морде. Таким образом ей удалось высвободить голову мужа из львиной пасти.

Представьте только: ваша голова в львиной пасти. Подумав об этом, я прониклась почти завистью к тому парню. Мы боимся чего‑то, но все равно продолжаем идти, и страх усиливается, пока не наступает момент, когда уже хочешь, чтобы он стал реальностью, лишь бы избавиться от засевшей в голове идеи.

Мы вышли из леса и очутились в глубокой, широкой и голой лощине, по дну которой бежал маленький ручей. Здесь ощущение близости зверья пропало. Мы двинулись дальше, открытая серая равнина простиралась до самого горизонта. Прогулка подняла Брюсу настроение – трудно было оставаться мрачным, гуляя по горам, – да и мое беспокойство и раздражительность исчезли. Разговор зашел о детях.

– Как думаешь, Оливия пригласит Люси на день рождения? – спросила я.

– О господи! Знаешь, что я думаю? Что тебе не мешало бы устроиться на работу, чтобы было с кем обсуждать такие вещи. Чего‑чего нам не хватает, так это общения.

– Но разве для этого не надо будет ходить в офис каждый день? Так мне рассказывали. И все же, как считаешь, Оливия уже разослала приглашения?

– Ты в курсе, что у тебя не все дома?

В таком духе мы переговаривались еще некоторое время, и тут вдруг с неба упала снежинка.

– Снег, – обрадовалась я, предвкушая приятный легкий снегопад.

К тому времени как мы добрались до перевала, расположенного на высоте двенадцать тысяч футов с небольшим, снега навалило уже по колено. Уступ был узким, как лезвие ножа. Мы решили пройти еще немного вперед и поискать озеро, которое должно было быть чуть дальше. Вокруг было уныло, ни кустика. Повсюду лежали валуны оттенка, который дизайнеры интерьеров называют серо‑бежевым.

Мы шли дальше, а снегопад тем временем всё усиливался и усиливался, пока до нас не дошло наконец, что мы попали в буран. Мы развернулись и собрались было идти обратно, но услышали гром. А потом белые облака над западным склоном горы прорезала молния. Мы стояли на открытой местности и таращились на смертельную желтую вспышку, рассекающую густую белую завесу, и это была самая близкая встреча с реальностью за всю нашу жизнь.

Я два года боялась горных львов и вот теперь стояла на горе, в эпицентре свирепого шторма или бурана. Всё это время мои страхи были не о том. Все меры предосторожности не спасли меня от этого. Реальность сама настигла меня, и не в обличье зубастой горы мышц, а в виде холода, света и вспышек.

– Всё обойдется, – проговорил Брюс. Он ободряюще похлопал меня по спине и улыбнулся.

Его сияющая улыбка была совершенно не к месту, но именно она мне была сейчас необходима. Ведь он был моим мужем. Не просто отцом моих детей, четвертым колесом, а человеком, от одной улыбки которого я могла растаять.

– Иди сзади и держись за мой рюкзак, – сказал он.

Я подошла ближе. Взялась за его желтый рюкзак. Вместе мы начали спускаться по склону, надеясь, что идем в верном направлении.

28. Хануманасана [55]

Изабель приехала в гости на своей игрушечной машинке. Она путешествовала на другой конец страны с передвижной выставкой – путь ее лежал в Канзас‑Сити, а затем в Остин. Картины и скульптуры везла служба доставки.

Я стояла на крыльце и ждала ее, устремив взгляд в поле, туда, где начиналась горная дорога. Машина Изабель петляла вдали.

Она вышла из машины – высокая, красивая, энергичная. Она всегда вызывала у меня легкую неуверенность в себе. Мы сразу поднялись на крышу и сели пить пиво.

– Мы хотим остаться, – призналась я.

Изабель засмотрелась на горы:

– Хорошо. А то меня уже достали твои жалобы на жизнь в Сиэтле.

– Знаю. Я сама себя достала. Но здесь мне нравится. Здесь я чувствую себя свободной.

– Свободной от чего? То есть я тебя понимаю – как тут не быть свободной… – Она обвела рукой пейзаж, и мы рассмеялись, глядя на безграничные пространства – двадцать миль чистого горного воздуха вокруг. – Но что мешало тебе быть свободной?

– Ммм… Сиэтл. Мои родственники, наверное. – Я призналась, как счастливы мы были, проводя больше времени только вчетвером.

– Как твои родственники могут мешать? Я тут с твоей мамой встретилась в супермаркете.





Дата публикования: 2015-01-15; Прочитано: 200 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.035 с)...