Глава четвертая Старый жесткий носорог

Чиновник Земельного департамента Куто Буруме поперхнулся, и изысканное лакомство – жирная жареная гусеница – выпало у него изо рта на клавиатуру. А Куто Буруме так и остался сидеть: оцепеневший, с открытым ртом, глядя на монитор.

На мониторе было нечто ужасное. Там был смертный приговор ему, Куто Буруме. А может, кое‑что похуже, чем смертный приговор. О том, что творится в подвалах президентского дворца, ходили такие слухи… Лучше повеситься.

Трясущейся жирной рукой чиновник потянулся к телефону.

– Али? – пискнул Буруме в трубку. – Беда, Али! Во имя Аллаха, да, Али, это я! А кому мне еще звонить? Это касается нашего… Понял! Да, Али! Никаких имен! Да, я еду!

Чиновник вскочил, уронив на пол тарелку с гусеницами. Красный соус расплылся по ковру безобразным пятном, но Буруме даже не взглянул на испорченный ковер. Через минуту он выбежал из дома, выскочил на улицу и замахал руками, привлекая внимание велорикши.

Обычно Буруме передвигался важно и неспешно, поэтому зрелище бегущего чиновника привлекло внимание соседей. А один из них, осведомитель СБ, сделал отметку в памяти: сообщить начальству, что неблагонадежный Куто Буруме сегодня очень торопился. Велорикшу, который увез чиновника, осведомитель тоже запомнил.

* * *

Зрелище было достойное. Два джипа отсекли от группы молодую самку и понеслись за ней, подпрыгивая и мотаясь из стороны в сторону, со скоростью шестидесяти километров в час. Жираф же скакал плавно и грациозно, ухитряясь при этом совершать круги, уворачиваться и оставлять с носом ловца, стоящего в кузове с двадцатифутовым бамбуковым шестом, завершавшимся петлей лассо. Наконец охотникам удалось прижать жирафа к полосе кустарника и набросить мягкое лассо на длиннющую шею. В ту же секунду один из джипов угодил колесом в нору и перевернулся.

К счастью, никто не пострадал.

Десять человек совместными усилиями запихнули пойманного жирафа в транспортный ящик. Все это время остальные жирафы высокомерно и равнодушно взирали на происходящее.

– Арабы полагали, что жираф – гибрид леопарда с верблюдицей, – сказала Лора. – Сложение верблюда, голова оленя, копыта быка и хвост птицы. А шкура леопарда. Возможно, идея принадлежит грекам, пару тысяч лет назад назвавшим жирафа «камелеопардалис», а в средневековой Европе «камелеопардалис» превратился в «хамелеонпардуса» и, соответственно, «научился» менять цвет.

– Вы много знаете, мисс Лора, – с уважением произнес Ванвейль, очищая от колючек выгоревшую куртку.

– Я люблю смотреть познавательные каналы, – сказала Лора. – Послушайте, Сэм, скажите как биолог: есть хоть какая‑то вероятность скрещивания верблюда и леопарда?

– Как биолог скажу: никакой, – ответил Ванвейль. – Потомство производится только внутри вида. Потомство, способное к размножению. Я не имею в виду мулов. А два таких разных организма, как леопард и верблюд, даже совокупиться не смогут.

– Но оплодотворение бывает и искусственное! – заметила Лора.

– Гены не обманешь, – возразил Ванвейль. – Это все равно что пытаться открыть один замок ключом, предназначенным для другого!

– А как насчет отмычки?

Южноафриканец засмеялся.

– Но все‑таки, – настаивала Лора. – Неужели весь разнообразный бестиарий не имеет под собой ничего реального?

– Я не биолог, – сказал Тенгиз. – Но, если мне не изменяет память, некогда существовали создания, имевшие и когти, и копыта!

– Даже – рога и клыки, – сказал Ванвейль. – Но это было время экспериментов. Теперь старушка‑природа предпочитает более стабильные формы. Поэтому, если прочтете, что на калифорнийский берег выбросило парочку русалок, – передайте привет Стивену Спилбергу. Это я говорю как биолог. А как человек, милая мисс Лора, я готов поверить даже в кентавров и химер. Садитесь в машину, я отвезу вас в львиный детский сад. Конечно, у маленьких львят, как и у людей, копыт нет, но от этого они не стали менее очаровательными.

Это был последний день их пребывания в заповеднике. Завтра Ванвейль должен был отвезти их в аэропорт.

На следующее утро под окнами деревянного домика, выделенного гостям, раздался рокот подъезжающего джипа. Однако вместо Ванвейля из машины выпрыгнул невысокий загорелый человек лет на двадцать старше.

– Я – Дан Райноу, – представился он. – Сэм просил отвезти вас. Сам он, к сожалению, занят, но желает счастливого пути! Вы готовы?

– Да, – ответил Тенгиз. – Благодарю.

– Не стоит. Мне тоже нужно в аэропорт. Это ваши вещи? – Райноу потянулся к чемоданам.

– Спасибо, я сам, – отказался Тенгиз. Этот человек не походил на слугу.

– Как пожелаете. Очень приятно, миссис…

– Мисс. Зовите меня Лора.

– А меня – Тенгиз, – сказал Тенгиз, забрасывая саквояж на заднее сиденье. – Тенгиз Саянов.

Если бы он увидел в этот момент лицо Райноу, то удивился бы.

Но когда Тенгиз распрямился и протянул ему руку, Райноу уже овладел собой и выглядел как обычно.

Рукопожатие его было не слишком крепким, но у Тенгиза от этого рукопожатия осталось странное ощущение. Будто он подержался не за живую руку, а за твердое дерево.

– Тенгиз… – произнес Райноу. – Вы ведь из России, верно?

– Да, – подтвердил Саянов. – Я русский.

– А какова цель вашего прибытия в Африку?

– Туризм. А как оказались здесь вы? Вы ведь родились не здесь. У вас калифорнийское произношение…

Райноу засмеялся.

– Калифорнийское – значит скверное, – сказал он.

Лора спустилась по лесенке на посыпанную песком дорожку. В руке у нее была красная сумка.

Райноу тут же оказался рядом, подхватил сумку, распахнул перед девушкой дверцу джипа:

– Пожалуйста, мисс Лора!

Тенгиз попытался прикинуть, сколько Райноу лет. Если судить по лицу – не меньше шестидесяти. Если по мускулатуре и по тому, как он двигается, – не больше сорока.

– Вам идет этот цвет, – сказал Райноу, имея в виду голубую косынку, которой Лора повязала голову, прежде чем надеть шляпку.

Джип покатил по дороге, оставляя позади широкий шлейф пыли. Километров через двадцать они миновали предупредительный знак. Здесь была граница заповедника.

– Первый раз в Африке? – спросил Райноу у Лоры, которая сидела справа от него.

– Я – да. А Тенгиз бывал в Африке уже раз десять.

– Неужели? – Райноу посмотрел на молодого человека в зеркало на лобовом стекле. – И что же побудило вас так часто навещать этот континент?

«Он мне не нравится, – подумал Тенгиз. – Какой‑то неестественный. И фразы строит как‑то слишком правильно. Судя по всему, английский для него – не родной…»

– Я люблю путешествовать, – сухо ответил он.

– Тенгиз – странное имя для русского.

– Сожалею, но меня зовут именно так, – буркнул Тенгиз, тоном давая понять, что не желает продолжать разговор.

Райноу повернулся и посмотрел на него. Джип продолжал катиться по петляющей дороге.

– Саянов Тенгиз, – сказал Райноу. – Мне кажется, я не впервые слышу это имя.

– Так зовут моего отца. У него бизнес в Африке. Вы не могли бы смотреть на дорогу, мистер Райноу?

– Не беспокойтесь, мистер Саянов. А могу я поинтересоваться, сколько лет вашему отцу?

– Это не тайна. Ему сорок. А почему вас это интересует?

– Простое любопытство. Лет двадцать назад я слышал об одном человеке. Его тоже звали Тенгиз Саянов. Но этому человеку уже тогда было за пятьдесят. Так что он не может быть вашим отцом.

– Возможно, это был твой дед, – сказала Лора. – Его ведь тоже зовут Тенгиз.

– Мой дед никогда не был в Африке, – отрезал молодой человек.

«А вот прадед, насколько я знаю, бывал», – подумал он.

Но говорить об этом вслух не стал. Прадед был очень даже непростой человек. Тенгиз слышал краем уха, что прадед служил в каком‑то особом подразделении КГБ. Когда отец начал делать бизнес в Африке, прадеду было уже за семьдесят. Но отец как‑то проговорился, что, если бы не дед, он ни за что не рискнул бы нырнуть в этот пруд с крокодилами. Однако теперь прадед умер, а африканский бизнес отца процветает. Стало быть, теперь у самого отца тоже достаточно связей.

Они переехали по мосту через канал, наполненный зеленой жижей, и оказались в туземной деревушке. Райноу сбавил скорость. Пыльные взъерошенные куры, кудахча, выскакивали прямо из‑под колес. Голые черные ребятишки на тоненьких, как палочки, ногах глазели на машину из дверных проемов круглых соломенных хижин.

В аэропорт они приехали за сорок минут до отлета.

– Благодарю, – довольно холодно сказал Тенгиз. – Сколько мы вам должны за услуги? – демонстративно достал кошелек.

Он думал, что Райноу обидится, но тот глянул насмешливо – и Тенгиз почувствовал себя ослом.

– Это я вам должен, – сказал он. – Мне было очень приятно прокатиться в такой славной компании. Как вам сафари?

Лора наградила Тенгиза сердитым взглядом:

– Мне очень понравилось, Дан. У вас замечательный парк!

– Не у меня. Я – нездешний… Так же, как и вы. – И пристально посмотрел на Тенгиза. В этом был какой‑то подтекст… – Сэм попросил меня подбросить вас, – продолжил Райноу после небольшой паузы, – потому что я тоже сегодня улетаю. Я работаю в парке Царо. Это в Кении. Если пожелаете – приезжайте. Обещаю, что не пожалеете. Как‑никак – я ваш должник! – И улыбнулся так заразительно, что даже Тенгиз не смог удержаться от ответной улыбки.

Достав из бумажника карточку отеля, Тенгиз надписал собственное имя и вручил ее Райноу:

– Мы будем там еще несколько дней.

Он так никогда и не понял, почему сделал это. Возможно, ангел Тенгиза пошептал на ухо своему подопечному.

– Какой приятный мужчина! – сказала Лора, когда они уже находились в кабине самолета, в двух километрах над желтой плоскостью бушвельда.

– Пожалуй, – согласился Тенгиз. – Как думаешь, сколько ему лет?

– Лет? – удивленно спросила Лора. – Не знаю. Много.

– Он какой‑то странный! И слишком интересовался моим именем.

– Почему ты думаешь, что твой отец – такая большая шишка, что каждый африканец…

– Этот Райноу не африканец, – перебил ее Тенгиз. – Он – белый. И что‑то скрывает.

– А мне он понравился. Такой добрый!

– Ну прямо Дед Мороз!

– Точно! – обрадовалась Лора. – Вылитый Дед Мороз. Только без бороды. И фамилия у него прикольная: Носорог.

– Мне он больше леопарда напоминает, – брякнул Тенгиз. И вдруг понял, что нечаянно попал в яблочко.

Именно это он чувствовал в этом белом из Кении. Дан Райноу был опасен. Тенгиз видел таких людей в окружении отца. Вежливых, остроумных… И готовых запросто прикончить собеседника, если в этом возникнет необходимость. Тенгиз вдруг понял: этот Дан Райноу убивал людей. И не находил в этом ничего предосудительного.

Лора обняла своего спутника, положила голову ему на плечо.

– Какой дикий край! – проговорила она с восхищением. – Только представь – сто веков назад здесь все было так же. («А как насчет алмазных копей?» – подумал Тенгиз.) Зебры, акации, туземцы. Они выглядят такими… естественными!

– У этих естественных туземцев весьма жестокие обычаи! – заметил Тенгиз. – Тоже – естественные. И еще более жестокие боги.

– Как будто наши славянские боги были добрее!

– Не думаю, – согласился Тенгиз. – И наши, и римские. Мы как‑никак наследники римской культуры.

* * *

«А этот мальчик чертовски похож на тебя, Белый Дьявол, – подумал человек, которого вот уже лет пятнадцать называли Даном Райноу, поднимаясь по трапу маленького самолета и разглядывая карточку, вручённую ему Тенгизом. – Такой славный аккуратный мальчик… Хм… „Хайатт“… Однако с деньгами у паренька все в порядке. Пожалуй, я навещу его… Непременно навещу. Нет, ну надо же, какие славные пушистые щенки могут появляться у таких свирепых волчар, каким был ты, мой полковник. Белый Дьявол. Здесь, в Африке, у тебя было больше врагов, чем гиен в моем парке. Большую часть их ты успел прикончить раньше, чем помер сам, а те, кого ты не добил, ни за что не рискнули бы тронуть твоего родственника, пока ты был жив. Но ты помер, полковник. А здесь не Европа. Здесь – Африка, и потомки должны отвечать за своих предков как минимум до седьмого колена… А я так и не вернул тебе должок, полковник. Может, пришла пора рассчитаться? „Хайатт“… „Хайатт“ – это круто. Но лучше бы тебе, мальчик, не появляться там, где твой дедушка играл в крикет отрезанными головами».

Человек, которого звали Даном Райноу, задраил люк и похлопал по плечу чернокожего пилота.

– Извини, старина, – сказал он на суахили, – но тебе придется еще некоторое время пожить вдали от своих жен. Мы меняем курс.

– Три недели, – недовольно проворчал пилот. – Носорог, я хочу домой!

– Не скули! Я, когда мы долетим, куплю тебе самую жирную шлюху в лучшем столичном борделе.

– Нам нечего делать в Кейптауне!

Это сказал второй чернокожий, здоровенный малый, чьи вытянутые ноги занимали половину салона.

– Золотые слова, Тарра, – сказал белый. – Но разве я сказал, мы летим в Кейптаун?

– Значит, ты хочешь лететь в Найроби?

– Тарра, на этом прожаренном континенте есть и другие столицы. Глянь‑ка на это! – Белый сунул здоровяку карточку. – Помнишь полковника Саянова?

– Дьявол? Мне говорили: он помер… Ты сам мне и говорил. Так что же, он жив?

– Он – нет. Я думаю, это его внук.

– А что нам за дело до его внука?

– Тебе, может, и нет дела. А мне – есть, – жестко произнес белый. – Я чувствую: у мальчишки скоро будут большие проблемы.

– Черти бы забрали твое чутье, Носорог, – проворчал чернокожий.

– Значит, ты со мной, убийца‑масаи? – ухмыльнулся белый.

– А куда я денусь! – Чернокожий тоже осклабился и погладил приклад лежащего рядом здоровенного, как гранатомет, ружья. – А ты, Муку?

– Я только пилот! – тонким голосом воскликнул Муку. – Я в ваши игры не играю!

Большой негр захохотал, а белый успокаивающе похлопал пилота по плечу:

– Мы знаем, Муку, мы всё знаем. Ты, главное, заставь эту птичку отнести нас в нужное место, а дальше – дальше мы сами. И помни про толстую шлюху! Считай, что летишь на праздник.

– То‑то будет праздник у браконьеров, когда вас прихлопнут, – пробормотал пилот и отправился в диспетчерскую выправлять новые документы.

Белый вытащил из кармана скатанные в рулончик доллары и сунул чернокожему.

– Пусть полежат у тебя, – сказал он. – У Генерала ко мне претензий нет, но его родня таких, как я, не любит.

– Угу, – согласился негр. – Старый, жесткий, совсем невкусный.