Исторические и историко-философские предпосылки возникновения христианства

Подавляющая сила Рима, охватившего уже весь «круг земной», обратившего в свои провинции Сирию и Египет, который евреям представлялись великими державами, была очевидна; ждать победы над этой силой можно было лишь от помощи свыше. Насчёт той формы, в какой должна была явиться помощь, сомнений не было: это была форма Мессии и мессианского царства. На Мессии и его пришествии и сосредоточились все национальные, политические и даже личные упования евреев, а единственным средством, так сказать, низвести Мессию на землю вожди народа, фарисеи, провозгласили опять-таки ревностное исполнение Закона. Главным делом Мессии было свержение римской власти, а затем установление политического мировладычества Израиля. Он должен был явиться в награду за праведность Израиля и быть, конечно, сам идеальным представителем этой праведности.

Отсюда ясно, что новозаветная проповедь должна была представляться фарисейству пагубной ложью. По евангелиям, Иисус вместо призыва к освободительной войне и к завоеванию Израилем мира учит, что царство Его не от мира сего; что Он царь в том лишь смысле, что всякий, кто от истины, слушает гласа Его; что царствие Божие не приходит видимым образом, а находится в душах людей. Он признает законность подати императору, открыто объявляет себя Мессией во входе в Иерусалим, тут же, понятным всякому еврею символическим действием, заявляет, что Он царь исключительно мира, а не войны, и с негодованием отвергает предложение мировладычества как искушение дьявола.

Было бы несправедливостью думать, что самодовольство фарисея, выведенного в притче, было повальным в палестинском еврействе. Живой идеал истинной нравственности, требуемый Законом и пророками, жил в народе и не умирал и в раввинских школах, как ни глушили его предписания законнической внешности. Сознание того, что эти предписания иссушают душу и ведут к лицемерию, прорывается в самом Талмуде («в мире десять частей лицемерия, и из них девять находится в Иерусалиме»). Самое понятие о первостепенной важности обрядового закона должно было слабеть по мере отдаления от Иерусалима уже потому, что участие в одном из важнейших элементов этого закона – в жертвенном культе – было возможно только в Иерусалиме. Таким образом, по мере удаления от Иерусалима поневоле понижались законнические требования.