Глава 104. Израил

Согласно преданию, Израил был первоначально обычным ангелом, но проявил твердость, сумев вырвать из сопротивляющейся земли глину для создания Адама.

– А у меня сюрприз для тебя имеется, – сообщает, наконец, Вениамин. – Странный такой сюрприз.

И умолкает. Дескать, десять секунд ты у меня помучаешься неизвестностью, а там – как бог даст.

– Интриги интригуете? – ворчу добродушно. – Ну‑ну, интригуйте, чего ж не поинтриговать, ежели интригуется. А мы пока вот так, вот так и... Ага!

Выбрасываю дубль. Четыре четверки, именно то, что требовалось для заточения шашек противника в их собственном доме, «в туалете», как говаривал в таких случаях мой батюшка. Стратегия злодейская. Победы она не гарантирует, но внутреннему садисту, что греха таить, приятно.

Веня, по идее, должен бы сейчас злиться и вынашивать планы страшной мести в следующей партии. Но он, кажется, и не глядит на доску. Роется в сумке, достает оттуда фотокамеру в самодельном кофре из серого нубука. Я зачарованно слежу за его действиями; музыкальное сопровождение для немой сцены обеспечило мое собственное сердце: ухает, сволочь ритмичная, как африканский барабан, и сладко ведь ухает, хоть Лори Андерсон зови колокольчиками звенеть, да голос накладывать. Предмет‑то знакомый. Ох, знакомый...

– Тебе, – говорит, – подарок. Причем не от меня.

Открываю футляр, извлекаю оттуда тормановский «Nikon». Nikon F2 Photomic AS, если быть точным. Лучшая камера семидесятых и вообще лучшая камера всех времен, чтобы там не говорили сторонники технических новшеств. Сокровище старого пирата, вещь, с которой Сашка не соглашался расставаться даже на пике запоя, когда на торги выставлялось все его имущество, да и скелет свой он, помнится, настойчиво, но безуспешно впаривал представителям медицинской науки. И вот теперь «Nikon» здесь, а Торман, судя по результатам моих последних телефонных переговоров с «малой родиной», все еще на рыбалке... Или нет? Неужели Сашка приехал в Москву, разыскал меня с помощью частного детективного агентства, и теперь под пустыми коробками лежит, прячется, сюрприз готовит? А что, с него бы сталось... Не в силах справиться с потрясением, душа моя покидает тело, но тут же возвращается обратно: ей, непоседе, любопытно, что будет дальше.

– Откуда у тебя это?

– А что, знакомая вещь?.. Твой приятель поймал меня здесь, под дверью. Сказал, что в Москве проездом, через три часа у него самолет в Мельбурн, тебя дожидаться не может, искать – тем более. Попросил передать. Сказал, это прощальный подарок.

– Именно «прощальный»? Ну не фига себе... Как он выглядел, приятель‑то?

Звучит полный перечень тормановских примет: копна кудрявых волос, сросшиеся на переносице брови, желтые кошачьи глаза, атлетический торс и прочие душераздирающие подробности... Вернулся, значит, с рыбалки. И тут же решил радикально сменить место жительства. Ну‑ну... Интересно, почему именно Мельбурн? Тайная страсть к сумчатым? Надежда обрести братьев по крови среди потомков британских каторжан? Или просто слово красивое понравилось? Поди разберись в порывах загадочной его души...

– Ясно, – вздыхаю. – Спасибо, Вень. Хорошо, что ты оказался в нужном месте, в нужное время. Хотел бы я сам тут оказаться, но тут уж ничего не попишешь.

– Старый друг?

– Ага. А заодно приемный папа‑мама, профсоюзный босс и Пигмалион на полставки. Когда мы познакомились, я был не только вылеплен, но и, можно сказать, обожжен, но он проявил твердость и подверг меня повторной обработке. На мой вкус, вполне приличная керамика получилась...

– Да, ничего себе пельмень... И теперь этот твой Пигмалион хочет, чтобы ты стал фотографом?

– Да нет, – улыбаюсь. – Ты еще не понял? Я и так фотограф. Десять лет им был.

– Вот это да! – изумляется Веня. – Что же ты молчал‑то?

– Да так, – пожимаю плечами. – Повода не было рассказывать. Теперь есть повод. Знаешь, почему я в Москву приехал?

Вкратце пересказываю ему загадочную историю про иностранцев, исчезнувших, можно сказать, на самом пике моей внезапно наметившейся карьеры. Понимаю, что история вполне нелепая, но я не создан для хранения секретов, а Вене к моим странностям, пожалуй, уже не привыкать. Зато какое облегчение! В католики, что ли, податься? У них там чуть не каждый день исповедоваться принято.

– А посмотреть этих твоих «Едоков» можно? – спрашивает Веня после того, как я завершаю свою сагу кратким описанием знакомства с Раисой. – У тебя сохранилось хоть что‑то?

Это же надо! Мистический детектив про иностранцев, чей визит стерся из всех человеческих памятей, кроме моей, его, кажется, не слишком заинтересовал. А фотографии посмотреть хочет, аж на месте от нетерпения подпрыгивает. Во мне неожиданно проснулся художник, коего я уже давно полагал покойником. Оживший труп возбужденно потирал хладные ладошки и с наслаждением предвкушал внимание публики. Ладно. Была не была. Придется, пожалуй, впустить Веню на заповедную свою территорию. Человек, передавший мне привет от Тормана и священный Сашкин «Nikon», вряд ли может считаться «посторонним».

– Закрывай контору, – говорю, – бери свой коньяк. Поехали. Покажу тебе пробники. Если уж так все сложилось...