Долина смерти 22 страница

Этот широколобый доброволец неожиданно принял весь удар на себя, отвлекая его от Зарембы, потому что в ответна его резкость в атаку пошел худощавый.

– Ага! – злорадно сказал он. – Вам мало было «дела врачей»? Теперь вам подавай «дело ученых»? Хватит смешить мировое сообщество китайскими походами!

Удар по ученым‑ядерщикам и недоверие к ним – это последний удар по атомной энергетике страны.

Сценарий ломался, председатель взял вожжи в руки.

– Надо бы послушать самого виновника ситуации, – предложил он. Возможно, у него есть аргументы.

– А господин Заремба всегда почему‑то сидит и отмалчивается! поддержал его худощавый. – Я, например, ни разу не слышал его голоса.

– У меня служба такая, – с места пробурчал Заремба. – Слушать и мотать на ус. Я контрразведчик, а не птица‑говорун.

– Если бы вы не молчали, у нас бы не складывалось подобных ситуаций! внезапно вцепился в него широколобый. – Вы обладаете такой серьезной информацией и молчите. А тем временем определенные силы умышленно подрывают интересы России, нагнетают страх перед ядерной катастрофой…

– Минуту, господа! – Заремба наконец встал и вальяжно выпятил живот. Если многоуважаемая публика желает знать истинное положение дел, то пожалуйста. Я специально подготовил материалы, чтобы каждый из вас мог ознакомиться, и только после этого я готов говорить. Иначе это беспредметный разговор.

– Могли бы вы коротко сформулировать свои выводы? – спросил преседательствующий. – Изложенные в этих материалах?

– Можно и коротко, – согласился полковник. – На Ленинградской АЭС готовилась диверсия под прикрытием научного эксперимента, которую я предотвратил сегодня ночью. Сейчас там работают мои люди, и после совещания я вылетаю сам.

– У вас есть основания утверждать это? – вступил в поединок председатель. – Есть факты, улики, достоверная информация? Есть непосредственные исполнители диверсионной акции?

– Хотите, чтобы я открыл здесь секретную информацию? – с прежним веселым гневом спросил Заремба. – Могу сделать и это, даже с удовольствием. Потому что хочу, чтобы она обязательно попала в прессу, ибо не вижу другого выхода борьбы с ползучей агрессией против государства.

– Я просил вас покороче!

– Пожалуйста. На территории Карелии, например, в течении пяти лет под прикрытием пришельцев из иной цивилизации существует диверсионно‑разведывательное формирование. Принадлежит неустановленному государству, а значит, какой‑то международной организации, возможно, промышленно‑финансовой. Цели пока что весьма туманны и ясно одно проводится эта самая ползучая агрессия путем провокаций, радиоэлектронной войны, в которой оболванивается население – вплоть до применения психотронного оружия. Нами установлена и доказана прямая связь между этими пришельцами и готовившейся диверсией на АЭС, – Заремба похлопал ладонью папки на столе. Тут все это есть.

– Что вы конкретно предлагаете? – сухо спросил председатель.

– Мои предложения, думаю, выражают общее настроение заседателей. Я вас слишком давно слушал… Общая схема их примерно такая: обратиться в ООН и МАГАТЭ, сдать этим международным организациям все наши АЭС, а также производство ядерного топлива и все могильники отходов. И пусть они вкладывают свои деньги, если мы их в России не можем найти за столько лет. Пусть они обеспечивают безопасность станции от террористов, маньяков, от недоученных специалистов, дураков и слишком ученых экспериментаторов.

– Вы понимаете, что говорите? – встрял широколобый, в замешательстве озирая присутствующих. – Вы даете отчет своим словам?..

– Я выражаю общее мнение собравшихся! – отрезал Заремба. – Прошу не перебивать… Разумеется, для такой охраны потребуется специально обученная служба. У нас такой нет, поскольку нет денег на обучение, а имеющаяся не получает зарплаты несколько месяцев. Так что предлагаю и эти функции передать мировому сообществу. Например, специальным подразделениям НАТО. В первую очередь, Ленинградскую АЭС. И тогда, наконец, диверсанты прекратят свои поползновения, а некоторые «научные» фирмы – эксперименты. Следует упредить противника и сдаться ему на милость. Сначала атомные станции и производство топлива, затем весь комплекс ядерного оружия, – он выхватил из бокового кармана газету, как пистолет. – Министр обороны предупреждает: ядерный щит опасен для собственного здоровья, ибо через год станет полностью бесконтрольным. А если сдаться противнику – не нужно больше заседать.

На него таращили глаза, как на сумасшедшего. Широколобый наконец справился с замешательством, вскочил.

– Вы же провокатор! Вы – предатель и подлец!

– Прекратите, – оборвал его председатель. – Не устраивайте тут базара!

– Что он предлагает? Он предает последние интересы России!

– Да не берите в голову! – засмеялся полковник. – Какие интересы, Бог с вами! У России давно уже нет никаких интересов. Нигде и ни в чем.

– Перестаньте ерничать, полковник! – вдруг взъярился председатель, прежде слушавший внимательно и с сочувствием. – Что вы тут валяете дурака? Когда обсуждаются насущные проблемы?!.

– Я говорю то, что у всех в голове, – отпарировал Заремба. – Почти у всех. Или не так? Разве что вслух пока не сказано! Так вот я вас озвучил…

– Уходите отсюда! – председатель указал на дверь. – Требую покинуть совещание!

– С удовольствием, – простецки сказал он. – Но папочки свои оставляю! Для вас!

Здесь все очень любопытно, читается, как детектив.

Он скомкал пустой пластиковый пакет, сунул его в карман и пошел к выходу. За ним с некоторым опозданием увязался широколобый из Совета Безопасности.

– Простите! Простите! – бормотал он. – Я вас сначала не понял! Простите…

Заремба покинул зал и побрел по бесконечным коридорам к пропускному пункту на первом этаже. Там он показал удостоверение и попросил вернуть пистолет, отнятый при входе в здание. Охранник сунулся в сейф, затем перекопал какие‑то бумажки на столе и попросил подождать. Ходил он где‑то минут пять и вернулся смущенный.

– Приказ начальника охраны оружие не возвращать, – объяснил он.

– Выходит, меня разоружили? – усмехнулся Заремба.

– Не знаю… У меня приказ.

– Слушай, – он склонился к охраннику. – А можешь узнать, кто отдал такой приказ начальнику охраны?

– Не могу, товарищ полковник…

Заремба не стал больше давить и качать права, пожал плечами и толкнул стеклянную дверь. Ехать в контору и встречаться с руководством после скандала в правительстве не было никакого желания, поэтому он направился домой, на Садово‑Черногрязскую и возле метро «Парк культуры» угодил в небольшую пробку, постоянно возникавшую здесь из‑за ремонта моста. Среди медленно ползущих автомобилей сновали мальчишки с предложением вымыть стекла, продавцы газет, смело засовывающиеся в кабину, и еще какие‑то торговцы‑коробейники. У него вдруг возникла мысль вообще больше не появляться в конторе, – пусть не он, а руководство бегает за ним.

А они обязательно будут бегать, поскольку передачу всей резидентуры, задействованной в операциях, следует передавать из рук в руки. Он ощутил приятное чувство мести, пусть мелкой, но все же мести ко всей своей родной конторе, где отслужил почти три десятка лет. Неплохо бы вообще уехать из Москвы куда‑нибудь на неделю, и пусть поищут! Он стал прикидывать, куда бы и к кому завалиться в гости на дачу, предварительно затарившись пивом, и не успел додумать – в кабину неожиданно ввалился здоровый малый с газетами, приставил их к боку, упер, демонстрируя спрятанный ствол.

– Сиди тихо, дядя. Смотри вперед.

Заремба мгновенно понял, что это – не грабитель, решивший завладеть его кошельком или новеньким автомобилем, хотя видом и поведением незнакомец смахивал на бандюгу.

– Как скажешь, – согласился он, не поворачивая головы.

Употевший, краснолицый «гаишник» махал жезлом, расталкивая пробку, и когда до конца ее оставалось несколько машин, неожиданно оставил свое занятие, наугад подошел к автомобилю Зарембы и сел на заднее сиденье. Отпыхался, снял с руки и бросил на пол орудие труда, дружески похлопал Зарембу.

– Что, брат, жаркая сегодня погодка в Москве?

– Да уж не говори! – поддержал разговор Заремба. – Асфальт под ногами плавится.

– Скоро гореть будет, – пообещал «гаишник». – Трогай помаленьку да не делай глупостей.

Они даже не обыскивали его, зная, что пистолет остался в железном шкафу на пропускном пункте.

– Куда едем, шеф? – спросил он.

– Выезжай пока на Дмитровку и прямо. Где повернуть – скажу, отозвался «гаишник», обмахиваясь фуражкой.

– Тогда я возле палатки где‑нибудь тормозну, – пожелал Заремба. Пошли своего помощника, пусть купит пару бутылок «фанты».

– Жажда мучает?

– Еще бы! Да и ты, поди, не отказался бы.

Заремба мчался с ветерком в левом крайнем ряду, делал финты с нарушением и скоро выехал на Каляевскую. Остановился у палатки.

– Ну что, шеф?..

Тот приставил пистолет к его затылку, накрыл фуражкой и приказал «газетчику» купить напитка. Через минуту «газетчик» вернулся с двумя бутылями, один подал «гаишнику», другой – Зарембе и сел на свое место.

– Вот спасибо, мужики! – забалагурил Заремба, одним глазом посматривая в зеркало заднего обзора. – А то начинается обезвоживание организма…

За спиной пшикнула отвернутая пробка, «гаишник» забулькал «фантой» и в тот же миг Заремба внезапно и резко ударил «газетчика» бутылкой в переносицу, развернулся и толчком руки всадил пластмассовое горлышко в рот пьющему шефу. Тот захлебнулся, конвульсивно дернулся, норовя вытащить бутылку, однако Заремба кулаком вогнал ее в горло до половины, еще раз, теперь по затылку, стукнул «газетчика». Поднял с полу сверток, вытащил автомат «узи», огляделся: сквозь тонированные стекла вряд ли что заметят с улицы…

Выстрел в упор прозвучал негромко среди шумной, ревущей Каляевской улицы. «Гаишник» свалился на сиденье, так и не вырвав смятой пластиковой бутылки изо рта. Заремба отцепил у него с пояса наручники, замкнул их на руках «газетчика» и отъехал от тротуара, вливаясь в автомобильный поток. Под светофором на всякий случай сдернул со спинки заднего сиденья чехол и прикрыл им труп в милицейской рубашке.

– Отдыхайте пока, мужики, – пробурчал он и наконец раскупорил свою бутылку с напитком.

Оглушенный «газетчик» пришел в себя, когда Заремба остановился на пустыре возле железной дороги, чтобы выбросить «гаишника». Поднял руки и обнаружил, что скован.

– Сиди тихо, дядя, – посоветовал Заремба. – И смотри вперед.

Он отъехал недалеко от железной дороги, свернул к строящимся гаражам и загнал машину в тень.

– У тебя ровно минута сроку, чтобы спасти жизнь, – сказал он, обшаривая карманы «газетчика». – Говори, кто приказал меня убрать.

Тот пучил глаза, тяжело дышал и на глазах наливался бурым цветом. В карманах, как и следовало, никаких документов не оказалось.

– Ошибка вышла… – промямлил он. – Не ту машину…

– Полминуты уже нет. – Заремба открыл его дверцу. – Выходи, не хочу пачкать салон.

Парень сидел неподвижно, однако стал менять цвет – белеть, особенно когда получил стволом автомата в бок. Схватился сцепленными руками за рычаг переключения скоростей.

– Не надо… Я не знал! Не знаю!

– Твои проблемы. Десять секунд.

– Нет! Я киллер! Просто киллер!

– Чей? Кто нанимал? Кто сделал заказ?

– Адам!

– Мне это ничего не говорит. Все, время вышло. – Заремба приставил автомат к животу. – Пуля в брюхе – смерть долгая…

– Скажу! Частное сыскное бюро «Адам и Ева»! На Гоголевском бульваре!..

– Кого заказали, знаешь?

– Нет, по рации дали номер машины и маршрут движения. Труп приказали обезглавить. Голову доставить Адаму…

– Зачем ему моя голова?

– Этого не знаю! И он… – киллер глянул на заднее сиденье, – тоже не знал.

Заремба убрал автомат, сказал устало:

– Ладно, уходи. Живей!

– Ты меня… отпускаешь?

– Что же с тобой делать? Не возить же с собой, сбежишь еще.

– Не понял… Отпускаешь или нет?

– Иди! Иди! Душу твою отпускаю. На волю. Из поганого тела твоего.

Так и не врубившись, наемный убийца задом выбрался из машины, на всякий случай попятился задом к недостроенным гаражам, не спуская глаз с Зарембы.

И запнулся о кирпичи, не удержал равновесия, стал падать и на мгновение отвлекся. Короткая очередь настигла его у земли, пришила намертво, будто осиновым колом, Полковник захлопнул пассажирскую дверцу и поехал искать дорогу из гаражного лабиринта. Крутился минут десять, прежде чем не вырулил на уличный асфальт возле корпусов какого‑то завода.

Только тут наконец сориентировался, прикинул кратчайшую дорогу к центру и погнал на Гоголевский бульвар с единственным сейчас желанием спросить Адама, зачем ему понадобилась его голова.

Единоличное решение Азария работать на спецслужбу вызвало среди десантуры сначала тихий ропот, затем взрыв, в результате которого шесть человек, учитывая и раненого Пашку, разделилось на четыре группировки. Молодняк Шура с Игорем сразу же резко откололись, заявив, что с ментами никогда в жизни не станут связываться, в стукачи не пойдут и вообще уйдут партизанить вдвоем. Тимоха и вовсе объявил, что пора закапывать автоматы и расходиться по домам, потому что сено не кошено, не убрано, сруб в колодце обвалился баба воды достать не может, и грибок, зараза, почти сожрал нижние венцы, отчего изба начала крениться. И теперь надо набрать ведра два мочи, проквасить ее и хорошенько промазать бревна, иначе эту гадость ничем больше не вывести. Немного оправившийся Пашка, получивший в один миг авторитет и права «деда» как проливший кровь, говорил хоть и тихо – из сквозной раны шел воздух от резкого дыхания, – но вполне убедительно высказал свою точку зрения: оставить все как есть, всей компанией выслеживать пришельцев и мочить, мочить и мочить что есть силы. И не надо разбредаться по парам, как предлагает молодняк, и к ментам не ходить, куда тащит Азарий. Лобан же мгновенно сориентировался и встал на сторону Азария.

– Вы что?! – заорал он. – Дебилы? Полудурки? Да нас перещелкают через месяц. А если не перещелкают, то менты обидятся и сами повяжут. Да еще по сроку намотают за незаконное владение оружием. Верно, Азарий?

– Во‑первых, этот мужик не из ментов, а из службы безопасности. Заметил Азарий. – И как не крути, без государства мы ничего не сделаем.

– Да хрен забило твое государство на этих ублюдков! – чуть ли не в голос закричал молодняк. – Пока мы в космосе летали, всю страну разворовали! Где была твоя безопасность? Россию давно сдали с потрохами! И нас сдали! Надо самим вставать! Может, этот мужик – того?

– Может, сам‑то ничего, а его начальство заодно с пришельцами! Вот и вломимся!

Нынче нельзя никому подчиняться!

– Бараны! – ревел Лобан. – Нам же настоящее оружие дадут! Ну что вы сделаете со «шмайсерами»? И патроны через один стреляют!

– Лобан! У тебя ребятишки дома голодные сидят! – резал Тимоха. – Кто их накормит? Государство твое? Да нынешнее государство елду с прибором на наших ребятишек положило! Нас три года нет – хоть копейку пенсии дали за потерю кормильца? Или пособие?

– А ты не потерялся! Ты в космосе прохлаждался! За что платить?

– Но ребятишки‑то – голодные!

– Ничего, бабы прокормят, помереть не дадут, – заступился за своего соратника Азарий.

– Как хотите, мужики, я пошел домой! – заявил вдруг Тимоха и закинул пулемет «МГ» за спину. – У меня три года печь разобранная стоит! Никто не удосужился помочь. Три года! Скоро девки замуж пойдут, а отца все нету. Раз еще есть у нас безопасность, вот пусть она и мочит пришельцев. Деньги за это получает, и поди, каждый месяц.

Но только он приблизился к выходу, как Пашка на нарах закричал, запорхал, как дырявый кузнечный мех.

– Вернись, Тимоха! Мы же клятву давали! Пока всех не замочим – домой не пойдем!

– Сделаю дома дела, а на всю зиму приду! – от порога сказал тот. Зима длинная, еще напартизанимся. Все равно делать нечего!

Шурка с Игорем подскочили, вцепились – один в рюкзак, другой в пулемет.

– Если уходишь – пулемет нам отдай!

– И патроны!

– Ну уж во вам! – вывернувшись, показал Тимоха. – Я пулемет нашел! Это мой пулемет! Идите вон и ищите!

– Предатель! – закричал Пашка и на чистых бинтах выступила кровь. Не выпускать его, суку! К стенке!

Шурка с Игорем снова бросились на него, стали выворачивать из рук «МГ», сдирать рюкзак – Тимоха отбивался руками и ногами, пугал, вращая вытаращенными глазами:

– Отойди! Отойди, на хрен! Я псих! Я сейчас вас уложу тут! Менты вам дадут пулеметы! Отвали, фанера! Убью же!!

Пашка швырял в него ботинками, матерился и совестил:

– Паскуда! Я молодую жену потерял! Меня ранили, но я не сдаюсь! А ты, падла, печку пошел класть, когда пришельцы страну оккупируют?! Вот ты какой у нас, трезвенник!

– Трезвенникам особенно верить нельзя! – заключил Азарий. – Они народ себе на уме.

– А настоящие герои, между прочим, квасили – дай бог! – поддержал Лобан. – Отбирайте пулемет!

На Тимоху навалились всерьез, но заломать его было не так‑то просто в ход пошел и пулеметный приклад. Шурке досталось в лоб, и когда он откатился, чуть не своротив железную печку в доте, в драку вступил Лобан. Через минуту бились насмерть и уже все, даже Пашка слез с нар, урча своей раной. Только Азарий сидел в углу и курил.

И тут в пылу междоусобицы кто‑то случайно надавил на спуск, автоматная очередь ударила в низкий бетонный свод, взвизгнул и вспылил по стенам рикошет.

Битва вмиг прекратилась, озирались, пучили глаза – к счастью, никого не зацепило, только исчеркало стены.

– Все, шабаш, – сказал Азарий в наступившей тишине. – Завтра пойдем выполнять первое задание, на аэродром.

Десантура расселась по углам, утирали кровь, промокали рукавами ссадины, прилаживали вырванные из одежды лоскутья, с удивлением рассматривали росчерки пуль на бетоне, нюхали стволы автоматов – кто стрелял?..

– Это тебе мент приказал? – поинтересовался Игорь.

– Разговорчики! – прикрикнул Лобан. – Ну и распустились же вы…

– Погоди, скоро строевая подготовка начнется, – пробурчал Шурка.

– Всем все ясно? – спросил Азарий. – Вопросы есть?

– Чего тут неясного? – повесив голову, вздохнул Тимоха. – Опять на зиму без печки. Да и грибок, зараза…

– Выполним задание, я тебя отпущу на три дня, – пообещал Азарий.

– За три дня я никак два ведра не написаю! – развел тот руками. – А еще промазать надо.

– Тогда, брат, только после победы. Поможем всей командой. Еще вопросы?

– У меня вопрос, – подал голос Пашка. – Можешь ты популярно объяснить, на кой ляд нам идти на аэродром? Ты не думаешь, что нас этот мент… отвлекает от настоящего дела?

– Сказано – на аэродром, – встрял Лобан. – Я популярно объяснил? Нет, мужики, что вы в самом деле вечно недовольные? Да если мы выполним задание и накроем всех этих хитромудрых ублюдков, нам же по ордену положено! Ты бы, Азарий, договорился еще, чтоб нам вместе с оружием и форму выдали. Сейчас в десантуре камуфляж классный дают, а? Представляете, являемся мы в село в форме и при орденах, а? Не хило?

– Это когда ты молодой был, побрякушки котировались, – заметил Игорь.

– А сейчас приди на дискотеку с орденом, скажут, вальты поехали, добавил Шурка.

– А бабы – все суки, – мечтательно проговорил Пашка. – Живым останусь никогда не женюсь. Но вертеть женщинами буду, с ума их сводить, обманывать каждый день. С этим ментом с фермы видали какая фельдшерица приезжала? Так вот, я уже с ней договорился. На раз снял. Она мне рану чистит, а я ей ручки целую, ножки… Эх!

Аж вся трепещет!

– Эх, печь бы успеть до морозов сделать! – вздохнул Тимоха. Отвоеваться бы поскорее…

– Поскорее у нас не получится, – с генеральской интонацией сказал Лобан. – Выбьем «драконов» из Карелии – на Финляндию пойдем. А там до Швеции рукой подать. А от Швеции всяко придется идти до Берлина. У нас же все войны то в Берлине, то в Париже заканчиваются. Ты уж терпи, Тимофей.

Когда же на следующий день Поспелов привез оружие и усадил десантуру писать бумаги – заявления с просьбой о контрактной службе в вооруженных силах, автобиографии и собственно, сами контракты, – настроение уже было приподнятым, почти веселым.

Полный разнобой в чувствах и смущение вызвала зарплата, выданная вперед по пять миллионов на брата. Десантура отродясь таких денег в руках не держала, за три космических года отвыкнув от условий земного существования, современных цен и магазинов. Но уже не роптали, по‑крестьянски прикидывали, как бы переправить зарплату женам – мало ли, вдруг убьют? – и одновременно опасаясь, как бы жены не растратили большие деньги на всякую ерунду.

Тишина и согласие наступили только в тот момент, когда Поспелов начал выдавать под расписку оружие. Заремба прислал вооружение по штату, положенному для бойцов спецназа – на каждого автомат с подствольным гранатометом, пистолет, нож, на всех – два десятка разовых гранатометов «муха» и пять огнеметов «шмель».

Десантура обвешалась, как новогодние елки, но никто не выражал никаких чувств, напротив, показывали некоторое пренебрежение, покряхтывали от тяжести ящиков с боеприпасами, поругивали новенькие, необмятые ремни, подсумки, матюгались, измазавшись в обильной смазке консервации, – и только поблескивающие от вида оружия глаза иногда выдавали состояние духа. Глядя на это, Поспелов предугадывал, как каждый из них, оставшись в полном одиночестве, потом осмотрит, обласкает руками каждую деталь автомата, натешит мужское сердце и глаз его видом, ибо нет ничего выше и прекрасней для воина, чем эстетика оружия.

А они все были воинами по духу и только поэтому когда‑то пошли в пожарную десантуру; они ведали, что такое азарт сражения, и знали соленый вкус боя, хотя лишь трое старших побывали в горах Афганистана.

Раненый Пашка тоже был зачислен контрактником, но не получил оружия, поскольку вынужден был уехать с Поспеловым в Горячее Урочище. Он сидел на траве под деревом, порхал горлом и посмеивался:

– Ладно, идите, воюйте. А я по ночам буду в Покровское бегать и ваших баб топтать. Я им по пять ваших лимонов принесу, так ни одна не откажет. Давайте, давайте! Вернетесь – хрен ребятишек сосчитаете. Во будет у меня медовый месяц!

– Ты свою‑то молодую не мог оттоптать, чтоб на три года хватило, парировали мужики. – А наших топтать – столько здоровья надо! Ты на себя‑то посмотри, петух! Ишь, гребень распустил!

– А чего – посмотри? Хороший петух жирным не бывает!

Вооружать и отправлять десантуру в район брошенного военного аэродрома пришлось в ту же ночь, как только на ферму пришла машина от Зарембы с автоматами и амуницией. Сделать это куда безопаснее было бы завтра с утра, поскольку штурм логова «драконов» по согласованию с Москвой был назначен ровно через сутки, то есть в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля; и переброску десантуры лучше было осуществить накануне, чтобы не засвечивать ее раньше времени и не выдавать намерений. Однако наблюдения Татьяны за Ремом встревожили Поспелова – как‑то сами собой сопоставились и срослись многие факты, ранее существовавшие сами по себе, без всякой связи: первая стычка с пришельцами на болоте, очень похожая на ловушку, затем история с убийством коммивояжера, ухажер Рема Васеня, подтолкнувший Ворожцова забраться в постель к жене фермера. И если утечка информации идет не через Рима, а через Рема, если она, по крайней мере, ведет двойную игру, то всей конспирации с подготовкой штурма «логова» грош цена.

Поступать следовало вопреки всякой логике и заодно дать возможность Татьяне понаблюдать за агентом в отсутствие Поспелова на ферме: пока Георгий находился дома. Рем не совершала никаких подозрительных шагов и действий.

Вернувшись из Долины Смерти заполночь, Поспелов первым делом спросил о поведении квартирантки. Оказалось, что она безвылазно сидит в комнате и даже не подходит к окну, разве что курит сигарету за сигаретой. Зато несколько раз со стороны леса доносился гулкий женский голос, будто бы зовущий, окликающий кого‑то, но кого – из‑за расстояния не разобрать. И почему‑то собаки, чутко реагирующие на любой звук вне фермы, даже не заворчали, не насторожились ни разу.

Несколько успокоенный – надо же, уезжал, а за это время ничего не случилось! – Георгий отправился спать в чердачную комнату и уж задремал на раскладушке, не раздеваясь, как вдруг услышал торопливые шаги на лестнице и настороженный, взвинченный голос Татьяны:

– Георгий… Ты не спишь, Георгий?

– Что такое? – вяло спросил он, вытирая из глаз «песок» – резь от хронического недосыпа.

– Знаешь, какое‑то предчувствие, – из темноты сказала она. – Так тревожно!

Какая‑то опасность!

– Так, еще одна чувствует опасность, – подытожил Поспелов. – И ты ангел‑хранитель?

– Но я действительно чувствую!

– У тебя с нервами не в порядке – это действительно. Даже собаки не чувствуют, а ты чувствуешь.

– Давай на всякий случай уйдем на первый этаж, – попросила она. – Там все‑таки стены каменные.

На первом этаже, в хозяйственной части дома, сейчас находился раненый десантник Пашка. Умытый, переодетый и накормленный, сейчас, поди, спит без задних ног…

Вдруг на улице разом и злобно залаяли собаки, спущенные на ночь с цепей, и Поспелов выглянул в окно, зайдя в неосвещенную кухню. Показалось, будто от леса по дороге мелькнул зеленоватый свет. И тотчас же в коридоре послышался испуганный и заспанный голос Рема:

– Там люди! Там какие‑то люди! Смотрите!

Она была завернута в одеяло и стояла как привидение. Георгий вбежал в ее комнату и осторожно отодвинул штору: по дороге катила знакомая лавина скелетов и уже доносились неясные голоса и выкрики. Зеленые лучи света метались по земле и, кажется, доставали низкие облака.

Это уже было слишком! Георгий заспешил к потайной комнате, где хранилось оружие, и в темном коридоре у лестницы чуть не столкнулся с «женой».

– Наружная видеокамера сработала! – сообщила она. – Но изображения нет, какие‑то сполохи…

В этот миг на улице раздался характерный чавкающий треск «шмайсера» и в одной из комнат зазвенело стекло. Собаки уже заходились в лае…

– Всем на пол! – крикнул Георгий и схватил автомат.

– Надо уходить вниз! – воспротивилась Татьяна, мелькая своим пеньюаром в коридоре. – Там стены каменные!

И вдруг заработало сразу штук пять автоматов. Пули защелкали по внутренним стенам комнат, посыпалось стекло, и, кажется, закричала Рем. Поспелов толкнул в спину Татьяну, однако та не упала – лишь пригнулась и заскочила в потайную комнату. Рем, бросив одеяло, уползала к лестнице, ведущей в хозяйственный этаж, а оттуда, забыв о ране, летел Пашка, до горла закрученный в бинты.

– Дай автомат! Оружие дай! – орал он. – Мать их, с‑суки!

Георгий выхватил автомат из рук Татьяны, выскочившей из потайной комнаты, сбил с ног.

– Лежать! Я сказал – всем на пол!

Стрельба на улице не затихала ни на мгновение, казалось, по дому стучат десятки молотков. Поспелов сунул в руки Пашки автомат Татьяны, сам же вернулся и взял гранатомет. Но когда уже был у двери черного хода, понял, что это не гранатомет, а «шмель» – обыкновенный разовый огнемет армейского образца. Пашка хрипел за спиной, матюгаясь беспрерывно и тем самым раззадоривая боевой пыл.

– Оставайся в доме! – приказал Георгий, перед его носом захлопывая дверь.

Скелеты поливали дом из автоматов, стоя на колене. Но кто‑то незримый, спрятавшись за их ответшалые спины, бил из настоящих «шмайсеров». Стреляли с большого расстояния, неприцельно, и это было не желание вызвать испуг и страх – скорее всего, таким образом бросали вызов, показывали, кто хозяин в «бермудском треугольнике».

Поспелов перемахнул забор возле озера и, оказавшись на поле, осмотрелся.

Демонстрацию фильма ужасов могли вести только со склона сопки у дороги, но в мельтешений сполохов зеленого света ничего нельзя было разобрать. Обходя стороной стреляющую толпу скелетов, он перебежками пошел к лесу и тут услышал позади себя тяжелое пыхтение. В сумраке ночи белые Пашкины бинты были хорошей целью.

– Сказал же: оставайся дома! – сквозь зубы просипел Георгий.

– Ну уж… вот! – выматерился он, показывая партизанский нрав. Сейчас, буду дома сидеть!.. Я их, сук! Я этих мультиков в космосе насмотрелся! Спецы!..

– Тебя же подстрелят, дурак! Бинты видно!

– Бинты? – Пашка оглядел себя. – Эх, не подумал… Сейчас!

Он разрыл под собой влажную землю и стал обмазывать ею забинтованную грудь.

– Сейчас… Маскировка будет… Под окружающую среду…

– Ползи домой, охраняй женщин! – приказал Поспелов. – Ушел, ушел отсюда, живо!

Пригибаясь, он сделал рывок вперед – для того, чтобы увидеть стреляющих, надо было зайти в тыл: коловращение зеленого света перекрывало видимость. «Шмайсеры» продолжали расстреливать дом, на сей раз фильм озвучивали по‑настоящему, без «тапера», и безмолвно открывающие рты скелеты были всего лишь опознавательным знаком, а не средством запугивания. Поспелов приблизился к краю поля, перескочил через гряду камней и в тот же момент с дороги по нему ударили из «драконовского» автомата. Били, прикрываясь этим зеленым свечением, как занавесом – не видно даже вспышек выстрелов, только пули стучат и позванивают о камни. Он ушел из‑под огня, заскочил в лес и оказался на одной линии со стрелками, если судить по звуку. Забирая правее, он пробежал через старый бор и вышел на дорогу, в тыл.