Глава 23. – Кто освободил тело? – нахмурился начальник

– Кто освободил тело? – нахмурился начальник.

– Ну, мы, – дружно ответили Николай и Геннадий.

– Нарушение субординации, – пробурчал Никитин, – непорядок, понимаешь! Вот что, ребята‑журналисты, пресса‑папарацци. Надо нам поправку в действие внести. Николай, привязывай бабу назад. Гена, впихни ей кляп. Я ее сам вызволю.

Подчиненные начали понуро завязывать ленты.

– Не на простой узел, на бантик, – капризничала Валя.

– Скользкие тесемки, – пожаловался Николай.

Он живо схватил кружевной платок и, скомкав его, засунул в рот Вале. Та моментально выплюнула его и завопила:

– Аккуратно! Расправь кайму! Припудрите мне лицо! Поправьте волосы!

Егор Фомич встал около стула и отчаянно заулыбался.

– Нужно действие, – потребовал парень из интернет‑портала, – наклонитесь!

Начальник с кряхтением согнулся.

– Нет, выпрямитесь, – приказал юноша, – вы очень покраснели.

Егор Фомич покорно принял требуемую позу.

– Освобождайте писательницу, – велел теледеятель.

Никитин снова переломился в пояснице.

– Ну нет, так не пойдет, – остановил его оператор, – я же просил стоять прямо, некрасиво на картинке получается. Развязывайте жертву выпрямившись!

– Я похож на орангутанга? – разозлился Никитин. – Руки до щиколоток дорастил?

– Композиция не станцовывается, – упорствовал юноша. – Кадр рушится!

Егор Фомич встал перед Валентиной и старательно вытянул вперед руки. Оператор скривился и приник к камере.

Чем менее человек профессионален, тем больше ему мешают в работе разные незначительные обстоятельства. У меня есть приятель Руслан Рощупкин, он работает фотографом на телевидении, щелкает звезд разных мастей, а потом пиар‑служба канала отдает его снимки в печатные издания. Не все знаменитости милы и приветливы с Русиком, порой на него кричат, иногда швыряют в интеллигентного парня разные предметы. Думаете, Рощупкин потом бредет к боссу и ноет:

– Не смог запечатлеть певицу N, потому что она мне в бок от всей своей доброты воткнула вилку, которой салат ела.

Нет, в тот момент, когда звезда с вилкой наперевес ринулась на фотографа, Рощупкин успел сделать сто пятьдесят четыре кадра разными камерами, коими он всегда обвешан с головы до ног. Русик добрый человек, поэтому на его снимках N будет выглядеть вполне пристойно, а занесенная вилка покажется безобидным приспособлением. Ну захотела певичка поесть, с каждым случается. Да Рощупкин успеет нащелкать целую серию, выбегая из горящего дома, вдобавок держа в руках парочку домашних животных, – Русик никогда не бросит в беде ни кошку, ни собаку, ни хомяка. Как он будет в этом случае управляться с камерами? Не задавайте профессионалу глупых вопросов. Слов «не смог сделать снимок» в лексиконе Рощупкина нет. Вот почему он работает в Останкино и дружит почти со всеми звездами первой, второй и прочих категорий. Стой Русик сейчас рядом с Валей, он бы ухитрился запечатлеть Егора Фомича в любых позах. Но не все купившие объективы автоматически превращаются в мастеров своего дела.

– Вы присядьте, – посоветовал горе‑оператор.

Никитин раздул щеки и начал медленно сгибать колени.

– Ну е‑мое! – снова выказал недовольство юноша.

– Лешка, ты здесь не один! – крикнула девушка с пирсингом.

Но Алексей никак не отреагировал на это, он зачастил:

– Неправильно! Начальник отделения! Слушайте меня внимательно. Спина прямая, подбородок поднят, руки чуть разведены в стороны, пузо втянуто, стопы находятся в параллельной позиции, зад не отклячивайте. Начали! Стоп!

Егор Фомич, который попытался чуть‑чуть подобрать живот, коротко ругнулся и спросил:

– Чего теперь не так?

– Попудрите голову, – приказал Леша, – блестит, картинка теряет жизненность и красоту. Зритель подумает, что вам башку маслом поливают.

Никитин скрипнул зубами.

– Я в фуражке!

– А лоб? А нос? А щеки? – пошел в атаку Алексей.

– Так у меня с собой косметики нет, – жалобно произнес Егор Фомич.

– Не носите при себе пудреницу? – укоризненно зацокал языком Леша. – Это неправильно. Всегда нужно иметь минимальный набор для макияжа, неизвестно, как день повернется, куда тебя судьба занесет.

– На подоконнике полно грима лежит, – сказала девушка с колечком в губе, – возьмите кисточку и обмахнитесь.

Егор Фомич беспомощно огляделся по сторонам.

– Как? Не умею я этого!

– Ох уж эти мужики, – с презрением вымолвила журналистка.

Она схватила коробку, кисточку, быстро нанесла на лицо Егора Фомича дисперсный порошок и не забыла себя похвалить:

– Молодец, Наташенька.

Пудра оказалась цвета загара, Наташа забыла предварительно промокнуть вспотевшее лицо Никитина салфеткой, поэтому сейчас он стал похож на мулата, страдающего болезнью витилиго. Лоб Егора Фомича оказался почти коричневым, правая щека стала желтой, левая серой, нос сохранил белизну, а подбородок приобрел красноватый оттенок.

– Что здесь происходит? – шепнул мне прямо в ухо мужской голос.

Я повернула голову и увидела Адама.

– Что ты придумала? – нервничал Корсунский.

– Автор идеи госпожа Нечитайло, ее украли, сейчас идет процесс освобождения жертвы из лап преступников. Я не имею ни малейшего отношения к этой истории, – живо открестилась я от происходящего.

– А где похититель? – вдруг догадалась спросить Наташа.

Никитин как раз в этот момент выдернул изо рта Нечитайло кружевной платочек. Бравому начальнику наконец‑то удалось соблюсти все требования капризного Леши. Егор Фомич ухитрился присесть с прямой спиной, правда, в процессе он пару раз пошатнулся, но смог удержать равновесие и теперь был бесконечно доволен собой.

– Куда подевался уголовник? – надрывалась девушка. – Кто его видел?

– Я просил привести идиотку в нормальный вид, – шипел Адам мне в ухо, – облагообразить ее, и что? Почему она сидит, разодетая, как… как… как…

У Корсунского закончились слова.

– От кого спасают писательницу? – закричал Леша. – Приведите немедленно киднеппера в кадр! Да не забудьте его напудрить!

Похоже, Алексей не знал, что заковыристое иностранное слово переводится на русский язык как «похититель ребенка», иначе бы он сейчас его не употребил. Валентину‑то никак нельзя принять за крохотную девочку.

– Без мерзавца нет сюжета, – злился Леша.

Валентина скользнула по присутствующим взглядом и заорала:

– Вон они! Мужчина и баба! Прикидываются обычными людьми!

Рука писательницы с обмотанными пластырем ногтями указала в нашу с Корсунским сторону. Адам вздрогнул.

– Нет, нет, произошла ошибка. Я книгоиздатель писательницы Нечитайло, – жалобно вякнул Корсунский.

– Его грязных лап дело, – громогласно объявила автор психологических и любовных бестселлеров.

Корреспонденты нацелили на Корсунского объективы, а я, судорожно прижимая к груди некстати затрезвонивший телефон, пригнувшись, благополучно выскочила на лестницу, спустилась во двор и решила ответить на звонок.

– Сергей беспокоит, – зашептала трубка, – помогите. Валентины нет. Я временно нахожусь один.

– Опять вы! – возмутилась я. – Очень хочется вас назвать настырным чучелом!

– Обзывайте меня как хотите, только спасите, – взмолился Сергей.

– Сейчас приеду, – пообещала я.

– Правда? – обрадовался собеседник. – В своей следующей книге я назову главную героиню Лампой, сделаю ее красавицей с двадцатым размером бюста.

– Не стоит, – остановила я излишне болтливого парня. – Сомневаюсь, что с такой грудью можно передвигаться в вертикальном положении, я буду постоянно падать носом в землю.

* * *

Конечно же, дверь в квартиру Нечитайло была заперта, я нажала на звонок и довольно долго давила на него пальцем, пока не услышала робкое:

– Вы Лампа?

– Именно так, – заверила я, – открывайте.

– Не могу, – прозвучало изнутри.

– Почему? – удивилась я и не удержалась от ехидства: – Хотите сказать, что несчастная, прибитая к стене медвежья головушка не в состоянии справиться с замком? У нее нету рук, простите, лап. Но тогда странно, что башка сумела пробраться в коридор, ноги‑то у нее тоже отсутствуют.

– Видите железную дверцу в стене? – зачастил Сергей. – Распахните ее, не бойтесь, увидите ключи. Валька их там прячет. Хорошо вам надо мной подсмеиваться, а я и впрямь несчастнее всех на свете!

Я шагнула в указанном направлении. В годы моего детства москвичи клали запасные связки под коврики у входной двери. Похоже, сейчас жители столицы изменили «секретное место» и хранят ключи в электрощитках. И Жека Ковалева, и Валентина поступали именно так. Я без проблем обнаружила ключ, в один миг открыла дверь, увидела на пороге щуплого подростка и удивилась:

– Ты кто?

– Писательница Нечитайло, – всхлипнул паренек.

– Нехорошо врать, – укорила я его. – Валентина сейчас пытается изобразить из себя жертву похищения перед журналистами пятисортных изданий столицы и никем не включаемых телеканалов. Начнем сначала: ты кто?

– Сергей Неписайло, – сообщил отрок, – муж Вали Нечитайло. То есть по паспорту она тоже Неписайло, но взяла себе псевдоним, на мой взгляд, неудачный.

– Сколько тебе лет? – с недоверием поинтересовалась я.

– Чуть больше тридцати, ближе к пятидесяти, – промямлил Сергей. – Вас не затруднит пройти в мою тюрьму? Вдруг Валька вернется? Разорвет меня тогда когтями!

Я была настолько удивлена, что молча пошла за тощей фигурой в глубь квартиры и очутилась в кукольной по размеру спаленке, где с трудом поместились софа и малюсенький стол с колченогой табуреткой. Окно здесь отсутствовало.

– Устраивайтесь на кровати, – радушно предложил хозяин.

– Вашу обитель нельзя назвать просторной, – сказала я.

– Раньше тут располагался шкаф, – всхлипнул Сергей, – когда я потребовал себе справедливую долю денег и славы, Валентина гардероб переоборудовала и меня в нем погребла.

– А как вы умудрились беседовать со мной из головы убитого мишки? – спросила я.

Сергей показал пальцем на стену, где висел календарь.

– Единственная моя радость. Отодвинул его в сторону, расковырял в стене дыру и очень удачно попал прямо в голову. Хотите полюбопытствовать?

Сергей привычным движением вытянул руку. Мужу Вали даже не пришлось вставать, чтобы сместить глянцевый листок с надписью «1997 год».

– Календарик‑то древний, – пробормотала я, приникая глазами к широкому отверстию.

Соседняя гостиная в багрово‑кровавых тонах была видна как на ладони. Рука у Сережи маленькая, ладошка узкая, а вот пальцы неожиданно длинные, как говорится, «музыкальные». Если запихнуть в рот медвежьей головы небольшой предмет, допустим, визитную карточку, то супруг Нечитайло сможет легко взять ее.

Сережа, обрадованный тем, что получил внимательную слушательницу, говорил и говорил. Скоро мне стала известна история его брака с Валентиной.

В наши времена женщины часто бывают амбициознее мужчин, им хочется славы, денег и всех сопутствующих успеху атрибутов. Валя была из этой породы, и она хорошо понимала, что в родном городке, затерянном на Урале, ей ничего не светит. Нужно отправляться покорять Москву, вот там талантливому человеку есть шанс пробиться. Одна беда, никаких талантов Вале от рождения не досталось, зато у нее имелся муж, главный редактор местной газеты Сергей Неписайло. Смешная для профессионального литсотрудника фамилия не подходила ему. Писать он обожал, сюжеты придумывал легко, не страдал муками творчества и был готов сидеть за компьютером неделями не вставая. Тихий, застенчивый Неписайло не считал свои книги достойными опубликования и просто складывал рукописи в шкаф до того момента, когда Валя вытащила их и отправилась в столицу России.

Из Москвы Валентина прибыла в состоянии эйфории. Хозяин издательства «50 копеек», куда она обратилась, пришел в восторг, увидев более тридцати готовых романов, и коротко сказал:

– Печатаем.

И завертелось. В считаные дни Валя продала все нажитое: квартиру, машину, дачу – и купила крохотную однушку в непрестижном спальном районе столицы. Сергей даже не понял, как он очутился в Москве. Из уважаемого человека, главного редактора газеты, без приглашения заходившего на чай к мэру и ездившего на рыбалку в выходные с первыми лицами района, Сергей превратился в никому не известного мужчину, и это было пережить намного труднее, чем постоянное безденежье и бытовые трудности.

С книгами тоже вышло не очень радужно. Издатель потребовал поправок. Главного героя романов мачо, казанову, секс‑гиганта, красавца, ловко стреляющего изо всех видов оружия, без проблем управляющего любым транспортным средством, включая космическую ракету, редактор настоятельно попросили превратить в женщину. Сергей сначала уперся, но Валя показала мужу конверт с авансом, и Неписайло смирился.

А потом случилось чудо. На свет появилась первая книга, правда, Сереженька назвал ее «Вперед, на восток», а на прилавки его труд попал под названием «Назад, на запад», но не это было шокирующим. Автором вместо «С. Неписайло» указывался «В. Нечитайло», и на обороте напечатали фотографию Валентины.

Сергей попытался возмутиться, но жена объяснила ему суть произошедшего. Книги сейчас в основном покупают бабы, а они не хотят получать советы от мужчины. Писателю, чтобы стать популярным, необходимо участвовать в разных программах на телевидении и радио, давать интервью журналистам и бегать по тусовкам.

– Милый, ты готов с восьми утра до полуночи общаться с представителями прессы? – вкрадчиво поинтересовалась Валюша.

– Нет! – раздраженно ответил Серж. – А писать когда? Где взять время на творчество?

– Вот именно, – обрадовалась Валя, – поэтому предлагаю тебе замечательный вариант. Писатель Нечитайло будет состоять из двух половинок. Первая, самая главная, это ты, а вторая, вспомогательная, это я. Ты будешь сидеть дома и творить, а я стану колбасой носиться по городу, привлекая внимание к нашему проекту.

Наивный Сергей обрадовался и согласился. Но с течением времени он понял, что события разворачиваются совсем не так, как он думал. Валентина получила статус писателя, приобрела хорошую квартиру, обставила ее по своему вкусу, запихнула мужа в переделанный шкаф, лишила его общения с людьми, не разрешает ему покидать апартаменты. Убегая по делам, она тщательно запирает супруга. Когда к Нечитайло в гости заявляются журналисты, от Сергея требуется сидеть тихо. Если он случайно производит шум, а корреспонденты интересуются, откуда он идет, Валя спокойно отвечает:

– Там живет моя собака, старая, больная, совершенно выжившая из ума.

Она разработала свод правил, и мужу крепко достается за их нарушение. Покинуть свой «кабинет» он может лишь тогда, когда Валя уходит. Предусмотрительная дамочка прячет телефон, поэтому связаться с внешним миром Сергей не может. Но больше всего его злит постоянная ложь жены.

– Ну ни слова правды от нее не услышишь, – бубнил он. – Пару дней назад мне наконец‑то удалось найти, куда грымза прячет домашний телефон, и я смог до вас дозвониться. Спасите меня! Расскажите людям правду.

– Просто невероятно! – воскликнула я. – Почему никто из представителей прессы не проверил биографию вашей жены, которая всем твердит: «Я не замужем»? И странно, что никто вас не обнаружил.

Сергей скривился.

– Если сидеть тихо, то никто не сообразит. Хотя один раз смешной случай получился. Валентина мне купила новые ботинки. Я ненавижу тапочки, по дому хожу исключительно в туфлях. Валька выставила штиблеты в прихожей, меня она во время работы над рукописью не трогает. Я в тот день увлекся сюжетом, писал долго, а к жене приехал народ с телевидения. И, представляете, Валька забыла про мои новые ботинки.

– И журналисты поинтересовались, чья мужская обувь стоит в прихожей? – засмеялась я.

Крохотное личико Сергея исказила гримаса.

– Нет, вам ни за какие коврижки не догадаться, что далее произошло. Никакого интереса корреспонденты не проявили. Но один из них ушел в моих новых штиблетах! Оставил свои отвратительно воняющие туфли, надел отличные, только что приобретенные Валей, и гуд бай! До сих пор не пойму: он их перепутал или решил разжиться обновкой?

– Но как же борзописцу подошли ваши полуботинки? – поразилась я.

Сергей заморгал.

– Ничего удивительного, я ношу стандартный сорок второй размер.

– Не счесть числа женщинам, которые покупают себе лодочки тридцать восьмого размера! – воскликнула я.

– Нет, у меня сорок второй, – повторил Сергей, не заметивший уточнения о женщинах, – все же, думаю, журналюга нарочно обмен совершил.