Доктрина “массового общества” Мацусита Кэйъити

Доктрина “массового общества” является, пожалуй, единственной социологической концепцией, определенный интерес к которой проявился еще в довоенный период. Попытка представить тенденцию развития общества в виде его движения по направлению к “массовому обществу” связана с именем известного японского социолога довоенного периода Такада Ясума^[i]. Анализируя развитие общества с помощью понятий ассоциации и диссоциации, сотрудничества и конфликта, интеграции и дезинтеграции, Я.Такада выдвинул теорию о “стремлении к общности” как основе интеграции и “стремлении к власти” как основе изменений. По его мнению, на “стремлении к власти” основывается процесс уравнивания и стандартизации общества, благодаря которому происходит постепенное отмирание промежуточных групп. Исходя из этого, он допускал, что в будущем общество должно развиваться в направлении “индивидуальной атомизации” и “массового общества”.

В послевоенный период к доктрине “массового общества” впервые обратился Симидзу Икутаро в работе “Социальная психология”, опубликованной в 1951 г. И.Симидзу попытался включить и обобщенно описать “явление массовизации” в рамках социально-психологического исследования через понятие “новой толпы”. По мнению Коути Сабуро, исходная позиция И.Симидзу была связана с фиксацией “изменений индивидуальных аспектов жизни” [102, 68], из которых он выводил принципы построения модели современного общества как “массового”. С.Коути относит И.Симидзу к “первой волне” интереса к доктрине “массового общества” в послевоенное время.

Примерно с середины 50-х годов доктрина “массового общества” стала довольно популярной и была воспринята многочисленным кругом японских социологов – Ватануки Дзёдзи, Хидака Рокуро, Такахаси Акира, Като Хидэтоси, Инаба Митио, Сасаки Аяо, Нисимура Кацухико, Цудзимура Акира и т.д. В целом характер ее восприятия предопределялся в значительной мере той совокупностью тем, проблем и способов их решений, которая была предложена в западноевропейских и американских вариантах концепции “массового общества”, насчитывающей более чем 100-летнюю историю своего развития^[ii]. Именно поэтому в работах японских теоретиков – сторонников этой концепции также обсуждаются проблемы социально-психологического порядка, лидерства, бюрократизации, “группизма”, манипулятивного управления, роли и функций средств массовой коммуникации, массовой культуры и т.д. Причем характер осмысления этих проблем имеет много общего с интерпретациями западноевропейских и американских социологов, подчас выступая даже как простое воспроизведение или популяризация тех или иных идей Лебона, Ледерера, Г.Тарда, Э..Фрома, К.Маннгейма, Р.Миллса и других теоретиков “массового общества”.

Как отмечают японские исследователи, среди работ отечественных социологов наибольшего внимания заслуживают труды Мацусита Кэйъити. С.Коути относит этого теоретика ко “второй волне” дискуссии вокруг проблемы “массового общества” в Японии, считая, что его теория является специфичной и единственной в своем роде вследствие стремления включить понятие “формы общества” в социальную динамику, исходя из неадекватно понятого марксистского учения о надстройке [102, 64]. В первоначальном замысле К.Мацусита понятие “формы общества” связано с одним из уровней анализа общества в его модели социального процесса в виде “трехуровневой структуры”: экономическая основа – форма общества – политическая система [111, 43]. Позднее замысел К.Мацусита свелся к попытке проанализировать развитие общества в соответствии со следующей схемой: ранний капитализм – первоначальная промышленная революция – абсолютистское государство; промышленный капитализм – первая промышленная революция – гражданское государство; монополистический капитализм – вторая промышленная революция – массовое государство [111, 10]. В связи с этим доктрину “массового общества” К.Мацусита можно рассматривать как часть реализации данного замысла, который в конечном итоге так и не удалось осуществить в полном объеме. Поэтому в работах К.Мацусита представлено не только влиятельное течение социологической мысли Японии середины 50-х годов, но и изложена представляющая определенный интерес в целом ряде аспектов позиция самого автора.

Теоретическое построение К.Мацусита заметно выделяется среди работ японских сторонников “массового общества”, носящих по преимуществу эмпирический, описательный характер и касающихся частных проблем “массового общества”. В послесловии к сборнику “Массовое общество” Р.Хидака отметил, что японские социологи уделяют недостаточное внимание анализу взаимосвязи теории “массового общества” с социальной системой в целом, органически не включают эту теорию в процесс социальных изменений и не связывают ее с особенностями становления и развития процесса “массовизации” в самой Японии [141, 237-238]. С учетом этих претензий концепция К.Мацусита в известной мере восполняет недостатки, присущие интерпретациям “массового общества” у японских социологов, поскольку он пытается создать целостную по своему характеру социологическую и в известном плане философско-историческую концепцию, претендующую скорее не столько на описание “массового общества” в его статической оформленности, сколько на самую динамику его становления.

Более того, не лишено смысла и сопоставление концепции К.Мацусита с доктринами западноевропейских и американских социологов именно в плане становления “массового общества”. Так, например, в экономической области эти социологи связывают становление данного обществ с процессами индустриализации, урбанизации, стандартизации производства и т.д. В социальном плане “массовизацию” рассматривают иногда как следствие отрыва индивидуума от традиционных структур его включения в общественные отношения, разрушенные индустриализацией и урбанизацией. Однако внимание западноевропейских и американских социологов сфокусировано в основном на рассмотрении уже сформировавшейся “массы” с тем, чтобы на основе этого феномена развернуть свою интерпретацию специфических черт общественных отношений на современной стадии. К тому же важное место при этом рассмотрении занимают констатации социально-психологического порядка.

В противоположность такому подходу К.Мацусита стремится концептуально обосновать в строгих рамках объективного, как ему кажется, анализа общественного развития “историческую неизбежность” становления “массового общества”, избегая обращения к каким-либо аргументам психологического характера. То “новое”, что содержится в концепции японского теоретика, заключается в попытках осмысления самого механизма становления “массового общества”, его генезиса с выходом на проблемы, причастные к некоторым наиболее общим положениям о движущих силах общественного развития; при этом “массовое общество” у Мацусита формируется на позднекапиталистической стадии развития общества.

Далее, при рассмотрении особенностей концепции К.Мацусита следует принимать во внимание и его отношение к марксистской теории исторического процесса. В принципе доктрина “массового общества” основывается на методологических установках и исходных принципах, вполне укладывающихся в позитивно-эмпирические формы социального видения. Несколько сложнее обстоит дело с концепцией К.Мацусита. С одной стороны, одна из ее особенностей заключается в том, что свои исходные позиции К.Мацусита пытается обосновать путем непосредственного обращения к трудам основоположников марксизма, как бы подчеркивая прямую зависимость своих поисков от их теоретического наследия и тем самым пытаясь привлечь достижения материалистической теории к анализу “массового общества”. “Какое же значение имеет, становление “массового общества” для современного развития исторического материализма?... А именно, проблема заключается в том, как с позиций исторического материализма следует теоретически осмысливать появление ситуации “массового общества”?” [109, 44]. С другой стороны, К.Мацусита претендует на некое “дополнение” и “развитие” социальной теории в новых условиях, усматривая определенное несоответствие теории Маркса современности. “Верно, что понятие массового общества не было предложено марксистами. Можно даже утверждать, что в некотором отношении “реакционные” мыслители сыграли важную роль в формировании понятия массового общества... Однако поскольку ситуация массового общества признается как новая реальность, то теория должна ей соответствовать. Кроме того, теоретический анализ Маркса, который смог предсказать судьбу современной промышленности, делает возможным привести теорию в соответствие с этой ситуацией массового общества. Поэтому на его основе возможно более структурированное теоретизирование по сравнению с позитивистским описанием или патологическим анализом массового общества” [109, 60].

* * *

Анализ механизма формирования “массы”, являющейся центральной категорией концепции К.Мацусита, занимает видное место в теоретическом построении японского социолога. Этот анализ в сущности связан с определенными представлениями теоретика о динамике общественного процесса, его движущих силах, ибо появление феномена “массы” представляет собой исторический результат развития общества.

Конкретизируя свою позицию в этом вопросе, К.Мацусита выдвигает два основополагающих принципа анализа общественного развития, суть которых заключается в том, чтобы рассматривать производство как “экономический фундамент”, во-первых, и как “вечную революцию”, во-вторых. Для обоснования первого тезиса он ссылается на К.Маркса, цитируя его высказывание о том, что “первый исторический акт... производство самой материальной жизни” [52, 26]. Что же касается второго тезиса, то, говоря о “революционном характере современной промышленности”” разрушившей традиционные локальные общности, и отождествляя эту “революцию” с приходом к власти буржуазии, связанной с крупной машинной индустрией, К.Мацусита обращается к следующему положению теоретиков марксизма: “Буржуазия повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные узы, привязывавшие человека к его “естественным покровителям”, и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного “чистогана”... Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой” [53, 426].

Исходя из революционизирующей роли производства, его динамики развития, К.Мацусита выделяет три этапа в развитии капиталистической системы: “первоначальный”, “промышленный” и “монополистический” [109, 58; 96, 10]. Переход к каждому из этапов он связывает с “промышленной революцией”, насчитывая три таких революции. В данном случае интерес представляет главным образом его интерпретация существа “промышленной революции”, что позволяет прояснить вопрос не только о правомерности утверждения К.Мацусита о “трех революциях”, но и конкретно понять, что же имеет в виду японский социолог, говоря о производстве. Так, “вторая промышленная революция” описывается К.Мацусита следующим образом: “Переход к монополистической стадии сопровождался не просто концентрацией капитала, но в то же время второй промышленной революцией и революцией в средствах транспорта. А именно наряду с разработкой таких источников энергии, как электричество и нефть, можно было видеть необычайное развитие металлургии легких металлов и химической промышленности... а также качественный скачок в технике транспорта – появление автомашин и самолетов” [109, 58]. Развитие атомной энергетики, автоматизации производства К.Мацусита связывает с “третьей промышленной революцией”. Поэтому можно вполне обоснованно считать, что под “промышленной революцией”, изменениями в производстве К.Мацусита подразумевает изменения в технической оснащенности производства, в технике.

Более того, производство, техника подводятся К.Мацусита под категорию производительных сил. А именно становление “массы”, по его представлениям, возможно лишь на определенной стадии развития, “характеризующейся высоким уровнем производительных сил” [107, 32]. Или же К.Мацусита отмечает “громадный скачок в производительных силах с наступлением монополистической стадии” [107, 35]. Связанный с этим скачком “переход от промышленного капитализма к монополистической стации можно прежде всего показать как изменение самого процесса производства” [107, 35]. Кроме того, рассматривая становление и развитие исторического материализма с точки зрения решаемых им собственных проблем, К.Мацусита выделяет лишь вопрос о роли и значении машинной индустрии в развитии общества. “Центральной проблемой в период становления исторического материализма в 1845–1848 гг., главным образом в “Немецкой идеологии” (1845–1846 гг.), явилось, хотя еще и не в том завершенном виде, как в “Капитале”, исследование современной капиталистической промышленности – крупной индустрии как формирующей силы истории” [109, 47]. Это упрощенное толкование в духе взглядов самого К.Мацусита, умолчавшего о том, что как в “Немецкой идеологии”, так и особенно в “Капитале” К.Маркс и Ф.Энгельс преимущественно анализируют социально-экономические отношения, но неизменно вычленяют при этом и рассмотрение технического базиса капиталистического общества. Такой же упрощенческий подход сказывается и в понимании К.Мацусита промышленной революции; марксистские теоретики рассматривали промышленную революцию как единство революции в производительных силах и всех ее социальных результатов и последствий. При этом революция в производительных силах анализировалась ими в неразрывной, хотя и сложной, связи с революцией в производственных отношениях.

В конечном итоге можно констатировать, что производство, техника и производительные силы в понимании японского социолога образуют один синонимический ряд. Акцент делается на технику, производительные силы как первостепенный и определяющий фактор социального процесса. При этом истинность своей позиции К.Мацусита обосновывает и подкрепляет, цитируя соответствующие положения из работ основателей марксизма. И действительно в работах К.Мацусита можно встретить многочисленные ссылки на их произведения – “Немецкую идеологию”, “Капитал”, “Наемный труд и капитал”, “Святое семейство”. “Манифест Коммунистической партии”, “Положение рабочего класса в Англии”, а также на ряд работ В.И.Ленина. Тем самым создается впечатление, что в своих посылках К.Мацусита как бы исходит из марксистского анализа динамики общественного прогресса и опирается на положения марксистского учения о развитии общества, обнаруживая с ним известные точки соприкосновения.

Поэтому важно установить, какой же “срез” марксистского понимания исторического процесса получил отражение в построении японского социолога. Это относится прежде всего к утверждению теоретика о значимости производительных сил и роли техники в развитии общества.

Хорошо известно, что при исследовании производительных сил К.Маркс в “Капитале” подчеркивал внутреннюю зависимость и взаимодействие трех моментов производительных сил – целесообразной деятельности, или самого труда, средств труда и предмета труда. Раскрывая диалектику производительных сил, К.Маркс выясняет роль и значение каждого из этих элементов в процессе труда в историческом развитии общества. Он выделяет средства производства как определяющий элемент и наиболее подвижную, динамическую и прогрессивную сторону процесса труда.

Чтобы показать последствия изменений в средствах производства и проанализировать собственную логику развития техники, ее “самодвижение”, К.Маркс выделяет технику из общих связей и отношений в целях чисто теоретического рассмотрения и исследует ее как относительно самостоятельное звено, занимающее определенное место в структуре теоретической модели общества. В связи с этим анализом К.Маркс употреблял термин “технологический способ производства”, при исследовании которого развитие техники непременно увязывалось с исторически определенным способом соединения элементов производительных сил и в первую очередь человека и техники. “На бумажном производстве вообще хорошо изучать в деталях как различие между отдельными способами производства, имеющими в основе различные средства производства, так и связь общественных производственных отношений с различными способами производства; старинное германское бумажное дело дает образец ремесленного производства, Голландия XVII и Франция XVIII века – образец собственно мануфактуры, а современная Англия – образец автоматического производства в этой отрасли; кроме того в Китае и Индии до сих пор существуют две различные древнеазиатские формы этой же промышленности” [48, 392-393]. Как видно, К.Маркс говорит здесь не об общественном способе производства, представляющего исторически определенный способ соединения производительных сил и производственных отношений с его градациями на первобытнообщинный, азиатский, античный, феодальный и капиталистический, а о способе производства, имеющего “в основе различные средства производства”. Применительно к капиталистической системе производительных сил К.Маркс различал технологические способы производства, базирующиеся на простой кооперации, мануфактуре, крупном машинном производстве, автоматической системе машин. Определяющая роль орудий труда была почти в афористической форме сформулирована К.Марксом в его хорошо известном высказывании: “Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда” [48, 191]. В этой связи понятно и то большое значение, которое К.Маркс придавал изучению роли техники в развитии общества.

Признание марксизмом за средствами труда их определяющей роли вовсе не исключает рассмотрения других моментов производительных сил, как и не отвергает положения о том, что человек является главным элементом производительных сил. Средства производства и их развитие нельзя рассматривать изолированно от труда, поскольку они создаются для труда и применяются в труде, вне процесса труда техника перестает быть техникой как таковой. Поэтому люди, согласно марксистской теории, являются главной производительной силой общества. В технике, технических средствах труда находит себе внешнее выражение искусность и квалификация рабочей силы, эффективность живого труда, уровень освоения производством научных и технических достижений и т.д. Средства труда фиксируют рост этих факторов, их прогресс в определенной материальной форме. Поэтому “средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношении, при которых совершается труд” [48, 191]. Другими словами, в технических средствах труда объективируется не только достигнутая степень организации производства, а также в известной мере уровень социального развития, характер социальной организации общества.

Кроме того, внутренняя логика развития техники не заключена внутри нее самой по себе. Она может быть прослежена лишь в рамках единства и взаимодействия между элементами производительных сил, характер которых определяется господствующим способом соединения рабочей силы со средствами производства, т.е. господствующими производственными отношениями. Именно эти отношения, являясь проявлением указанного взаимодействия, раскрывают конкретные, экономические мотивы, побуждающие людей развивать и совершенствовать свой трудовой процесс и технику в частности.

В свете сказанного можно констатировать, что попытка представить технику в виде “самоработающего”, автономного фактора общественного развития свидетельствует об упрощенном истолковании К.Мацусита действительной роли техники в прогрессе общества, игнорировании им зависимости между технологическими и социальными отношениями, взаимодействия закономерностей технологического порядка с закономерностями социально-экономического порядка. Для взглядов К.Мацусита характерна, во-первых, акцентация лишь одного из моментов производительных сил, а именно их технической стороны, что ведет к узкотехницистскому их толкованию как средств труда самих по себе и тем самым до крайности упрощает то содержание, которое вкладывает в них марксистская теория. Во-вторых, выдвигая на первый план предметный элемент производства, К.Мацусита переоценивает его значение по сравнению с субъективным фактором – живым непосредственным трудом – и приписывает предметному моменту труда исключительную важность в противовес самому труду. И в-третьих, японский социолог полностью игнорирует роль и значение в социальной истории производственных отношений, форм собственности. В конечном итоге кажущееся на первый взгляд следование некоторым положениям марксистского учения об обществе оборачивается деформацией существа взглядов К.Маркса.

Преувеличенное значение технического фактора, свойственное взглядам К.Мацусита, проистекает из мистификации реальных и свойственных капиталистическому способу производства феноменов, в силу которых техника фетишизируется, а сама позиция теоретика приобретает техницистский характер. Подобный подход к проблеме техники основан на противопоставлении части целому, переоценке роли какого-то, пусть даже важного компонента социального целого. Однако было бы неверным объяснять это лишь субъективной позицией теоретика.

Фетишизация науки и техники в современную эпоху стала весьма распространенным явлением в той системе общественных отношений, где продукты труда получают на первый взгляд независимое от людей существование. К.Маркс раскрыл истоки этой фетишизации, проанализировав процесс труда при капитализме как процесс овеществления и отчуждения сущностных сил рабочего, вследствие которого продукты труда противостоят рабочему, господствуют и порабощают его. Так и техника предстает в виде самостоятельного образования, наделенного властью над людьми. В силу этого на поверхности явлений создается представление, что не капитал господствует над рабочими, не он принуждает их к труду, а техника.

Высоко оценивая роль техники и науки в жизни общества, марксистские теоретики никогда не превращали их в фетиш, не придавали им самодовлеющего значения. Их диалектический анализ общества заключался в том, что они рассматривали науку и технику в объективном общественном процессе как элемент производительных сил, с одной стороны, а с другой, как компонент определенной социальной системы. В первом случае они анализировали их технологические функции, а во втором рассматривали их социально-экономические функции. Поэтому техника выступает одновременно и как средство труда рабочего, и как средство господства класса, в собственности которого она находится. Поэтому необходимо отделять при анализе те следствия, которые вызываются машинами самими по себе, от тех следствий, которые проистекают из капиталистической формы их использования.

Итак, “переход от стадии промышленного капитализма к монополистическому капитализму сделал возможным массовое производство и массовые коммуникации, обусловил проникновение технологии, развивающейся прежде главным образом в процессе непосредственного производства, во внутрь социального процесса и вызвал революционные изменения в технологии организации общества” [107, 32]. Это изменение “технологии организации общества”, вызванной крупной машинной индустрией, рассматривается К.Мацусита как преобразование самого капиталистического общества, которое становится “массовым обществом”. “Массовое общество является атомизированным, механистическим обществом, сформированным современной промышленностью” [107, 39]. Согласно К.Мацусита, становление этого общества происходит лишь на определенной стадии развития, а именно на стадии монополистического капитализма. “С переходом на стадию монополистического развития образ общества и образ человека как “гражданского общества” и “гражданина” разрушаются... Впервые возникает “массовое общество” и “масса”, соответствующие монополистической стадии” [109, 43-44]. Каковы же в конечном счете те процессы и конкретные результаты, которые со всей очевидностью проявились на этой новой стадии развития общества и обусловили его переход в “новую фазу”? “Основное условие сформирования массового общества на монополистической стадии, – отмечает К.Мацусита, – связано с развитием пролетаризации в результате обобществления труда на базе обобществления “производства”. Причем пролетаризация подавляющего большинства населения является... “социальной” предпосылкой формирования “массы” [107, 40]. Рассмотрим подробно эту совокупность причин и следствий, важную для понимания позиции К.Мацусита.

Основой, источником формирования “массового общества” на более высоком уровне развития общественной системы выступает у К.Мацусита обобществление труда и связанное с ним обобществление производства. Это действительно реальные процессы, характерные для капитализма. Обобществление труда отражает прогрессивный характер изменений в капиталистическом обществе, обусловленных крупной машинной индустрией. С одной стороны, это обобществление выражается, если можно сказать так, через количественные параметры. Оно может быть, в частности, резюмировано в невиданной ранее концентрации производства в земледелии и промышленности вместо прежней его раздробленности, уменьшении удельного веса земледельческого населения, увеличении числа крупных индустриальных центров. С другой стороны, зафиксирована и “качественная” сторона процесса обобществления, выражающаяся, по мысли К.Маркса, в противоречии между коллективным характером производства и частным характером присвоения результатов труда.

Что же касается К.Мацусита, то в его рассуждениях об обобществлении труда и производства отражаются лишь “количественные” изменения в виде увеличения численности рабочего класса и укрупнения промышленного производства. При этом он вообще не касается вопроса о самом противоречии между общественным характером труда и частнособственническом характере его присвоения, т.е., в сущности, игнорируется социальное содержание процесса обобществления. Поэтому в использовании К.Мацусита положения об обобществлении труда можно скорее усматривать стремление японского социолога исподволь соблюсти лишь внешнюю логику Марксовых рассуждений. Можно считать, что обобществление труда у Мацусита носит формальный, а не содержательный характер, поскольку не учитывается глубокое социальное изменение самого труда. С этим органически связано и видение К.Мацусита дальнейшего развития общества как “массового”.

Как движущая сила “обобществление производства в недрах капиталистической системы, – отмечает японский теоретик, – привело, во-первых, к пролетаризации населения, ядром которого является рабочий класс, во-вторых, к скачкообразному развитию массового производства и средств массовой коммуникации... и, в-третьих, на базе этого к политическому уравниванию традиционных слоев общества. В результате сделалось неизбежным преобразование формы общества, которое утвердилось как механистическое массовое общество” [107, 32]. Это положение К.Мацусита требует всестороннего анализа в плане раскрытия того, как он представляет процесс “пролетаризации” и что подразумевает под “политическим уравниванием”.

Следствием обобществления труда является у Мацусита в первую очередь “процесс пролетаризации”. Данный процесс отражает реальное увеличение числа наемных работников в Японии в послевоенный период. В частности, в этот период по сравнению с довоенным намного возросли темпы увеличения группы наемных рабочих. Если за десять довоенных лет 1930–1940 гг. эта группа увеличилась на 3,6%, то с 1950 по 1955 г. – на 5,6%, а с 1955 г. по 1960 г. – на 7,9% [62, 95]. В связи с развитием промышленности, торговли, сферы услуг и т.д. численность рабочих в середине 50-х годов составила более половины самодеятельного населения.

Указанный процесс рассматривается К.Мацусита в двух аспектах. Во-первых, “пролетаризация”, согласно его воззрениям, “означает отделение от традиционных средств производства и реализуется прежде всего в формировании рабочего класса” [109, 46]. Этот аспект “пролетаризации” не привлекает особого внимания социолога; он ограничивается общим указанием на место пролетариата, формирующегося на стадии “монополистического капитализма”, в системе общественного производства. Пролетариат – это всего лишь рабочие промышленных предприятий. Изменение положения пролетариата в условиях “массовизации” может быть понято, если учитывать второй аспект “пролетаризации”, который трактуется К.Мацусита следующим образом: “К тому же появление нового среднего класса также может рассматриваться как новая форма пролетаризации. Поскольку во времена Маркса не было зафиксировано появление нового среднего класса, то, естественно, пролетаризация понималась лишь как непосредственное формирование рабочего класса” [109, 46]. Именно с этим “новым средним классом” связаны все претензии К.Мацусита на “новое” видение социального процесса, определяемого феноменом “массовизации”.

Прежде всего, вводя понятие “новый средний класс”, Мацусита пытается подчеркнуть новизну фиксируемых изменений в социальных группах на стадии зрелого капитализма, а также показать, что Марксов анализ устарел и что новые факты действительности якобы не укладываются в прежнюю “марксову схему”: “История движется в направлении предсказанного Марксом обобществления производства и пролетаризации населения. Однако можно утверждать, что результаты этого обобществления и пролетаризации, образующие основную ось крупной промышленности, намного превзошли Марксову способность воображения” [109, 58].

В этой связи К.Мацусита пытается представить дело таким образом, как будто бы “новый средний класс” заменяет собой те “средние классы”, о которых писал еще К.Маркс, видя в этом аргумент для обоснования появления “нового среднего класса”. Однако несостоятельность этого притязания японского социолога вытекает из самого содержания, которое вкладывал К.Маркс в понятие “средний класс”. В своих исторических и социально-экономических исследованиях К.Маркс и Ф.Энгельс действительно пользовались понятиями среднего класса и средних слоев. Согласно им, в период разложения феодального общества, когда новый класс – буржуазия – еще только складывался в недрах этого общества, именно этот нарождающийся класс и являлся фактически “средним классом”. В период раннего развития капитализма, когда еще не была окончательно уничтожена феодальная структура общества и существовал класс крупных землевладельцев, класс буржуазии традиционно продолжали именовать “средним классом”. Ф.Энгельс в работе “Положение рабочего класса в Англии” писал, что выражение “средний класс” “обозначает... имущий класс, и именно имущий класс, в отличие от так называемой аристократии, тот класс, который во Франции и Англии прямо, а в Германии косвенно, в лице “общественного мнения” обладает государственной властью” [73, 240]. В данном случае Ф.Энгельс имеет в виду определенную общественную группу, которая обладает всеми основными признаками и чертами класса.

Иное дело структура развитого капиталистического общества. В таком обществе буржуазия уже не может выступать в качестве какого-то промежуточного, “среднего класса”. Говоря о таком обществе, в котором пролетариат и буржуазия являются основными классами, К.Маркс и Ф.Энгельс гораздо чаще используют понятия “средние” или “промежуточные” слои и прослойки, имея в виду прежде всего представителей мелких собственников, т.е. того общественного слоя, который подвергается постоянной дифференциации.

Современное общество делает рост этих слоев и прослоек особенно бурным, что объясняется рядом причин. Прежде всего активизацией деятельности государства и связанным с ней расширением государственного аппарата, т.е. той части средних слоев, которую составляют государственные служащие. Во-вторых, самим характером современного производства. Широкая механизация и автоматизация производства увеличивают потребность в квалифицированном инженерно-техническом персонале, и потому наблюдается численный рост этой категории среднего слоя. Кроме того, происходит быстрый рост тех категорий работников, которые заняты в сфере обслуживания, рекламе, финансах и т.д.

Но более существенно другое. А именно: проблема “нового среднего класса” имеет самое непосредственное отношение к методологии изучения социальной структуры современного общества. “Социальный уровень массовизации” у К.Мацусита выражает изменение социального положения наемных рабочих в виде процесса сближения с “новым средним классом”. Основным аргументом в пользу этого утверждения является у Мацусита выравнивание их доходов: “В настоящее время рабочий класс и новый средний класс уравниваются по сумме зарплаты и жалования и сближаются по своему социальному положению” [107, 43]. Исходя из этого, Мацусита фиксирует стандартизацию потребления и образа жизни этих “классов”. Естественно, нельзя отрицать существенных сдвигов в жизненном уровне населения Японии в послевоенный период. “Если, не впадая ни в одну из крайностей, попытаться дать объективную оценку динамики основных показателей, обычно привлекаемых для анализа жизненного уровня населения, – пишет В.Б.Рамзес, – то прежде всего станут очевидными следующие два обстоятельства... Первое обстоятельство – длительное, быстрое и охватывающее практически все отряды городских наемных работников увеличение заработной платы, а также рост доходов крестьянских хозяйств; второе – тенденция к сужению масштабов дифференциации заработной платы и семейных доходов” [62, 114]. Так, в целом по всем отраслям индекс номинальной заработной платы в 1955–1960 гг. возрос на 14,6 пункта, а в 1960–1965 гг. – на 38,9 пункта^[iii]. Анализ дохода при рассмотрении социальной структуры общества не может не иметь определенного значения для выяснения конкретных социальных различий. Когда доход рассматривается в органической связи с отношениями собственности, когда удается установить природу, происхождение и условия получения дохода, то его количественное выражение может решающим образом способствовать прояснению принадлежности тех или иных социальных групп населения. Однако известный рост заработной платы не меняет самого принципа существующего в обществе распределения.

Тезис К.Мацусита об уравнивании социального статуса наемных рабочих и “нового среднего класса” делает правомерным постановку вопроса о методологическом критерии выделения того или иного класса. Его утверждение о том, что “становление массового общества можно также рассматривать как разрушение среднего класса и развитие массы – революцию в стратах” [109, 59-60], позволяет считать, что взгляды К.Мацусита на проблему социальной структуры определяются теорией “социальной стратификации”. Методологические основы этой теории, развивающейся в общих рамках эмпирической социологии, базируются на позитивистском подходе к анализу указанной проблемы, в частности на отказе от сущностного критерия для определения социальных групп в обществе. Именно введение второстепенных признаков как главных при определении страт и слоев позволяет произвольно образовать понятие “среднего класса”. Иначе говоря, Мацусита разделяет методологический подход теории “стратификации”, и поэтому “рабочий класс” в понимании Мацусита есть, в сущности, всего лишь страта, а не класс в его социально-философском истолковании. Это логически вытекает также и из принятого К.Мацусита принципа уравнивания по доходам. Разграничение групп по второстепенным признакам позволяет японскому теоретику относить к “новому среднему классу” рабочих, административных служащих, служащих фирм, некоторые группы предпринимателей и т.д. [111, 43], что всячески затушевывает, делает расплывчатыми границы и объем этого “класса”. В результате “новый средний класс” представляет собой сложное переплетение различных социальных слоев как по своей природе, так и происхождению. Отсутствие строгого критерия при вычленении социальных групп в обществе открывает путь для произвольного описания изменений в социальной структуре.

К тому же изменение статуса страт “рабочего класса” и “нового среднего класса”, описываемое Мацусита как их сближение, может быть интерпретировано в рамках теории стратификации как их дестратификация. Последняя в эмпирической социологии представляет собой конгломерат разнотипных явлений, общих в том плане, что они как бы размывают границы социальной дифференциации. Дестратификацию связывают, в частности, с повышением уровня доходов определенных слоев населения, сближением характера потребления различных социальных групп и т.д. В подобных описаниях абсолютизируются очевидные и лежащие на поверхности явления. Отдельные изменения в уровне доходов, структурах потребления действительно происходят, но это не затрагивает самого характера базовых производственных отношений.

Доминирующая у К.Мацусита мысль о том, что дестратификация на “социальном уровне” и образование “нового среднего класса” приводит к превращению капиталистического общества в “массовое”, основывается на эмпирическом подходе к выделению социальных статусов как рабочего класса, пролетариата, так и средних слоев. Глубинную суть состояния наемного труда определяет отсутствие собственности на средства производства у рабочего, вынужденная продажа им рабочей силы и эксплуатация его собственником капитала. Социального статуса рабочего не меняет обладание им предметами массового потребления или изменение его материального положения. Что же касается средних слоев, то под этой категорией объединены различные общественные группы, отличающиеся по месту в общественном производстве, роли в общественной организации труда, выполняемым функциям, экономическому положению, общественным связям, интересам, мировоззрению, политическим антипатиям и симпатиям. К средним слоям обычно относят слой мелких предпринимателей и собственников и ряд социальных групп – лиц свободных профессий, полупролетариев, а также наемных работников, не владеющих средствами производства, но по ряду признаков отличающихся от рабочих – в основном это касается представителей интеллектуального труда. Из этой их “промежуточности” проистекает противоречивость их характеристик и интересов. Так, рядовой управляющий является наемным работником предприятия и в то же время лицом, причастным к осуществлению функции управления. Или полупролетарии выступают одновременно и как лица наемного труда, и как собственники мелких предприятий. Возрастание численности наемных работников в настоящее время в сфере административно-управленческих служб, науки, культуры, образования и т.д. привело к формированию целой социальной пирамиды – настолько отличается положение одной группы от другой. Неоднородность средних слоев не позволяет рассматривать их в качестве какого-то единого “класса”. Распространение производительной сферы за пределы материально-вещной деятельности, все более тесное ее переплетение со сферой обращения и услуг означает в сущности расширение масштабов наемного труда за счет включения в его состав основной массы работающих в этой сфере. Техники, инженерно-технические специалисты также становятся производительными наемными работниками. В действительности происходит не рост “нового среднего класса”, а быстрое увеличение лиц наемного труда, интеллигенции и служащих.

Приписывание К.Марксу разного рода “теоретических просчетов” относительно средних слоев лишено сколь-нибудь существенных оснований. К.Маркс в самом деле никогда не писал о росте “нового среднего класса”, поскольку он и не считал, что включаемые К.Мацусита в этот “класс” группы могут составлять какой-то особый социальный класс.

Попытка К.Мацусита соотнести свое понимание “нового среднего класса” с марксистской парадигмой обнаруживает уязвимость его теоретической позиции. Но вместе с тем нельзя не признать и того, что в концепции Мацусита отразились определенные изменения в социальной сфере современного общества, а именно изменения в процессе социализации человека. Эти изменения связаны в первую очередь с формированием широкого социального слоя, обусловленным развитием научно-технической революции. Технологическое использование науки и техники привело к интеллектуализации физического труда. Современный наемный работник представляет собой не только лиц физического труда, но и непосредственно включенных в технологический цикл работников умственного труда – программистов, операторов, технологов и т.д. Внедрение технологических новшеств привело к изменениям в структуре наемного труда: произошло численное сокращение занятого в производстве пролетариата и изменение его роли в производстве. К тому же выросло благосостояние наемных работников. В теоретическом плане особое значение приобретает факт повышения жизненного уровня трудящихся; это вносит существенные коррективы в историческую схему К.Маркса, которая предполагала в своей прогностической перспективе относительную и абсолютную пауперизацию населения. С пауперизацией Маркс связывал свое предвидение обострения противоречий капитализма.

Формирование “массы” на “социальном уровне” К.Мацусита считает еще недостаточной для ее окончательного оформления; оно должно дополняться политическим процессом. “Массовизация пролетаризированного и атомизированного населения, – отмечает К.Мацусита, – должна скорее определяться внутри политических отношений. Пролетаризация является предпосылкой “массы”, а сама “масса” должна рассматриваться как результат логики “политики” [107, 40]. При рассмотрении “политического процесса” Мацусита уделяет основное внимание положению рабочего класса в политической системе капиталистического общества. Появившись как исторический противник капитализма при его возникновении, рабочий класс, по мнению японского социолога, “субъективировал” себя, создав собственные профсоюзы и политические партии. В результате “субъективное появление рабочего класса на политической арене оформилось в виде движения” [107, 40]. Фактически К.Мацусита фиксирует такое явление, как общая демократизация политической культуры, в результате чего прежде подавляемые общественные группы приобрели политически равноправный статус. Однако “субъективизация” рабочего класса, понимаемая японским теоретиком как осознание им своих собственных экономических и политических “стимулов”, характерна, по мнению К.Мацусита, лишь для стадии промышленного капитализма, не свободной от “противоречий между трудом и капиталом”. Но с переходом к монополистической стадии изменяется, по К.Мацусита, политическое положение рабочего класса прежде всего в связи с новой ролью государства, выступающего выразителем интересов всего народа: рост организованного сопротивления со стороны профсоюзов и политических партий рабочего класса привел на монополистической стадии к превращению государства в “государство всеобщего благосостояния”, ставящее во главу угла социальную политику” [107, 41]. Определяя сущность такого государства как “массового”, К.Мацусита отстаивает тезис о его однородности, поскольку в этом “новом” государстве с его всеобщим избирательным правом и демократической организацией общественной жизни происходит “объективизация” политической роли и положения рабочего класса. Иначе говоря, рабочий класс становится равноправно действующей социальной группой, интегрируется в систему и утрачивает те собственные цели, которые он преследовал на предшествующей, “домонополистической” стадии. “Рабочий класс, – утверждает К.Мацусита, – без завоевания политического господства превратился в “народ” капиталистического государства благодаря массовой демократии. Произошла акклиматизация рабочего класса в результате его освобождения как народа внутри государства. Он превратился... в мнимый субъект государства” [107, 43].

В сущности, “массовое государство” у К.Мацусита означает появление такого государства, социальная политика которого направлена на повышение благосостояния всех социальных групп населения. Социолог искаженно истолковывает те важные социальные, экономические и политические завоевания организованных движений различных общественных групп, которых они добились в длительной и упорной борьбе за свои права. Однако эти завоевания отнюдь не повлекли за собой существенного перераспределения экономической и политической власти. Вынужденная пойти на ряд уступок, современная господствующая элита сохраняет за собой всю полноту власти и стремится использовать имеющиеся в ее распоряжении средства для сохранения и упрочнения своего господства. Тем не менее, можно констатировать, что в концепции К.Мацусита отразилось усиление социальной роли современного государства в его попытках снять социальную напряженность и конфликтность путем поддержания высоких темпов экономического развития, введения социального обеспечения, повышения жизненного уровня и принятия мер по обеспечению занятости.

И наконец, в процессе становления “массового общества” важную роль играют, по мнению К.Мацусита, средства массовой коммуникации: “Новый средний класс, являющийся основой “массового государства”, насчитывает около 15% самодеятельного населения. Однако образ жизни и мироощущение “нового среднего класса” в настоящее время широко пропагандируется через средства массовой коммуникации” [111, 21]. Деятельность средств массового общения способствует, по Мацусита, стандартизации и выравниванию вкусов, представлений и образа жизни людей, а также дает ориентиры для подражания. К.Мацусита отмечает значимость идеопсихологического воздействия этих средств для утверждения в сознании людей престижности статуса “нового среднего класса”. Действительно, в 60-е годы массовая пропаганда в Японии немало сделала для того, чтобы убедить население страны в “социальной гармонии” японского общества в связи с формированием якобы “новой” социально-экономической группы, аргументируя свои утверждения статистическими данными о росте доходов, спросе на предметы длительного пользования и т.д.

Таким образом, опираясь на эклектическое сочетание пусть важных, но второстепенных признаков, К.Мацусита пытается сконструировать качественно новое социальное образование в виде “нового среднего класса”, представляющего собой однородную общность в отличие от социально определенных классов и групп. С той же методологической схемой связан и выдвигаемый К.Мацусита тезис о формировании “новых рабочих”, которые по своему материальному и политическому положению уравниваются с этим “средним классом”, интегрируясь в социально-политических отношениях современного общества и утрачивая собственное самосознание и политическую самостоятельность. Образовавшаяся в результате такой “массовизации” сама “масса” интерпретируется теоретиком как социально идентичное, гомогенное образование. В этом К.Мацусита расходится с общепринятым истолкованием массы как внутренне гетерогенного феномена, выражающего реальную противоречивость и многообразие проявлений общественного сознания. Именно исключение этой неоднородности, которая делает возможным существование различных идей и является причиной амбивалентности массового сознания, позволяет К.Мацусита в конечном счете создать иллюзию однородности современного общества, а также иллюзорно исключить существование каких-либо общественных противоречий.