Говард Лавкрафт. Хребты безумия 5 страница

IХ

Я уже упоминал, что во время осмотра упаднических барельефов у насродилась новая цель. Она, конечно же, была связана с теми пробитыми в землетуннелями, которые вели в мрачный подземный мир и о существовании которых мыпоначалу не имели понятия, зато теперь сгорали от любопытства и желанияпоскорее увидеть их и по возможности обследовать. Из высеченного на стенеплана было ясно, что стоит нам пройти по одному из ближайших туннелей околомили, и мы окажемся на краю головокружительной бездны, там, куда никогда незаглядывает солнце; по краям этого неправдоподобного обрыва Старцы проложилитропинки, ведущие к скалистому берегу потаенного, погруженного в великуюночь океана. Возможность воочию созерцать легендарную пучину явиласьсоблазном, которому противиться было невозможно, но мы понимали, что нужнолибо немедленно пускаться в путь, либо отложить визит под землю до другогораза. Было уже восемь часов вечера, наши батарейки поиздержались, и мы немогли позволить себе совсем не выключать фонарики. Все пять часов, что мынаходились в нижних этажах зданий, подо льдом, делая записки и зарисовки,фонарики не выключались, и потому в лучшем случае их могло хватить часа начетыре. Но, исхитрившись, можно было обойтись одним, зажигая второй только вособенно интересных или опасных местах. Так мы обезопасили бы себя, создавдополнительный резерв времени. Блуждать в гигантских катакомбах без света --верная погибель, следовательно, если мы хотим совершить путешествие на крайбездны, нужно немедленно прекратить расшифровку настенной скульптуры. Просебя мы решили, что еще не раз вернемся сюда, возможно, даже посвятим целыенедели изучению бесценных свидетельств прошлого и фотографированию -- вотгде можно сделать коллекцию "черных снимков", которые с руками оторвет любойжурнал, специализирующийся на "ужасах", но теперь поскорее в путь! Мы уже израсходовали довольно много клочков бумаги, и хотя нам нехотелось рвать тетради или альбомы для рисования, все-таки пришлосьпожертвовать еще одной толстой тетрадью. Если случится худшее, решили мы,начнем делать зарубки, тогда, даже если заблудимся, пойдем по одному изтуннелей, пока не выйдем на свет -- если, конечно, успеем к сроку. И вот мы,сгорая от нетерпения, направились в сторону ближайшего туннеля. Согласно высеченной на камне карте, с которой мы перерисовали свою,нужный туннель начинался в четверти мили от места, где мы находились. Егоокружали прочные, хорошо сохранившиеся дома, так что, похоже, это расстояниемы могли преодолеть под ледяным покрытием. Туннель шел из ближайшего кхребтам угла некой пятиконечной объемистой конструкции -- явно местаобщественных сборищ, возможно, даже культового характера. Мы еще самолетапытались разглядеть среди руин такие постройки. Однако сколько мы ниобращались к своей памяти, не могли припомнить, чтобы видели с высоты нечтоподобное, и потому решили, что это объясняется скорее всего тем, что крышаздания сильно повреждена, а может, и совсем разрушена прошедшей по льдутрещиной. Ее-то мы хорошо помнили. Но в таком случае вход в туннель мог бытьзавален, и тогда нам останется попытать счастья в другом туннеле, чтоначинался примерно в миле к северу. Русло реки отсекло от нас все южныетуннели, и, окажись оба ближайших хода завалены, наше дальнейшее путешествиене состоится: не позволят батарейки -- ведь до следующего, северного,туннеля еще одна миля. Мы шли сумеречными лабиринтами, не выпуская из рук компас и карту,пересекали одну за другой комнаты и коридоры, находившиеся в разных стадияхобветшания, взбирались наверх, шагали по мостикам, опускались снова,упирались в заваленные проходы и груды мусора, зато на некоторых участках,поражавших по контрасту своей идеальной чистотой, почти бежали, наверстываяупущенное время. Иногда мы выбирали неверное направление, и тогда намприходилось возвращаться, подбирая оставленные клочки бумаги, а несколькораз оказывались на дне открытой шахты, куда проникал, а точнее как быпросачивался, солнечный свет. И всюду нас мучительно притягивали к себе,дразня воображение, барельефы. Даже при беглом взгляде на них становилосьясно, что многие рассказывали о важнейших исторических событиях, и толькоуверенность в том, что мы еще не раз вернемся сюда, помогала нам преодолетьжелание остановиться получше их рассмотреть. Иногда мы все же замедляли шагии зажигали второй фонарик. Будь у нас лишняя пленка, мы могли бы немногопощелкать фотоаппаратом, но о том, чтобы попытаться кое-что перерисовать, иречи не было. Я приближаюсь к тому месту в своем рассказе, где мне хотелось бы --искушение очень велико -- замолчать или хотя бы частично утаить правду. Ноистина важнее всего: надо в корне пресечь всякие попытки вести в этих краяхдальнейшие исследования. Итак, согласно расчетам, мы уже почти достигливхода в туннель, добравшись по мостику на втором этаже до угла этогопятиконечного здания, а затем спустившись в полуразрушенный коридор, вкотором было особенно много по- декадентски утонченных поздних скульптур,явно обрядового назначения, когда около половины девятого Денфорт своимобостренным юношеским чутьем уловил непонятный запах. Будь с нами собака,она, почуяв недоброе, отреагировала бы еще раньше. Поначалу мы не моглипонять, что случилось со свежайшим прежде воздухом, но вскоре памятьподсказала нам ответ. Трудно без дрожи выговорить это. Этот запах смутно, нобезошибочно напоминал тот, от которого нас чуть не стошнило у раскрытоймогилы одного из чудищ, рассеченных несчастным Лейком. Мы, естественно, не сразу нашли ответ. Нас мучили сомнения, запахунаходилось сразу несколь к о объяснений. А главное, нам не хотелось отступать-- слишком уж мы приблизились к цели, чтобы поворачивать назад, не испытавявной угрозы. Кроме того, подозрения наши казались невероятными. Внормальной жизни такое не случается. Следуя некоему иррациональномуинстинкту, мы несколько притушили фонарик, замедлили ход и, не реагируяболее на мрачные декадентские скульптуры, угрожающе косившиеся на нас собеих сторон, осторожно, на цыпочках двинулись дальше, почти ползкомпреодолевая кучи обломков и мусора, которых с каждым шагом становилось всебольше. Глаза у Денфорта тоже оказались острее моих, ведь именно он первымобратил внимание на некоторые странности. Мы уже успели миновать довольномного полузасыпанных арок, ведущих в покои и коридоры нижнего этажа, когдаон заметил, что сор на полу не производит впечатления пролежавшегонетронутым тысячелетия. Прибавив свет в фонарике, мы увидели нечто вродеслабой колеи, словно здесь что-то недавно тащили. Разносортность мусорапрепятствовала образованию четких следов, но там, где он был мельче иоднороднее, следы различались явственнее -- видимо, тащили какие-то тяжелыепредметы. Раз нам даже померещились параллельные линии, вроде как следыполозьев. Это заставило нас вновь остановиться. Тогда-то мы и почувствовали еще один запах. Парадоксально, но он испугал нас одновременно и больше и меньшепредыдущего: сам по себе он был вполне зауряден, но с учетом места иобстоятельств -- невозможен, а потому заставил нас похолодеть от страха.Ведь пахло не чем иным, как бензином. Единственное, что приходило на ум, несвязано ли это как-то с Гедни. Наше дальнейшее поведение пусть объясняют психологи. Мы понимали, чтона это темное, как ночь, кладбище канувших в вечность времен прокралосьнечто, подобное монстрам с базы Лейка, и потому не сомневались: впереди насждет встреча с неведомым. И все же продолжили путь -- то ли из чистоголюбопытства, то ли из-за сумятицы в головах или под влиянием самогипноза, аможет, нас влекло вперед беспокойство за судьбу Гедни. Денфорт напомнил мнешепотом о подозрительных следах на улице города и прибавил, что он такжеслышал слабые трубные звуки -- очень важное свидетельство в светеоставленного Лейком отчета о вскрытии неизвестных тварей. Эти звуки,впрочем, могли сойти за эхо, гулко разносившееся по пещерам, изрешетившимгорные вершины; похожие звуки доносились и откуда-то снизу, из таинственныхнедр. Я тоже прошептал ему на ухо свою версию, напомнив, в каком страшномвиде предстал перед нашими взорами лагерь Лейка и сколько всего там исчезло:одинокий безумец мог совершить невозможное -- перевалить через этигигантские хребты и, подобно нам, войти в каменный первобытный лабиринт... Но, поверяя друг другу свои догадки, мы не приходили к единому мнению.Стоя на месте, мы в целях экономии потушили фонарик и только тогда заметили,что в темноте чуть брезжится -- это сверху просачивался свет. Непроизвольнодвинулись дальше, включая теперь фонарик лишь изредка, чтобы убедиться, чтоидем в нужном направлении. Неприятный осадок от недавних следов не покидалнас, тем более что запах бензина становился все сильнее. Разрухаусиливалась, мы спотыкались на каждом шагу, и вскоре поняли, что впередитупик. Наши пессимистические прогнозы оправдались, и виной была та глубокаярасщелина, которую мы заметили еще с воздуха. Проход к туннелю был завален-- даже к выходу не пробраться. Зажженный фонарик высветил на стенах глухого коридора очередную сериюбарельефов и несколько дверных проемов, заваленных в разной степеникаменными обломками. Из одного доносился острый запах бензина, почтизаглушая другой запах. Приглядевшись, мы обратили внимание, что обломков ипрочего мусора там поменьше, причем создавалось впечатление, что проходрасчистили совсем недавно. Сомнений не было -- путь к неведомому монструлежал через эту дверь. Думаю, всякий поймет, что нам потребовалось изряднопотоптаться на пороге, прежде чем решиться войти. Когда же мы все-таки ступили под эту черную арку, то первым чувствомбыло недоумение. В этой уединенной замусоренной комнате -- абсолютноквадратной, длина каждой из покрытых все теми же барельефами стен равняласьпримерно двадцати футам,-- не было ничего необычного, и мы инстинктивнозакрутили головами, ища прохода дальше. Но тут зоркие глаза Денфортаразличили в углу какой-то беспорядок, и мы разом включили оба фонарика.Зрелище было самым заурядным, но говорило о многом, и тут меня опять тянетоборвать рассказ. На слегка притоптанном мусоре что-то валялось, там же,судя по всему, недавно пролили изрядное количество бензина, от него,несмотря на несколько разреженный воздух, ел резкий запах. Короче говоря,здесь недавно устроили привал некие существа, так же, как и мы, стремящиесяпопасть в туннель и точно так же остановленные непредвиденным завалом. Скажу прямо. Все разбросанные вещи были похищены из лагеря Лейка --консервные банки, открытые непередаваемо варварским способом, как и на местетрагедии; обгоревшие спички; три иллюстрированные книги в грязных пятнахнепонятного происхождения; пустой пузырек из-под чернил с цветной этикеткой;сломанная авторучка; искромсанные палатка и меховая куртка; использованнаяэлектрическая батарейка с приложенной инструкцией; коробка от обогревателя имножество мятой бумаги. От одного этого голова могла пойти кругом, но когдамы подняли и расправили несколько бумажек, то поняли, что самое худшееожидало нас здесь. Еще в лагере Лейка нас поразил вид уцелевших бумаг,испещренных странными пятнами, но то, что предстало нашим взорам в подземномсклепе кошмарного города, было абсолютно невыносимо. Сойдя с ума, Гедни мог, конечно, подражая точечному орнаменту назеленоватых камнях, воспроизвести такие же узоры на отвратительных,невероятных пятиугольных могилах, а затем повторить их тут, на этих листках;поспешные грубые зарисовки тоже могли быть делом его рук; мог он составить иприблизительный план места и наметить путь от обозначенного кружкомориентира, лежащего в стороне от нашего маршрута,-- громаднойбашни-цилиндра, постоянно встречавшейся на барельефах, с самолета она намвиделась громадной круглой ямой-- до этого пятиугольного здания и дальше, досамого выхода в туннель. Он мог, повторяю, начертить какой- никакой план, ведь, несомненно,источником для него, так же как и для наших наметок, послужили все те жебарельефы в ледяном лабиринте, но разве сумел бы дилетант воспроизвести этунеподражаемую манеру рисунка: ведь, несмотря на явную поспешность и даженебрежность зарисовок, манера эта ощущалась сразу и намного превосходиладекадентский рисунок поздних барельефов. Здесь чувствовалась характернаятехника рисунка Старцев в годы наивысшего расцвета их искусства. Не сомневаюсь, что многие сочтут нас с Денфортом безумцами из-за того,что мы не бросились тут же прочь, спасать свои жизни. Самые чудовищные нашиопасения подтвердились, и те, кто читает сейчас мою исповедь, понимают, очем я говорю. А может, мы и правда сошли с ума -- ведь назвал же я этистрашные горы "Хребтами Безумия"? Но нас охватил тот безумный азарт, какойне покидает охотников, выслеживающих диких зверей где-нибудь в джунгляхАфрики и рискующих жизнью, только чтобы понаблюдать за ними исфотографировать. Мы застыли на месте, страх парализовал нас, но где-то вглубине уже разгорался неуемный огонек любопытства, и он в конце концоводержал победу. Мы, конечно, не хотели бы встретиться лицом к лицу с тем или с теми,кто побывал здесь, но у нас было ощущение, что они ушли. Должно быть, сейчасуже отыскали ближайший туннель, проникли внутрь и направляются на встречу стемными осколками своего прошлого, если только они сохранились в темнойпучине -- в неведомой бездне, которую они никогда прежде не видели. А еслизаблокирован и тот туннель, значит, пойдут на север в поисках другого. Имведь не так, как нам, необходим свет -- это мы помнили. Возвращаясь мысленно в прошлое, затрудняюсь определить, какие именноэмоции овладели нами тогда, какую форму приняли и как изменился наш пландействий в связи с острым предчувствием чего-то необычайного. Разумеется, мыне хотели бы столкнуться с существами, вызывавшими у нас столь жгучий страх,но, думаю, подсознательно жаждали хоть издали их увидеть, тайком подсмотретьиз укромного убежища. Мы не расставались окончательно с мыслью увидетьвоочию таинственную бездну, хотя теперь перед нами замаячила новая цель --дойти до места, которое на смятом плане было обозначено большим кругом. Былоясно, что так изобразили диковинную башню цилиндрической формы, которую мывидели даже на самых ранних барельефах, сверху она казалась просто огромнымкруглым провалом. Даже на этом небрежном чертеже чувствовалось некое скрытоевеличие этой постройки, уважительное к ней отношение; это заставляло насдумать, что в той части, что находится ниже уровня льда, может найтись длянас много интересного. Башня вполне могла быть архитектурным шедевром. Судяпо барельефам, построена она в непостижимо далекие времена, дно из старейшихзданий города. Если там сохранились барельефы, они могут многое поведать.Кроме того, от нее мы могли бы, возможно, найти для себя более короткуюдорогу, чем та, которую так последовательно метили клочками бумаги. Начали мы с того, что тщательно изучили эти ошеломляющие зарисовки,которые вполне совпадали с нашими собственными, а затем отправились вобратный путь, точно придерживаясь указанного на листке маршрута, ведущего кцилиндрической башне. Наши неизвестные предшественники, должно быть,проделали этот путь дважды. Как раз за гигантским цилиндром начиналсяближайший туннель, Не стану описывать нашу обратную дорогу, во время котороймы старались как можно экономнее тратить бумагу: ничего нового нам неповстречалось. Разве только теперь путь наш реже взмывал вверх, стелясь посамой земле и даже иногда опускаясь в подземелье. Не однажды замечали мыследы, оставленные прошедшими перед нами незнакомцами, а после того какзапах бензина остался далеко позади, в воздухе вновь стал слышен слабый, ноотчетливый неприятный запах, от которого нас бросило в дрожь. Свернув всторону от прежнего маршрута, мы стали иногда включать фонарик, направляясвет на стены, и могу вас заверить, не было случая, чтобы при этом невысветился очередной барельеф -- несомненно, то был наилюбимейший видискусства у Старцев. Около 9.30, двигаясь по длинному сводчатому коридору, обледеневший полкоторого, казалось, уходил под землю, а потолок становился все ниже, мызаметили впереди яркий дневной свет и тут же выключили фонарик. Вскоре сталопонятно, что наш коридор кончается просторной круглой площадкой вроде арены,до которой было уже рукой' подать. Впереди вырисовывалась чрезвычайно низкаяарка, совсем не типичная для мегалитов, и даже не выходя, мы увиделидовольно много интересного. Перед нами раскинулся огромный круг -- не менеедвухсот футов в диаметре,-- заваленный обломками и прочим мусором, от негорасходилось множество сводчатых коридоров, вроде того, которым шли мы, нобольшинство из них было основательно засыпано. По стене на высотечеловеческого роста тянулась широкая полоса барельефов, и, несмотря наразрушительное действие времени, усиленное пребыванием под открытым небом,сомнений не оставалось: ничего из виденного нами ранее нельзя было поставитьрядом с этими великолепными шедеврами. Толстый слой льда проступал из-подзавалов мусора, и мы догадались, что настоящее дно открытого цилиндраглубоко внизу. Но главной достопримечательностью места был огромный каменный пандус,который, не заслоняя коридоры, плавной спиралью взмывал ввысь внутрицилиндрического колосса, подобно своим двойникам в зиккуратах ДревнегоВавилона. Из-за скорости самолета, нарушившей перспективу, мы не заметилиего с воздуха, потому-то и не направились к башне, когда решили спуститьсяпод лед. Не сомневаюсь, что Пэбоди доискался бы до принципа устройства этойконструкции, мы же с Денфортом могли только смотреть и восхищаться. Каменныеконсоли и колонны были великолепны, но мы не могли взять в толк, как это всефункционирует. Время не повредило пандусу, что само по себе удивительно --ведь он находился под открытым небом; мало того, он еще предохранил отразрушения диковинные космические барельефы. Опасливо ступили мы на частично затененное пандусом ледяное дно этогонеобыкновенного цилиндра -- ведь ему было никак не меньше пятидесятимиллионов лет, без сомнения, то была самая древняя постройка изо всех, чтонам пришлось увидеть,-- мы обратили внимание, что стены его, увитыепандусом, возвышаются на полных шестьдесят футов. Это означало, судя понашему впечатлению с самолета, что снаружи ледяной пласт тянулся вверх,обхватывая цилиндр, еще на сорок футов: ведь зияющая яма, которую мыотметили с самолета, находилась посредине холма высотой футов в двадцать,состоящего, как мы решили, из раздробленного каменного крошева. На тричетверти яму затеняли массивные, нависшие над ней руины окружающих еевысоких стен. На древних барельефах мы видели первоначальный облик башни.Стоя в центре огромной площади, она взмывала ввысь на пятьсот -- шестьсотфутов, сверху ее покрывали горизонтальные диски, верхний из которых имел покраям остроконечные завершения в виде игольчатых шпилей. К счастью,разрушенная кладка сыпалась наружу -- иначе рухнул бы пандус, полностьюзавалив интерьер башни. И так-то зрелище было довольно жалкое. А вот щебеньот арок, казалось, недавно отгребли. Не составляло особого труда понять: именно по этому пандусу спустилисьв подземелье неведомые пришельцы. Мы тут же решили выбраться отсюда тем жеспособом, благо башня находилась от оставленного в предгорье самолета натаком же расстоянии, что и внушительных размеров дом с колоннадой, черезкоторый мы проникли в сердце города. Зря, конечно, оставили за собой тропуиз бумажек, ну да ладно. Остальную разведку можно провести и в этом месте.Вам может показаться странным, но мы до сих пор не оставили мысль о том,чтобы вернуться сюда и, может быть, даже не один раз -- и это несмотря навсе увиденное и домысленное. С превеликой осторожностью прокладывали мы путьсквозь груды обломков, но тут необычное зрелище заставило нас застыть наместе. За выступом пандуса стояли трое саней, связанные вместе инаходившиеся ранее вне поля нашего зрения. Они-то и пропали из лагеря Лейкаи вот теперь обнаружились здесь, изрядно расшатанные в дороге,--по-видимому, их тащили не только по снегу, но и по голым камням и завалам, акое-где перетаскивали на весу. На санях лежали аккуратно увязанные истянутые ремнями знакомые до боли вещи: наша печурка, канистры с бензином,набор инструментов, банки с консервами, завязанные узлом в брезент книги иеще какие-то тюки -- словом, похищенный из лагеря скарб. После всего предыдущего мы не очень удивились находке, скажу больше --были почти к ней готовы. Однако когда, склонившись над санями, развязалибрезентовый тюк, очертания которого меня почему-то смутно встревожили, наскак громом поразило. По-видимому, существам, побывавшим в лагере, тоже небыла чужда страсть к научной систематизации, как и Лейку: в санях лежали двасвежезамороженных экземпляра, раны вокруг шеи аккуратно залеплены пластырем,а дабы избежать дальнейших повреждений, сами тела туго перевязаны. Надо лиговорить, что то были Гедни и пропавшая собака.

Х.

Наверное, многие сочтут нас бездушными и, конечно же, не вполненормальными, но и после этого жуткого открытия мы продолжали думать осеверном туннеле, хотя, уверяю, мысль о дальнейшем путешествии на какое-товремя оставила нас, вытесненная другими размышлениями. Закрыв тело Геднибрезентом, мы стояли над ним в глубокой задумчивости, из которой нас вывелинепонятные звуки -- первые, услышанные с того момента, как мы покинули улицыгорода, где слабо шелестел ветер, спускаясь со своих заоблачных высот. Оченьземные и хорошо знакомые нам звуки были настолько неожиданны в этом мирепагубы и смерти, что, опрокидывая все наши представления о космическойгармонии, ошеломили нас сильнее, чем это сделали бы самые невероятныезвучания и шумы. Услышь мы загадочные и громкие трубные звуки, мы удивились бы меньше --результаты проведенного Лейком вскрытия подготовили нас к чему-то в этомроде, более того, наша болезненная фантазия после кровавой резни в лагеревынуждала нас чуть ли не в каждом завывании ветра чуять недоброе. Ничегодругого не приходилось ожидать от этого дьявольского края вечной смерти.Здесь приличествовали кладбищенские, унылые песни канувших в прошлое эпох.Но услышанные нами звуки разом сняли с нас умопомрачение, в которое мывпали, уже и мысли не допуская, что в глубине антарктического континентаможет существовать хоть какая-то нормальная жизнь. То, что мы услышали,вовсе не исходило от захороненной в незапамятные времена дьявольской твари,разбуженной полярным солнцем, приласкавшим ее дубленую кожу. Нет, существо,издавшее этот крик, было до смешного заурядным созданием, к которому мыпривыкли еще в плавании, недалеко от Земли Виктории, и на нашей базе взаливе Мак-Мердо; его мы никак не ожидали встретить здесь. Короче -- этотрезкий, пронзительный крик принадлежал пингвину. Он доносился откуда-то снизу -- как раз напротив коридора, которым мытолько что шли, то есть со стороны проложенного к морской пучине туннеля.Присутствие в этом давно уже безжизненном мире животного, не способногосуществовать без воды, наводило на вполне определенные предположения, нопрежде всего хотелось убедиться в реальности крика -- а вдруг нам простопослышалось? Он, однако, повторился и даже умножился -- орали уже внесколько глоток. Пойдя на звуки, мы вошли в арку, которую, видно, тольконедавно расчистили от завалов. Оставив дневной свет позади, мы возобновилинашу возню с клочками, тем более что позаимствовали, хоть и не безбрезгливости, изрядную толику бумаги из тюка на санях. Вскоре лед сменился открытой почвой, состоящей преимущественно изобломков детрита,-- на ней явственно виднелись следы непонятногопроисхождения, как если бы что-то тащили, а раз Денфорт заметил очень четкийотпечаток, но о нем не стоит распространяться. Мы шли на крик пингвинов, чтосоответствовало направлению, в котором, как говорили нам и карта, и компас,находился вход в северный туннель; коридор, ведущий туда, к счастью, не былзасыпан. Согласно плану, туннель шел из подвала большой пирамидальнойконструкции, на которую мы обратили внимание еще во время полета надгородом,-- она сохранилась лучше многих других построек. Освещая путьединственным фонариком, мы видели, что нас и тут продолжают сопровождатьбарельефы, но теперь нам было не до них. Впереди замаячил белый громоздкий силуэт, и мы поспешно включили второйфонарик. Как ни странно, мы тут же сосредоточились на новой загадке, позабыво своих страхах. Те, что оставили часть снаряжения на дне огромного цилиндраи отправились на разведку к морской пучине, могли в любую минуту вернуться,но мы почему-то перестали принимать их во внимание. Беловатое существо,неуклюже ковылявшее впереди, было не менее шести футов росту, но мы ниминуты не сомневались, что оно не из тех, кто побывал в лагере Лейка. Тебыли выше и темнее, а по земле двигались, несмотря на свою приспособленностьк жизни под водой, быстро и уверенно,-- это мы поняли из барельефов. И всеже, не буду скрывать, мы испугались. На какое-то мгновение нас охватилбезотчетный ужас, пострашнее прежнего, осознанного, с которым мы ожидаливстречи с существами, опередившими нас на пути к туннелю. Разрядка, впрочем,наступила быстро, стоило белому увальню свернуть, переваливаясь, в проходпод арку, где к нему присоединились двое собратьев, приветствуя егопоявление резкими, пронзительными криками. Это был всего лишь пингвин, хотяи значительно превосходящий размерами обычных королевских пингвинов. Полнаяслепота еще более усугубляла отталкивающее впечатление, которое производилэтот альбинос. Мы последовали за нелепым созданием, а когда, ступив под арку,направили лучи обоих фонариков на безучастно топчущуюся в проходе троицу, топоняли, что слепыми были и остальные два представителя этого неизвестногонауке вида пингвинов-гигантов. Они напоминали нам древних животных сбарельефов Старцев, и мы быстро смекнули, что эти недотепы наверняка былипотомками тех прежних великанов, которые выжили, уйдя от холода под землю;вечный мрак разрушил пигментацию и лишил их зрения, сохранив как бы внасмешку ненужные теперь узкие прорези для глаз. Мы ни на минуту несомневались, что они и теперь обитают на берегах подземного моря, и этосвидетельство продолжающегося существования пучины, дарующей по-прежнемутепло и пристанище тем, кто в них нуждается, наполнило нас волнующимичувствами. Интересно, что заставило этих трех увальней покинуть привычную средуобитания? Особая атмосфера разора и заброшенности, царящая в громадноммертвом городе, не позволяла предположить, что он был для них сезоннымпристанищем, а полнейшее равнодушие животных к нашему присутствию заставлялосомневаться, что их с обжитых мест могли вспугнуть опередившие наснезнакомцы. Если, конечно, не набросились на пингвинов с целью пополнитьсвой запас продовольствия. А может, животных раздразнил висевший в воздухеедкий запах, от которого бесились собаки? Тоже маловероятно, ведь их предкижили в полном согласии со Старцами, и это должно было продолжаться и подземлей. В сердцах посетовав, что не можем сфотографировать в интересах наукиэти удивительнейшие экземпляры, мы обогнали их, еще долго слыша, как онигогочут и хлопают крыльями-ластами, и решительно направились вдольуказанного ими сводчатого коридора к неведомой бездне. Вскоре на стенах исчезли барельефы, а коридор, встав заметно ниже,резко пошел под уклон. Видимо, неподалеку находился вход в туннель, Мыпоравнялись еще с двумя пингвинами; впереди слышались крики и гогот ихсобратьев. Неожиданно коридор оборвался, и у нас перехватило дыхание --перед нами находилась большая сферическая пещера, диаметром сто, а высотойпятьдесят футов; во все стороны от нее расходились низкие сводчатые галереи,и только один ход, пятнадцати футов высотой, нарушая симметрию, зиялогромной черной пустотой. То был, несомненно, путь, ведущий к Великойбездне. Под сводом пещеры, которой явно пытались в свое время придать резцомвид небесной сферы (зрелище впечатляющее, хотя художественномалоубедительное), бродили незрячие и ко всему равнодушныепингвины-альбиносы. Туннель зазывно чернел, приглашая спуститься еще ниже,манил и сам вход, которому резец придал декоративную форму двери. Изтаинственно зияющего отверстия, казалось, тянуло теплом, нам даже почудилисьструйки пара. Кого же еще, кроме пингвинов, скрывали эти бездонные недра иэти бесконечные ячейки, пронизывающие землю и гигантские хребты? Нам пришлов голову, что дымка, окутывавшая вершины гор, которой мы любовались ссамолета и которую Лейк, обманувшись, принял за проявление вулканическойактивности, могла быть всего лишь паром, поднимающимся из самых глубинземли. Туннель был выложен все теми же крупными глыбами, и поначалу ширина внем равнялась высоте. Стены украшали редкие картуши, приметы позднегоупаднического искусства, все здесь сохранилось превосходно -- и кладка ирезьба. На каменной пыли отпечатались следы пингвинов и тех, других,опередивших нас. Одни следы вели в сферическую пещеру, другие -- из нее. Скаждым шагом становилось все теплее, и вскоре мы, расстегнув теплые куртки,шли нараспашку, Кто знает, не происходят ли там, под водой, вулканическиевыбросы, благодаря которым подземное море сохраняет тепло? Довольно скорокладку сменила гладкая скальная поверхность, но это никак не отразилось наразмерах туннеля, да и картуши украшали стены с той же регулярностью. Иногдаспуск становился слишком крутым, и тогда мы нащупывали под ногами каменныеступени. Несколько раз нам попадались небольшие боковые галереи, необозначенные на нашем плане, впрочем, они никак не могли нас запутать ипомешать нашему быстрому возвращению, напротив, в случае опасности мы моглив них укрыться. Неприятный едкий запах тем временем все усиливался. Учитываяобстоятельства, лезть в туннель было чистым безумием, но в некоторых людяхстрасть к познанию перевешивает все, ей уступает даже инстинктсамосохранения, именно эта страсть и гнала нас вперед. Мы повстречали ещенесколько пингвинов. Сколько нам предстояло идти? Согласно плану, крутойспуск начинался за милю до бездны, но предыдущие скитания научили нас неочень-то доверяться масштабам на барельефах. Через четверть мили едкий запах стал почти невыносимым, и мы с особойосторожностью проходили мимо боковых галерей. Струйки пара, напротив,исчезли -- температура теперь всюду выровнялась, такого контраста, как привходе в туннель, больше не было. Становилось все жарче, и поэтому мы неудивились, увидев брошенную на пол до боли знакомую теплую одежду. Восновном это были меховые куртки и палатки, пропавшие из лагеря Лейка, и намсовсем не хотелось рассматривать странные прорези, сделанные похитителями,подгонявшими вещи по своим фигурам. Вскоре число и размеры боковых галерейрезко увеличилось, видимо, начинался район изрешеченных подземными ходами-ячейками предгорий. К едкой вони теперь примешивался какой-то новый, не столь резкий запах,откуда он взялся, мы не понимали и только гадали; может, что-то гниет, илитак своеобразно пахнет какая-нибудь неизвестная разновидность подземныхгрибов? Неожиданно туннель как по волшебству (карты нас к этому неподготовили) вдруг расширился, сменившись просторной, по-видимому,естественного происхождения пещерой овальной формы, с ровным каменным поломприблизительно семидесяти пяти футов длиной и пятидесяти -- шириной. Отсюдарасходилось множество боковых галерей, теряясь в таинственной мгле. При ближайшем рассмотрении пещера оказалась вовсе не естественногопроисхождения: перегородки между отдельными ячейками были сознательноразрушены. Сами стены были неровными, с куполообразного потолка свисалисталактиты, а вот пол, казалось, только что вымели -- никаких тебе обломков,осколков и даже пыли совсем немного. Чисто было и в боковых галереях, и этонас глубоко озадачило. Новый запах все усиливался, он почти вытеснил прежнеезловоние. От необычной чистоты, граничащей прямо-таки со стерильностью, мыпотеряли дар речи, это казалось настолько необъяснимым, что произвело на насболее жуткое впечатление, чем все прежние странности. Прямо перед наминачиналась галерея, вход в которую был отделан более тщательно, чем всепрочие; нам следовало выбрать его: на это указывали ведущие к немувнушительные груды пингвиньего помета. Решив не рисковать, мы, во избежаниевсяких случайностей, начали вновь рвать бумагу: ведь на следы рассчитыватьне приходилось, чистота была прямо идеальная -- никакой пыли. Войдя вгалерею, мы привычно осветили фонариком стены и застыли в изумлении: какснизился уровень резьбы! Нам уже было известно, что во времена строительстватуннелей искусство у Старцев находилось в глубоком упадке, и сами недавновоочию в этом убедились. Но теперь, на подступах к загадочной бездне, мыувидели перемены настолько разительные, что не могли найти им никакихобъяснений. И форма, и содержание немыслимо деградировали, говорить окаком-либо мастерстве исполнения просто не приходилось. В новой манере появилось нечто грубое, залихватское -- никакойтонкости. Резьба в орнаментальных завитках была слишком глубокой, и Денфорту пришла мысль, что, возможно, здесь происходило как быобновление рисунка, своего рода палимпсест -- после того, как обветшала истерлась старая резьба. Новый рисунок был исключительно декоративный итрадиционный -- сплошные спирали и углы -- и казался грубой пародией нагеометрический орнамент Старцев. Нас не оставляла мысль, что не толькотехника, но само эстетическое чувство подверглось здесь грубомуперерождению, а Денфорт уверял меня, что здесь не обошлось без руки"чужака". Рисунок сразу же вызывал в памяти искусство Старцев, но этосравнение порождало в нас одновременно и глубокое внутреннее неприятие.Непроизвольно вспомнилось мне еще одно неудачное подражание чужому стилю --пальмирские скульптуры, грубо копирующие римскую манеру. Те, что шли переднами, тоже заинтересовались резьбой, об этом говорила использованнаябатарейка, брошенная рядом с наиболее типичным картушем. Однако из-за недостатка времени мы бросили на эти необычные барельефылишь беглый взгляд и почти тут же возобновили путь, хотя далее довольночасто направляли на стену лучи фонариков, высматривая, не появились ли ещекакие-нибудь новшества. Но все шло как прежде, разве что увеличивалосьрасстояние между картушами: слишком много отходило от туннеля боковыхгалерей. Нам повстречалось несколько пингвинов, мы слышали их крики, но насне оставляло чувство, что где-то в отдалении, глубоко под землей, гогочут икричат целые стаи этих больших птиц. Новый запах непонятного происхожденияпочти вытеснил прежний, едкий. Вновь появившиеся в воздухе струйки параговорили о нарастающей разнице температур и о близости морской бездны,таящейся в кромешной мгле. И тут вдруг, совершенно неожиданно, мы увиделивпереди, прямо на сверкающей глади пола какое-то препятствие -- нет, совсемне пингвинов, а что-то другое. Решив, что непосредственной опасности какбудто нет, мы включили второй фонарик.

ХI

И вот снова слова застывают у меня на губах. Казалось бы, порапривыкнуть спокойнее на все реагировать, а может, даже ожесточиться, но вжизни случаются такие переживания, что ранят особенно глубоко, от нихневозможно исцелиться, рана продолжает ныть, а чувствительность настолькообостряется, что достаточно оживить в памяти роковые события, и сновавспыхивают боль и ужас. Как я уже говорил, мы увидели впереди, на чистомблестящем полу, некое препятствие, и одновременно наши ноздри уловили всетот же новый запах, многократно усилившийся и смешавшийся с едкимииспарениями тех, кто шел перед нами. При свете фонариков у нас не осталосьникаких сомнений в природе неожиданного препятствия; мы не побоялись подойтипоближе, потому что даже на расстоянии было видно, что распростертые на полусущества не способны больше никому причинить вреда -- так же как и шестероих товарищей, похороненных под ужасными пятиконечными надгробиями из льда влагере несчастного Лейка. Как и у собратьев, почивших в ледяной могиле, уних были отсечены некоторые члены, а по расползавшейся темно-зеленой вязкойлужице было понятно, что печальное событие случилось совсем недавно. Мыувидели только четверых, хотя из посланий Лейка явствовало, чтозвездоголовых существ должно быть не менее восьми. Зрелище потрясло иодновременно удивило нас: что за роковая встреча произошла здесь, вкромешной тьме?! Напуганные пингвины разъяренно щелкали клювами; по доносившимсяиздалека крикам мы поняли, что впереди -- гнездовье. Неужели звездоголовые,потревожив птиц, навлекли на себя их ярость? Судя по характеру ран, такогобыть не могло: ткани, которые с трудом рассек скальпелем Лейк, легковыдержали бы удары птичьих клювов. Кроме того, огромные слепые птицы велисебя исключительно мирно. Может, звездоголовые поссорились между собой? Тогда вина ложилась начетверых отсутствующих. Но где они? Прячутся неподалеку и выжидают удобныймомент, чтобы напасть на нас? Медленно продвигаясь к месту трагедии, мыопасливо поглядывали в сторону боковых галерей. Что бы здесь ни случилось,это очень напугало пингвинов, они необычайно всполошились. Возможно, схватказавязалась недалеко от гнездовья, где-нибудь на берегу бездонной темнойпучины: ведь поблизости не было птичьих гнезд. Может, звездоголовые бежалиот преследователей, хотели поскорее добраться до оставленных саней, но тутубийцы нагнали тех, кто послабее, и прикончили? Можно представить себепанику среди звездоголовых, когда нечто ужасное поднялось из темных глубин,распугав пингвинов, и те с криками и гоготом бросились в бегство. Итак, мы опасливо приближались к загромоздившим проход, истерзаннымсозданиям. Но не дошли, а, слава Создателю, бросились прочь, опрометьюпонеслись назад по проклятому туннелю, по его гладкому, скользкому полу,мимо издевательских орнаментов, открыто высмеивающих искусство, которомуподражали. Мы бросились бежать прежде, чем уяснили себе, что же все-такиувидели, прежде чем наш мозг опалило знание, из-за которого никогда уже намне будет на земле покоя! Направив свет обоих фонариков на распростертые тела, мы поняли, чтоболее всего встревожило нас в этой жуткой груде тел. Не то, что жертвы быличудовищно растерзаны и искалечены, а то, что все были без голов. Подойдя ещеближе, мы увидели, что головы не просто отрубили, а изничтожили каким-тодьявольским способом -- оторвали или скорее отъели. Кровь, темно-зеленая,все еще растекавшаяся лужицей, источала невыносимое зловоние, но теперь еговсе больше забивал новый, неведомый запах -- здесь он ощущался сильнее, чемпрежде, по дороге сюда. Только на совсем близком расстоянии от поверженныхсуществ мы поняли, где таится источник этого второго, необъяснимого запаха.И вот тогда Денфорт, вспомнив некоторые барельефы, живо воспроизводящиежизнь Старцев во время перми, сто пятьдесят миллионов лет назад, издалпронзительный, истошный вопль, отозвавшийся мощным эхом в этой древнейсводчатой галерее со зловещей и глубоко порочной резьбой на стенах. Секундой позже я уже вторил ему: в моей памяти тоже запечатлелсястаринный барельеф, на котором неизвестный скульптор изобразил покрытоемерзкой слизью и распростертое на земле тело обезглавленного Старца; эточудовищные шогготы убивали таким образом своих жертв -- отъедая головы ивысасывая из них кровь; происходило это в годы их неповиновения, во времяизнурительной, тяжелой войны с ними Старцев. Высекая эти кошмарные сцены,художник нарушал законы профессиональной этики, хотя и изображал события,уже канувшие в Лету: ведь шогготы и последствия их деяний явно былизапретным для изображения предметом. Несомненно существовало табу. Недаромбезумный автор "Некрономикона" пылко заверял нас, что подобные твари немогли быть созданы на Земле и что они являлись людям только в наркотическихгрезах. Бесформенная протоплазма, до такой степени способная к имитированиючужого вида, органов и процессов, что копию трудно отличить от подлинника.Липкая пузырчатая масса... эластичные пятнадцатифутовые сфероиды, легкоподдающиеся внушению послушные рабы, строители городов... все строптивее...все умнее... живущие и на земле и под водой... и все больше постигающиеискусство подражания! О, Боже! Какая нелегкая дернула этих нечестивыхСтарцев создать этих тварей и пользоваться их услугами?! Теперь, когда мы с Денфортом воочию увидели блестящую, маслянистуючерную слизь, плотно обволакивающую обезглавленные тела, когда в полную силувдохнули этот ни на что не похожий мерзкий запах, источник которого мог себепредставить только человек с больным воображением -- исходил он от слизи,которая не только осела на телах, но и поблескивала точечным орнаментом нагрубо и вульгарно переиначенных картушах,-- лишь теперь мы всем своимсуществом прочувствовали, что такое поистине космический страх. Мы уже небоялись тех, четверых, которые сгинули неведомо где и вряд ли представлялитеперь опасность. Бедняги! Они-то как раз не несли в себе зла. Природасыграла над ними злую шутку, вызвав из векового сна: какой трагедиейобернулось для них возвращение домой! То же станет и с остальными, есличеловеческое безумие, равнодушие или жестокость вырвут их из недр мертвыхили спящих полярных просторов. Звездоголовых нельзя ни в чем винить. Что онисделали? Ужасное пробуждение на страшном холоде в неизвестную эпоху и,вполне вероятно, нападение разъяренных, истошно лающих четвероногих,отчаянное сопротивление, и, наконец, в придачу -- окружившие их неистовыебелые обезьяны в диковинных одеяниях... несчастный Лейк... несчастныйГедни... и несчастные Старцы. Они остались до конца верны своим научнымпринципам. На их месте мы поступили бы точно так же. Какой интеллект, какоеупорство! Они не потеряли головы при встрече с неведомым, сохранивспокойствие духа, как и подобает потомкам тех, кто изображен на барельефах!Кого бы они ни напоминали внешним обликом -- морских звезд или каких-тоназемных растений, мифических чудищ или инопланетян, по сути своей они былилюдьми! Они перевалили через заснеженные хребты, на склонах которых ранеестояли храмы, где они возносили хвалу своим богам; там же они прогуливалиськогда-то в зарослях древесных папоротников. Город, в который они такстремились, спал, объятый вечным сном, но они сумели, как и мы, прочитать надревних барельефах историю его последних дней. Ожившие Старцы пыталисьразыскать своих соплеменников здесь, в этих легендарных темных недрах, и чтоже они нашли? Примерно такие мысли рождались у нас с Денфортом при видеобезглавленных и выпачканных мерзкой слизью трупов. Затем мы перевели взглядна резьбу, вызывавшую отвращение своей вульгарностью, над которой жирнопоблескивала только что нанесенная гнусной слизью надпись из точек. Теперьмы поняли, кто продолжал жить, победив Старцев, в подводном городе на днетемной бездны, по краям которой устроили свои гнездовья пингвины. Ничегоздесь не изменилось. Должно быть, и теперь над пучиной все так же дымятсяклубы ара. Шок от ужасного зрелища обезглавленных, перепачканных гнусной слизьютел был так велик, что мы застыли на месте, не в силах вымолвить ни слова, итолько значительно позже, делясь своими переживаниями, узнали о полномсходстве наших мыслей. Казалось, прошли годы, на самом же деле мы стоялитак, окаменевшие, не более десяти -- пятнадцати секунд. И тут в воздухенавстречу нам поплыли легкие струйки пара, как бы от дыхания приближающегосяк нам, но еще невидимого существа, а потом послышались звуки, которые,разрушив ары, открыли нам глаза, и мы опрометью бросились наутек мимоиспуганно гогочущих пингвинов. Мы бежали тем же путем, топча брошенную намибумагу, по извивавшимся под ледяной толщей сводчатым коридорам -- назад,скорее в город! Выбежав на дно гигантского цилиндра, мы заторопились кдревнему пандусу; оцепенело, автоматически стали карабкаться вверх --наружу, к спасительному солнечному свету! Только бы уйти от опасности! Мы считали, в соответствии с гипотезой Лейка, что трубные звуки издаютте, которые сейчас, в большинстве своем, были уже мертвы. Значит, кто-тоуцелел! Денфорт позже признался, что именно такие звуки, только болееприглушенные, он слышал при нашем вступлении в город, когда мы осторожнопередвигались по ледяной толще. Они удивительно напоминали завывания,доносившиеся из горных пещер. Не хотелось бы показаться наивным, но все жеприбавлю еще кое-что, тем более что Денфорту, по странному совпадению,пришла в голову та же мысль. Этому, конечно, способствовал одинаковый кругчтения; Денфорт к тому же намекнул, что, по его сведениям, По, работая столет назад над "Артуром Гордоном Пимом", пользовался неизвестными даже ученымтайными источниками. Как все, наверное, помнят, в этой фантастическойистории некая огромная мертвенно-белая птица, живущая в самом сердцезловещего антарктического материка, постоянно выкрикивает некое никомуневедомое слово, полное рокового скрытого смысла: "Текели-ли! Текели-ли!" Уверяю вас, именно его мы расслышали в коварно прозвучавших за клубамибелого пара громких трубных звуках. Они еще не отзвучали, а мы уже со всехног неслись прочь, хотя знали, как быстро перемещаются Старцы пространстве:выжившему участнику этой немыслимой бойни, тому, кто издал этотнепередаваемый трубный клич, не стоило большого труда догнать нас -- хватилобы минуты. Мы смутно надеялись, что нас может спасти отсутствие агрессии иоткрытое проявление нами добрых намерений -- в преследователе моглапроснуться любознательность. В конце концов, зачем причинять нам вред, еслиему ничто не угрожает? Пробегая по галерее, где невозможно было укрыться, мына секунду замедлили бег и, нацелив назад лучи фонариков, заметили, чтооблако пара рассеивается. Неужели мы наконец увидим живого и невредимогожителя древнего города? И тут снова прозвучало: "Текели-ли! Текели-ли!" Преследователь отставал; может, он ранен? Но мы не решались рисковать:ведь он, услышав крик Денфорта, не убегал от врагов, а устремился вперед.Времени 'на размышления не было, оставалось только гадать, где сейчаспребывали убийцы его соплеменников, эти непостижимые для нас кошмарныесоздания, горы зловонной, изрыгающей слизь протоплазмы, покорившие подводныймир и направившие посланцев на сушу, где те, ползая по галереям, испоганилибарельефы Старцев. Скажу откровенно, нам было жаль оставлять этогопоследнего и, возможно, раненого жителя города на почти верную смерть. Слава Богу, мы не замедлили бег. Пар вновь сгустился, мы летели впередсо всех ног, а позади, хлопая крыльями, испуганно кричали пингвины, Это былосамо по себе странно, если вспомнить, как вяло реагировали они на нашеприсутствие. Вновь послышался громкий трубный клич: "Текели-ли! Текели-ли!"Значит, мы ошибались. Звездоголовый не был ранен, он просто задержался утрупов своих товарищей, над которыми поблескивала на стене надпись изгнусной слизи. Неизвестно, что означала дьявольская надпись, но она моглаоскорбить звездоголового: похороны в лагере Лейка говорили о том, что Старцыбезмерно чтут своих усопших. Включенные на полную мощь фонарики высветиливпереди ту, уже известную нам большую пещеру, где сходилось множествоподземных ходов. Мы облегченно вздохнули, вырвавшись наконец из пленазагаженных шогготами стен: даже не разглядывая мерзкую резьбу, мы ощущали еевсем своим естеством. При виде пещеры нам пришло также в голову, что, возможно, нашпреследователь затеряется в этом лабиринте. Находившиеся здесь слепыепингвины-альбиносы пребывали в страшной панике, казалось, они ожидаютпоявления чего-то ужасного. Можно попробовать притушить фонарики и, внадежде, что испуганно мечущиеся и гогочущие огромные птицы заглушат нашслоновый топот, юркнуть прямиком в туннель: кто знает, вдруг удастсяобмануть врага. В туманной дымке грязный, тусклый пол основного туннеляпочти не просматривался, разительно отличаясь от зловеще поблескивавшейпозади нас галереи; тут даже Старцам с их шестым чувством, позволявшим докакой-то степени ориентироваться в темноте, пришлось бы туго. Мы и самибоялись промахнуться, угодить не в тот коридор, ведь у нас была одна цель --мчаться что есть илы по туннелю в направлении мертвого города, а попади мыненароком в одну из боковых галерей, последствия могли быть самыенепредсказуемые. То, что мы сейчас живы, доказывает, что существо, гнавшееся за нами,ошиблось и выбрало не тот путь, мы же чудом попали куда надо. И еще нампомогли пингвины и туман. К счастью, водяные пары, то сгущаясь, торассеиваясь, в нужный момент закрыли нас плотной завесой. А вот раньше,когда мы только вбежали в пещеру, оставив позади оскверненную гнуснойрезьбой галерею, и в отчаянии оглянулись назад, вот тогда дымка несколькоразошлась, и перед тем как притушить фонарики и, смешавшись с пингвиньейстаей, попытаться незаметно улизнуть, мы впервые увидели догонявшую настварь. Судьба была благосклонна к нам позже, когда скрыла нас в тумане, а втот момент она явила нам свой грозный лик; мелькнувшее видение отняло у наспокой до конца наших дней. Заставил нас обернуться извечный инстинкт догоняемой жертвы, котораяхочет знать, каковы ее шансы, хотя, возможно, здесь примешались и другиеподсознательные импульсы. Во время бегства все в нас было подчинено однойцели -- спастись, мы не замечали ничего вокруг и, уж конечно, ничего неанализировали, но в мозг тем не менее, помимо нашей воли, поступали сигналы,которые посылало наше обоняние. Все это мы осознали позже. Удивительно, нозапах не менялся! В воздухе висело все то же зловоние, которое поднималосьранее над измазанными слизью, обезглавленными трупами. А ведь запахуследовало бы измениться! Этого требовала простая логика. Теперь долженпреобладать прежний едкий запах, неизменно сопровождавший звездоголовых. Новсе наоборот: ноздри захлестывала та самая вонь, она нарастала с каждойсекундой, становясь все ядовитее. Казалось, мы оглянулись одновременно, как по команде, но на самом деле,конечно же, первым был один из двоих, хотя второй тут же последовал егопримеру. Оглянувшись, мы включили на полную мощность фонарики и направилилучи на поредевший туман. Поступили мы так, возможно, из обычного страха,желая знать, в чем именно заключается опасность, а может, изподсознательного стремления ослепить врага, а потом, пока он будет приходитьв себя, скользнув меж пингвинов, юркнуть в туннель. Но лучше бы нам неоглядываться! Ни Орфей, ни жена Лота не заплатили больше за этотбезрассудный поступок! И тут снова послышалось ужасное: "Текели-ли!Текели-ли!" Буду предельно откровенным, хотя откровенность дается мне с большимтрудом, и доскажу все, что увидел. В свое время мы даже друг с другомизбегали говорить на эту тему. Впрочем, никакие слова не передадут и малойтолики пережитого ужаса. Зрелище настолько потрясло нас, что можно толькодиву даваться, как это у нас хватило соображения притушить фонарики да ещевыбрать правильное направление. Есть только одно объяснение: нами руководилинстинкт, а не разум. Может, так оно было и лучше, но все равно за свободумы заплатили слишком большой ценой. Во всяком случае, с рассудком у нас стех пор не совсем в порядке. Денфорт совершенно потерял голову; помнится, весь обратный путь онтвердил на бегу одно и то же, для любого нормального человека это звучало бычудовищным бредом -- только один я понимал, откуда все взялось. Голос егоразносился эхом по коридорам, теряясь среди криков пингвинов и замираягде-то позади, в туннеле, где, к счастью, уже никого не было. Cлава Богу, онзабубнил этот бред не сразу после того как оглянулся, иначе нас давно уже небыло бы в живых. Страшно даже вообразить себе нашу возможную участь."Саут-стейшн -- Вашингтон-стейшн -- Паркстейшн -- Кендалл-стейшн --Сентрел-стейшн -- Гарвард..." Бедняга перечислял знакомые станции подземки, проложенной из Бостона вКембридж за тысячи миль отсюда, в мирной земле Новой Англии, но мне егонервный лепет не казался ни бредом, ни некстати проснувшимся ностальгическимчувством. Денфорт находился в глубоком шоке, но я тут же безошибочно уловилпришедшую ему на ум болезненную аналогию. Оглядываясь, мы ни на минуту не сомневались, что увидим жуткое чудище,но все же вполне определенное -- к обличью звездоголовых мы как-то привыклии смирились ним. Однако в зловещей дымке вырисовывалось совершенно другоесущество, гораздо более гнусное. Оно казалось реальным воплощением "чужого",инородного организма, какие любят изображать наши фантасты, и больше всегонапоминало движущийся состав, если смотреть на него с платформы станцииметро. Темная громада, усеянная ярко светящимися разноцветными точками,рвалась из подземного мрака, как пуля из ствола. Но мы находились не в метро, а в подземном туннеле, а за нами гналась,синусоидно извиваясь, кошмарная черная блестящая тварь, длиною не менеепятнадцати футов, изрыгавшая зловоние и все более набиравшая скорость;густой пар окружал ее, восставшую из морских глубин. Это невообразимоечудовище -- бесформенная масса пузырящейся протоплазмы -- слабоиллюминировало, образуя тысячи вспыхивавших зеленоватым светом и тут жегаснувших глазков, и неслось прямо на нас; массивнее любого вагона, онобезжалостно давило испуганных беспомощных пингвинов, скользя по сверкающемуполу -- ведь именно эти твари отполировали его до полного блеска. Вновьиздевательски прогремел дьявольский трубный глас: "Текели-ли! Текели-ли!" Итут мы вспомнили, что этим нечестивым созданиям, шогготам, Старцы дали все-- жизнь, способность мыслить, пластические органы; шогготы пользовались ихточечным алфавитом и, конечно же, подражали в звучании языку своих бывшиххозяев. Не все запомнилось нам с Денфортом из нашего поспешного бегства, нокое-что все-таки удержалось в памяти. Помним, как пробежали громаднуюпещеру, куполу которой Старцы придали черты небесной сферы; как, несколькоуспокоившись, шли потом коридорами и залами мертвого города, но все этопомним как во сне. Как будто мы находились в иллюзорном, призрачном мире, внекоем неизвестном измерении, где отсутствовали время, причинность,ориентиры. Нас несколько отрезвил сумеречный дневной свет, падавший на дногигантской цилиндрической башни, но мы все же не осмелились приблизиться коставленным саням и взглянуть еще раз на несчастного Гедни и собаку. Онипокоились здесь как на дне огромного круглого мавзолея, и я от всей душинадеюсь, что их мертвый сон никто и никогда не потревожит. Лишь взбираясь по колоссальному пандусу, мы осознали, насколько устали;от долгого бега в разреженной атмосфере перехватывало дыхание, но ничто немогло заставить нас остановиться и перевести дух, пока мы не выбралисьнаружу и не оказались под открытым небом. Карабкаясь на вершину сработанногоиз цельных глыб шестидесятифутового цилиндра, пыхтя и отдуваясь, мы тем неменее понимали, что сейчас происходит наше глубоко символичное прощание сгородом: параллельно пандусу шли широкой полосой героические барельефы,выполненные в изумительной технике древней эпохи сорок миллионов летназад,-- последний привет от Старцев. Поднявшись на вершину башни, мы, как и предполагали, обнаружили, чтоспускаться нам предстоит по замерзшему каменному крошеву, окружившему башнюснаружи на манер холма. На западе высились другие, не менее громадныепостройки, на востоке же, в той стороне, где дремали вдали занесенные снегомвершины великих гор, здания обветшали и были заметно ниже. Косые лучинизкого антарктического полночного солнца пробивались сквозь стройпокосившихся руин, а город по контрасту со знакомым полярным пейзажемказался еще древнее и угрюмее. В воздухе дрожала и переливалась снежнаяпыль, мороз пробирал до остей. Устало опустив рюкзаки, которые лишь чудомсохранились во время нашего отчаянного бегства, мы застегнули пуговицы накуртках и начали спуск. Потом побрели по каменному лабиринту к подножью гор,где нас дожидался самолет. За весь путь мы ни словом не обмолвились о том,что побудило нас спасаться бегством, так и не позволив побывать на краюзагадочной и самой древней бездны на Земле. Меньше чем через четверть часа мы по крутой древней террасе спустилисьтуда, откуда был виден темный силуэт нашего самолета, оставленного навысокой площадке среди вмерзших в лед редких руин. На полпути к нему мыостановились, переводя дух, и посмотрели еще раз на оставленные позадифантастические каменные джунгли, четко и таинственно отпечатанные на фоненеба. В это время туманная дымка, затягивавшая западную сторону небосвода,рассеялась, снежная пыль устремилась ввысь, сливаясь в некий диковинныйузор, за которым, казалось, вот-вот проступит некая страшная, роковая тайна. За сказочным городом, на совершенно белом небосклоне, протянуласьтонкая фиолетовая ломаная линия, ее острые углы, озаренные розовым сиянием,призрачно вырисовывались на горизонте. Плоскогорье постепенно шло ввысь -- кэтому таинственно мерцавшему и манившему венцу; местность пересекало бывшеерусло реки, похожее теперь на неровно легшую тень. У нас захватило дух отнеземной красоты пейзажа, а сердце екнуло от страха. Далекая фиолетоваяломаная линия была не чем иным, как проступившим силуэтом зловещих гор, ккоторым жителям города запрещалось приближаться. Эти высочайшие на Землевершины являлись, как мы поняли, средоточием чудовищного Зла, вместилищемотвратительных пороков и мерзостей; им опасливо поклонялись жители древнегогорода, страшившиеся приоткрыть их тайну даже на своих барельефах. Ни одноживое существо не ступало на склоны загадочных гор -- лишь жуткие, наводящиеужас молнии задерживались в долгие полярные ночи на их острых вершинах,освещая таинственным светом землю далеко вокруг. На полярных просторах онистали как бы прообразом непостижимого Кадата, находившегося за зловещимплато Ленг, о чем смутно упоминается в древних легендах. Если верить виденным нами барельефам и резным картам, до загадочныхфиолетовых гор было почти триста миль, однако очертания их четко проступалинад раскинувшейся снежной гладью, а зубчатые вершины, круто взмывая ввысь,вызывали ощущение того, что они находятся на чужой, полной неведомыхопасностей планете. Высота этих вершин была немыслимой, недоступнойчеловеческому воображению, они уходили в сильно разреженные слои земнойатмосферы, которые посещали разве что призраки -- ведь ни один из дерзкихвоздухоплавателей не остался в живых, чтобы поведать о своем непонятном, неподдающемся объяснению внезапном крушении. Вид гигантских гор заставлял меняне без дрожи вспоминать барельефные изображения, которые подсказывали нам,что великая река могла нести с проклятых склонов нечто, державшее жителейгорода в смертном ужасе, и я мысленно задавал себе вопрос, а не был ли ихстрах порождением укоренившегося предрассудка? Я припомнил также, что горыэти своей северной оконечностью выходят к побережью в районе Земли КоролевыМэри, где, в тысяче миль отсюда, именно сейчас работает экспедиция сэраДугласа Моусона, и от всей души пожелал, чтобы ни с научным руководителем,ни с прочими членами экспедиции не случилось ничего дурного и чтобы они дажене заподозрили, сколь опасные гиганты таятся за грядой прибрежных скал. Этимысли ужасно угнетали меня, нервная система была напряжена до предела, аДенфорт просто находился на грани срыва. Однако еще задолго до того, как мы, миновав руины пятиконечногостроения, достигли самолета, наши неопределенные страхи обрели вполне четкуюмотивацию. Черные, усеянные вмерзшими в лед руинами склоны Хребтов Безумия,заслонив от нас высоченной стеной восточную часть неба, вновь напомнили намо таинственных азиатских полотнах Николая Рериха. То и дело возвращаясьмыслями к ужасным бесформенным тварям, которые, изрыгая зловоние, копошилисьв подземных норах, пронизывавших хребты вплоть до вершин, мы содрогались отстраха, представляя, как будем вновь пролетать над круглыми отверстиями,пробуравленными в земле, и как от трубного завывания ветра у нас будетхолодеть в груди. Хуже того -- кое-какие вершины окутывал туман (беднягаЛейк принял это за проявление вулканической деятельности), и мы ежились,вспоминая туманные завитки в подземном туннеле и представляя себе адскуюбездну, от которой восходил весь этот пар. Самолет благополучно дожидался нас на прежнем месте, и мы, напялив насебя всю теплую одежду, приготовились к взлету. Денфорт легко завел мотор, исамолет без труда, плавно взмыл в воздух, унося нас от кошмарного города.Внизу вновь поплыл каменный лабиринт, а мы поднимались все выше, замеряясилу и направление ветра. Должно быть, где-то в верхних слоях зарождаласьбуря, мы видели, как бешено мчались там облака, но на высоте двадцатичетырех тысяч футов, над перевалом, условия для перелета через горы былидовольно сносные. Когда мы приблизились к торчащим пикам, вновь послышалисьстранные трубные звуки, отчего у Денфорта, сидевшего у штурвала, затряслисьруки. Хотя я был средним пилотом, скорее дилетантом, но тут все же решилвести самолет сам: в сложных условиях лавирования между пиками слишкомопасно было доверять управление человеку, потерявшему голову от страха.Денфорт даже не протестовал. Собрав всю свою волю, я сосредоточился науправлении и, стараясь вести самолет как можно увереннее, не сводил глаз скрасноватого клочка неба, открывшегося в провале между пиками. Я сознательноизбегал смотреть на клубившийся у вершины туман и, слыша тревожные трубныезвуки, завидовал в душе Одиссею, который в подобной ситуации, чтобы невнимать чарующему пению Сирен, залепил уши воском. Денфорт же, оставшись без дела и томясь внутренним беспокойством, немог спокойно усидеть на месте. Он все время крутил головой: провожалвзглядом оставшийся позади город; глядел вперед на приближавшиеся вершины,изрытые пещерами и усеянные прямоугольными руинами; поворачивался то в одну,то в другую сторону, где проплывали внизу заснеженные предгорья с утопавшимив снегу развалинами крепостных стен; а иногда устремлял взор в небо, следяза фантастическими сочетаниями мчавшихся над нами облаков. Вдруг, у самогоперевала, когда я, вцепившись в штурвал, преодолевал самый ответственныйучасток пути, раздался его истошный вопль, который чуть не привел ккатастрофе: штурвал дрогнул у меня в руках и я едва не потерял управление. Ксчастью, мне удалось совладать с волнением, и мы благополучно завершилиперелет, но вот Денфорт... Боюсь, он никогда теперь не обретет душевногоравновесия. Как я уже говорил, Денфорт наотрез отказался поведать мне, что закошмарное зрелище заставило его завопить с такой силой, а ведь именно оноокончательно лишило юношу покоя. Оказавшись по другую сторону ХребтовБезумия и чувствуя себя в безопасности, мы наконец заговорили, обмениваясьгромкими (чтобы перекричать шум мотора и завывания ветра) замечаниями; восновном они касались наших взаимных обещаний не разглашать ничего, имеющегоотношение к древнему городу. Эти поистине космические тайны не должны былистать достоянием широкой публики, предметом зубоскальства, и, клянусь, яникогда бы и рта не раскрыл, если бы не вполне реальная перспектива работы втех краях экспедиции Старкуэтера-Мура и прочих научных коллективов. Винтересах безопасности человечества нельзя бесцеремонно заглядывать впотаенные уголки планеты и проникать в ее бездонные недра, ибо дремлющие допоры монстры, выжившие адские создания могут восстать ото сна, могутвыползти из своих темных нор, подняться со дна подземных морей, готовые кновым завоеваниям. Мне удалось выпытать у Денфорта, что последнее ужасное зрительноевпечатление было в виде миража. По его словам, оно не имело ничего общего нис кубическими сооружениями на склонах, ни с поющими, источающими парпещерами Хребтов Безумия. Мелькнувшее среди облаков дьявольское- видениеоткрыло ему, что таят фиолетовые горы, которых так боялись и к которым неосмеливались приближаться Старцы. Возможно, видение являлось наполовинугаллюцинацией, вполне вероятной после перенесенных нами испытаний, анаполовину -- тем не распознанным им миражом, который мы уже созерцали,подлетая днем назад к лагерю Лейка. Но что бы это ни было, оно лишилоДенфорта покоя до конца его дней. Иногда с его губ срываются бессвязные, лишенные смысла словосочетаниявроде: "черная бездна", "резные края", "протошогготы", "пятимерные, наглухозакрытые конструкции", "мерзкий цилиндр", "древний Фарос", "Иог-Сотот","исходная белая студнеобразная структура", "космический оттенок", "крылья","глаза в темноте", "лунная дорожка", "первозданный, вечный, неумирающий" ипрочие странные словосочетания. Придя в себя, он ничего толком не объясняет,связывая свои темные высказывания с неумеренным чтением в юные годы опаснойэзотерической литературы. Денфорт, один из немногих, осмелился дочитать доконца источенный временем том "Некрономикона", хранившийся под замком вбиблиотеке университета. Помнится, когда мы летели над Хребтами Безумия, небо хмурилось, и хотяя ни разу не посмотрел вверх, но, думаю, клубившиеся снежные вихри принималитам фантастические очертания. Быстро бегущие облака могли усилить, дополнитьи даже исказить картину, воображение -- с легкостью разукрасить ее ещебольше, а к тому времени, когда Денфорт впервые заикнулся о своем кошмарномвидении, оно успело также обрасти аллюзиями из его давнего чтения. Не могузреть он так много в одно мгновение. Тогда же, над хребтами, он истошно вопил одно и то же -- безумные,услышанные нами одновременно слова: "Текели-ли! Текели-ли!"