Брателлы из общаги

Своеобразным мерилом нарастающей апостасии нашего мира и секуляризации общественного сознания является не только искажение, но нередко и опошление подлинного смысла слов, вошедших в наш лексикон из церковной жизни, некогда неразделимой с каждодневным бытованием русского человека. Кто-то, быть может, впервые узнает о том, что слово общежитие пришло к нам из монашеской среды, почему и уставы монастырей называются общежительными. И как же это разительно не похоже на печально знакомые многим из нас разнузданные общаги.

Как и слова сожитель (или сожительница) привычно отдают ныне не вполне чистым духом, что-то вкралось в них темное, нечистоплотное. А вот у Пушкина в «Капитанской дочке» встречаем: «Гости требовали вина, хозяин кликал сожительницу». Причем, хозяин – это священник Герасим, а сожительница – попадья, Акулина Памфиловна. Понятно, что язык живет, что множество слов приобретают новые значения, но почему обязательно – с понижением смысла?

Так, брат, перейдя из церковной лексики в жаргон, выродилось в пошлейшие братва и брателло. И не только форма древнего слова изменилась, уродливой стала сама интонация. Правило, гласящее о том, что важно не столько что, а как – незыблемо во все времена. А ведь именно словом братия чаще всего взывает к нам Господь в Своей Церкви со страниц Священного Писания.

Неслучайно поэтому Сталин, глава советского государства, с начала своего существования отделившего себя от Церкви и разрушающего ее, в один из самых трагических моментов отечественной истории, выступая в связи с общенациональным бедствием – началом Великой Отечественной войны, обратился к своему народу с традиционным церковным: братья и сестры.

Читая письма святителя Феофана Затворника к своим духовным чадам, не мог не обратить внимания на то, что он нередко ставил в конце их подпись: доброхот. И какой же язвительно-ироничный смысл приобрело это слов за истекшее время, с какой недоброй интонацией произносится оно ныне.

То же случилось со словом соревнование, некогда воспринимаемое не как состязание и соперничество за первенство, а совокупность духовных усилий, ревность ко Христу, стремление к святости.

А правитель – как разительно отличается оно коренным своим смыслом от всевозможных лидеров, генеральных секретарей, президентов и премьер-министров. Только вслушаемся, правитель – это ведь тот, кто призван вести вверенный ему Богом народ по правому, сиречь, спасительному пути, дабы восстал он, когда прейдут времена и наступят сроки, справа, одесную Престола Божия. И как же печально сознавать, что в каждом новом руководителе бесконечно терпеливый народ наш все чает узреть истинного правителя, тогда как унылой вереницей все тянутся и тянутся суть одни кривители.

А им бы заглянуть – хотя б разок – в Канон Ангелу-хранителю и замереть, прочитав молитвенное обращение к нему: «руководителю мой».

Как и событие – слово, которое означает ныне происшествие, значимостью своею или масштабом отличающееся от повседневности, возможно, и не имеющее никакого отношения к самому человеку. А ведь в глубине изначального своего смысла оно и есть именно причастность, непосредственного отношение его самого (со-бытие) к чему-либо, что и сделало это происшествие знаковым. И если так, то и каждый день – в идеале – должен непременно стать событием!

«ПУСТЬ Я – УБОГИЙ!»

Вспоминаю, как в детстве еще слышал от некоторых взрослых нелестную характеристику, которой они частенько награждали людей непрактичных, а, по сути, тех, кто так и не смог приспособиться к жестким реалиям жизни: не ловчил, не заискивал, не стяжал, старался быть, а не казаться. О таковых неизменно говорили со снисходительной усмешкой, граничащей с жалостью: бедняга, не от мира сего. Вдобавок могли и пальцем покрутить у виска. Да и сегодня такое не редкость, еще и добавят с оттенком плохо скрываемого превосходства: убогий! И как же был я поражен, взяв когда-то в руки Евангелие и прочитав слова Христа, сказанные Им вначале о Себе Самом: «Я не от сего мира» (Ин 8, 23), а позже о Своих учениках: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин 15, 18-19). Таким образом, то, что в миру звучит как клеймо, оказывается пред очами Божиими высшей добродетелью. Воистину, тысячу раз прав Апостол: «Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор 3, 19).

Что же касается пресловутой убогости, то слово это не есть обозначение некоей ущербности, в том числе, и физической. Скорее наоборот, - в нем запечатлен статус тех, кто изначально, от рождения, на особом счету у Самого Господа. Недаром гласит народная поговорка: «Не бойся богатого грозы, бойся убогого слезы». Вот и в стихотворении московского поэта Владимира Лесового читаем:

Пусть я – убогий,

Но я – у Бога.