Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Глава 8. На следующее после приема утро Куп отправил Луизе Шварц огромную корзину голубых лилий и приложил благодарственную записку



На следующее после приема утро Куп отправил Луизе Шварц огромную корзину голубых лилий и приложил благодарственную записку. Он также собирался позвонить ее секретарю и узнать номер телефона Алекс Мэдисон, но решил, что позвонит прямо в больницу и попытается разыскать ее самостоятельно.

Дозвонившись до больницы, он попросил соединить его с отделением неонатальной интенсивной терапии. Дежурная сестра долго справлялась со списком резидентов, прежде чем продиктовала Купу номер пейджера Алекс. По ее словам, врач Мэдисон была на дежурстве, но к телефону подойти не могла. Куп сразу же позвонил на пейджер и был разочарован, когда спустя час Алекс все еще ему не перезвонила.

Два дня спустя Куп собирался отправиться на вручение премии «Золотой глобус»[6]. Его пригласили на эту церемонию по установившейся традиции, хотя вот уже двадцать лет он не номинировался ни на одну из престижных кинематографических наград. И тем не менее Куп все еще оставался звездой первой величины и одним своим присутствием способен был придать любому событию блеск и значимость.

На церемонию вручения премии Куп должен был идти с Ритой Вейверли – одной из известнейших кинозвезд последних трех десятилетий. Бывать с ней на подобных мероприятиях Куп очень любил, так как их совместное появление неизменно приводило прессу в состояние искреннего экстаза. Когда‑то между ними существовала и романтическая связь, которая то вспыхивала, то угасала, и на этом основании в свое время его пресс‑атташе пустил слух, будто Куп и Рита собираются пожениться. Тогда Рита была очень недовольна, однако со временем гнев ее угас, а добрые отношения сохранились и по сей день. В то, что они могут составить счастливую супружескую пару, никто уже давно не верил – слишком уж часто их видели вместе. И все же Куп всегда был рад, когда ему представлялась возможность появиться на публике с Ритой. Несмотря на возраст (ее пресс‑секретарь утверждал, что Рите сорок девять, но Куп знал, что ей уже стукнуло пятьдесят семь), она оставалась удивительно красивой женщиной, и рядом с ней Куп смотрелся даже эффектнее, чем обычно.

Куп заехал за Ритой в ее особняк на Беверли‑Хиллз.

Меньше чем через три минуты после того, как он подъехал, Рита вышла к нему в белом атласном платье с глубоким вырезом. Платье плотно облегало ее тело, которое в последние годы не только было регулярно истязаемо голоданием по китайской системе, но и подверглось всем мыслимым видам хирургического вмешательства, кроме разве удаления простаты и пересадки сердца. Впрочем, невозможно было не признать, что пластические хирурги, которые кромсали, подтягивали, перекраивали ее плоть, добились сногсшибательного успеха. Рита выглядела очень сексапильно и молодо; ее красоту дополняло бриллиантовое ожерелье стоимостью в три миллиона долларов, которое весьма уютно чувствовало себя в глубокой впадинке между пышными грудями, так же увеличенными и подтянутыми с помощью умелого хирургического вмешательства. В руках Рита держала белоснежное норковое манто, которое казалось невесомым, будто облако. Как и Куп, она была живым воплощением Голливуда, его славного прошлого и настоящего. Вместе они составляли идеальную пару, и, увидев их, журналисты пришли в настоящее неистовство – как, впрочем, и всегда.

– Куп! Сюда! Взгляните сюда! Рита!.. Куп!!! – кричали фоторепортеры, ловя удачный кадр. Охотники за автографами протягивали к ним свои блокноты. Тысячи фотовспышек слепили глаза, и Куп и Рита улыбались, поворачиваясь то направо, то налево. Этого вечера хватило бы, чтобы питать их тщеславие на протяжении последующих десяти лет, но оба слишком привыкли к известности и славе, чтобы всерьез задумываться о таком пустяке, как снимки во всех газетах, специальные репортажи, съемки для телевидения и прочее. Для кого‑то это было в новинку, но они жили этим уже много лет и, наверное, уже не могли существовать иначе.

– Что вы думаете о номинантах этого года? – этот вопрос им задавали через каждые пять шагов, и Куп, не задумываясь, отвечал:

– Прекрасная работа! Очень впечатляет! Лет десять тому назад такое невозможно было и представить. Чудесно!

У меня просто нет слов!

Из‑за этих неизбежных задержек им потребовалось около получаса, чтобы добраться до своего места за небольшим столиком. Первым номером в программе значился небольшой банкет, и только после этого должна была начаться сама церемония, которую транслировали сразу семь крупнейших телевизионных каналов. Но хотя съемка еще не началась, корреспондентов в зале было уже предостаточно, и Куп держал себя с Ритой дружески любезно. Он придвинул ей кресло, взял у нее норковое манто, подал бокал с шампанским и улыбнулся своей знаменитой улыбкой.

– Я почти жалею, что не вышла за тебя замуж, – поддразнила его Рита, хотя обоим было совершенно ясно, что, хотя они и друзья, все эти знаки внимания делаются исключительно ради шоу, в котором все они были актерами, даже когда не работали для большого экрана. Их репутация была такова, что малейшего намека на романтические отношения было бы достаточно, чтобы вновь – как когда‑то – сделать обоих сенсацией дня. Между тем истина, не известная никому, кроме их двоих, заключалась в том, что они никогда не были близки. Лишь однажды Куп ради эксперимента поцеловал Риту, однако она оказалась слишком эгоцентрична, чтобы он мог терпеть ее возле себя достаточно долго. То же самое, впрочем, было справедливо и в отношении его самого, поэтому с тех пор их отношения оставались сугубо платоническими. И Куп, и Рита были достаточно умны и осторожны, чтобы ввязываться в заранее обреченный проект.

Как только началась трансляция, телевизионные камеры сразу нашли в зале Купа и Риту и дали крупный план.

– – Вот это да!.. – воскликнул Марк, всем телом подаваясь к телевизору. Они с Джимми сидели на веранде флигеля, пили пиво и, за неимением ничего лучшего, смотрели трансляцию церемонии вручения «Золотого глобуса».

Они даже заключили шуточное пари, увидят они Купа или нет, но ни один из них не ожидал, что его будет так много. Камеры задерживались на нем и его спутнице до неприличия долго, словно это он был главным номинантом премии и единственным виновником сегодняшнего торжества.

– Ты видел, а? – Марк показал на экран, и Джимми не сдержал улыбки.

– Господи Иисусе, а ведь наш хозяин, похоже, действительно шишка на ровном месте. Он знаком, наверное, со всеми знаменитостями Голливуда. Кто это с ним? Рита Вейверли? Для своих ста пятидесяти с хвостиком она выглядит просто отлично… – Но, несмотря на свой шутливый тон, даже Джимми был потрясен. Он к тому же припомнил, что Маргарет очень любила смотреть репортажи с вручения премий «Оскар», «Золотой глобус», «Грэми», «Эмми» и прочих и могла назвать по именам всех кинозвезд, которые попадали в кадр. Впрочем, Купера Уинслоу и Риту Вейверли не узнал бы, наверное, только слепой.

– А какое у нее платье! – мечтательно заметил Марк, когда камера переместилась в сторону. – Вот где настоящий шик, Джимми. Ну признайся, когда в последний раз твоего квартирного хозяина показывали по национальному телевидению?

– Помнится, когда я жил в Бостоне, у меня был такой случай, – признался Джимми. – Человек, у которого я снимал квартиру, попался на какой‑то серьезной уголовщине. Ему дали пожизненное заключение, и его физиономия пару раз мелькнула в вечерних и утренних новостях. Кажется, он торговал крэком.

Услышав это заявление, Марк рассмеялся и откупорил еще пару бутылок. За последние дни они сдружились еще больше, и оба благословляли судьбу за этот счастливый случай. Это неожиданное соседство было даром судьбы, и их встреча произошла в нужный момент, когда в жизни каждого из них произошли разрушительные перемены. И они спешили заполнить образовавшуюся пустоту мужской дружбой, долгими разговорами. Воспоминания о прошлом были все еще слишком свежи в их душах, чтобы им хотелось встречаться с женщинами, и ни один из них еще не был к этому готов. Поэтому‑то они и коротали вечера то за бутылочкой пива, то за бифштексами, которые Джимми приноровился жарить на мангале на лужайке перед флигелем.

Появление Купа на экране заметно подогрело их интерес к церемонии. Оба они придвинулись ближе к телевизору, а Джимми открыл пакет поп‑корна, который только что достал из микроволновки.

– Я начинаю чувствовать себя персонажем из «Странной пары»[7], – сказал Джимми, протягивая пакет с поп‑корном Марку. На экране как раз шло представление номинантов на премию в категории «Лучшая музыка к драматическим произведениям», и Марк, негромко насвистывавший какую‑то песенку из популярного телесериала, с улыбкой поднял голову.

– Я тоже, – ответил он, – но пока, надо сказать, это меня вполне устраивает. Когда‑нибудь я попрошу у нашего хозяина его телефонную книгу и устрою домашний просмотр тем крошкам, которые, прости за каламбур, упали с его стола, но это будет еще не скоро.

Что думает по этому поводу Джимми, Марк спрашивать не стал. Они еще не говорили откровенно об этом, но Марк был уверен: его друг дал что‑то вроде пожизненного обета безбрачия. Джимми даже мысленно не мог вообразить себя с другой женщиной; для него это означало бы предать память Маргарет.

В этот вечер Алекс Мэдисон дежурила в больнице. Ей необходимо было отработать выходной, который она провела у Шварцев. Теоретически она должна была выйти на дежурство в понедельник, но поменялась сменами со своим коллегой‑врачом, который в этот день встречался с девушкой своей мечты.

После нескольких часов напряженной работы Алекс ненадолго вышла в комнату ожидания, чтобы поговорить с родителями ребенка, доставленного в отделение интенсивной терапии еще утром. Состояние малыша несколько стабилизировалось, он уснул, и Алекс хотелось обрадовать его мать и отца. Но в комнате ожидания было пусто – очевидно, родители ребенка вышли в ближайшее кафе перекусить. Алекс решила немного их подождать, и тут ее взгляд упал на экран работавшего телевизора, транслировавшего церемонию вручения «Золотого глобуса». Увидев на экране Купа крупным планом, Алекс невольно вздрогнула и воскликнула:

– А ведь я его знаю!

Куп выглядел очень представительно в черной фрачной паре, крахмальной сорочке с плоеной грудью и галстуке‑бабочке. Вот Куп склонился к сидевшей рядом с ним Рите Вейверли и галантным жестом подал ей бокал шампанского.

Это движение сразу напомнило Алекс прием у Шварцев; точно так же Куп подавал шампанское и ей, и было это всего два дня назад!

Рита Вейверли выглядела потрясающе, и Алекс, не замечая, что говорит вслух, пробормотала:

– Интересно, сколько пластических операций она перенесла?

Она сказала это вовсе не из зависти. Просто ей странно было думать, как далек тот мир, который Алекс видела на экране, от жизни, реальной жизни, которую вела она. День за днем Алекс спасала жизни только что родившихся младенцев и утешала родителей, чьи крошки балансировали на грани жизни. Ау таких, как Куп и Рита Вейверли, только и забот было, что красоваться перед камерами и объективами фотоаппаратов, блистать на вечеринках и приемах, носить меха, бриллианты и вечерние туалеты. Сама Алекс почти никогда не пользовалась косметикой, а ее привычной одеждой был светло‑зеленый костюм с большими буквами НИТ на груди и спине. В таком виде ей вряд ли светило когда‑нибудь появиться на обложке «Лайфа», «Джи‑Кью» и других подобных изданий, но она об этом нисколько не жалела. Алекс сделала свой выбор и была им довольна. Она любила свою работу. Никогда и ни за что не вернулась бы она в утонченный, рафинированный, насквозь двуличный и лживый мир, в котором до сих пор жили ее родители. Пожалуй, иногда думала она, ей даже повезло, что она не вышла замуж за Картера. Женившись на ее сестре, он вошел в высшее общество и очень быстро превратился в самоуверенного сноба, как две капли воды похожего на тех мужчин, которых Алекс презирала всю свою жизнь. Но ведь и Куп принадлежит к этому же так называемому «высшему обществу», подумала она, но тут же решительно тряхнула головой. Нет, он совсем не такой. Он не денежный мешок, у которого перед глазами не люди, а только доллары и центы. Куп – кинозвезда, знаменитость, и у него есть все основания выглядеть и вести себя не так, как все. Отличаться от абсолютного большинства – это была его работа. Но себя Алекс никогда не считала ни выше, ни лучше окружающих ее людей.

И, дождавшись, пока камера переключится на других участников церемонии, Алекс вернулась в свой привычный и знакомый мир кислородных палаток, инкубаторов, искусственных почек, компрессоров, мониторов и других умных машин, которые помогали спасать хрупкие человеческие жизни. Ее тут же вызвали к младенцу, который по неизвестным причинам начал задыхаться, и Алекс совершенно забыла и о Купе, и о «Золотом глобусе». На свой пейджер она даже не взглянула – Алекс была слишком занята, чтобы интересоваться чем‑то, кроме своих непосредственных обязанностей.

Появление Купа на телевизионном экране, доставившее столько приятных минут Марку, Джимми и – в какой‑то степени – Алекс, совершенно расстроило Шарлей. Сидя перед телевизором, она скрежетала зубами от бессильной ярости, и, окажись у нее под рукой какой‑нибудь тяжелый предмет, она не преминула бы запустить им в экран. Два дня назад Куп не взял ее к Шварцам, заявив, что его пригласили исключительно для мебели. Он уверял, что она умрет со скуки, если поедет с ним, но Шарлей уже догадалась – он всегда говорил подобные вещи, когда хотел отправиться куда‑то один. То же самое вышло и с премией «Золотой глобус», но на этот раз Куп определенно обманул ее. Ведь она своими глазами видела, как он любезничал с этой развалиной Ритой Вейверли, в то время как для Шарлен появление на столь важном мероприятии в обществе Купа могло стать счастливым билетом. Не ее забота, что самому Купу это не давало в профессиональном отношении ровным счетом ничего. О нем Шарлен думала в последнюю очередь. Главным для нее была собственная обида и злость на Купа, который провел ее как последнюю дешевку.

– Стерва! – выругалась она, глядя на экран, где опять появилась Рита Вейверли. – Ей, наверное, уже за сто, а туда же!.. – Как и Алекс, Шарлен разговаривала вслух сама с собой или, точнее, с появившимися на экране людьми. Но это было далеко не все, что она хотела бы сказать Купу.

Когда он улыбнулся и, наклонившись вперед, прошептал что‑то Рите на ухо, Шарлен разразилась площадной бранью и не переставала ругаться до тех пор, пока камера не переключилась на другую звезду.

В ярости она несколько раз позвонила Купу на сотовый телефон, но он не отвечал, и Шарлен оставила ему с полдюжины сообщений, одно ядовитее другого. Только в два часа пополуночи Куп наконец соизволил ответить на вызов.

– Где, черт побери, тебя носит? – Шарлен была на грани истерики.

– И тебе также доброго вечера, детка, – невозмутимо ответил Куп. – Что, собственно, случилось?

– Ничего, – яростно выпалила Шарлей. – Ты где?

Прежде чем ответить. Куп протяжно вздохнул. Он прекрасно понимал, из‑за чего разгорелся сыр‑бор, понимал, что этого и следовало ожидать. Но даже за миллион долларов Куп не мог бы взять ее с собой на церемонию вручения «Золотого глобуса». Их отношения не были настолько серьезными, чтобы он решился их афишировать, к тому же появление на публике в обществе Риты Вейверли могло быть полезным для него. С Шарлен Купу было хорошо, но он предпочитал наслаждаться ее прелестями в собственном доме при закрытых дверях. С какой стати он должен демонстрировать своих любовниц кому ни попадя? Жаль, конечно, что она увидела его по телевизору, да еще с Ритой, но тут уж ничего не попишешь.

– Рита с тобой? – ехидно осведомилась Шарлен, и Куп самодовольно улыбнулся. Похоже, эта девчонка всерьез вошла в роль ревнивой жены. Что ж, в таком случае она сама роет себе могилу. Подобные допросы с пристрастием всегда пробуждали в нем желание немедленно расстаться со слишком требовательной любовницей и двигаться дальше, благо выбор у него всегда был большой. Как бы ни была красива Шарлей, ее время подошло к концу, и ей придется с этим смириться. Не настолько же она глупа, чтобы рассчитывать, что он на ней женится?

– Конечно, нет, – ответил Куп спокойно. – С чего ты взяла, что она со мной?

– Я видела вас по телевизору. У тебя был такой вид, славно ты готов трахнуть ее прямо на столе, перед всеми этими камерами.

– Не надо пошлости, детка, – проговорил Куп, демонстрируя поистине ангельское терпение. Шарлен действительно напомнила ему ребенка, который вот‑вот затопает ножками, пытаясь настоять на своем. Эта ситуация была для него не нова. В подобных случаях Куп всегда старался тихонечко исчезнуть… или топнуть ногой первым. Впрочем, этот последний вариант сейчас не годился. Будет гораздо лучше, рассудил Куп, если они тихо и мирно расстанутся, по возможности – навсегда.

– По правде говоря, там было ужасно скучно, – проговорил Куп и шумно зевнул. – Как, впрочем, и всегда, но что поделаешь, дорогая, это моя работа.

– И все‑таки где она? – продолжала допытываться Шарлей. Она выпила почти полторы бутылки вина и теперь была на взводе. Весь вечер и добрую половину ночи она просидела дома, стараясь дозвониться до него, но Куп выключил сотовый телефон, чтобы он не трезвонил во время церемонии, и включил его, только когда вернулся домой.

– Кто? – совершенно непритворно удивился Куп. Ему было трудно следить за ходом мыслей Шарлей, которые перескакивали с одного предмета на другой, словно белки.

Пьяные белки, мысленно уточнил он. Голос Шарлей звучал нетвердо, и в нем все чаще проскальзывали истерические нотки.

– Рита – вот кто! – взвизгнула Шарлей.

– Откуда я знаю! Должно быть, у себя в особняке, в постели. Знаешь, детка, я очень устал, и мне тоже нужно поспать.

Завтра мне предстоит съемка в рекламном ролике, и я хотел бы…

– Ничего тебе не нужно. Ты прекрасно знаешь, что, если бы я была с тобой, мы бы не спали всю ночь!

– Да, ты абсолютно права, – улыбнулся Куп. – И именно по этой причине ты сейчас не со мной. Нам обоим необходимо выспаться.

– Послушай, Куп, хочешь, я приеду к тебе прямо сейчас? – проговорила Шарлей заплетающимся языком. Вторая бутылка продолжала стоять прямо перед ней, и на протяжении всего разговора она то и дело прихлебывала вино прямо из горлышка.

– Я устал, Шарлей, – терпеливо ответил Куп. – Да и ты, мне кажется, тоже не в лучшей форме. Может, поговорим обо всем завтра? – В его голосе послышались недовольные нотки.

– И все равно я приеду!

– Нет, ты не приедешь, – с неожиданной твердостью возразил он. – Не делай глупостей, Шарлей.

– Нет, приеду! И перелезу через твои дурацкие ворота!

Это для меня раз плюнуть!

– Тебя задержит полиция, а я уверен, что ты этого не хочешь. Ложись‑ка лучше спать, детка, а завтра мы обо всем поговорим, – сказал Куп, стараясь говорить как можно убедительнее. Он хорошо знал: бесполезно выяснять отношения с женщиной, когда она пьяна и взвинчена.

– Поговорим о чем? О том, как ты изменил мне с Ритой Вейверли? – переспросила Шарлен.

– Мои дела тебя совершенно не касаются, – возразил Куп, чувствуя, как и в нем начинает нарастать раздражение. – К тому же слово «измена» подразумевает определенные обязательства с обеих сторон, а ведь мы ничего не обещали друг другу, не так ли? А теперь давай все‑таки отложим наш разговор. Спокойной ночи, Шарлей, – решительно закончил он и дал отбой. Его телефон тотчас зазвонил снова, но он не стал отвечать, переадресовав вызов на «голосовую почту». Тогда Шарлей попробовала его домашний номер.

Она звонила по нему на протяжении еще целого часа, и в конце концов Куп выключил аппарат. Он терпеть не мог женщин, которые считали его своей собственностью и пытались устраивать сцены. Пожалуй, решил он, поднимаясь в спальню, Шарлей пора исчезнуть из его жизни. Жаль, что с ним больше не было Лиз – она прекрасно умела улаживать подобные проблемы. Сам Куп плохо представлял, с какого конца следует подойти к этому деликатному вопросу. Если бы Шарлен была дорога ему и что‑то для него значила, он бы послал ей бриллиантовый браслет или какую‑нибудь другую симпатичную вещицу, но она пробыла с ним недостаточно долго, чтобы заслужить подобный подарок. Более того, такой жест с его стороны мог только поощрить ее к дальнейшим активным действиям, а этого нужно избежать во что бы то ни стало. Шарлей принадлежала к тому типу женщин, с которыми нужно прекращать отношения сразу, в противном случае отделаться от нее будет очень нелегко.

И все‑таки жаль, думал Куп, засыпая, что Шарлен устроила ему сцену ревности. Если бы не это, он продержал бы ее рядом с собой еще некоторое время, но после сегодняшнего скандала она должна исчезнуть немедленно. Решено, больше он не будет иметь с ней никаких дел.

– Прощай, детка, – сонно пробормотал он, прислушиваясь, как надрывается оставленный им на первом этаже сотовый телефон. – Мы больше не увидимся.

На следующее утро, когда Палома принесла ему в спальню поднос с завтраком, Куп намекнул ей насчет Шарлен.

– Если девушка позвонит, – сказал он, – будь добра, скажи ей, что меня нет, понимаешь? Даже если я дома, скажи, что я уехал на съемки.

Палома, прищурившись, молча разглядывала его. За последнее время Куп научился видеть ее глаза даже сквозь солнечные очки, хотя в этом и не было особой необходимости. Лицо выдавало все, что она думала, а в каждом жесте сквозили неодобрение, презрение, сдерживаемая ярость. В разговоре с друзьями Палома называла Купа не иначе, как «этот грязный старикашка».

– Вы ее больше не любите? – спросила она наконец. Палома давно не разговаривала с ним на ломаном английском, но у нее в запасе было бесчисленное множество других трюков, с помощью которых она могла вывести его из состояния душевного равновесия. У Купа даже складывалось впечатление, что Палома проделывает это из спортивного интереса, просто для того, чтобы лишний раз его позлить.

– Дело не в этом, – терпеливо ответил он. – Просто наш маленький роман закончился. Понимаешь?

Это было унизительно. Ни Лиз, ни кому‑то из его старых горничных Купу не приходилось объяснять, что он сделал и почему, но Палома, похоже, была исполнена решимости сражаться на стороне всех девушек, которых, как она считала, он «обидел». В ее лице весь слабый пол обрел решительную и бескомпромиссную защитницу.

– Роман?.. – презрительно уточнила Палома. – Вы хотите сказать, что больше с ней не спите?

Куп поморщился.

– Именно это я и хочу сказать, Палома. Так что, пожалуйста, не соединяй меня с ней и не зови меня к телефону. – Сказать яснее Куп просто не мог. Он не сомневался, что на сей раз Палома поняла его правильно, но меньше чем через полчаса она доложила, что ему звонят.

– Кто звонит? – рассеянно переспросил Куп. Он только что прикончил яйца «в мешочек», так густо посыпанные перцем, что во рту у него все горело, и читал новый сценарий, присланный одной из студий с утренней почтой, надеясь, что в нем найдется для него подходящая роль.

– Я не знаю. Похоже, чья‑то секретарша, – пожала плечами Палома, и Куп взял трубку.

Это была Шарлей. Она истерически рыдала и утверждала, что они должны немедленно встретиться. Она даже сказала, что, если они не увидятся, у нее будет нервный срыв, и Купу потребовался почти час, чтобы ее успокоить. Одновременно он пытался втолковать Шарлей, что их отношения зашли в тупик и что им обоим будет только полезно, если некоторое время они не будут встречаться. Куп не сказал ей, что всю свою жизнь он старался избегать подобных осложнений и что видеться с ней снова он не собирается.

Когда он наконец счел возможным положить трубку, Шарлен все еще плакала, хотя и не так бурно, но тут Куп ничего не мог поделать.

Закончив разговор, он – как был, в пижаме – отправился разыскивать Палому.

Разъяренный Куп нашел ее в гостиной, где она пылесосила ковер. На ней были новенькие ярко‑красные пушистые тапочки и неизменные солнечные очки в ядовито‑малиновой оправе. Как и следовало ожидать, они были украшены крупными фальшивыми бриллиантами. За шумом пылесоса Палома не слышала ни слова из того, что он ей говорил, и в конце концов Куп в бешенстве выдернул шнур из розетки. Пылесос в последний раз взвыл и затих, и Палома удивленно воззрилась на Купа, который стоял перед ней, уперев руки в бока, и зло смотрел на нее.

– Что случилось? – осведомилась Палома самым невинным тоном.

– Что ты себе позволяешь? – проорал Куп. – И не говори мне, что ты не знала, кто звонит! – Он очень редко выходил из себя, но Паломе одной из немногих удавалось разбудить в нем худшие свойства его характера. Сейчас Купу больше всего хотелось задушить ее, а заодно и Эйба, который уволил всех нормальных слуг и оставил его один на один с этой сальвадорской очковой гадюкой. Все теплые чувства, которые он начинал испытывать к Паломе, теперь исчезли. Она была для него врагом, и Куп не намерен был ее щадить.

– Нет, я не знала. А кто это был? Рита Вейверли? – Палома смотрела трансляцию «Золотого глобуса» с друзьями и не уставала рассказывать им, какая Куп на самом деле задница.

– Это была Шарлей, и ты прекрасно это знала, – отрезал Куп, сдерживаясь из последних сил. – Ты плохо поступила, Палома, этот разговор расстроил ее, да и меня тоже. Мне бы не хотелось, чтобы мой день начинался со звонков истеричных девчонок, которых необходимо утешать. Предупреждаю тебя: если Шарлей здесь появится и ты впустишь ее в дом, я вышвырну вас обеих, а потом позвоню в полицию и скажу, что вы вломились ко мне без приглашения.

– Не стоит так нервничать, мистер Уинслоу, – сказала Палома, смерив его презрительным взглядом.

– Я не нервничаю, Палома. Я очень сердит, я разъярен, я в бешенстве! Ведь я же ясно тебе сказал: я не желаю разговаривать с этой Шарлей!

– Извините, я забыла. А может, просто не поняла, что это она. Хорошо, я больше вообще не буду подходить к телефону. – Палома явно хотела, чтобы последнее слово осталось за ней. Кроме того, она была не прочь освободиться от одной из своих обязанностей по дому.

– Нет, ты будешь подходить к телефону, – с нажимом сказал Куп, – И если Шарлей снова позвонит, ты скажешь ей, что меня нет дома. Ясно?

Палома кивнула и, снова включив пылесос, с вызовом посмотрела на него. Вызов и презрение получались у нее лучше всего.

– Вот и хорошо. Спасибо, – пробормотал Куп и шумно затопал по лестнице. Он снова попробовал сосредоточиться на сценарии, но это ему никак не удавалось. Шарлей обманула его ожидания и оказалась надоедливой и глупой истеричкой, такой же, как и многие другие, а Куп терпеть не мог женщин, которые не понимали, когда им указывали на дверь. Когда роман подходит к концу, считал Куп, женщина должна уйти быстро и легко, но Шарлей, по‑видимому, еще на что‑то рассчитывала.

Все еще кипя от гнева, Куп побрился, принял душ и начал одеваться. Сегодня он обедал в «Спаго» с одним режиссером, с которым работал много лет назад. Куп первым позвонил ему, прослышав, что тот собирается снимать новый фильм. Кто знает, рассуждал он, быть может, в этой картине найдется для него роль.

Эти соображения окончательно вытеснили из его мыслей Шарлей и все другие дела. Но по пути в ресторан Куп вдруг вспомнил, что Алекс ему так и не перезвонила, и решил еще раз связаться с ней. Он снова позвонил ей на пейджер и оставил номер своего сотового телефона, уверенный, что ответа придется ждать довольно долго.

К его огромному удивлению, Алекс перезвонила ему почти сразу. Не успел Куп положить аппарат на сиденье машины, как тот зазвонил.

– Алло? – сказал он измененным голосом на случай, если это звонит Шарлей.

– Это доктор Мэдисон, – сказала Алекс. – С кем я говорю? – Она не узнала ни номера телефона, ни его голоса, и Куп не сдержал улыбки.

– Это Куп, – сказал он. – Как поживаете, доктор?

Алекс удивилась его звонку, но вместе с тем чувствовала себя польщенной.

– Прекрасно! Видела вас вчера на церемонии вручения «Золотого глобуса», – сказала она и тут же подумала, что говорить об этом, наверное, глупо. Церемонию смотрело полстраны.

– Мне казалось, у тебя нет времени на такие глупости, как телевизор. – Куп сам не заметил, как перешел с Алекс на «ты».

– Действительно нет. Но у нас в комнате ожидания стоит телевизор, который практически не выключается.

Я как раз взглянула на экран, когда показывали тебя и Риту Вейверли. Вы оба выглядели просто великолепно! – У Алекс был совсем молодой голос, и говорила она с той же искренностью и прямотой, которые так понравились ему при первой встрече. В ней не было ничего наигранного или искусственного – только красота и живой, быстрый ум. «В отличие от Шарлей», – мрачно подумал Куп, но тут же решил, что сравнивать двух женщин было бы некорректно, хотя они и были примерно одного возраста. Рядом с Алекс Шарлей безнадежно проигрывала. На стороне Алекс было все: внешность, воспитание, образование, шарм. Шарлей принадлежала совсем к другому миру. Она совершала поступки, о которых такие женщины, как Алекс, даже никогда не задумывались. И все же, несмотря на эту бросающуюся в глаза разницу, в жизни Купа нашлось бы, наверное, место для женщин обоих типов, но только не теперь. Впоследствии – он знал – у него снова будут дюжины таких, как Шарлен и ей подобные, но сейчас Куп не мог даже смотреть на них, потому что познакомился с Алекс. Таких, как она, ему нечасто приходилось встречать, и нужно было быть круглым идиотом, чтобы не воспользоваться этим шансом.

– Вы звонили мне на днях? – спросила Алекс с некоторым сомнением. – У меня на пейджере появлялся незнакомый номер, но мне некогда было перезвонить. У нас было два сложных случая, и я совсем забегалась…

– Да, это был мой домашний номер, – подтвердил Куп.

– А я думала, кто‑то из коллег опять разыскивает меня для консультации! – Алекс с облегчением рассмеялась. – Что ж, я рада, что это были вы!

– Я тоже рад, что я – это я, а не кто‑то из твоих коллег.

Как подумаю, что тебе каждый день приходится возиться с этими новорожденными, прямо в дрожь бросает! – На самом деле Куп относился к ее профессии с куда большим уважением, чем готов был признать. Его показной страх и брезгливость были частью игры, и Алекс это прекрасно понимала.

– Как прошла вчерашняя церемония? – спросила она. – Рита Вейверли действительно очень красива, Куп. А какова она в жизни? Она хороший человек?

Этот последний вопрос заставил Купа улыбнуться. Если бы он взялся описывать кому‑то Риту Вейверли, он никогда бы не сказал про нее, что она – «хороший человек». Да и сама она, пожалуй, изумилась бы, если бы кто‑нибудь назвал ее так. В Голливуде быть «хорошим человеком» никогда не считалось достоинством – во всяком случае, в жизненной гонке первый приз обычно доставался отъявленным стервам, беспринципным пройдохам и тупым бесчувственным задницам. Правда, о Рите нельзя было сказать, что она стерва. Купер, во всяком случае, предпочел бы выразиться деликатнее, например, сказал бы, что она «умеет кусаться».

– Я бы сказал, Рита – интересный человек, – уточнил Куп. – Интересный и приятный. Одним словом – кинозвезда, – закончил он дипломатично.

– Как и вы, Куп, – Алекс вернула мяч на его половину поля, и Куп рассмеялся.

– Туше! Кстати, что ты делаешь сегодня во второй половине дня? – Ему нравилось говорить с ней, и Куп вдруг захотел снова увидеть Алекс. Только бы не помешала эта ее дурацкая работа! Куп не был уверен, что у Алекс найдется свободное время, но он этого очень хотел.

– Сегодня я до шести работаю. Потом, если не произойдет ничего экстраординарного, поеду домой и буду отсыпаться. Вы и не представляете, какое это наслаждение – двенадцать часов сна! Завтра я выхожу на дежурство к восьми утра.

– Ты слишком много работаешь, – озабоченно сказал Куп. Он и в самом деле так полагал.

– Такова моя планида, – вздохнула Алекс. – Врачи‑резиденты – это все равно что рабы. И все же мне кажется, что каждый настоящий врач должен пройти через это, чтобы четко представлять пределы своих возможностей.

– Все это, конечно, звучит очень благородно, – нетерпеливо перебил ее Куп. – Но я хотел бы знать, позволяют ли твои возможности поужинать со мной сегодня, или ты можешь заснуть прямо за столиком?

– Поужинать? С вами, Куп, и с Ритой Вейверли? – поддразнила его Алекс, но в ее словах не было ни капли той ревнивой злобы, которую Куп слышал в голосе Шарлей. В шутках Алекс не было двойного дна, одна лишь непосредственность и врожденная веселость, и это оказалось приятной новостью для Купа, который давно уже привык к тому, что его подружки ревнуют друг к другу и говорят о соперницах только гадости. Общение с Алекс было для Купа глотком свежего воздуха. Она была особенным, ни на кого не похожим человеком, к тому же она была дочерью Артура Мэдисона – человека слишком богатого, чтобы об этом можно было не думать.

– Если ты так хочешь, я могу пригласить и Риту, – нашелся Куп. – Но мне кажется, мы можем прекрасно провести время и вдвоем.

– Что ж, в принципе я согласна, – сказала Алекс. Ей, конечно же, было лестно, что Куп приглашает ее поужинать с ним, но ее честная натура взяла верх. – Но я не могу обещать, что не засну и не свалюсь со стула, – добавила она и рассмеялась, живо представив себе эту сцену.

– Спи на здоровье, – ответил Куп ей в тон. – Потом я расскажу тебе, что мы ели. Как тебе такой план?

– Боюсь, так в конце концов и получится, – вздохнула Алекс уже совершенно серьезно. – Знаете, Куп, чтобы не рисковать, давайте выберем заведение попроще и поужинаем пораньше, ладно? Я не спала уже больше двадцати часов, и надолго меня определенно не хватит.

Ее профессиональные принципы были вне его понимания, и все же Куп не мог не восхищаться ею.

– Выполнить оба твоих условия будет нелегко, но я постараюсь, – сказал он скромно. – Куда мне заехать за тобой и во сколько?

Куп не собирался отступать, и Алекс продиктовала ему свой адрес. Она жила на бульваре Уилшир в хорошем, но не роскошном доме, и Куп догадался, что если она и живет не только на свою резидентскую зарплату, то, во всяком случае, старается не добавлять к ней слишком много. Очевидно, Алекс не хотелось выделяться среди своих коллег‑врачей, у которых не было отца‑миллиардера.

– К семи часам я буду готова, – пообещала она. – Но я действительно не хотела бы засиживаться где‑то допоздна, Куп. Я не хочу, чтобы, когда завтра утром я приду на работу, у меня слипались глаза и тряслись руки. Я просто не могу себе этого позволить.

– Я понимаю, – сказал Куп. Такое решение нельзя было не уважать, хотя оно и ставило его в невыгодное положение. – Итак, в семь часов я заеду за тобой, и мы пойдем в ближайший «Макдоналдс», где нас очень быстро накормят простой и дешевой пищей.

– Договорились, – ответила Алекс, Купу даже показалось, что она улыбается в эту минуту. И он не ошибся – Алекс все еще не могла поверить, что сам Купер Уинслоу пригласил ее поужинать с ним. Никто из коллег, во всяком случае, ей бы точно не поверил.

Потом она вернулась к своей работе, а Куп вошел в «Спаго», где его уже ждал знакомый режиссер. Обед прошел в непринужденной дружеской обстановке, но никаких конкретных результатов не принес. Для Купа снова не было никакой роли.

В последнее время Куп все чаще чувствовал себя так, словно он оказался в каком‑то вакууме. Он по‑прежнему оставался живой легендой Голливуда, однако никаких серьезных предложений ему не поступало. От рекламы же Купу часто приходилось отказываться самому. Не мог же он в самом деле рекламировать мужское белье! Подобный шаг мог нанести непоправимый ущерб его образу, который он создавал и тщательно поддерживал "на протяжении всей своей жизни.

Вместе с тем угрозы Эйба были достаточно свежи в его памяти. Куп всегда считал финансовые заботы чем‑то не слишком возвышенным и чересчур прозаичным, однако сейчас даже ему было ясно: он должен обязательно достать денег. Как – ответить на этот вопрос он мог, даже если бы его разбудили среди ночи. Ему нужна была только одна заглавная роль в фильме с большим бюджетом, чтобы его имя вновь прогремело по всей стране. Не беда, что такого фильма все не было и не было. Куп не сомневался, что это только вопрос времени. Пока же он ждал своего звездного часа, он вполне мог обойтись эпизодическими ролями и съемками в рекламных роликах. Об Алекс Мэдисон – точнее, о ее деньгах – Куп серьезно не задумывался. Она просто нравилась ему – вот и все.

Куп подъехал к дому Алекс на бульваре Уилшир ровно в семь. Он хотел подняться к ней, но она сама вышла ему навстречу из подъезда прежде, чем он успел открыть дверь.

Внешне дом, в котором она жила, выглядел достаточно респектабельно, хотя Куп и заметил кое‑какие признаки упадка.

Уже в машине Алекс призналась, что ее квартира выглядит ужасно, и ей не хотелось, чтобы он к ней заходил.

– Почему ты не купишь нормальный дом? – спросил Куп, плавно трогая с места свой любимый «Роллс‑Ройс». Он был уверен, что Алекс не испытывает недостатка в деньгах, хотя одевалась она скромно и не носила никаких дорогих украшений. Сегодня на ней были черные джинсы, черный свитер с высоким воротом и потертая кожаная куртка военного образца. Сам Куп был в серых слаксах, черном шерстяном пуловере и черных туфлях из крокодиловой кожи. Он выбрал этот наряд ради Алекс, догадавшись, что она постарается одеться как можно скромнее, чтобы не привлекать к себе и к нему слишком много внимания. По той же причине он решил повести ее в небольшой китайский ресторан, где у них почти не было шансов столкнуться с ребятами из прессы. И он не ошибся. Алекс, узнав о его плане, пришла в восторг и сказала, что это именно то, что ей хотелось.

– Мне не нужен дом, – ответила она на его вопрос. – Вся моя жизнь проходит в больнице, в квартире я только ночую, да и то не всегда. И еще я храню там грязные врачебные халаты. – Алекс улыбнулась. – Кроме того, я пока не знаю, где я буду работать после того, как кончится срок моего резидентства. Я была бы не прочь остаться в Лос‑Анджелесе, но врач – особенно детский – должен работать не там, где ему хочется, а там, где он нужнее.

Алекс была уверена только в одном: куда бы ни забросила ее судьба, она ни за что не вернется в Палм‑Бич под родительский кров. Этот этап ее жизни был пройден и завершен.

К отцу и матери она ездила только по большим праздникам, причем ее визиты носили чисто формальный характер.

Они провели великолепный вечер. Сидя за столиком в самом неосвещенном углу маленького ресторанчика, они поедали вкуснейшие блюда китайской кухни и беспечно болтали о самых разных вещах – о путешествиях, интересах, разных странах – о Кении, об Индонезии, где Алекс побывала после школы, о Бали и Непале, куда она отправилась заниматься альпинизмом. Кроме этого, она рассказывала Купу о своих литературных пристрастиях, которые оказались на удивление серьезными. Ее музыкальный вкус показался Купу несколько экстравагантным, а знания Алекс по античности и архитектуре просто потрясли его. Интересовалась она и политикой, особенно ее влиянием на медицинские проблемы, и свободно цитировала последние законодательные акты, непосредственно касавшиеся ее профессиональной деятельности. Ничего подобного Куп не ожидал и, слушая ее, не раз думал, что с таким интересным человеком он сталкивается впервые в жизни. От женщин Куп никогда ничего особенного не ждал, но по части эрудиции Алекс перещеголяла большинство его знакомых мужчин. Ее суждения, даже беглые замечания были глубоки и интересны, и Куп невольно подумал, что ему придется много работать над собой, чтобы догнать Алекс. Но даже это ему нравилось, он словно снова стал молодым и увидел перед собой цель.

Набравшись храбрости, он спросил, сколько ей лет, и Алекс, нисколько не жеманясь и не кокетничая, сказала, что ей ровно тридцать, подтвердив его первоначальную догадку. Когда же Куп поинтересовался, сколько, по ее мнению, может быть лет ему, Алекс ответила, что, наверное, где‑то под шестьдесят. Выглядел он намного моложе, но Алекс знала, что он был суперзвездой еще до ее рождения, и ее ответ был результатом простых математических вычислений. Она, несомненно, была бы очень удивлена, если бы Куп сказал, что ему недавно исполнилось семьдесят.

Алекс была, похоже, довольна проведенным вместе вечером. Она сама сказала ему об этом чуть позже, когда Куп вез ее домой. Он высадил ее у подъезда дома в половине десятого вечера; по любым меркам это было «детское» время, но Куп не стал просить ее побыть с ним еще хотя бы час, чтобы в следующий раз у Алекс не было никакого предубеждения против встречи с ним. Он знал, что завтра ей предстоит вставать в шесть тридцать и что если она не выспится, то не сможет работать в полную силу.

– С твоей стороны было очень любезно составить мне компанию, и я рад, что тебе понравился этот ресторанчик, – сказал он. – Если бы ты отказалась, я был бы… разочарован. Огромное тебе спасибо.

– Это тебе. Куп, спасибо, – возразила Алекс, поражаясь той легкости, с которой обратилась к Куперу на «ты». – Я прекрасно провела время, да и еда была очень вкусная. – Действительно, блюда, которые им подавали, были простыми, но прекрасно приготовленными и в меру острыми – именно такую еду Куп предпочитал в последнее время. Да и сам он не разочаровал Алекс – он произвел на нее куда более приятное впечатление, чем она могла предположить.

Алекс, как и большинство людей, пребывала в плену общепринятых стереотипов и полагала, что Куп – как и большинство кинозвезд – будет говорить только о себе, о своих фильмах и своей славе. Но Куп удивил Алекс, он оказался совсем другим – чутким, внимательным слушателем, и хотя сам он говорил совсем немного, по его репликам чувствовалось – Куп многое знает, о многом имеет сложившееся мнение. У нее, во всяком случае, не появилось ощущения, будто он играет хорошо выученную роль. Напротив – сегодня вечером перед ней был не знаменитый актер, а живой человек, искренний, умный и… обольстительный.

– Я бы хотел снова увидеть тебя, Алекс, – сказал ей Куп на прощание. – Если, конечно, у тебя найдется время и если ты… не связана определенными обязательствами.

Эти последние слова дались ему нелегко. Куп так и не решился спросить, есть ли у Алекс приятель. Правда, наличие любовника у заинтересовавшей его дамы никогда его не останавливало. Он всегда был уверен в себе, в своей неотразимости и способности затмить любого соперника. И как правило, ему это удавалось без особого труда. Ведь он был Купером Уинслоу и ни на секунду не забывал об этом.

– Нет, никакими обязательствами я не связана, – искренне рассмеялась Алекс. – У меня просто нет времени, чтобы встречаться с мужчинами. Я либо на дежурстве, либо в «телефонном резерве» – какие уж тут встречи!

– Либо спишь, – вставил Куп. – Что ж, как я уже говорил – я люблю трудности.

– Со мной их будет у тебя даже больше, чем ты предполагаешь, – ответила Алекс, неожиданно погрустнев. – Я, кажется, рассказывала тебе, как чуть было не вышла замуж… С тех пор я избегаю серьезных отношений.

– Это из‑за того случая с твоей сестрой? – мягко спросил Куп, и Алекс кивнула.

– Картер преподнес мне жестокий урок. С тех пор я стараюсь не рисковать… без нужды. – Она вскинула на него глаза. – Большая вода еще не для меня, Куп, я предпочитаю плескаться в «лягушатнике», где всегда можно нащупать ногами дно. Иными словами, легкий флирт – это максимум того, на что я в данный момент способна. Все остальное…

– Я уверен, что все изменится, когда ты встретишь подходящего человека, – мягко сказал Куп, стараясь ободрить ее. – Просто он пока не появился.

В его словах было зерно здравого смысла, но и она была убеждена в собственной правоте. Алекс всегда вела честную игру, а Картер причинил ей такую боль, что любая возможность ее повторения пугала Алекс. Именно поэтому после своей неудачной помолвки она избегала сколько‑нибудь серьезных отношений и лишь изредка позволяла мужчинам поухаживать за собой.

– Моя жизнь – это моя работа. Куп, – негромко сказала она. – И я буду рада встречаться с тобой, если ты принимаешь к сведению мои условия.

– Вот и отлично, – кивнул Куп. – Я тебе позвоню. – Он не хотел никаких серьезных разговоров, не хотел ни в чем переубеждать Алекс и знал, что позвонит не скоро. Интуиция подсказывала ему: торопить Алекс не стоит. Он хотел, чтобы она соскучилась по нему, начала ждать его звонка, гадать, почему он не звонит. Куп прекрасно знал, как надо обращаться с женщинами, а Алекс к тому же была человеком бесхитростным и искренним. Он мог читать в ней, как в открытой книге; кроме того, она сама только что объяснила, что с ней происходит.

Алекс еще раз поблагодарила его за чудесный вечер и ушла, так и не поцеловав на прощание. Куп следил за ней взглядом, пока она не скрылась в подъезде. Наконец он отъехал. Алекс в это время поднималась в лифте и думала о нем.

Она никак не могла понять, насколько серьезны его намерения. Здравый смысл подсказывал ей, что она должна быть предельно осторожна. Влюбиться в такого очаровательного, остроумного, знаменитого человека было проще простого, а что потом? Снова разорванные отношения, слезы и отчаяние? Нет уж, второй раз она на это не пойдет!

Уже входя в свою квартиру, Алекс спросила себя, следует ли ей встречаться с Купом, или это слишком рискованно и чревато серьезными последствиями лично для нее? Куп был очень опытным игроком; о его победах по Голливуду ходили легенды, которые можно было бы издать под общим названием «Тысяча и одна ночь Купера Уинслоу». Сможет ли она играть с ним на равных, или ее поражение предрешено заранее?

Алекс разделась и небрежно швырнула брюки и свитер на кресло, где уже лежал измятый врачебный костюм, в котором она была в клинике сегодня. Где‑то здесь, припомнила Алекс, валяется и вчерашний комплект, и белый халат, который был на ней позавчера. Вот уже больше недели Алекс никак не могла выбрать время и сходить в прачечную.

А Куп ехал домой. Он был очень доволен собой. Все прошло именно так, как ему хотелось, и он считал, что это добрый знак. Теперь ему оставалось только одно – ждать. Никакого определенного плана у него еще не было, но Куп не сомневался, что сумеет повернуть ситуацию в свою пользу.

Одно было бесспорно: Алекс Мэдисон очень и очень его заинтересовала.

О том, как будут развиваться события дальше, он не думал, решив положиться на естественный ход вещей. Что касалось Алекс, то у нее не осталось никаких сил, чтобы анализировать свои дальнейшие действия и поступки. Прежде чем Куп вернулся в «Версаль», она уже крепко спала.





Дата публикования: 2014-11-18; Прочитано: 177 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.032 с)...