Глава 7. Лиз позвонила Куперу в понедельник, на следующий день после того, как он познакомился с Джимми и Марком

Лиз позвонила Куперу в понедельник, на следующий день после того, как он познакомился с Джимми и Марком.

Куп был очень рад ее звонку. Лиз была замужем уже целую неделю, но даже в разгар своего медового месяца она продолжала беспокоиться о боссе.

– Ты где? – спросил Куп, и в его голосе прозвучали ревнивые нотки. Он никак не мог привыкнуть к тому, что Лиз не приходит к нему с докладом каждое утро, и мысль о том, что она променяла работу у него на объятия какого‑то мужчины, не особенно льстила его самолюбию. Впрочем, против самой Лиз Куп ничего не имел. «Во всем виноват этот брокер из Фриско, черт бы его драл!» – думал он каждый раз, когда сталкивался с проблемой, которая никак не давалась ему и которую Лиз решила бы за несколько секунд.

– На Гавайях, – ответила Лиз с гордостью. Всюду, где требовалось назвать свое полное имя – в отелях, в аэропорту, фирме по прокату автомобилей, – она пользовалась своей новой фамилией, и хотя зваться Лизбет Теодор Фортинбрасс было непривычно и странно, ей это нравилось.

Теперь она даже жалела, что не вышла замуж за Теда раньше. Дело было не только в новом имени – замужество принесло ей множество новых и приятных ощущений, и всю неделю она жила словно в прекрасном сне.

– Гавайи, фи! Как скучно!.. – поддразнил ее Куп. – Другое дело – отправиться с экспедицией на Юкатан или в дебри Амазонки. Знаешь что, бросай‑ка ты этого своего брокера и возвращайся ко мне. Развод я тебе устрою.

– Не смей так говорить!.. – в притворном ужасе воскликнула Лиз. – Я теперь добропорядочная, замужняя дама! – О том, что когда‑нибудь она все‑таки выйдет замуж, Лиз уже почти и не мечтала, и появление Теда было для нее даром небес.

– Ах, Лиз, Лиз, я готов в тебе разочароваться. Мне казалось, у тебя есть и характер, и воля. Что же с тобой случилось? Мы с тобой были последними бастионами безбрачия.

Теперь я остался совсем один!

– – Может быть, тебе тоже стоит подумать о том, чтобы жениться? Поверь, это совсем не страшно, даже наоборот… – Лиз рассмеялась. – Кроме того, женатые мужчины платят меньше налогов – так сказал Тед. Подумай над этим!

Лиз очень нравилось быть замужем, к тому же она была уверена, что вышла за хорошего человека. Тед был очень предупредителен и мил, и Куп не мог не порадоваться за Лиз, хотя и продолжал считать, что по большому счету она его подвела.

– Вот и Эйб говорит то же самое… Ну, что мне следует жениться, – ответил Куп. – Он сказал, что я должен найти богатую вдовушку и окрутить ее. Представляешь, какие вещи мне приходится выслушивать от человека, которому я же плачу деньги?

– Не такая уж это плохая идея, – поддела его Лиз. Она, как ни старалась, не могла представить Купа женатым мужчиной. Он слишком привык к холостяцкой жизни и получал от нее огромное наслаждение, так с чего бы ему захотелось надевать себе на шею брачный хомут? Да и вряд ли бы он удовольствовался одной женщиной; чтобы не заскучать, Куперу необходим был целый гарем.

– Идея, может быть, и неплохая, но осуществить ее было бы затруднительно. Я не встречал по‑настоящему богатых женщин уже лет сорок. Просто не представляю, где они прячутся!.. Кроме того, я всегда предпочитал их дочерей. – Сказать «внучек» было бы правильнее, но ни Лиз, ни сам Куп к подобной точности не стремились – за годы самого тесного общения они привыкли понимать друг друга вообще без слов. Кроме того, в свое время Куп встречался и с юными наследницами, и со вдовами миллионеров (тоже, впрочем, далеко не старыми), однако этот опыт нисколько его не изменил, и он по‑прежнему предпочитал подающих надежды актрис и топ‑моделей. Лиз не могла обвинить его в том, будто он идет по пути наименьшего сопротивления, так как доподлинно знала: в жизни патрона была и индийская принцесса, и дочери саудовских нефтяных магнатов, однако все они довольно быстро надоедали Купу, и тогда он бросал их, погнавшись за новой красотой и новыми, еще более волнующими ощущениями, которые, казалось, поджидали буквально за каждым углом, приняв облик очередной «Мисс Латинская Америка» или даже «Мисс Вселенная». Лиз подозревала, что Куп не успокоится и будет стараться заглянуть за новый поворот, даже если доживет до ста лет. Быть свободным ему очень нравилось, а выбрать между личной свободой и «Версалем» он был не способен.

Нет, Куп вполне верил Эйбу и Лиз, когда они говорили о его финансовых проблемах, – верил и даже воспринимал их всерьез, но… ничего не предпринимал. Кажется, он был твердо убежден, что все неприятности исчезнут сами собой, как тает легкое облачко в жарком июльском небе.

– Я просто хотела убедиться, что у тебя все в порядке, – сказала Лиз. Ей действительно очень не хватало Купа. За двадцать с лишним лет, что она у него проработала, она очень привязалась к нему и продолжала любить даже теперь, когда у нее появились свои дела, свои заботы.

– Как там Палома, справляется?

– О, другой такой горничной в целом свете не сыщешь! – убежденно ответил Куп. – Она делает на завтрак резиновые омлеты, тоннами кладет во все блюда красный перец и превратила мои любимые шерстяные носки в детские пинетки. Кроме того, у нее отвратительный вкус: Палома просто обожает ярко‑красные туфли на высоком каблуке и солнечные очки с фальшивыми бриллиантами. Впрочем, мне они уже почти нравятся. Короче говоря, Лиз, это настоящее сокровище. Интересно было узнать, где ты ее откопала?

Палома действительно нередко раздражала его, но вместе с тем Куп находил их противостояние довольно забавным.

– Она очень неплохая женщина, Куп, – сказала Лиз виноватым тоном. – И если Палома вдруг ошибется, ты должен ее поправить. Вот увидишь, она быстро научится. Беда в том, что она работала с другими горничными всего месяц и не успела изучить твои вкусы и требования. Жаль, Ливермор ушел – он бы ее вышколил.

– Я уверен – Ливермор держал бы ее в подвале в кандалах, – проворчал Куп. – И я порой думаю, что именно так мне и следует поступить. Кстати, Лиз, вчера я разговаривал с моими гостями…

– С какими гостями? – удивилась Лиз. О гостях она слышала впервые.

– Ну, с теми, которые живут один во флигеле у северных ворот, а другой – в гостевом крыле…

– Ах, с этими гостями!.. Теперь понимаю. Ну и как они тебе?

– Довольно приличные люди. Я бы даже сказал – респектабельные. Один из них – юрист, кажется по налогам, а второй – социальный работник, совсем молодой парень; впрочем, он учился в Гарварде. Они оба хорошо воспитаны, и я согласен терпеть их присутствие сколь угодно долго, если только они не начнут швырять в бассейн окурки и бутылки из‑под пива. К счастью, они оба не курят, и вообще – они мало похожи на наркоманов, арабских террористов и закоренелых преступников. Кажется, с гостями мне повезло.

– Да, – поддержала его Лиз. – Риелтор уверял меня, что они оба – милые, хорошие люди.

– Дай бог, чтобы он не ошибся. Я не склонен спешить с выводами, но пока никаких проблем я не вижу, – напыщенно сказал Куп, и у Лиз немного отлегло от сердца. Она очень волновалась, сумеет ли ее патрон поладить с жильцами.

– Кстати, – неожиданно спросил Куп, – зачем ты мне звонишь? Я хотел сказать – неужели у тебя нет других, более приятных занятий? Насколько я понимаю, как раз сейчас ты должна заниматься сексом где‑нибудь на пляже с этим твоим водопроводчиком!

– Он не водопроводчик, он – биржевой маклер, – рассмеялась Лиз. – Тед сейчас занят – он играет в гольф с одним из своих клиентов.

– Позор! – возмутился Куп. – Притащить на Гавайи клиента, да еще в свой медовый месяц! Это плохой знак, Лиз.

Мой тебе совет: разведись с ним немедленно. – Куп шутил, и Лиз была очень рада слышать его веселый голос.

– Тед встретился с клиентом уже здесь, – со смехом ответила она. – Так что все в порядке, можешь не волноваться.

Через неделю мы вернемся домой, и я тебе позвоню.

А пока – веди себя хорошо и не покупай слишком много бриллиантовых колье, иначе Эйба хватит удар.

– И поделом ему, – с чувством сказал Куп. – Знаешь, большего зануды я, пожалуй, еще не встречал. Назло ему возьму и пошлю тебе бриллиантовое ожерелье – ты, по крайней мере, этого заслуживаешь.

– Не стоит, Куп, – поспешно возразила Лиз. – Ведь у меня есть твое кольцо, я ношу его каждый день, и оно мне очень нравится. Ну ладно, пока. Будь паинькой, договорились?

– Не волнуйся, Лиз. Спасибо за звонок. – Куп произнес эти слова искренне. Он скучал по Лиз, хотя и не признавался себе в этом. С тех пор как она ушла от него, он чувствовал себя так, словно его корабль лишился не только опытного рулевого, но и руля и, неуправляемый, стрелой несется навстречу неведомым опасностям. Как он сумеет обойтись без нее, Куп не представлял. Лиз одна заменяла ему целый секретариат, и, только лишившись ее, он понял, что потерял.

Куп снова вспомнил о Лиз, когда, открыв свою записную книжку, увидел сделанную ее четким почерком запись о том, что сегодня его ждут на приеме у четы Шварц. Шварцы вот уже два десятилетия были центром общества, вокруг которого вращалась вся голливудская светская жизнь. Арнольд Шварц был известным продюсером, а его жена Луиза – актрисой средней руки; впрочем, в пятидесятых она была в большой моде. Идти к ним на прием ему не хотелось; Куп предпочел бы провести вечер в постели с Шарлен, но он знал, что, если его не будет, Шварцы обидятся, а взять ее с собой он не мог. Для общества, куда он отправлялся, она была чересчур непосредственна и экстравагантна.

Забавляться с ней Куп мог сколько угодно, но появляться в публичном месте не стоило.

Все женщины делились для Купа на несколько категорий. Шарлей, например, принадлежала к так называемым «девушкам для домашнего пользования» и не годилась для выходов в свет. Да, она была красива, но, как деликатно выражался Куп, «пользовалась широкой неизвестностью».

Иными словами, она была в буквальном смысле никем и ничем, но и это было бы полбеды, если бы у нее было хотя бы крошечное актерское дарование. В этом случае Куп мог бы помочь ей, «подсадить на первую ступеньку», для чего как раз и нужно было выводить Шарлей в свет как можно чаще. Увы, Куп уже убедился, что карьера порноактрисы – это ее потолок. На большее Шарлей была просто не способна.

На официальные церемонии, премьеры и приемы «по случаю» Куп и вовсе ходил только с известными моделями и знаменитыми киноактрисами. Это было нужно для рекламы, ибо пресса обожала новейшие сплетни из жизни звезд.

На фуршетах, вечеринках с коктейлями и прочих полуофициальных мероприятиях он мог позволить себе появиться с кем‑то из восходящих звездочек кино или подиума, во‑первых, потому, что это ему нравилось, а во‑вторых, потому что Куп чувствовал необходимость поддерживать свой образ и репутацию нестареющего донжуана. Но к Шварцам он предпочитал ходить один. У них всегда собиралось много интересных людей, и Куп никогда не знал заранее, кого он может там встретить. Поэтому, чисто с практической точки зрения, ему было гораздо удобнее быть одному, чем с кем‑либо, да и Шварцы предпочитали принимать его «без довеска», как однажды прямолинейно выразился Арнольд в дружеской беседе.

Руководствуясь этими соображениями, Куп позвонил Шарлен и предупредил, что сегодня вечером будет очень занят и не сможет с ней встретиться. Шарлей, однако, не особенно огорчилась. По ее словам, она все равно собиралась заняться стиркой и привести в порядок ноги, да и выспаться как следует ей бы тоже не помешало. Это последнее утверждение было явной ложью, поскольку Купер был абсолютно убежден: в чем, в чем, а в сне Шарлей точно не нуждается. Они провели вместе уже несколько довольно бурных ночей, но, несмотря на это, Шарлей оставалась бодрой и свежей, словно ей все было нипочем. Сам же Куп по утрам теперь чувствовал себя не лучшим образом, хотя и старался этого никогда не показывать.

После разговора с Шарлей Куп отправился в ресторан, где у него была назначена встреча с продюсером. Затем последовали сеанс массажа и маникюр. Вернувшись домой, Куп немного вздремнул, а проснувшись – выпил бокал шампанского и начал одеваться. В восемь часов вечера он уже садился в «Бентли», за рулем которого – как и всегда в подобных важных случаях – сидел наемный шофер.

– Добрый вечер, мистер Уинслоу. Вы выглядите просто превосходно, – сказал шофер, улыбаясь Купу. Он возил его уже несколько лет, как, впрочем, и других знаменитостей, и зарабатывал на этом хорошие деньги. Куп, правда, предпочитал водить свои машины сам, но если уж он пользовался услугами шофера, то платил щедро.

– Спасибо, приятель, – отозвался Куп. – Ты, я погляжу, тоже в отличной форме. А теперь – едем. Я чувствую, сегодняшний вечер будет удачным.

Когда Куп приехал в огромный особняк Шварцев на Бруклин‑драйв, здесь уже собралось больше сотни гостей. Они стояли и сидели в большом зале для приемов, пили шампанское и говорили комплименты хозяйке. Луиза Шварц выглядела очень стильно в темно‑синем вечернем платье и сапфировом ожерелье, которое сверкало и переливалось при каждом ее движении. Вокруг нее толпилась неизменная свита: экс‑президенты и экс‑первые леди, видные политики, кинопромышленники, продюсеры, режиссеры, юристы и известные адвокаты, актеры и актрисы. Все они часто снимались и были достаточно популярны, но ни один из них не был так знаменит, как Куп. Стоило ему появиться в зале, как его тотчас окружила толпа поклонников и поклонниц. Кто‑то просил автограф, кто‑то пытался договориться о протекции, но большинство просто хотело высказать ему свое восхищение.

Через час, заполненный светской болтовней, гостей пригласили в обеденный зал. Там Куп оказался за одним столом с другим известным актером – своим ровесником, двумя знаменитыми сценаристами, известным голливудским агентом и директором одной из крупнейших киностудий. Студия планировала снимать картину, главная роль в которой прекрасно подходила Купу, и он решил поговорить с директором после ужина.

По правую руку от Купа восседала одна из стареющих голливудских светских львиц, чьи приемы тщились конкурировать с вечеринками у Шварцев, но оставались лишь их бледным подобием. Слева от него сидела молодая женщина, которая была Купу незнакома. У нее были тонкие, аристократические черты лица, большие карие глаза, матовая светлая кожа и черные шелковистые волосы, собранные на затылке в низкий пучок, как у балерин с картин Дега.

– Приятный вечер, – сказал Куп, обращаясь к соседке слева. Он заметил, что она гибка и грациозна, и решил, что она, возможно, в самом деле танцует. Когда официанты начали подавать первое блюдо, Куп спросил ее об этом, но она в ответ рассмеялась. Как она сказала, еще никто не задавал ей подобного вопроса, и она была польщена подобным предположением. Молодая женщина знала, с кем разговаривает; ее же имя Куп прочел на карточке, стоявшей рядом с прибором. Ее звали Александра Мэдисон, но это имя ничего ему не говорило.

– На самом деле я резидент[5], – сказала она, но для Купа это был пустой звук.

– Какой разведки? – спросил он с улыбкой. – Надеюсь, не русской? – Александра была совсем не похожа на девушек, с какими он обычно имел дело. Красивая, ничуть не жеманная, она держала себя с ним уверенно, как с равным.

Еще он заметил, что у нее красивые руки, но ногти были подстрижены коротко, и на них не было никакого лака – даже прозрачного. На Александре было белое атласное платье подчеркивавшее стройную фигуру, да и лицо у нее было свежее и молодое.

– Я резидент в больнице, – объяснила она. – Я – врач.

– Как интересно! – воскликнул Куп. – И какова ваша специализация? Дело в том, что мне срочно нужен геронтолог…

И он засмеялся собственной шутке, Александра тоже улыбнулась.

– Боюсь, я ничем не могу быть вам полезной, если только у вас нет детей. Я – врач‑педиатр. Неонатолог, если быть точной.

– Ужасно люблю детей, особенно жареных, – сказал Куп и снова широко улыбнулся, демонстрируя превосходные зубы. – В сыром, естественном виде я их не перевариваю.

Это просто маленькие чудовища!

– Я не верю, что вы такой кровожадный, – покачала головой Александра и рассмеялась.

– Честное благородное слово! – Куп театральным жестом прижал руку к груди. – Я терпеть не могу детей, и они платят мне той же монетой. Должно быть, они чувствуют, что, будь моя воля, я бы держал их в клетках до совершеннолетия. Я начинаю любить детей только после того, как они превращаются во взрослых; особенно это касается молодых девушек.

Говоря так. Куп нисколько не кривил душой. Детей он не любил и… побаивался. Всю свою жизнь он старался не иметь никаких дел с женщинами, у которых были дети.

Дети все усложняли, и Куп мог припомнить по крайней мере несколько вечеров, которые были безнадежно испорчены только из‑за того, что чей‑то ребенок захворал. Нет, решил он в конце концов, если уж имеешь возможность выбирать, лучше общаться с женщинами, у которых нет детей.

Такие женщины никогда не торопятся домой, чтобы отпустить приходящую няню, не звонят через каждые пятнадцать минут, если их ребенок заболел, не хвастаются успехами своего чада в школе или в детском саду и так далее и тому подобное. Куп отчасти именно поэтому и предпочитал молоденьких женщин. Те, что были старше тридцати, как правило, оказывались мамашами, обремененными тысячью забот, которые не имели никакого отношения к нему, Куперу Уинслоу.

– Очень жаль, что вы детский врач, – вздохнул он. – Я бы предпочел, чтобы вы были укротительницей тигров или балериной. Вам бы это очень пошло. Подумайте об этом как следует, Александра, – ведь вы еще молоды, и вам не поздно сменить профессию.

Болтать с ним было забавно, к тому же Куп произвел на Александру очень приятное впечатление. Да и она, по его словам, очень ему понравилась, несмотря даже на неудачный выбор профессии и строгую прическу.

– Что ж, обещаю подумать, – кротко сказала Александра. – Что бы вы сказали, если бы я переквалифицировалась в ветеринары?.

– Ни в коем случае! – горячо возразил Куп. – Собак я тоже не люблю, они топчут клумбы. Кроме того, они разносят шерсть по всему дому, рычат и кусаются. К тому же от них пахнет псиной. Иными словами, собаки едва ли не хуже детей. Нет, мисс Александра, нужно придумать для вас нечто такое… эдакое… Как бы вы посмотрели, если бы я предложил вам стать актрисой? У вас есть для этого все данные – по крайней мере внешние.

– Не думаю, что из этого что‑нибудь выйдет, – сказала Александра, пока официант накладывал ей на блины русскую икру. – Когда‑то в школе я участвовала в любительском спектакле и с треском провалилась. Ведь актерство – это не профессия, а призвание, разве не так? – И она посмотрела на него долгим внимательным взглядом.

Куп кивнул в ответ. Ему вдруг стало удивительно хорошо.

Приемы у Шварцев всегда отличались приятной, дружеской атмосферой, но сейчас к этому прибавилось нечто большее, и Куп догадывался, что это может быть. Эта молодая женщина, сидевшая рядом с ним, держалась так непринужденно и открыто, что у него стало тепло на душе. Глядя на нее, Куп гадал, кто она такая и откуда здесь взялась. На сборища у Шварцев обычно не приглашали врачей, если только они не были светилами в своей области, но Александра, по всей видимости, не испытывала ни малейшего смущения от того, что оказалась в избранном обществе. Напротив, она чувствовала себя совершенно свободно, словно вся ее жизнь прошла на банкетах и приемах, подобных этому. Это бросалось в глаза практически сразу, хотя платье Александры было довольно простого покроя, а из украшений она не надела ничего, кроме нитки жемчуга и сережек с мелкими бриллиантами. Несмотря на это, Куп почему‑то был уверен, что она хорошо обеспечена. Похоже, за ней стояли деньги, большие деньги, но как, на чем простой врач мог сколотить себе состояние?

– Возможно, вы правы, – ответил он на ее вопрос, про себя отметив такт, с которым она перевела разговор на него самого. Александра была, бесспорно, умна, и это тоже ему понравилось. – Но я никогда не думал о своем ремесле как о призвании. Оно мне просто нравилось.

– И поэтому вы стали актером?

– Именно поэтому, – не моргнув глазом ответил Куп. – Представлять других людей очень интересно. Кроме того, где еще я мог бы щеголять в фирменных шмотках да еще получать за это немалые деньги? Это гораздо приятнее, чем ваша работа. У себя в больнице вы целый день ходите в белом халате со стетоскопом на груди и прячете за спиной шприц, и все равно при вашем появлении дети начинают плакать и так и норовят, э‑э‑э… стошнить прямо вам на колени.

– Отчасти вы правы, – согласилась Александра. – К счастью, дети, с которыми я работаю, слишком малы, чтобы причинить столько беспокойства. Я работаю с новорожденными младенцами в отделении интенсивной терапии.

– Какая гадость! – Куп скорчил брезгливую гримасу. – Они, должно быть, размером не больше мыши, и все такие уродливые и мокрые! Что ж, вам не позавидуешь! – Он широко улыбнулся, и продюсер напротив посмотрел на него с восхищением и завистью. Когда Куп пытался произвести на женщину приятное впечатление, на это стоило посмотреть; в искусстве обольщения он достиг такого мастерства, о каком другим мужчинам оставалось только мечтать. Впрочем, Александра оказалась для него достойной соперницей.

Она была умна, сообразительна, обладала быстрой реакцией и не собиралась позволять Купу смутить себя.

– Чем еще вы занимаетесь? – продолжал расспрашивать ее Куп.

– С восемнадцати лет я вожу собственный самолет, люблю серфинг и скалолазание. Несколько раз я прыгала с парашютом, но моя мама так за меня переживала, что я обещала ей больше этого не делать. Разумеется, я играю в теннис, гольф и катаюсь на горных лыжах. Когда‑то я пробовала себя в мотогонках на льду, но отец был против, и я решила его не волновать. А еще я год работала в Кении сестрой милосердия – это было перед самым поступлением в медицинский колледж.

– У вас ярко выраженные суицидальные наклонности, заметил Куп. – Слава богу, что у вас такие разумные родители. Вы с ними часто видитесь?

– Только в самых крайних случаях, – честно ответила Александра, и Куп поразился ее выдержке и силе духа.

С каждой минутой Александра восхищала его все больше и больше.

– А где они живут? – спросил он с искренним интересом.

– Зимой – в Палм‑Бич, а на лето они перебираются в Ньюпорт и ведут там скучную, однообразную жизнь. Мне это совсем не нравится, поэтому папа и мама считают меня чем‑то вроде революционерки.

– Вы замужем? – снова поинтересовался Куп. Он уже заметил, что Александра не носит обручального кольца, и хотя это ничего не значило, Куп почти не рассчитывал на положительный ответ. Он знал, что она свободна – на эти вещи у него было особое чутье.

– Нет, – ответила Александра, немного поколебавшись, а потом добавила:

– Хотя я чуть было не вышла за одного молодого человека. – Обычно она старалась не распространяться на эту тему, но с Купом было так легко и просто, что Александре захотелось быть с ним откровенной.

– Вот как? Что же случилось?

Тонкие черты лица девушки застыли на мгновение, и хотя она продолжала улыбаться, в глазах появилось выражение обиды и горя.

– Мой жених бросил меня у алтаря. Он сбежал из‑под венца в буквальном смысле слова.

– Какой паршивец! – воскликнул Куп. – Терпеть не могу людей, которые позволяют себе подобные вещи. А вы? – Он уже жалел, что задал этот вопрос, и теперь старался любой ценой отвлечь Александру от грустной темы. Куп видел, что собственная откровенность причинила ей боль, и его уважение к этой молодой женщине выросло еще больше.

– Надеюсь, – добавил он в порыве чувств, – ваш жених упадет в яму со змеями или попадет в реку с крокодилами.

Мне кажется, он этого заслуживает.

– Это с ним и произошло, – кивнула Александра и, заметив удивленное выражение на лице Купа, уточнила:

– Фигурально выражаясь, он действительно упал в яму со змеями – дело в том, что он женился на моей родной сестре.

Это была не самая подходящая тема для первого знакомства, но Александра была уверена, что больше никогда не встретится с Купом, поэтому и была с ним так откровенна.

– Как это пошло! – поморщился Куп. – И после этого вы продолжаете общаться?

– Только когда нет другого выхода, – коротко ответила Александра. – Именно тогда я и уехала в Кению. Это был очень интересный год, и я всегда буду его помнить. – Она подавала ему знак, что больше не хочет говорить о своем неудавшемся замужестве, и Куп понял это. И без того она говорила с ним откровеннее, чем обычно разговаривают с посторонними людьми, и Куп восхищался ее отвагой и мужеством.

Стараясь отвлечь Александру от грустных воспоминаний, он стал рассказывать ей о своем последнем африканском сафари, которое обернулось для него множеством неудобств, моральных и физических страданий. В качестве почетного гостя его как‑то пригласили в национальный заповедник, но вместо того, чтобы ублажать Купа, проводники начали пугать его бесчисленными опасностями, ночевки устраивали в палатках с москитным пологом и торжественно вручили тяжеленное ружье для охоты на буйволов. Тогда Куп действительно расклеился и страдал по‑настоящему, но теперь его рассказ звучал так забавно, что Александра несколько раз принималась весело смеяться.

Сидя за столом, они прекрасно проводили время и едва обращали внимание на своих ближайших соседей. Куп очень огорчился, когда ужин подошел к концу и Александра встала, чтобы поговорить с приятелями, которых заметила за дальним столом. На самом деле это были друзья ее родителей, но не подойти к ним было бы невежливо, поэтому ей пришлось извиниться перед Купом и сказать, что она была очень рада познакомиться с таким интересным человеком.

Александра говорила совершенно искренне. Встреча с Купом сделала этот вечер у Шварцев ярким событием в ее жизни.

– У меня не так много свободного времени, чтобы бывать на светских раутах, – сказала Александра. – Я и здесь‑то оказалась только потому, что миссис Шварц знакома с моей матерью; она меня и пригласила. По чистой случайности сегодняшний вечер был у меня свободным, и я рада, что не осталась дома. – С этими словами она крепко пожала Купу руку и ушла, а уже через, секунду рядом с ним оказалась Луиза Шварц.

– Берегись, Куп! – шутливо сказала она. – Александра совсем не так проста, как кажется. А если ты надумаешь закрутить с ней роман, ее папаша тебя просто прибьет.

– Он что, главарь мафии? – удивился Куп. – Мне показалось, что Александра – вполне респектабельная юная леди.

– Именно поэтому он тебя и убьет, просто по стенке размажет. Ее отец – Артур Мэдисон.

Это имя было хорошо известно не только Купу, но и всей стране. Артур Мэдисон был стальным королем, главой огромной финансово‑промышленной империи и обладателем крупнейшего в мире состояния. А его дочь работала врачом‑педиатром в заурядной клинике. Это было весьма необычно, но Куп не успел подумать, что здесь не так. В его ушах настойчивым рефреном звучали слова Эйба Бронстайна: «Найди себе богатую вдовушку, и все твои проблемы будут решены». А Александра была не просто богата – она была одной из самых богатых женщин в стране, возможно – в мире, и вместе с тем она была проста, естественна и умна. Больше того, у нее были индивидуальность и мужество, и не заинтересоваться такой девушкой было просто невозможно. Она олицетворяла собой ходячий вызов всем инстинктам Купа, поэтому на протяжении всего вечера он наблюдал за ней – за тем, как она ведет себя, как разговаривает с другими людьми. Снова они столкнулись лицом клипу, когда прием подошел к концу и гости стали разъезжаться. Куп специально рассчитал время таким образом, чтобы оказаться на крыльце одновременно с Александрой.

Указав на ожидавший его «Бентли», он спросил небрежно:

– Хотите, я подвезу вас?

Его голос звучал совсем по‑дружески, да он и сам был воплощением доброжелательности. Куп попытался определить возраст Александры. Должно быть, ей лет тридцать; таким образом, он был на четыре десятилетия старше. Но это ни в малой степени не смущало Купа: он не выглядел на свой возраст, да и чувствовал он себя намного моложе. Конечно, огромное состояние придавало дополнительный шарм Александре. Но интерес Купа был вызван отнюдь не этим. Она нравилась ему сама по себе. Александра – Алекс – была независима, самостоятельна и не производила впечатления человека, который позволит играть с собой как с вещью. Если ее рассказ правдив, то однажды она обожглась, и Куп понимал, что теперь Александра будет очень осторожна. Что касалось ее, а точнее отцовского, состояния, то это обстоятельство лишь добавляло остроты и азарта сюжету, который начал складываться в голове Купа, однако сейчас не деньги были для него главным. Александра понравилась ему сразу. А после разговора с ней его интерес стал еще острее. Как ни удивительно, но она привлекла его в первую очередь как личность, и личность незаурядная, а красота, богатство были лишь приятным гарниром к главному блюду.

– Спасибо, но я почти на машине, – вежливо ответила Александра, улыбнувшись ему. Как раз в этот момент один из служителей подкатил к крыльцу на крошечном «Фольксвагене», и Александра снова улыбнулась.

– В скромности вам не откажешь, – заметил Куп, растерянно разглядывая изрядно побитый и поцарапанный драндулет. – Может быть, вы арабская принцесса инкогнито?

– Да нет, не в этом дело! – воскликнула Александра, явно наслаждаясь его замешательством. – Просто я терпеть не могу тратить деньги на автомобили. Машина должна ездить, больше ничего от нее не требуется. Впрочем, я редко куда езжу. Почти все время я работаю, а до квартиры проще дойти пешком.

– Ну конечно, для вас главное – эти мышата! – проговорил Куп и комично сморщился. – Может быть, подумаете о том, чтобы переквалифицироваться в косметологи? Очень выгодный бизнес, особенно здесь, в Голливуде.

– Я хотела, но, увы, не смогла сдать экзамены, – мгновенно парировала она. – Я не очень ловко управляюсь с иглой и ножницами.

– Что ж, рад был познакомиться с вами, Александра, – проговорил Куп, глядя на нее неотразимыми голубыми глазами и поглаживая потрясающий подбородок с соблазнительной ямочкой.

– Зовите меня просто Алекс, – ответила она. – Я тоже была рада познакомиться с вами, мистер Уинслоу.

– Если вы будете называть меня мистер Уинслоу, я стану величать вас доктор Мэдисон. Что вы на это скажете?

– Скажу, что Алекс звучит гораздо лучше. – В последний раз улыбнувшись Купу, она села в свой помятый рыдван.

Алекс, как видно, нисколько не беспокоило то обстоятельство, что на прием к Шварцам она приехала в такой потрепанной машине.

– Спокойной ночи!

И, махнув ему рукой на прощание, Алекс отъехала.

– Спокойной ночи, доктор! – крикнул ей вслед Куп. – Примите на ночь два аспирина, а завтра утром позвоните мне – я знаю отличное лекарство от похмелья.

Алекс услышала и рассмеялась, и Куп, садясь на заднее сиденье «Бентли», улыбнулся тоже. Он уже решил, что завтра утром непременно пошлет Луизе Шварц огромный букет цветов. Куп был рад, что не взял с собой сегодня Шарлен. Он провел прекрасный вечер в обществе Алекс Мэдисон, которая затмила всех женщин, с которыми он был знаком до сих пор.

«Хотел бы я знать, – подумал Куп, откидываясь на спинку сиденья, – что из этого выйдет?»