Эрагон.Брисингр 18 страница

- Спускающееся веретено судьбы? – спросил Эрагон.

Она пожала плечами.

- Что? Ты не можешь ожидать великолепия все время, даже от меня. – Она указала на двух незнакомок, которые также встали, и сказала:

- Эрагон, ты согласишься дать им свое благословение? Они перенесли много опасностей, и тяжелая дорога все ещё предстоит им. Я уверена, что они оценят любую защиту, которую может дать благословение Всадника.

Эрагон колебался. Он знал, что Анжела редко бросала кости дракона для людей, которые искали ее услуг – обычно только для тех, кого Солембум удостоил разговора – также, предсказание было не ложным действием магии, а скорее истинного предсказания, которое могло открыть тайны будущего. То, что Анжела решила сделать это для красивой женщины со шрамами на запястьях и девочки-подростка с предплечьями фехтовальщика говорило ему, что они были выдающимися людьми, людьми, которые имели и будут иметь важные роли в судьбе Алагейзии. Словно чтобы подтвердить свои подозрения, он обнаружил Солембума в его обычном облике кота с большими ушами и с кисточками на них, скрывающегося за углом соседней палатки и наблюдавшегося за происходящим загадочными желтыми глазами. И все же Эрагон еще колебался, часто преследуемый воспоминаниями о первом и последнем благословении, которое он даровал – как из-за его относительного незнания древнего языка он извратил жизнь невинного ребенка.

"Сапфира?" – спросил он.

Ее хвост рассек воздух.

"Не сопротивляйся так. Ты изучил свою ошибку и не повторишь ее снова. Почему тогда ты должен отказывать в своем благословении тем, кому оно может помочь? Благослови их, я говорю, и сделай это правильно на сей раз."

- Как вас зовут? – спросил он.

- Если тебе угодно, Губитель шейдов, - сказала высокая, женщина с черными волосами, с намеком на акцент, который он не мог распознать, - у имен есть власть, и мы предпочли бы, чтобы наши остались не названы. – Она удерживала свой взгляд, направленный немного вниз, но ее тон был твердым и решительным. Девочка издала небольшой вздох, словно потрясённая наглостью женщины.

Эрагон кивнул, ни расстроенный, ни удивленный, хотя скрытность женщины задела его любопытство даже больше. Ему было бы приятно знать их имена, но они не были нужны для того, что он собирался сделать. Стащив перчатку с правой руки, он поместил ладонь на середину теплого лба женщины. Она вздрогнула от прикосновения, но не отступила. Ее ноздри расширились, углы рта сжались, появилась складка между бровями, и он почувствовал, что она задрожала, словно его прикосновение причиняло ей боль, и она боролась с убеждением отбить в сторону его руку. Где-то позади, Эрагон смутно осознавал, что Блодгарм подкрадывался ближе, готовый атаковать женщину, окажись она враждебно настроенной.

Смущенный ее реакцией, Эрагон начал подумывать о мысленном барьере, и погрузился в поток магии, и с полной мощью древнего языка сказал:

- Атра гулия уни лиан таутхр оно у натра оно вайзе скёлир фра раутхр. – Наполняя фразу энергией, когда произносил слова заклинания, он обеспечивал то, что оно установит ход событий и таким образом улучшит судьбу женщины. Он сделал все возможное, чтобы ограничить количество энергии, которую он передал в благословение, поскольку, если он не поставит ограничения, то заклинание такого рода будет поддерживаться за счет его тела, пока не поглотит всю его энергию, оставляя его пустой оболочкой. Несмотря на его предусмотрительность, снижение его сил оказалось большим, чем он ожидал; его зрение помутилось, а ноги задрожали, угрожая подогнуться под ним.

Через минуту он оправился.

С чувством облегчения он убрал руку от лба женщины, чувство, которое она, казалось, разделяла, поскольку она отстранилась и вытерла свои руки. Она обращалась с ним, как человек, пытающийся очистить себя от небольшого количества грязного вещества.

Затем, Эрагон повторил процедуру с девочкой-подростком. Лицо ее расслабилось, когда он произнес заклинание, словно она могла чувствовать, что оно стало частью ее тела. Она сделала реверанс.

- Спасибо, Губитель шейдов. Мы у тебя в долгу. Я надеюсь, что ты преуспеешь в победе над Гальбаториксом и Империей.

Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась, когда Сапфира фыркнула и продвинула голову мимо Эрагона и Анжелы, таким образом что она замаячила над этими двумя женщинами. Нагнув шею, Сапфира подула сначала на лицо старшей женщины, а затем на лицо младшей и, передавая свои мысли с такой силой, чтобы сокрушить все кроме самой крепкой защиты – поскольку она и Эрагон отметили, что у женщины с черными волосами был хорошо защищенный ум – сказала:

"Хорошей охоты, O Дикие. Пусть ветер усилится под вашими крыльями, пусть солнце всегда будет позади вас, и пусть вы застигнете врасплох свою добычу. И, Волчьи глаза, я надеюсь, что когда вы найдете тех, кто поймал ваши лапы в свои ловушки, то вы не убьете их слишком быстро."

Обе женщины напряглись, когда Сапфира начала говорить. Затем старшая хлопнула в ладоши перед своей грудью и сказала:

- Я не сделаю так, O Красивая Охотница. – Затем она поклонилась Анжеле, произнося:

- Воспитывать трудно, бей первым, Провидица.

- Поющий клинок.

В водовороте юбок она и подросток зашагали прочь и скоро скрылись из вида в лабиринте одинаковых серых палаток.

"Что, никаких отметок на их лбах?" – спросил Эрагон Сапфиру.

"Эльва была необыкновенной. Я не буду клеймить кого-то еще таким образом. То, что произошло в Фартхен Дуре едва... произошло. Инстинкт вел меня. Кроме этого, я не могу ничем объяснить."

Так как они трое шли к шатру Насуады, Эрагон поглядел на Анжелу.

- Кто это были?

Ее губы разомкнулись:

- Странники в своих поисках.

- Это едва ли ответ, - пожаловался он.

- Не в моих обычаях раздавать тайны как засахаренные орешки на зимнем солнцестоянии. Особенно когда они принадлежат другим.

Он затих на несколько шагов. Затем:

- Когда кто-то отказывается сообщить мне какую-то информацию, это только заставляет меня намного сильнее захотеть узнать правду. Я ненавижу быть неосведомлённым. Для меня вопрос, оставшийся без ответа, похож на шип в боку, который причиняет мне боль каждый раз, когда я двигаюсь, пока я не смогу выдернуть его.

- У тебя есть мое сочувствие.

- Почему?

- Потому, что если это так, ты должно быть проводишь каждый бодрствующий час в смертельной муке, поскольку жизнь полна не имеющих ответа вопросов.

В шестидесяти футах от шатра Насуады, группа копейщиков, идущих через лагерь, преградила им путь. Ожидая, пока воины пройдут мимо, Эрагон задрожал и подул на руки:

- Жаль, что у нас не было времени поесть.

Быстрая как всегда Анжела сказала:

- Это магия, не так ли? Она утомила тебя. – Он кивнул. Засунув руку в один из мешочков, что висели у нее на поясе, Анжела вытащила твердый коричневый комок, испещренный блестящими льняными семенами.

- Вот, это поддержит тебя до обеда.

- Что это?

Она настойчиво сунула его ему.

- Съешь это. Тебе понравится. Поверь мне. – Когда он брал масляный комок из ее пальцев, она схватила его за запястье другой рукой и удерживала его на месте, пока осматривала костные мозоли в полдюйма высотой на его суставах.

- Как умно с твоей стороны, - сказала она. – Они столь же уродливы, как и бородавки на жабе, но кто заботится о красоте, если они помогают сохранять твою кожу целой, а? Мне нравится. Мне очень сильно нравится. Ты был вдохновлен Аскудгамлнами гномов?

- Ничто не ускользнет от тебя, не так ли? – спросил он.

- Позволь этому ускользнуть. Я интересуюсь только теми вещами, которые существуют. – Эрагон моргнул, смущенный, так как он часто бывал обманут ею на словах. Она постучала по костной мозоли кончиком одного из своих коротких ногтей.

- Я сделала бы это себе сама, за исключением того, что это будет ловить шерсть, когда я буду прясть или вязать.

- Ты сама вяжешь пряжу? – спросил он, удивленный, что она занимается чем-то столь обычным.

- Конечно! Это замечательный способ расслабиться. Кроме того, если бы я не делала этого, то где бы взяла свитер с защитой Дваларов от безумных кроликов, связанной в виде Лидуэн Кваэдхи поперек внутренней части груди, или сетку для волос, которая была окрашена желтой, зеленой и светлой гвоздикой?

- Безумные кролики…

Она отбросила свои густые вьющиеся волосы.

- Ты будешь удивлен узнать, сколько магов умерло, будучи укушенными безумными кроликами. Они намного больше распространены, чем ты мог бы подумать.

Эрагон уставился на нее.

"Ты думаешь, она шутит?" – спросил он у Сапфиры.

"Спроси у нее и узнай".

"Она только ответит другой загадкой."

Копьеносцы прошли, Эрагон, Сапфира и Анжела направились к шатру, сопровождаемые Солембумом, который присоединился к ним, незаметно для Эрагона. Выбирая дорогу среди груды экскрементов, оставленных лошадями конницы короля Оррина, Анжела сказала:

- Вот скажи мне: кроме твоей борьбы с раззаками, случилось что-нибудь ужасно интересное с тобой во время твоего путешествия? Ты же знаешь, как я люблю слушать о интересных вещах.

Эрагон улыбнулся, думая о духах, которые посетили его и Арью. Однако он не хотел обсуждать их, поэтому вместо этого он сказал:

- Раз уж ты спрашиваешь, довольно много интересных вещей произошло. Например, я встретил отшельника по имени Тенга, живущего в руинах эльфийской башни. Он владел самой удивительной библиотекой. В ней было семь…

Анжела остановилась так резко, что Эрагон сделал еще три шага прежде, чем прервал себя и возвратился. Ведьма казалась ошеломленной, словно получила крепкий удар по голове. Подойдя к ней, Солембум оперся о ее ноги и пристально посмотрел вверх. Анжела облизала губы, а затем сказала:

- Э... – Она откашлялась. – Ты действительно уверен, что его имя было Тенга?

- Ты встречала его?

Солембум зашипел, и шерсть на его спине встала дыбом. Эрагон отодвинулся подальше от кота, стремясь оказаться вне досягаемости его когтей.

- Встречала его? – С горьким смехом Анжела положила руки на бедра. – Встречала его? Да я сделала больше чем это! Я была его ученицей в течение... в течение несчастливого количества лет.

Эрагон никак не ожидал, что Анжела охотно откроет что-нибудь из своего прошлого. Стремясь узнать побольше, он спросил:

- Когда ты встречала его? И где?

- Давно и далеко. Однако, мы расстались ужасно, и я не видела его в течение многих, многих лет. – Анжела нахмурилась. – По правде говоря, я думала, что он уже умер.

Сапфира отозвалась тогда, сказав:

"Раз ты была ученицей Тенги, то ты знаешь, на какой вопрос он пытается ответить?"

- У меня нет даже малейшей идеи. У Тенги всегда был вопрос, на который он пытался ответить. Если он преуспевал, то немедленно выбирал другой, и так далее. Он мог ответить на сто вопросов, с тех пор как я в последний раз видела его, а может он все еще скрежещет зубами по поводу той самой загадки, как и тогда, когда я оставила его.

"Какой?"

- Влияют ли фазы луны на число и качество опалов, которые образуются в основании Беорских гор, как обычно считается у гномов.

- Но как это можно доказать? – запротестовал Эрагон.

Анжела пожала плечами.

- Если бы кто-то и мог, то это был бы Тенга. Он может быть и сумасшедший, но его великолепие не меньше от этого.

"Он – человек, который пинает кошек," - сказал Солембум, словно подводя итог всего характера Тенги.

Тогда Анжела хлопнула в свои ладоши и сказала:

- Ни слова больше! Доедай свою "конфету", Эрагон, и пойдем к Насуаде.

18. Возмещение убытков.

- Опаздываете, - сообщила Насуада, когда Эрагон и Анжела нашли свои места в ряду стульев, поставленных полукругом перед высоко возвышающимся троном самой Насуады. Там же сидели Эльва и ее опекун, Грета, пожилая женщина, которая упросила Эрагона тогда в Фартхен Дуре благословить свою подопечную. Сапфира, как и прежде, лежала возле шатра, просунув голову внутрь через отверстие, чтобы тоже участвовать во встрече. Солембум свернулся клубочком рядом с ее головой. Он казался бы крепко спящим, если б не случайные щелчки его хвоста.

Наряду с Анжелой, Эрагон извинился за свое опоздание, а затем стал слушать, как Насуада принялась объяснять Эльве всю важность ее способностей для Варденов – "как будто она сама не знает", - заметил Эрагон Сапфире – и упрашивать ее освободить Эрагона от его обещания снять проклятье своего неудачного благословения. Она сказала также, что понимает, сколь многого она просит от Эльвы, но судьба целой страны висит на волоске, и разве это не стоящее дело – пожертвовать своим благополучием, чтобы помочь спасти Алагейзию от злых тисков Гальбаторикса? Это была великолепная речь: красноречивая, страстная и полная аргументов, взывающих к самым благородным чувствам Эльвы.

Эльва, опиравшаяся маленьким острым подбородком на свои кулачки, подняла голову и сказала:

- Нет. - Потрясенная тишина проникла в шатер. Переводя свой немигающий пристальный взгляд от одного присутствующего к другому, она добавила:

- Эрагон, Анжела, вы оба знаете, на что это похоже – разделить чьи-то мысли и эмоции, как они умирают. Вы знаете, как это ужасно, как мучительно, каково чувствовать, будто часть вас самих ушла навсегда. И это только от смерти одного человека. Но ни один из вас не вынужден переживать такое, если вы сами не захотите, тогда как я... У меня нет никакого выбора, кроме как разделить это с ними всеми. Я чувствую каждую смерть вокруг себя. Даже сейчас я чувствую, как жизнь покидает Сефтона, одного из твоих мечников, Насуада, который был ранен на Пылающих Равнинах, и я знаю даже, какие слова могла бы сказать ему, чтобы уменьшить его страх перед забвением. Его страх настолько огромен, о, он заставляет меня дрожать. - С несвязным криком она вскинула руки перед лицом, как будто пытаясь отразить удар. А затем:

- А, его больше нету. Но есть другие. Всегда есть другие. Череда мертвых никогда не заканчивается. - Горькая насмешка в ее голосе усилилась, пародия на нормальную детскую речь. - Понимаете ли вы на самом деле, Насуада, Госпожа Ночная Охотница... Та, кто может стать Королевой всего Мира? Понимаете ли вы на самом деле? Я посвящена во все муки вокруг себя, как физические, так и духовные. Я чувствую их, как будто они мои собственные, и волшебство Эрагона заставляет меня облегчать боль тех, кто страдает, чего бы это мне ни стоило. А если я сопротивляюсь этому принуждению, как вот сейчас, то тело мое восстает против меня: мой желудок оборачивается кислотой, а моя голова пульсирует, как будто гном долбит по ней своим молотом, и мне трудно передвигаться, труднее, чем думать. Неужели это - то, чего ты желаешь мне, Насуада?

И ночью, и днем у меня нет ни минуты отсрочки от боли мира. С тех пор, как Эрагон благословил меня я познала только боль и страх, и никогда – радость или удовольствие. Более легкая сторона жизни, те вещи, которые примиряют нас с нашим существованием, мне было отказано в них. Я никогда не видела их. Никогда не испытывала. Только тьма. Только всеобщее страдание, страдание всех мужчин, женщин и детей в пределах мили, колотящее в меня подобно полуночному шторму. Это благословение лишило меня возможности быть похожей на других детей. Оно вынудило мое тело расти быстрее обычного, а мой ум еще быстрее. Эрагон способен лишить меня этой ужасной способности и принуждения с ним связанного, но он не может сделать меня такой, как я была или какой должна быть, не разрушая то, чем я стала. Я – урод, не ребенок и не взрослый, навсегда обреченный стоять в стороне. Знаете ли, я ведь не слепая. Я вижу, как вы отскакиваете, когда слышите меня, - Она покачала головой, - Нет, вы просите слишком многого от меня. Я не буду терпеть это ни ради тебя, Насуада, ни ради Варденов, ни ради всей Алагейзии, ни даже ради моей дорогой матери, будь она еще жива. Оно не стоит того, и ничего не стоит. Я могла бы жить одна, так, чтобы быть свободной от несчастий других людей, но это не то, чего я хочу. Нет, единственное решение в том, чтобы Эрагон попытался исправить свою ошибку, - ее губы изогнулись в лукавой улыбке, - а если вы не согласны со мной, если вы думаете, что я глупа и эгоистична, то почему бы тогда вам не вспомнить, что я ненамного больше грудного младенца и мне еще только предстоит праздновать свой второй день рождения. Только дураки ожидают, что дитя будет мучить себя ради высшего блага. Дитя я или нет, но я приняла решение, и что бы вы ни сказали, вам не переубедить меня. В этом я тверда, как железо.

Насуада принялась было снова убеждать ее, но как Эльва и обещала, это было бесполезное занятие. В конце концов Насуада попросила Анжелу, Эрагона и Сапфиру вмешаться. Анжела отказалась на том основании, что она не могла изменить к лучшему слова Насуады и полагала, что выбор Эльвы – ее личное дело, и поэтому девочка должна быть в состоянии поступить так, как ей того хочется, не будучи заклеванной, как орел, стаей соек. Эрагон был схожего мнения, но он решился сказать:

- Эльва, я не могу указывать тебе, как ты должна поступать, это можешь решить только ты сама — но не отвергай окончательно просьбу Насуады. Она пытается спасти нас всех от Гальбаторикса и нуждается в нашей поддержке, как бы ни был мал шанс на успех. Будущее скрыто от меня, но мне кажется, что твоя способность могла бы стать прекрасным оружием против Гальбаторикса. Ты могла бы предсказать каждое его нападение. Ты могла бы нам точно сказать, как противодействовать его защите. И самое главное, ты была бы в состоянии почувствовать, где Гальбаторикс уязвим, где его самое слабое место, и как мы могли бы ранить его.

- Тебе надо приложить гораздо больше усилий, Всадник, если ты хочешь, чтобы я передумала.

- Я не пытаюсь переубедить тебя, - заявил Эрагон, - Я лишь хочу удостовериться, что ты достаточно надежно взвесила свое решение и что ты не примешь его чересчур поспешно.

Девочка шевельнулась, но не ответила.

Тогда Сапфира спросила:

"Что у тебя на сердце, о Сияющее Чело?"

Эльва ответила мягким тоном, без следа какой-либо агрессивности:

- Я уже раскрыла перед вами свое сердце, Сапфира. Любые другие слова были бы излишни.

Если Насуада и была возмущена упрямством Эльвы, она этого не показала, хотя выражение ее лица было сурово, как и приличествовало такому обсуждению. Она сказала:

- Я не могу согласиться с твоим выбором, Эльва, но мы примем его, поскольку очевидно не сможем поколебать твою уверенность. Полагаю, я не смею осуждать тебя, поскольку я не испытывала тех страданий, которые ты переживаешь дни и ночи напролет, и на твоем месте, возможно, я действовала бы по-другому. Эрагон, если ты готов…

По ее словам, Эрагон встал на колени перед Эльвой. Ее светящиеся фиолетовые глаза уставились на него, когда он взял ее крошечные ручки в свои большие. Она вся горела в его руках, как будто охваченная лихорадкой.

- Это больно, Губитель Шейдов? - спросила Грета дрожащим голосом.

- Не должно, но я не знаю наверняка. Снятие заклятий гораздо более туманное искусство, чем их наложение. Маги вообще редко когда пробовали подобное из-за сопряженных с этим трудностей.

С морщинами, исказившими ее лицо беспокойством, Грета погладила Эльву по голове, приговаривая:

- О, будь храброй, моя сливка. Будь храброй. - Она, казалось, даже не заметила, как Эльва раздраженно посмотрела на нее.

Эрагон проигнорировал, что его прервали:

- Послушай, Эльва. Есть два различных способа чтобы снять чары. Первый – для мага, который наложил чары, состоящие в том, чтобы открыть себя той энергии, что питает нашу магию...

- То, с чем у меня всегда были трудности, - сказала Анжела. «Именно поэтому я больше полагаюсь на микстуры и растения, и предметы, являющиеся волшебными сами по себе, чем на заклинания.

- Если ты не возражаешь...

С задрожавшими щеками, Анжела сказала:

- Я сожалею. Продолжай.

- Хорошо, - прорычал Эрагон. - Первый – для мага, который наложил чары, состоящие в том, чтобы открыть себя (его)…

- Или ее, - прервала Анжела.

- Пожалуйста, может ты позволишь мне закончить?

- Прости.

Эрагон увидел, что Насуада пытается сдержать улыбку.

- Он открывает себя потоку энергии, питающему его тело, и на древнем языке отрекается не только от слов своего заклятья, но также и от намерений, стоявших за ним (заклятьем). Это может быть гораздо труднее, чем вы могли бы вообразить. Если маг сделает это не с благими намерениями, он закончит тем, что видоизменит первоначальное заклинание вместо того, чтобы снять его. И затем ему придется расколдовывать два переплетенных заклинания.

- Другой способ состоит в том, чтобы прочесть заклинание, которое будет непосредственно противодействовать эффекту первоначального заклинания. Оно не устранит исходного заклинания, но составленное должным образом, сделает его безопасным. Если позволите, это – тот способ, который я намереваюсь использовать.

- Самое изящное решение, - объявила Анжела, - но кто, бога ради, обеспечит непрерывный поток энергии, необходимый для поддержания этого самого контрзаклинания? И, кто-то ведь должен спросить, что может пойти не так с этим специфическим способом?

Эрагон не отрывал своего пристального взгляда от Эльвы:

- Энергия будет взята у тебя,- сказал он ей, сжимая ее руки своими, - Потребуется не так и много, но в какой-то мере это все же уменьшит твою выносливость. Если я сделаю это, то ты никогда не сможешь бегать столь же далеко или носить столь же много дров, как те, с кого не снимали подобных заклинаний.

- Почему ты не можешь обеспечить необходимую энергию? - спросила Эльва, изогнув бровь, - В конце концов это ведь ты ответственен за мое отчаянное положение.

- Я бы обеспечил, но чем дальше я буду находиться от тебя, тем тяжелее мне будет посылать тебе энергию. А если бы я отошел слишком далеко – скажем, на милю, или может быть немного дальше — то это усилие убило бы меня. Что касается возможных осложнений, единственный риск состоит в том, что я некорректно составлю контрзаклинание, и оно не будет полностью блокировать все последствия моего благословения. Если это случится, то я просто прочитаю другое контрзаклинание.

- А если оно также потерпит неудачу?

Он сделал паузу.

- В таком случае я всегда могу обратиться к первому способу, который я описал. Однако я предпочел бы по возможности избегать его. Это - единственный способ полностью покончить с заклятьем, но если попытка будет неудачной, а такое вполне возможно, то ты окажешься в еще больше дерьме, чем сейчас.

Эльва кивнула:

- Я понимаю.

- Позвольте мне приступать тогда?

Когда она вновь опустила свой подбородок, Эрагон глубоко вздохнул, подготавливаясь. Его глаза наполовину закрылись от силы его концентрации, он начал говорить на древнем языке. Каждое слово падало с его губ сокрушительным ударом. Он прилагал все возможные усилия, чтобы отчетливо произнести каждый слог, каждый звук, чуждый его родному языку, и избежать потенциально трагической ошибки. Контрзаклинание врезалось в его память. Он проводил многие часы во время своего возвращения из Хелгринда, придумывая его, мучаясь над ним, бросая себе вызов разработать лучшие альтернативы, всё в ожидании того дня, когда он попытается возместить ущерб, который он причинил Эльве. Пока он говорил, Сапфира направляла свою силу в него, и он чувствовал, что она поддерживает его и наблюдает поблизости, готовая вмешаться, если заметит у него в сознании малейший намек на извращение волшебства. Контрзаклинание было чрезвычайно длинным и сложным, поскольку он стремился обратиться в нем к каждому разумному аспекту своего благословения. В результате полные пять минут прошли прежде, чем Эрагон произнес последнее предложение, слово, и наконец слог.

В последовавшей тишине, лицо Эльвы омрачилось разочарованием.

- Я все еще чувствую их, - сказала она.

Насуада наклонилась вперед на своем троне: «Кого?»

- Тебя, его, ее, всех, кто чувствует боль. Они не ушли! Принуждение помогать им, оно прошло, но эта агония чужой боли все еще жива во мне.

Насуада наклонилась вперед еще сильнее:

- Эрагон?

Он нахмурился.

- Я, должно быть, пропустил что-то. Дайте мне немного времени, чтобы подумать, и я составлю другое заклинание, которое может добиться цели. Есть несколько других возможностей, которые я рассматривал, но... - Он затих, обеспокоенный тем фактом, что контрзаклинание не подействовало как ожидалось. Более того, составить заклинание непосредственно блокирующее боль, испытываемую Эльвой, будет гораздо труднее, чем попытаться снять благословение целиком. Одно неверное слово, одна плохо построенная фраза, и он мог бы уничтожить ее чувство сопереживания, или лишить ее возможности когда-либо пользоваться своим разумом, или отключить ее собственное ощущение боли, так, что она не заметит сразу, когда будет ранена.

Эрагон с Сапфирой были в самом разгаре своего обсуждения, когда Эльва сказала:

- Нет!

Озадаченный, он посмотрел на нее.

Восторженный жар, казалось, исходил от Эльвы. Ее круглые, подобные жемчугу зубки мерцали, поскольку она улыбалась, ее глаза вспыхнули торжествующей радостью.

- Нет, не пробуй больше.

- Но, Эльва, почему это…

- Потому что я не хочу, чтобы еще больше заклинаний было навешено на меня. И потому что я только что осознала, что могу проигнорировать их! - Она схватилась за ручки своего стула, дрожа от волнительного возбуждения. - Без принуждения помогать всем, кто страдает, я могу проигнорировать все их неприятности, и мне не станет от этого хуже! Я могу проигнорировать человека с ампутированной ногой, я могу проигнорировать женщину, только что ошпарившую свою руку, я могу проигнорировать их всех, и не буду чувствовать себя хуже! Верно, что я не могу заблокировать их полностью, по крайней мере пока, но… ох, какое облегчение! Тишина. Благодатная тишина! Больше никаких порезов, царапин, ушибов или сломанных костей. Больше никаких мелких забот пустоголовых юношей. Больше никаких мучений брошенных жен или рогоносцев-мужей. Больше никаких тысяч невыносимых ран целой войны. Больше никакой выворачивающей кишки паники, которая предшествует окончательной темноте. - Со слезами, начинающими скатываться вниз по ее щекам, она засмеялась, хриплая трель, от которой волосы на голове Эрагона встали дыбом.

"Что это за безумие? – спросила Сапфира. - Даже если ты можешь выбросить их из своего сознания, зачем оставаться прикованной к чужой боли, когда Эрагон, возможно, в состоянии освободить тебя от нее?"

Глаза Эльвы пылали сомнительным ликованием.

- Я никогда не буду похожа на обычных людей. Если уж я обречена быть иной, то позвольте мне сохранить то, что делает меня особенной. Пока я могу контролировать эту власть, а похоже я и впрямь могу это, у меня нет никаких возражений против того, чтобы нести это бремя, поскольку это будет моим собственным выбором, не навязанным мне твоей магией, Эрагон. Ха! С этого момента, я ни перед кем и ни перед чем не отвечаю. Если я помогу кому-нибудь, то лишь потому, что так хочу я. Если я буду служить Варденам, то лишь потому, что моя совесть обязывает делать это, а вовсе не потому, что ты просишь меня об этом, Насуада, или потому что я откину коньки, если не сделаю этого. Я буду поступать так, как мне нравится, и горе тем, кто выступит против меня, поскольку я знаю все их страхи и не буду смущаться играть на них, чтобы выполнить свои желания.

- Эльва! - воскликнула Грета. - Не говори такие ужасные вещи! Ты ведь не можешь подразумевать их!

Девочка повернулась к ней так резко, что ее волосы разлетелись позади нее.

- Ах да, я забыла о тебе, моя дражайшая няня. Всегда преданная. Всегда суетливая. Я благодарна тебе за то, что ты приняла меня после того, как моя мать умерла, и за заботу, которую ты проявила ко мне еще в Фартхен Дуре, но я больше не нуждаюсь в твоей помощи. Я буду жить одна, привязанная сама к себе, и никому не обязанная. Напуганная, старуха прикрыла свой рот низом рукава и вся съежилась.

"Что Эльва сказала?" – недоумевал Эрагон. Он решил, что не может позволить ей сохранить свою способность, раз она собирается злоупотребить ею. С помощью Сапфиры, поскольку она была согласна с ним, он выбрал самые многообещающие из новых контрзаклинаний, рассмотренных им ранее, и открыл было рот, чтобы расставить все точки над «и».

Быстрая как змея, Эльва прижала руку к его губам, мешая ему говорить. Шатер задрожал, когда Сапфира зарычала, почти оглушив Эрагона с его чутким слухом. Поскольку все зашатались, кроме Эльвы, державшей руку прижатой к лицу Эрагона, Сапфира сказала:

"Отпусти его, ты, соплячка."

Отделенная Сапфирой, шестерка охранников Насуады ворвалась внутрь, размахивая своим оружием, в то время как Блодгарм и другие эльфы подбежали к Сапфире и разместились по обе стороны от нее, растягивая стенку палатки таким образом, чтобы видеть все происходящее. Насуада махнула рукой, и Ночные Ястребы опустили свое оружие, но эльфы остались в полной готовности действовать. Их клинки мерцали как лед.

Ни волнение, ею порожденное, ни мечи, направленные в ее сторону, казалось, не беспокоили Эльву. Она подняла свою голову и пристально посмотрела на Эрагона, как будто он был необычным жуком, которого она нашла ползающим по краю ее стула, а затем она улыбнулась с таким сладким, невинным выражением, что он задался вопросом, почему ему не особо верилось в искренность этой улыбки. Голосом, подобным теплому меду, она сказала: