Глаголы «быть» и «иметь» и их функции в языке

Изучение предложений с глаголом «быть» осложняется труд­ностью, если не невозможностью, дать удовлетворительное опреде­ление природы и функций глагола «быть». Прежде всего, является ли «быть» глаголом? Если это глагол, то почему он так часто от­сутствует? Если же «быть» не глагол, то каким образом он имеет статус и формы глагола, оставаясь при этом тем, что называют «глаголом-именем»? Тот факт, что существует «именное предло­жение», характеризующееся отсутствием глагола, и что оно пред­ставляет собой универсальное явление, противоречит, казалось бы, тому, также весьма обычному, факту, что оно имеет эквива­лентом предложение с глаголом «быть». Факты как бы ускользают от анализа, и проблема в целом еще настолько слабо разработана, что здесь даже не на что опереться. Причина, вероятно, кроется в том, что обычно рассуждение строится, по крайней мере импли­цитно, так, как если бы появлению глагола «быть» логически и хронологически предшествовало состояние языка, когда такой глагол отсутствовал. Но подобное прямолинейное рассуждение повсеместно опровергается языковой действительностью и не от­вечает к тому же никаким требованиям теории.

В основу анализа, как исторического, так и описательного, следует положить различие двух слов, которые смешивают, когда рассуждают о глаголе «быть»: одно из них — «связка», граммати­ческий показатель тождества; другое—полнозначный глагол. Эти два слова сосуществовали и всегда могут сосуществовать, бу­дучи совершенно различными. Но во многих языках они слились. В основе проблемы глагола «быть» оказывается, таким обра­зом, не процесс хронологической последовательности, а диалек-

тическое сосуществование двух слов, двух функций, двух кон­струкций.

Утверждая идентичность указанных двух слов, иногда ссыла­ются на именное предложение. Мы уже пытались ^г определить основные черты этого типа высказывания, и ничего существен­ного к сказанному мы здесь добавить не можем, разве только по­стараемся четче противопоставить именное предложение и пред­ложение, содержащее глагол «быть», и еще раз подчеркнем то, что их различает.

Когда говорят о глаголе «быть», необходимо уточнять, идет л ли речь о понятии грамматическом или о понятии лексическом. Именно потому, что такое различение не проводилось, проблема и стала неразрешимой и ее не удалось даже ясно сформулировать. В действительности же существует лексическое понятие «быть», глагольное выражение которого является столь же исконным, что и выражение любого другого понятия, и которое может функ­ционировать, совершенно не вторгаясь при этом в область функции «связки». Следует только вернуть ему и в теории его реальность и его автономность. В индоевропейских языках эта лексема пред­ставлена корнем *es-, который не следует переводить как «быть», чтобы не усугублять той самой путаницы, из которой мы пытаемся выйти. Его значение — «иметь существование, принадлежать дей­ствительности», и это «существование», эта «действительность» опре­деляются как нечто достоверное, непротиворечивое, истинное. Весьма показательно, как это понятие конкретизируется в произ­водных именных формах: лат. sons «виновный», юридический термин, который применяется к «сущему», к тому, «кто есть дейст­вительно» (совершивший преступление); санскр. sant-, авест. hant-«существующий, действительный, хороший, истинный»; превосх. степень санскр. sattama-, авест. hastama- «самый лучший»; санскр. satya-, авест. haiGya- «истинный»; санскр. sattva- «существование; сущность; плотность»; др.-исл. sannr «истинный»; греч. та ovxa «истина; обладание». В истории различных индоевропейских язы­ков *es- оказывалось иногда замененным, но пришедшая ему на смену лексема сохраняет тот же смысл. Так обстоит дело в «тохар­ском» языке, в котором используется nes-, в ирландском, где ис­пользуется ta- (atta-). Попутно отметим, что ирл. ta- с дательным падежом местоимения (буквально «быть у») стало выражением для «иметься»: ni-t-ta «у тебя нет». Одна из семантических функций *es- или его субститутов, по существу, и заключается в том, чтобы сделать возможной конструкцию «быть у» в значении «иметься».

Совершенно иным является положение «связки», которая упо­требляется в высказывании, устанавливающем тождество между двумя именными членами. Здесь наиболее общее выражение не

¹ См. гл. XIV настоящей книги.

содержит никакого глагола. Это «именное предложение» в том виде, как оно представлено в настоящее время, например, в рус­ском или венгерском языках, где нулевая морфема, пауза, осу­ществляет связь между двумя членами и утверждает их тожде­ство — какой бы ни была с логической точки зрения разновидность этого тождества: формальное равенство («Рим — столица Италии»), включение класса в класс («собака — млекопитающее»), принад­лежность к совокупности («Пьер — француз») и т. п.

Очень важно понять, что нет никакой естественной или необ­ходимой связи между глагольным понятием «существовать, быть, иметься в действительности» и функцией «связки». Задавать во­прос, каким образом глагол «быть» может отсутствовать или опу­скаться,— значит ставить все с ног на голову. Правильной явля­ется обратная постановка вопроса — как существует глагол «быть», обеспечивая глагольное выражение и лексическую опору логиче­ской связи в утвердительном высказывании.

В действительности же привычные нам языки создают в этом отношении иллюзию. Появление глагола «быть», служащего для предикации тождества двух членов, не было неотвратимой языко­вой необходимостью. Во многих языках в различные исторические эпохи наблюдается тенденция к реализации функции связки — обычно осуществляемой с помощью паузы между членами, как в русском языке,— в особом знаке, в морфеме. Но эта тенденция разрешалась не одним-единственным и обязательным способом. Способы были различны; создание или приспособление для этой цели глагольной формы — лишь один из них. Рассмотрим кратко основные.

В древнесемитских языках глагола «быть», как известно, не существовало. Достаточно было поставить рядом именные члены высказывания, чтобы получилось именное предложение, при на­личии, по-видимому, дополнительного признака — паузы между членами, что, однако, не имело графического выражения. На примере венгерского, русского и др. языков можно видеть, что эта пауза имеет значение элемента высказывания; более того, это знак предикации. Вероятно, везде, где структура языка позволяет стро­ить предикативные высказывания путем соположения двух именных форм при свободном порядке слов, их разделяет пауза. При этом условии именные формы осуществляют предикацию. Так, в ара­мейском языке: malkuteh malkut 'alam «его царство — вечное

царство»; 'arhateh din «его пути — справедливость»; hfl §alma re§eh di-dhab tab^ «эта статуя, ее голова из чистого золота». Но в функ­ции предикации может использоваться и особый знак: «связкой» служит местоимение так называемого третьего лица единственного числа, которое в этом случае вставляется между субъектом и пре­дикатом: 'elahkon hu 'elah 'elahin «ваш бог— он (=есть)бог богов». То же самое местоимение используется и тогда, когда субъект стоит

в первом или во втором лице: 'anahna himmo 'abdohl dl-'elah-smayya w'ar^ca «мы рабы бога неба и земли» (Ездра, кн. I V, 11), буквально «мы они его рабы бога...». В этом примере мы видим, кроме того, согласование в числе между местоимением-связкой и субъектом. В единственном числе будет буквально «я он его раб» (= я его раб); отсюда во множественном числе «мы они их рабы» (= мы их рабы) с местоимением муж. рода множ. числа himmo.

Такую же схему мы находим в арабском языке ² — именное предложение, в котором субъект, обычно определенный, предшест­вует предикату, обычно неопределенному: Zaidun ^calimun «Сайд — ученый». Можно ввести определение к субъекту, не изменив при этом синтаксической формы: 'abuhu musinun «его отец стар», но также и Zaidun 'abuhu musinun «Сайд, его отец стар» (== отец Сайда стар). Когда же определенными являются и субъект и пре­дикат, между ними можно вставить местоимение huwa «он»: allahu huwa 'lhayyu «бог он (= есть) живой».

В тюркских языках конструкция предикативного высказы­вания — это в основном конструкция именного предложения: что­бы образовать такое высказывание, достаточно синтагмы, состоя­щей, например, из существительного и прилагательного или ме­стоимения и прилагательного. Но часто предикация выражена особым знаком — это не что иное, как личное или указательное местоимение, прибавляемое к слову или к именной синтагме. В во­сточных диалектах это следующий тип высказывания: man ya§ man «я молод», san yas san «ты молод» (букв, «я молодой я», «ты молодой ты»). Конструкция встречается уже в древнетюркском языке и широко сохраняется в консервативных диалектах; можно сказать, что «нормальным» выражением предикативной связи в третьем лице единственного числа является использование местои­мения ol «он» постпозитивно по отношению к именному члену: др.-тюрк, adgu ol «он хороший» (хороший он); manin ol «он мой» (мой он, от меня он); korumci ol «он колдун» (провидящий он); ср.-вост. тур. bu qupra... nirj ol «это гробница X.»; тур.-Хорезм, bu ^calam kitab ol «этот мир — книга»; алтайск. ol bay ol «он богат» (он богат он); башкирск. Xasan yadi'wsi ul «Хасан — писатель» и т. д. Глагол «быть» возник довольно поздно и неповсеместно; в османском в качестве связки специализировалось 3-е лицо ед. числа dir (dur) от durmaq «stare, стоять» ³, однако наряду с этим продолжали использовать и местоимение-связку и именное пред­ложение.

Подобное синтаксическое использование местоимения в функ­ции связки представляет собой явление, имеющее принципиаль-

² Ср. К. Brockelmann, Arab. Gramm. 11-е изд., § 100—102.

³ Другие примеры см. в кн.: J. Deny, Grammaire de la langue turque, § 549
и ел., 1175; а также в коллективной работе: «Philologiae Turcicae Fundamenta»,
\, 1959, стр. 104, 111, 125, 207 и др.

Ко

L

ное значение. Мы видим здесь, что два совершенно различных типа языка могут сближаться, образуя одну и ту же синтаксиче­скую структуру, посредством конвергенции, орудием которой является местоимение. Наличие аналогичных ситуаций в семит­ских и тюркских языках заставляет предположить, что подобное решение может встретиться и в других языках, каждый раз, когда двучленное именное предложение при помощи какого-либо фор­мального средства (не просодического) реализуется как утверди­тельное высказывание и включает новый член, служащий знаком утверждения. Местоимение и является таким знаком. Мы можем теперь привести подтверждение из третьего типа языков, в котором с помощью того же способа была самостоятельно создана форма именного предложения. Это явление имело место и в индоевропей­ских языках, точнее говоря, в части иранских языков.

Возьмем сначала согдийский язык. Кроме глаголов со значе­нием «быть» ('sty, Pwt, 'skwty), здесь функцию связки в конце предложения выполняет местоимение 'yw «он, ему», которое может даже служить артиклем: tk'wS8ZYmy... ZKH"z'wn8Ywth'Ywkt'r ZY z'tk «посмотрите, ребенок девочка или мальчик» (VJ. 24 и ел.); ywyz'kw nyy 'yw «(закон) необычайно глубок» (Dhu. 77, ср. 222); mwrtk Чп 'yw «он мертв» (R. I, фрагм. II, а, 14); KZNH yrP'nt 'YKZY'pw "stnyh 'yw «чтобы они поняли, каково непостоянство» (Vim. 119); отметим попеременное употребление то Pwt, то/yw ^b следующем тексте: 'YK' w't6'r pw "y'm yw ms pwt'n'k CWRH pw "y'm Pwt 'YK' w't6'r pw kyr'n 'yw ms pwt'n'k kwtr 'pw kyr'n Pwt «как бытие (есть, yw) бесконечно, так и тело Будды (есть, pwt) бесконечно; как бытие (есть 'yw) беспредельно, готра Будды (есть, Pwt) так же беспредельна» (Dhu. 57 и ел.) — в типичной ситуации «быть» выражено местоимением, в случайной ситуации — с по­мощью Pwt. В буддийских текстах можно без труда найти сколько угодно примеров с 'yw, построенных так же ⁴. Эта черта сохрани­лась в ягнобском, где ах является одновременно и указательным местоимением и связкой ⁶: с одной стороны, ах odam avvow «этот человек пришел» (ах — местоимение), с другой: incem ku-x «где моя жена?», xuraki max kam-x «наш запас провизии мал» (ах — связка, выступает в виде аффикса -х).

Между согдийским языком и ягнобским в этом отношении су­ществует историческая преемственность. Но подобную функцию указательного местоимения можно наблюдать также и в двух других иранских языках — в пушту и осетинском. В пушту в

⁴ Мы в свое время указывали на такое использование местоимения в согдий­ском и ягнобском языках («Grammaire sogdienne», II, стр. 67—68), но не смогли его объяснить.

⁶ Примеры см.: М. С. Андреев и Е. М. Пешчерева, Ягнобские тексты, М.—Л., 1953, стр. 227Ь, 354 а; ср. также «Grundrifi der iranischen Philologie», II, стр. 342 (§ 94, 3). Под влиянием персидского языка ягнобское -х иногда усили­вается с помощью ast,

настоящем времени глагола «быть» два первых лица •— yam, ye" — противопоставляются 3-му лицу — dai, жен. p. da, множ. ч. dl, формы которого не могут иметь никакой связи с древним глаголом ah-. Действительно, это местоимение dai (древнеиранское ta-), оформленное как прилагательное и введенное в парадигму на­стоящего времени «быть» при помощи перифрастического спря­жения, подобного настоящему времени пассивного залога глагола «делать»: 1. karai yam «я сделан», 2. karai уё «ты сделан», но 3. karai dai «он сделан» (букв, «сделанный он»), жен. p. kare da (букв, «сделанная она»), множ. ч. karl di (букв, «сделанные они»). Нако­нец, как нами было показано в другой работе, форма 3-го лица ед. числа наст, времени глагола «быть» п — в осетинском языке представляет собой местоимение в аналогичном употреблении ^в. Таким образом, три иранских языка в результате спонтанного развития независимо друг от друга пришли к сходной синтакси­ческой структуре, внешне так мало похожей на индоевропейскую и закрепившейся также в семитских и тюркских языках.

Другое решение названной тенденции заключалось в исполь­зовании глагольной формы, однако не той, которая выражает су­ществование. Яркие примеры этого мы находим в поздней латыни, где esse выступает в роли связки, тогда как понятие существования переходит к глаголам existere, extare ⁷, или в ирландском языке, где в 3-м лице ед. числа is противопоставляется ta (с приставочным элементом — at-). В ирландском языке существуют, таким об­разом, две самостоятельные полные парадигмы. Для формы, вы­ражающей тождество, в настоящем времени: ед. ч. 1. am, 2. at, 3. is; множ. ч. 1. d-em, 2. adib, 3. it. Для глагола существования: ед. ч. 1. tau, to, 2. tai, 3. ta; множ. ч. 1. taam, 2. taaid, taid, 3. taat. He важно, что этимологически ирл. is продолжает *esti. В системе современного ирландского языка ⁸ оппозиция is и ta поддержи­вает различие двух понятий. Так же обстоит дело в кучанском языке ⁹. С одной стороны, глагол существования nes-, например: nesam ytarye tne samsarmem... laklentamem tsalpatsis «есть (nesam) путь (ytarye) здесь, чтобы освободиться (tsalpatsis) от самсара °и страданий»; с другой стороны— ste, 3-е лицо ед. ч.; мн. ч. stare, способный принимать местоименные суффиксы, для выражения отношения тождества: ayor saima ste «дар (ayor) — охранитель (saima)»; ceym rsaki nissa spalmem stare «эти рши суть (stare) лучше (spalmem), чем я (nissa)». Вряд ли требуется напоминать о двух

⁶ Ср. нашу книгу «Etudes sur la langue ossete», P., 1959, стр. 74—75, где пред­
восхищено настоящее изложение.

⁷ Более подробно см. Ernout, BSL, L, 1954, стр. 25 и ел.

⁸ См. L. Sjoestedt, Description d'un parler du Kerry, стр. 112 и ел.

⁹ Krause, Westtocharische Grammatik, I, 1952, стр. 61, § 64.

глаголах ser и estar в испанском языке. Мы видим, что в этих языках названное различие сохраняется с помощью лексической инновации. Не следует думать, что это различие и языковые по­требности, которым оно отвечает, характерны только для индо­европейских языков. Мы встречаемся с ними в самых различных языках. Ф. Мартини, распространившему нашу концепцию имен­ного предложения на языки Индокитая, удалось обнаружить в сиамском (тайском) и камбоджийском (мон-кхмер) языках ана­логичную дифференциацию ¹⁰. В тайском языке она существует между khu, которое служит для выражения тождества, и реп «су­ществовать, быть живым»; в камбоджийском языке — между gl (связка) и ja «существовать, (быть) хорошим, истинным». Сов­падение это тем более поразительно, что в этих языках только синтаксическое поведение форм позволяет определить их как глаголы ".

И наконец, последнее решение — то, которое мы наблюдаем в большинстве индоевропейских языков: использование *es-как в функции связки, так и в качестве глагола существования. Различие между ними отныне устранено. Складывается, таким образом, положение, характерное для современного французского языка, где можно сказать как cela est «это есть», так и cela est bon «это хорошо» без какой бы то ни было дифференциации etre «быть» и exister «существовать». При такой ситуации нет больше ничего, что соответствовало бы лексическому противопоставлению испан­ского ser: estar или тому противопоставлению, которое выражается в русском языке, с одной стороны, в форме «нулевая морфема: есть», с другой стороны, различием падежа предиката «именитель­ный: творительный». Вместе с тем слияние этих двух категорий в некоторое единство упрощает функционирование временных флек­сий, поскольку устанавливается система более регулярных пара­дигм. И в конце концов то, что было не чем иным, как граммати­ческой связью, получает лексическое подкрепление — «быть» ста­новится лексемой, способной и выражать существование, и утверж­дать тождество.

Несколько странным, вероятно, покажется, что таким же вспо­могательным глаголом, как «быть», является и «иметь». Казалось бы, все различает эти два глагола, и непонятно, почему они должны функционировать одинаково. Какая необходимость была для по­явления в различных языках второго вспомогательного глагола, если, например, в русском или персидском языках обходятся

¹⁰ BSL, LII, 1956, стр. 289-306.

¹¹ У нас еще, возможно, будет повод вновь обратиться в свете указанного здесь
различия к сложным фактам, связанным с «быть» в индо-иранских языках, иссле­
дованным Р. Л. Тернером (R. L. Turner, BSOS, VIII, 1936, стр. 795 и ел.) и
X. Хендриксеном (Н. Hendriksen, BSOAS, XX, 1957, стр. 331 и ел.).

одним? Более того, этот второй вспомогательный глагол «иметь», в отличие от «быть», действительно и в полном смысле слова имеет значение, которым занимаются лексикографы; помимо своей функ­ции вспомогательного глагола он имеет свободную конструкцию — конструкцию глагола в активном залоге, подобного всем другим, и управляет прямым дополнением. По существу, чем больше мы изучаем «иметь», тем труднее нам объяснить, почему мы считаем его вспомогательным глаголом. Попробуем поэтому охарактери­зовать его с формальной стороны в нескольких языках. Нужно подвергнуть глагол «иметь» конкретному анализу хотя бы в не­скольких языковых системах, даже если (как это и окажется) нам придется в конце концов отказаться от некоторых связанных с ним теоретических понятий, не имеющих оправдания ни в логике, ни в грамматике.

Рассмотрим, как обстоит дело во французском языке сравни­тельно с глаголом etre «быть». Можно заметить, что у avoir «иметь» есть некоторые свойства, общие с etre, и ряд других свойств, при­сущих только ему. Мы кратко суммируем отношения между этими глаголами следующим образом:

1. И etre и avoir имеют формальный статус вспомогательных
глаголов, с помощью которых образуются формы времени.

2. Ни etre, ни avoir не имеют формы пассива.

3. Etre и avoir допускаются как вспомогательные глаголы для
образования времен у одних и тех же глаголов в зависимости от
того, являются ли эти глаголы возвратными или нет, то есть в
зависимости от того, обозначают ли субъект и объект одно и то же
лицо или нет: etre используется, когда субъект и объект совпадают
(il s'est blesse «он ушибся»), a avoir — когда они не совпадают
(И т'а blesse «он ушиб меня»).

4. Иначе говоря, вспомогательные глаголы etre и avoir нахо­
дятся в отношении дополнительной дистрибуции; все глаголы
обязательно используют либо тот, либо другой (il est arrive «он
приехал», il a mange «он съел»), в том числе и сами etre и avoir,
которые в независимом употреблении сочетаются с avoir (il a ete
«он был», il а ей «он имел»).

Подобная симметрия употребления и отношение дополнитель­ной дистрибуции между двумя вспомогательными глаголами, имею­щими, кроме того, одинаковый состав форм и сходные конструкции, вступает в явное противоречие с их лексической природой и с их синтаксическим поведением в независимом употреблении. Здесь etre и avoir разделяет одно существенное различие: вне функции вспомогательного глагола конструкция etre предикативна, в то время как конструкция avoir транзитивна. Тут, казалось бы, между двумя глаголами пролегла пропасть. Непонятно, в частности, каким образом транзитивный глагол может стать вспомогатель­ным.

Это, однако, иллюзия. «Иметь» обладает конструкцией транзн-

тивного глагола и тем не менее таковым не является. Это глагол псевдотранзитивный. Между субъектом и объектом глагола «иметь» не может существовать отношение переходности, когда действие предполагается переходящим на объект и видоизменяющим его. Глагол «иметь» не выражает никакого процесса. По существу, «иметь» как лексема встречается в языках крайне редко; большин­ство языков ее не знает. Даже в пределах индоевропейской семьи языков это позднее приобретение ¹²; понадобилось много времени, чтобы оно закрепилось хотя бы в части этих языков. Наиболее распространенным выражением отношения, передаваемого в наших языках с помощью «иметь», является обращенное выражение «быть у», где субъектом становится то, что представляет собой грамма­тический объект глагола «иметь». Например, единственным воз­можным эквивалентом «иметь» в арабском языке является капа 1-«быть у». Такова ситуация в большинстве языков.

Мы ограничимся лишь несколькими иллюстрациями, взятыми из самых различных языков. В алтайских языках глагол «иметь» отсутствует; в турецком языке предикат существования var и предикат отсутствия yoq ¹³ образуются с помощью суффигируемого местоимения: bir ev-im var «один (bir) дом-мой (ev-im) есть; у меня есть дом»; в монгольском (классическом) «быть» соединяется с да­тельным-местным падежом местоимения или имени обладателя: nadur morin buy «у меня (nadur) лошадь (morin) есть (buy); у меня есть лошадь» ¹⁴. Без какого-либо влияния с той или иной стороны в курдском языке говорят так же: min hespek heye «у меня (min) лошадь (hespek) есть (heye)», в то время как в персидском языке, очень близком ему генетически и типологически, используется глагол dastan «иметь». В классическом грузинском ¹⁶ мы встречаем ту же конструкцию «быть у», которая в переводах оказывается сов­падающей с конструкцией греческих образцов; romelta ara akuns saunze буквально соответствует греч. olg оох lativ rauaelov «у них нет хранилищ» (Ев. от Луки, XII, 24). Существительное или местоимение, здесь относительное местоимение в дательном падеже romelta «которым», может сопровождаться в генитиве или дативе tana «с»: ara ars cuen tana uprojs xut xueza puri «у нас не больше, чем пять хлебов», букв, «нет мы с (cuen tana) больше пяти хлебов, оох etalv -f][nv nXetov ^ aptoi xcevte» (Ев. от Луки IX, 13).

В области африканских языков можно привести в качестве при­мера язык эве (Того) ^1в, где «иметь» выражается как «быть в

¹² См. Mei I let, Le developpement du verbe «avoir», «Antid6ron... J. Wacker-
nagel», 1924, стр. 9—13.

¹³ Deny, Grammaire, § 1198.

¹⁴ Poppe, Grammar of written Mongolian, 1954, стр. 147, § 509.

¹⁶ Различные выражения были изучены Г. Деетерсом, см. «Festschrift A. De-brunner», 1954, стр. 109 и ел.

¹⁶ D. Westermann, Worterbuch der Ewe-Sprache, I, стр. 321.

одним? Более того, этот второй вспомогательный глагол «иметь», в отличие от «быть», действительно и в полном смысле слова имеет значение, которым занимаются лексикографы; помимо своей функ­ции вспомогательного глагола он имеет свободную конструкцию — конструкцию глагола в активном залоге, подобного всем другим, и управляет прямым дополнением. По существу, чем больше мы изучаем «иметь», тем труднее нам объяснить, почему мы считаем его вспомогательным глаголом. Попробуем поэтому охарактери­зовать его с формальной стороны в нескольких языках. Нужно подвергнуть глагол «иметь» конкретному анализу хотя бы в не­скольких языковых системах, даже если (как это и окажется) нам придется в конце концов отказаться от некоторых связанных с ним теоретических понятий, не имеющих оправдания ни в логике, ни в грамматике.

Рассмотрим, как обстоит дело во французском языке сравни­тельно с глаголом etre «быть». Можно заметить, что у avoir «иметь» есть некоторые свойства, общие с etre, и ряд других свойств, при­сущих только ему. Мы кратко суммируем отношения между этими глаголами следующим образом:

1. И etre и avoir имеют формальный статус вспомогательных
глаголов, с помощью которых образуются формы времени.

2. Ни etre, ни avoir не имеют формы пассива.

3. Etre и avoir допускаются как вспомогательные глаголы для
образования времен у одних и тех же глаголов в зависимости от
того, являются ли эти глаголы возвратными или нет, то есть в
зависимости от того, обозначают ли субъект и объект одно и то же
лицо или нет: etre используется, когда субъект и объект совпадают
(il s'est blesse «он ушибся»), a avoir—когда они не совпадают
(il m'a blesse «он ушиб меня»).

4. Иначе говоря, вспомогательные глаголы etre и avoir нахо­
дятся в отношении дополнительной дистрибуции; все глаголы
обязательно используют либо тот, либо другой (il est arrive «он
приехал», il a mange «он съел»), в том числе и сами etre и avoir,
которые в независимом употреблении сочетаются с avoir (il a ete
«он был», il а ей «он имел»).

Подобная симметрия употребления и отношение дополнитель­ной дистрибуции между двумя вспомогательными глаголами, имею­щими, кроме того, одинаковый состав форм и сходные конструкции, вступает в явное противоречие с их лексической природой и с их синтаксическим поведением в независимом употреблении. Здесь etre и avoir разделяет одно существенное различие: вне функции вспомогательного глагола конструкция etre предикативна, в то время как конструкция avoir транзитивна. Тут, казалось бы, между двумя глаголами пролегла пропасть. Непонятно, в частности, каким образом транзитивный глагол может стать вспомогатель­ным.

Это, однако, иллюзия. «Иметь» обладает конструкцией транзи-

тивного глагола и тем не менее таковым не является. Это глагол псевдотранзитивный. Между субъектом и объектом глагола «иметь» не может существовать отношение переходности, когда действие предполагается переходящим на объект и видоизменяющим его. Глагол «иметь» не выражает никакого процесса. По существу, «иметь» как лексема встречается в языках крайне редко; большин­ство языков ее не знает. Даже в пределах индоевропейской семьи языков это позднее приобретение ¹²; понадобилось много времени, чтобы оно закрепилось хотя бы в части этих языков. Наиболее распространенным выражением отношения, передаваемого в наших языках с помощью «иметь», является обращенное выражение «быть у», где субъектом становится то, что представляет собой грамма­тический объект глагола «иметь». Например, единственным воз­можным эквивалентом «иметь» в арабском языке является капа 1-«быть у». Такова ситуация в большинстве языков.

Мы ограничимся лишь несколькими иллюстрациями, взятыми из самых различных языков. В алтайских языках глагол «иметь» отсутствует; в турецком языке предикат существования var и предикат отсутствия yoq ¹³ образуются с помощью суффигируемого местоимения: bir ev-im var «один (bir) дом-мой (ev-im) есть; у меня есть дом»; в монгольском (классическом) «быть» соединяется с да­тельным-местным падежом местоимения или имени обладателя: nadur morin buy «у меня (nadur) лошадь (morin) есть (buy); у меня есть лошадь» ¹⁴. Без какого-либо влияния с той или иной стороны в курдском языке говорят так же: min hespek heye «у меня (min) лошадь (hespek) есть (heye)», в то время как в персидском языке, очень близком ему генетически и типологически, используется глагол dastan «иметь». В классическом грузинском ^1В мы встречаем ту же конструкцию «быть у», которая в переводах оказывается сов­падающей с конструкцией греческих образцов; romelta ara akuns saunze буквально соответствует греч. olg оох ecmv tafuelov «у них нет хранилищ» (Ев. от Луки, XII, 24). Существительное или местоимение, здесь относительное местоимение в дательном падеже romelta «которым», может сопровождаться в генитиве или дативе tana «с»: ara ars cuen tana uprojs xut xueza puri «у нас не больше, чем пять хлебов», букв, «нет мы с (cuen tana) больше пяти хлебов, оох etmv тгщю nKelov?) aptoi Jtsvte» (Ев. от Луки IX, 13).

В области африканских языков можно привести в качестве при­мера язык эве (Того) ^1в, где «иметь» выражается как «быть в

¹² См. Me i I let, Le developpement du verbe «avoir», «Antid6ron... J. Wacker-
nageb, 1924, стр. 9—13.

¹³ Deny, Grammaire, § 1198.

¹⁴ Poppe, Grammar of written Mongolian, 1954, стр. 147, § 509.

¹⁶ Различные выражения были изучены Г. Деетерсом, см. «Festschrift A. De-brunner», 1954, стр. 109 и ел.

¹⁶ D. Westermann, Worterbuch der Ewe-Sprache, I, стр. 321.

руке» (глагол 1е «быть, существовать» + asi «в руке»): ga le asi-nye «деньги (ga) есть в моей (-пуе) руке; у меня есть деньги». В языке ваи (Либерия) ¹⁷, где обладание обязательно уточняется как от­чуждаемое или неотчуждаемое, существуют два выражения: с одной стороны, nkun?be «моя (п) голова (кий) существует (?Ье); у меня есть голова», с другой — ken?be m'bolo «дом (ken) сущест­вует в моей руке (m'bolo); у меня есть дом». Точно так же в канури «я имею» передается как nanyin mbeji, букв, «я-с (nanyin) имеется (mbeji)» ¹⁸.

Мы не будем нагромождать здесь для доказательства факти­ческий материал — примеры составили бы огромный список. Каж­дый может легко убедиться, какие бы языки он ни взлл, в преоб­ладании типа «mihi est» («у меня есть») над типом «habeo» («имею»). И как бы мало нам ни было известно об истории того или иного языка, мы часто наблюдаем, что развитие идет от типа «mihi est» к «habeo», но не наоборот, а это значит, что даже там, где сущест­вует «habeo», оно могло возникнуть из предшествующего «mihi est». Если какое-либо выражение этого отношения можно считать «нормальным», то это как раз «mihi est aliquid» («у меня есть не­что»), в то время как «habeo aliquid» («имею нечто»), как бы ни было важно само по себе появление «иметь» как самостоятельного гла­гола,— всего лишь вторичный вариант этого выражения, имеющий ограниченную сферу распространения.

Следует только предупредить здесь возможное недоразумение, которому легко может дать повод выражение «mihi est», если его рассматривать в таком виде, не уточняя его места в системе каж­дого отдельного языка. Выражение «быть у», о котором идет речь, абсолютно не тождественно французскому обороту etre а — се livre est a moi «эта книга моя». Между тем и другим необходимо проводить строгое различие. Французскому est a moi нельзя при­писать ту же функцию, что лат. est mihi; в латинском языке est mihi передает то же отношение, что и habeo, которое является не чем иным, как его трансформацией: est mihi liber «у меня есть книга» было заменено habeo librum «я имею книгу». Во французском же языке здесь выражаются два разных отношения: avoir выражает обладание (j'ai un livre «у меня есть книга»); etre а выражает при­надлежность (се livre est a moi «эта книга моя»). Различие отно­шений вытекает из различия конструкций: etre а требует всегда определенного субъекта; un livre est a moi «какая-то книга моя» было бы невозможно, нужно сказать: се livre est a moi «эта книга моя». Напротив, avoir требует всегда неопределенного объекта; j'ai ce livre «я имею эту книгу» даже в лучшем случае имело бы слабый шанс появиться в речи; нужно сказать: j'ai un livre «я

"A. Klingenheben, Nachrichten der Gotting. Gesellschaft, 1933, стр. 390.

^la J. Lukas, A Study of the Kanuri Language, стр. 28—29, § 72.

имею (одну) книгу». Вот почему латинское est mihi соответствует французскому j'ai, а не est a moi.

В силу того же методологического требования не следует сме­шивать две конструкции, которые одновременно встречаются в древних индоевропейских языках: «быть» с дательным падежом и «быть» с генитивом ¹⁹. Это два различных типа предикации. В случае генитива мы имеем предикат принадлежности, служащий для определения объекта: авест. kahya ahi? «чей ты? кому принад­лежишь ты?»; вед. ahar devanam asid ratrir asuranam «день принад­лежал богам, ночь — Асурам»; хетт, kuella GUD-us UDU-uS «кому принадлежат быки (и) бараны»; греч. гомер. тоо (зд. Aiog) yap xpaxog scrti piiyurrov «ему (богу) принадлежит высшая сила»; лат. Galliam potius esse Ariovisti quam populi romani «(он не мог пове­рить), что Галлия принадлежит больше Ариовисту, чем римскому народу» (Цезарь, BG, 1,45,1); ст.-ел. котораго отъ седми бадетъ жена «которого из семи будет женщина?; rivoc, %5>v kma. scrtai Yovy|» (Ев. от Матфея XXII, 28). С дательным же падежом «быть» определяет предикат обладания: так, хетт, tuqqa UL kuitki eszi «тебе ничего нет = у тебя ничего нет»; греч. гсттл ген %pvao$ «есть тебе золото = у тебя есть золото» и др.

Нас интересует, следовательно, отношение обладания (посес-сивности) и его выражение с помощью «быть у». Потому что «иметь» это не что иное, как инвертированное «быть у»: mihi est pecunia «у меня есть деньги» инвертируется в habeo pecuniam «я имею деньги». В отношении посессивное™, выраженном с помощью mihi est, предмет обладания осмысляется как субъект; обладатель указывается лишь периферийным падежом, дативом, и обозна­чается им как тот, в ком «быть у» реализуется. В конструкции (ego) habeo pecuniam «я имею деньги» это отношение не может стать «тран­зитивным»; ego «я», понимаемое теперь как субъект, тем самым отнюдь не становится действующим лицом процесса: оно пред­ставляет собой средоточие состояния в синтаксической конструк­ции, которая лишь имитирует выражение процесса.

Все проясняется, когда мы наконец признаем «иметь» тем, чем он и является — глаголом состояния. И подтверждение этому мы находим в системах самых различных языков. В готском языке «иметь», aih, является перфекто-презентным глаголом. Он входит в класс, содержащий исключительно глаголы субъективного со­стояния, отношения, настроения, но не действия ²⁰: wait «знать», mag «мочь», skal «долженствовать», man «полагать», og «бояться» и т. п. Таким образом, aih «иметь» характеризуется как глагол состояния уже самой своей формой. У него есть соответствие в индо­иранских языках — вед. 1§е, авест. ise «иметь, обладать»; и здесь

¹⁹ В статье Мейе, цитированной выше, различие между ними не проводится.
Для хеттского языка оно указано в «Archiv Orientelni», XVII, 1949, стр. 44 и ел.

²⁰ Ср. «Archivum Linguisticum», I, 1949, стр. 19 и ел. (в наст, книге гл. XI);
«Die Sprache», VI, 1960, стр. 169_t

глагол также существует только в виде перфекта среднего залога, обозначающего состояние²¹: Ise— это редуплицированный пер­фект *3₁i-a₁is-ai, который послужил основой для настоящего вре­мени ²². По существу, все перфекто-презентные глаголы готского языка можно было бы передать перифрастически с помощью «иметь», указывающего состояние субъекта: wait «я имею сведения», mag «я имею возможность», og «я имею страх (охвачен страхом)», t>arf «я имею надобность», man «я имею мнение» и т. п. Само «иметь» означает только состояние. Это подтверждается аналогичным явлением на другом конце земного шара, в одном из американо-индейских языков. В языке туника (Луизиана) существует класс глаголов, называемых статическими **; их своеобразие состоит в том, что они не могут спрягаться без местоименных префиксов и, кроме того, требуют префиксов «неотчуждаемого» обладания. Если рассматривать статические глаголы в их семантической дистри­буции, все их можно свести к понятиям состояния: состояния эмо­ционального («стыдиться, сердиться, быть возбужденным, счаст­ливым» и т. п.); состояния физического («быть голодным, замерз­шим, пьяным, усталым, старым» и т. п.); состояния умственного («знать, забывать») и также, если можно так сказать, состояния обладания: «иметь» в целом ряде выражений. Включение «иметь» в число глаголов состояния соответствует и сущности данного понятия. При этом становится понятно, почему «иметь» исполь­зуется многими языками в описательных оборотах, передающих субъективные состояния: «испытывать голод, холод, желание...» (франц. il a faim «он голоден»), далее, «испытывать жар» (франц. il a la fievre «у него жар»), менее отчетливо, но с ясным указанием на затрагивание действием субъекта — «иметь больного сына» (франц. elle a un fils malade «1. у нее больной сын; 2. у нее сын болен»). Ни в одном из своих употреблений «иметь» не указывает на объект — всегда только на субъект.

Но если «иметь» следует определять как глагол состояния, то в каком отношении оказывается он с «быть», который также.является глаголом состояния, который, собственно говоря, и есть настоящий глагол состояния? Поскольку в своем употреблении в качестве вспомогательных глаголов «быть» и «иметь» находятся в дополнительной дистрибуции, можно предположить, что это

²¹ Лемма aes-, выделенная Б артол омэ, «Altiranisches Worterbuch», s.v., ил­
люзорна. Основу aes- можно было бы в крайнем случае постулировать для сущест­
вительного аёЗа-. Но как глагольные формы существуют только перфект ise (чи­
тать Ise) и причастие isana- (читать isana-), тождественные вед. ise, isana-. Формы
i§te, Ша недостоверны, они либо неправильно засвидетельствованы, либо пред­
ставляют собой поправки, внесенные издателями.

²² Лойман в «Morphologische Neuerungen im altindischen Verbalsystem»
(«Meddel. Nederl. Akad.», NR, XV, 3), 1952, стр. 13 (86), справедливо подчеркивает
сходство готского и индо-иранских языков, в которых исходной формой является
перфект.

²³ М. Haas, Tunica, § 4. 71, стр. 59 и ел.

отношение сохраняется между ними и в области лексики. Они действительно оба указывают состояние, но не одно и то же со­стояние. «Быть» — это состояние существующего, того, кто сам что-то есть; «иметь» — это состояние имеющего, того, у которого что-то есть. Различие между ними вырисовывается следующим образом. Между двумя членами, соединенными глаголом «быть», устанавливается внутреннее отношение тождества (состояние кон-субстанциальности). Напротив, два члена, соединенные глаголом «иметь», остаются различными; связь между ними является внеш­ней и определяется как отношение принадлежности; это. отношение обладаемого к обладателю. «Иметь» обозначает только обладателя и делает это с помощью того, что с грамматической точки зрения выступает как (псевдо)объект.

Этим и объясняется, почему «иметь», будучи по существу лишь инвертированным «быть у», сопротивляется переводу в пассив. Так, во французском языке у avoir «иметь» нет пассивного залога. Отсутствует пассив даже у лексического эквивалента avoir — posseder «владеть». Невозможно было бы сказать: се domaine a ete possede par X.; il est maintenant possede par l'Etat «это поместье владелось г-ном X; теперь оно владеется государством»; неприем­лемой подобная форма пассива является в силу того факта, что posseder затрагивает не объект, а субъект. И только в своем не­прямом значении, в котором posseder становится эквивалентом dominer, subjuguer, assujettir «господствовать, порабощать, поко­рять», он допускает формы пассива: il est possede du demon «он одержим дьяволом», il est possede par la jalousie «он одержим ревностью» — и тогда можно говорить о un possede «одер­жимом».

Такое своеобразное положение глагола «иметь», активная кон­струкция которого маскирует инвертированное «быть у», позво­ляет правильнее понять диатезу латинского habere «иметь», гре­ческого Ixeiv «иметь». Habere и £%eiv обычно приводят как иллю­страцию того, что индоевропейский глагол по своей природе не является ни переходным, ни непереходным и допускает оба эти значения. В действительности же мы должны рассматривать habere и ly.eiv как прежде всего глаголы состояния в силу особенностей самого их употребления. Широко известны выражения sic habet «(дело) идет так, что» или bene habet «дело идет хорошо». Совер­шенно прозрачны также наиболее древние производные от habere, как, например, habitus «способ бытия, поведение, осанка», habilis «такой, который хорошо держать, удобный» (habilis ensis «удоб­ный меч»; calcei habiles ad pedem «удобные для ноги башмаки») и настоящее время от habitare «обычно находиться, пребывать», которое в этом значении даже вытесняет habere; ср., однако, quis istic habet? «кто здесь живет?» у Плавта. Даже став транзитивным, habere сохраняет свое значение состояния; следует обратить вни­мание на обороты, где habere означает «иметь на (при) себе» и опи-

сывает состояние субъекта: habere vestem «иметь на себе (носить) одежду»; habere iaculum, coronam «иметь (при, на себе) дротик, венец», а также habere vulnus «получить рану, быть раненным» и «иметь в себе» (habere dolorem «причинять боль», букв, «нести в себе причину боли для других»; habere in animo «замышлять, на­мереваться», букв, «иметь в душе», habes nostra consilia «ты знаешь наши планы»). Все это предопределяет понятие обладания: habere fundum — это одновременно и «пребывать (на земле)» и «занимать (землю)» (юридически). Что касается др.-греч. s'xeiv, то следует вспомнить не ^только случаи так называемого интранзитивного употребления eu, mxffig I/eiv «хорошо, плохо себя чувствовать», но и уже в самых древних текстах такие формулы, как гомер. sxaq, e%eiv «держаться в стороне»; е£ю 8'<Lg ore tig атере-г] Я!9од «я буду держаться твердо, как скала»; обороты с I%eiv для обозначения физического или душевного состояния: яобг^, ciXyea, novov, nsvSog i'xeiv или хгкос, '£%eiv «завершаться», iqovxiav e%eiv «держаться спокойно», Xnnav 8\iy]Oiv s'xeiv «уметь укрощать лошадей». Субъ­ектом e%eiv может быть и название предмета: Papog e%eiv «нести на себе, иметь вес», подобно лат. pondus habere.

Мы подходим, таким образом, к определению статуса глаголов «быть» и «иметь» в соответствии с природой связи, устанавливаемой ими между именными членами конструкции: «быть» предполагает внутреннюю связь, «иметь» — связь внешнюю. То, что их сближает, и то, что их различает, проявляется в параллелизме их функций как вспомогательных глаголов и в отсутствии параллелизма их функций как глаголов в независимом употреблении. Наличие у «иметь» транзитивной конструкции отличает его от «быть». Но эта конструкция транзитивна только по форме, она не дает осно­вания отнести «иметь» к разряду переходных глаголов. Если с формальной точки зрения синтаксические элементы франц. Pierre a une maison «Пьер имеет дом» образуют такую же конструкцию, что и Pierre batit une maison «Пьер строит (построил) дом», то второе высказывание может быть преобразовано в пассив, в то время как первое не может. Это и доказывает, что у «иметь» нет такого управ­ления, как у переходного глагола.

Но в тех языках, которые используют в качестве вспомогатель­ных глаголов одновременно и «иметь» и «быть», параллелизм их употребления является фактом огромной важности. Следует только еще раз подчеркнуть: нет никакой необходимости в существовании двух вспомогательных глаголов, в языках может существовать и один вспомогательный глагол. Но даже там, где используются два вспомогательных глагола, нагрузка между ними может рас­пределяться очень неравномерно, как, например, во французском языке, где etre употребляется лишь с десятком глаголов, a avoir — со всеми остальными. Поэтому, рассматривая языки, в кото­рых глагол образует свои формы с помощью вспомогательного глаго­ла — «иметь» или «быть», в разных случаях по-разному — следу-

W

ет остановиться на конвергенции «иметь» и «быть» при обра­зовании перфекта: ср. франц. il est venu «он пришел» и il a vu «он увидел».

То обстоятельство, что в этих языках перфект связан с исполь­зованием вспомогательных глаголов «быть» и «иметь», что у него нет другого возможного выражения, кроме как через «быть» или «иметь» плюс причастие прошедшего времени глагола, и что эта перифрастическая форма образует полную парадигму,— сово­купность всех этих признаков проливает свет на сущность кате­гории перфекта. Перфект—это такая форма, в которой понятие состояния, соединенное с понятием обладания, отнесено к дейст­вующему лицу; в перфекте действующее лицо предстает как обла­датель осуществленного действия.

И действительно, перфект, в частности в индоевропейских язы­ках, есть форма состояния, связанного с обладанием. Это можно продемонстрировать путем внутреннего анализа перифрастических форм. Как нам представляется, переход компактного перфекта (scripsl «я написал») в перфект перифрастический (habeo scriptum «я написал», букв, «имею написанным») обнажает в отношении между элементами формы значение, внутренне присущее перфекту в индоевропейских языках.

Поразительную иллюстрацию этому мы находим в структуре перфекта армянского языка. В одной из наших предшествующих работ ^и мы проанализировали это в высшей степени своеобразное явление в системе синтаксиса армянского языка, в связи с его местом в этой системе, что единственно и позволяет его объяснить. В армянском языке перфект имеет две разновидности, которые — явление удивительное и первоначально сбивающее с толку — раз­личаются падежом «субъекта», но во всем остальном содержат те же самые элементы. Перфект непереходного глагола: субъект в номинативе + пассивное причастие на -eal + спрягаемая форма глагола «быть»; перфект переходного глагола: субъект в гени­тиве + пассивное причастие на -eal + форма 3-го лица ед. числа глагола «быть». Таким образом, мы имеем sa ekeal g «он пришел», но пога (генитив ед. числа) teseal 5 «он увидел». В этих синтакси­ческих вариантах мы обнаружили противопоставление между конструкцией перфекта непереходного глагола с «быть» и кон­струкцией перфекта переходного глагола с «иметь», то самое про­тивопоставление, которое проявляется в общем развитии индоев­ропейских языков. Особенностью армянского языка является то, что здесь отношение «иметь» выражается таким синтаксическим оборотом, который превращает субъект в «обладателя»; это синтагма «быть + предикативный член в генитиве», эквивалентная в армян­ском языке глаголу «иметь». По-армянски говорят nora tun 5 букв.

²⁴ См. в наст, книге, гл. XVI.

«eius (nora) aedes (tun) est (g), его дом есть» в значении «habet aedem, у него есть дом»; точно так же перфект переходных глаголов, где существительное заменяется причастием, звучит nora teseal б букв, «eius visum est, его видено есть» и означает «habet visum, он увидел». После того как принципиальный путь к объяснению указан, нетрудно понять, почему данная конструкция послужила выражением для перфекта переходных глаголов, который высту­пает, таким образом, в буквальном смысле слова как «посессивная форма» и становится эквивалентом перфекта знака «иметь» других языков. Только вместо того чтобы проявляться в использовании двух различных вспомогательных глаголов («быть» и «иметь»), различие между перфектом непереходного и перфектом переход­ного глагола в армянском языке преобразовано в различное отно­шение перифрастической глагольной формы к субъекту.

Перед нами прекрасный пример того, как одни и те же отно­шения могут приобретать в различных языках совершенно различ­ные формальные выражения. Конструкция транзитивного пер­фекта в армянском языке находит свое объяснение в том факте, что «иметь» по-армянски выражается как «быть у» (букв, «быть кого-либо»). Укажем мимоходом, что поразительное сходство с перфектом армянского языка обнаруживает развитие перфекта в древнеегипетском языке. Согласно интерпретации, предложенной В. Вестендорфом ²⁵, перфект транзитивных глаголов в египетском языке имел посессивное выражение; mr n-j s"n «я любил брата» буквально значит: «любимый (mr) у меня (n-j) брат (sn)». А та же самая конструкция с дательным падежом на п- передает посессив-ность: nb n-j «золото у меня (n-j) = у меня есть золото». Типы язы­ка могут полностью различаться, и тем не менее некоторые фундаментальные отношения реализуются в них, по-видимому в силу потребностей структуры, сходными формальными сред­ствами.

Такая интерпретация транзитивного перфекта в армянском языке, выбранного нами в качестве примера конструкции «mihi est factum, у меня сделано» вместо «habeo factum, я имею сделан­ным», имеет следствие, приобретающее огромное значение для совокупности глагольных форм, образованных с «быть». Оно сво­дится к следующему: в армянском языке форма перфекта переход­ных глаголов активного залога отличается от перфекта пассивного залога только в тех случаях, когда при помощи частицы г- особо указан объект. В противном случае обе формы совпадают.

Это можно продемонстрировать на нескольких примерах. Возь­мем, например, Ев. от Марка, XV, 46: ed i gerezmani zor Er p'oreal i vime «(он) положил его в могилу, которую выдолбили в камне». Такой перевод напрашивается в соответствии с текстом рукописей; управление z-or показывает, что это транзитивный перфект, хотя

²⁶ «Mitteilungen des Institute Шг Orientforschung», I, 1953, стр. 227 и ел.

и без эксплицитно выраженного субъекта. Но у Оскана мы находим or вместо zor ^2e. Если частица г- отсутствует, or er p'oreal следует обязательно перевести в пассиве: «которая была выдолблена», в соответствии с греч.о ■qv A,eA/xTO[vnfi&vov k% я4трас;. Далее, Марк, XVI, 4: hayee'eal tesin zi t'awalec'uc'eal Er zvemn «посмотрев, они увидели, что камень отвалили»; но если, вслед за Осканом, мы пропустим z-, то придется перевести: «камень был отвален, отч avaxexoXurtai 6 Шое». Возьмем, наконец, Ев. от Луки, II, 5: Maremaw handerj zor %awseal gr nma «с Марией, которую с ним обручили»; если опустить z- (Оскан), получится: «которая с ним была обручена, ah\ Mapidu. t% eu/vrjaTeufjivT] аотф».

В описательном обороте «причастие + «быть» идея «состояния» настолько сильна, что при отсутствии субъекта, как в неличных формах перфекта переходных⁴ глаголов, только показатель объекта (z-) позволяет определить, обозначает ли форма состояние дейст­вующего лица или состояние затрагиваемого действием предмета. Мы видим, таким образом, насколько слабой и узкой становится пограничная полоса, разделяющая две диатезы ^п.

Более того. Можно найти примеры, в которых только контекст позволяет решить, является ли перфект активным или пассивным. Возьмем Ев. от Луки, XIX, 15:... (ew koe'eal zcafaysn) oroc' tueal Er zarcat'n. Если рассматривать эту конструкцию строго в том виде, в каком она дана, ее следовало бы перевести «те, кто дал деньги». Нет недостатка в параллелях: oroc' tueal Er совершенно аналогично, например, oroc' teseal er «те, кто видел, oi i66vT.ee» (Марк, V, 16). И тем не менее, несмотря на такое формальное сходство, мы уверены, что текст Луки, XIX, 15 (притча о талантах) следует понимать не «те, кто дал деньги», но «(он позвал слуг), которым он давал деньги (xoog боиХоах;) olg 6e6a>xei то apYfipiov». Контекст показывает нам, что oroc' здесь не субъект, а косвенный объект tueal er. Это значит, следовательно, что, строя рассуждение только на основе данной конструкции, мы получили бы противоположный смысл, потому что само по себе oroc' tueal (или afeal) Er zarcat'n значило бы скорее «те, которые дали (или взяли) деньги». Анало­гичная двусмысленность может возникнуть в том случае, когда субъект не назван: yaynzam... hraman afeal i t'agaworEn буквально значило бы «в этот момент... приказ был получен царем», потому что дополнение глагола в пассивном залоге действительно выра­жается при помощи i и аблатива. В действительности же предло­жение означает «получил приказ царя» (субъект не указан; связка опущена). Подобные неясности, даже если контекст исключает возможность ошибочного понимания, показывают, что перфект переходных глаголов, лишенный однозначных характеристик, весь-

^ав Ср. S. Lyonnet, Le parfait en armenien classique, P., 1933, стр. 100. ²⁷ Лионнэ, цит. соч., стр. 95, замечает: «...в некоторых случаях трудно ре­шить, указывает ли перфект состояние объекта или субъекта».

ма нечетко отличался от пассивного перфекта, с которым у него совпадало по крайней мере два элемента из трех (причастие на -eal и глагол «быть»). Если субъект остается только подразумеваемым, но не выраженным, различие может реализоваться лишь за пре­делами самой формы. Возьмем следующий отрывок текста: zi c'ew ews 6r arkeal... i bant. Перевод будет таким: «потому что он еще не был ввергнут в темницу», что точно совпадает с греч. оиясо yip rjv Pepbinsvog ei'g ttjv yuXax-i\v (Ев. от Иоанна, III, 24). Теперь восстановим контекст. Мы опустили дополнение zyovhannes; пред­ложение на самом деле звучит: zi c'ew ews gr arkeal zyovhannes i bant — и, следовательно, его нужно перевести как «Иоанна не ввергли вновь в темницу»; конструкция в армянском языке яв­ляется активной в отличие от пассивной конструкции греческого, но достаточно было, чтобы в армянском тексте оказалось yovhannes без z-, и она превратилась в пассивный перфект, как в грече­ском.

Мы не будем прослеживать дальше последствия подобной си­туации в армянском языке. Она, несомненно, явилась одной из причин, приведших к перестройке системы залогов в современном языке — пассив имеет отныне особый показатель, морфему -v-, вставляемую между основой и окончанием. Но то, что нам позво­лил установить армянский язык, могли бы продемонстрировать и другие языки. Еще не было уделено внимания такой конструкции аналитического перфекта, по синтаксическим особенностям ко­торой нельзя с первого взгляда решить, обозначает ли именная форма, «управляемая» перфектом, того, кто осуществляет процесс, или того, кто является его адресатом. В греческом языке &с, \ioi jxpotepov бебт^олш (Hdt. VI, 123) означает «как я раньше пока­зал», а не «как мне было показано»; шапгр %а\ nporepov \ioi ei'pr]T.cu (Thuc. XI, 94) «как я сказал», а не «как мне было сказано» ²⁸, и тем не менее буквальный перевод на латинский язык «sicut mihi iam prius dictum est» мог бы вызвать сомнения в смысле. В самом латинском языке также время от времени возникает неясность в выражении действующего лица. Приведем только — потому что, по мнению самих римлян, это «древняя формула» — слова, ко­торые освящают регулярный акт купли-продажи, согласно Варрону: «Antiqua fere formula utuntur, cum emptor dixit: Tanti sunt mi emptae (oves)? Et ille respondit: sunt» (RR II, 2, 5). Покупатель хочет, чтобы продавец признал, что сделка заключена: «Их купил я за столько?» Оборот sunt mihi emptae имеет целью устранить и другую неясность, неясность перфекта, который звучал бы sunt a me emptae и значил бы и «я их имею купленными (я их купил)», и «они у меня

²⁸ Ср. другие примеры в кн. Schwyzer — Debrunner, Griechische Gram-matik, II, стр. 150. В статье Швицера «Zum pe'rsonlichen Agens beim Passiv» в «Abh. Bed. Akad.», 1942, 10, стр. 15—16, идеи автора довольно расплывчаты; он не раз­личает датива с отглагольным прилагательным и датива с пассивными формами глагола.

были куплены» (ab aliquo emere «покупать у кого-либо»). И гра­ница между двумя возможностями очень расплывчата.

Чтобы завершить перечисление двусмысленностей выражения, порожденных аналитической формой транзитивного перфекта с «быть», укажем неясность, которая сходным образом проникла в пассив, по мере того как с компактной формой старого пассивного* перфекта начинала конкурировать описательная форма «пассивное причастие + «быть». Мы встречаем две эти формы вместе в любо­пытном противопоставлении, например Ев. от Иоанна, XX, 30— 31: ПоШ (xiv obv xcd SiXXa атцхеТа snoir}oev о 'Itj<to5c;.._; a oox lativ Y^eYP^aH'^^va ®^{v Т}Ф РФ^Ф тоот<р^-таота бг угураятоа I'va лкт-теглуге... «Иисус совершил также и многие другие чудеса, которые не записаны в этой книге; эти же были записаны, чтобы вы верили». Для передачи этого различия в латинском языке не было другого средства, кроме перестановки членов: quae non sunt scripta..., haec scripta sunt. В Готской Библии эта глава отсутствует, но мы встречаем тот же прием в других ее местах: swaswe ist gamelit» «хссЭсод scttiv yeYpajxnivov, ибо написано» (Иоанн, XII, 14) в про­тивопоставлении bi panei gamelip ist «яер! oo угураятац о котором написано» (Матфей, XI, 10). Армянский язык избрал другой путь, в нем oox ecTtiv Yeypau^evov передается как ос' 5 greal, но yiypanxai с помощью аориста grec'aw ^2S>. Это значит, что описательная форма «причастие страдательного залога + «быть» все больше проявляет тенденцию к тому, чтобы стать эквивалентом пассивного залога настоящего времени. Мы наблюдаем подобное явление уже в ла­тыни, где aspectus est вытесняет собой aspicitur «на него смотрят». Повсюду замена компактной формы, представляющей собой соеди­нение морфем, формой аналитической, в которой морфемы разъе­динены, и в активном залоге и в пассиве приводит к противоречию между формой активного или пассивного перфекта и выражением состояния в настоящем времени с помощью конструкции «быть» + отглагольное прилагательное». В этом столкновении мы усматри­ваем одно из условий, которые подготовили появление новой формы перфекта переходного глагола. Решающий сдвиг совершился, когда est mihi «у меня есть» было заменено глаголом habeo «я имею» не только как лексическая единица, но и как элемент формы пер­фекта, то есть когда архаическое лат. tanti sunt mihi emptae, упо­мянутое выше, стало звучать tanti habeo emptas «я их за столько-то имею купленными». Внедрение глагола habere ji появившаяся отныне возможность выражать с помощью habeo aliquid «имею нечто» отношение aliquid est mihi «у меня есть нечто» способство­вали установлению однозначного транзитивного перфекта habeo factum «я сделал» и восстановлению в перфекте четкого различия залогов. С этого времени старый перфект fed «сделал», освобож­денный от функции выражения перфекта, смог сохраниться в ка-

См. Лионнэ, цит. соч., стр. 56—56.

честве аориста. Подобным же образом на крайнем востоке индоев­ропейского ареала, в согдийском языке, произошло размежевание между прошедшим временем (претеритом), превратившимся в аорист, и новым перфектом, образованным с помощью dar- «иметь» + причастие прошедшего времени.

Как продолжение наших наблюдений возникает одна частная проблема: появление формы перфекта с «иметь» в германских языках. Развился ли германский перфект спонтанно? Или он возник под влиянием латинского перфекта с habEre? Мейе видел в нем подражание латинским моделям ³⁰. Большинство германистов оставляет этот вопрос без ответа, не находя, по-видимому, реша­ющих аргументов ни в пользу одного, ни в пользу другого пред­положения ³¹. По правде говоря, данная проблема рассматривалась только в традиционной перспективе «исторической» грамматики, когда доказательными считались лишь эмпирические факты. Но как можно ставить решение подобной проблемы в зависимость от обнаружения материальных фактов? Факты говорят нам только, что в готском языке такого перфекта не существовало, но что в других ветвях германских языков он был. Важно, однако, выяс­нить, как эти факты организуются в системе германских языков. Рассмотрение системы, как нам представляется, подсказывает вполне определенное решение.

Одно обстоятельство кажется нам существенным в готском язы­ке: это конструкция «причастие + «быть» для передачи перфекта или пассивного претерита по модели: qip>an ist «spp-^бт], сказано»; gamelif) ist «уеураятса, написано»; gasulid was «тебец-Шсото, был укреплен» (Ев. от Луки, VI, 48); intrusgans warst «sve>cevTp[00T]g, ты был привит» (К Римл. XI, 24) и т. д.³². Тот же оборот выступает как обязательный в древнеисландском языке, где причастие страда­тельного залога в сочетании с vera является обычным выражением пассива ³³. А. Хойслер справедливо подчеркивает, что var harm vegenn значит не только «ег war erschlagen (war tot)» и «ег war er-schlagen worden», «он был поражен (был убит)», но также и «ег wurde erschlagen», «он был убиваем (его убивали)». В исландском языке существует транзитивный перфект с «иметь»: ek hefe fundet «я нашел», ek hefe veret «я был», находящийся в дополнительной дистрибуции с перфектом переходных глаголов с «быть». В языке древнего периода и в поэзии причастие транзитивного перфекта согласуется с объектом, выраженным именем: hefe ik J>ik nu mintan

³⁰ A. Meillet, Caracteres generaux des langues germaniques, 5-е изд., стр. 130.

³¹ Ср., например, из последних работ, S6rensen, «Travaux du Cercle lin-
guistique de Copenhague», XI, 1957, стр. 145.