К Афанасию, епископу анкирскому

Дружески и с любовию выговаривает Афанасию, что, не переписав­шись и не объяснившись с ним лично, или чрез людей близких, открыто порицает Василия, грозит ему и всем приходящим из Каппадокии раз­глашает, будто бы св. Василий пишет что-то зловредное. (Писано преж­де 369 г.)

Некоторые, пришедшие к нам из Анкиры (а их много, трудно даже и перечислить, притом все говорят единоглас­но), известили меня, что ты, любезная глава (как почтитель­нее выразить мне это?), не с приятностию и не по обыкно­вению своему воспоминаешь обо мне. Но меня, как извест­но тебе, не поражает ничто человеческое, и всякая переме­на не неожиданна для человека, который давно изведал не­мощь естества и удобство из одной противоположности пе­реходить в другую. Поэтому не ставлю того в велико, если изменилось нечто в наших отношениях, и вместо прежней себе чести слышу теперь укоризны и оскорбления. Показа­лось же мне действительно странным и необычайным твое ко мне до того изменившееся расположение, что гневаешь­ся и досадуешь на меня, даже, как говорят слышавшие, гро­зишь мне чем-то. Угрозам этим, скажу правду, много я сме­ялся. И совершенно стал бы ребенком, если бы убоялся по­добных страхований. Страшным же и много озабочива­ющим почел я то, что твоя во всем точность, которая, как был я уверен, соблюдена к утешению Церквей, быть опорою правой веры и семенем древней и истинной любви, столько заимствовалась из настоящего положения дел, что хулы ка­ких ни есть людей для тебя важнее дознанного обо мне дол­говременным опытом, и ты без доказательств увлекаешься в нелепые подозрения. Что еще говорю: в подозрения? Кто негодует и грозит, как сказывают это о тебе, тот, по-види­мому, обнаруживает в себе гнев не подозревающего, но яс­но и неоспоримо уже уверившегося.

Но, как сказал я, причину сего приписываю настоящему времени. Ибо великий ли был труд, чудный мой, перегово­рить со мною, о чем бы то ни было, в кратком письме как бы одному на один, или, если не хотел доверить подобного дела письму, вызвать меня к себе? А если непременно долж­но было вывести дело наружу и неудержимость гнева не да­вала времени к отсрочке, то можно было к объяснению со мною употребить посредников кого-либо одного из людей близких и обыкших хранить тайну. Но теперь кому из при­ходящих к вам, по какой бы то ни было нужде, не разгла­шают, будто бы пишу и слагаю что-то зловредное? А как утверждают пересказывающие речи твои слово в слово, то­бою употреблено это самое речение.

Но сколько ни думаю сам с собою, ни чем не могу объ­яснить себе этого. Почему приходит в ум и такого рода мысль: не из еретиков ли кто, злонамеренно подписав мое имя под своими сочинениями, огорчил правоту веры твоей и вынудил у тебя такое слово? А что писано мною против осмелившихся утверждать, что Сын и Бог в сущности не по­добен Богу и Отцу, или против говоривших хульно, что Дух Святый есть тварь и произведение, на то, конечно, не согла­сился бы произнести сей укоризны ты, который подъял ве­ликие и славные подвиги за православие. Но сам ты разре­шишь мое недоумение, если соблаговолишь ясно сказать имя того, кто ввел тебя в огорчение против меня.

Печатается по изданию: Творения святых отцов в русском пере­воде, издаваемые при Московской Духовной академии. Т. 10. Творения иже во святых отца нашего Василия Вели­кого, архиепископа Кесарии Каппадокийской. Часть 6. М., 1849. С. 6—15, 60-66, 70-72.