Властелин Руси 6 страница

Пробежав босиком по полу, девчонка, дрожа, уселась на лавку ярла. Хельги ласково погладил ее по спине:

– Ну, не дрожи, что ты… Я ж с тобою, верно?

– Так-то оно так, – тихо отозвалась Алуша. – Да все равно страшно. – Она испуганно покосилась на дверь. – Кажется, будто там стоит кто-то…

– Кто же там может стоять? – рассмеялся ярл. Встав, отодвинул засов, выглянул наружу.– Нету тут никого! Хочешь, сама посмотри?

Девушка подбежала к двери, выглянула:

– И в самом деле, нет… Давай вожжем светильник?

Клацнуло огниво. Разгоняя темноту, вспыхнуло желтое дрожащее пламя.

Алуша уселась на лавку, подтянув к подбородку колени:

– Не прогоняй меня, ладно?

– Сиди, что ж…

Хельги отвернулся, чувствуя, как девушка улеглась рядом.

– Погладь меня, – тихо попросила она.

Ярл провел ладонью по ее стриженным в кружок волосам.

– Не так, – прошептал дева. – Подожди…

Она поднялась и, встав на колени, резким движением скинула через голову рубаху. В желтом пламени светильника вспыхнуло обнаженное тело. Погладив себя по бокам, Алуша несмело улыбнулась и бросилась на грудь ярлу.

– Ты ведь не прогонишь меня сейчас, правда? Взяв руку Хельги, девушка осторожно провела ею по своему животу, по маленькой груди с затвердевшими коричневыми сосками…

– Будь моим в эту ночь, князь, – попросила она. – Поверь, мне не нужно ничего больше…

В очаге догорали дровишки, а сидевший за столом Онгуз облизывал жирные пальцы:

– Ну, как, Микул? Хорош зайчик?

– Куда как хорош, – дожевывая, улыбнулся Микул. – Уваристый! Здорово, что тебе повезло сегодня. Не каждый день дичинку едим.

– Да уж, не каждый, – вытирая рукавом глаза, мелко засмеялся Онгуз; стекая по редкой бороденке его, капал на стол жир. Подобрав жирные пятна краюшкой, воеводский слуга с хитрецой взглянул на приятеля:

– А что, Микул, ты ведь здесь всех молодых парней знаешь?

– Как и ты, – Микул пожал плечами. – Зачем спрашиваешь?

– Так, – отмахнулся Онгуз. – Не знаешь, кто из них варяжскому князю прислуживает? Помнится, в их дружине младых отроков не было,

– И я не видел.

– Значит, из наших кто-то.

– И что тебе до него?

– Думаю, не мой ли должничок это, Немил? С Покрова резану должен, а никак его не встретить.

– Тю, Немил, говоришь? – рассмеялся Микул. – Да Немил вторую седмицу уже, как в Новгород подался, к родичам. Надоело, сказал, тут, в служках. Он давно уйти собирался.

– То и я слыхал, – покивал головой Онгуз, не далее как сегодня днем лично видевший Немила на новгородском торге. – Одначе всяко может быть. Говорят, он-то варяжскому гостю и служит! Вот бы узнать – так или нет?

Микул пожал плечами:

– Пойди да узнай – делов-то!

– Э, не скажи, парень! – Онгуз важно поднял вверх лоснящийся от жира палец. – Он ведь меня испугаться может. Возьмет да сбежит – как я тогда его сыщу?

– Вообще-то, верно, – почесав кудлатую голову, согласился Микул. – Знатная у тебя брага, Онгузе!

Сразу видно – воеводская, я уж так опьянел, как… как… как не знаю кто.

– Пей, пей, друже. – Онгуз подлил в кружки браги. – Проверить, не Немил ли в служках, поможешь ли? А я уж с тобой потом поделюсь резаной…

– Не просьба! – Микул пьяно махнул рукой. – Прям посейчас и проверю, – пошатываясь, он поднялся с лавки.

– Князя-то варяжского не боишься?

– А чего его бояться? Не человек он, что ли? В случае чего скажу – избой обознался…

– Дров лучше возьми, – хрипло посоветовал Онгуз. – Скажешь – печь протопить пришел.

– И то верно! Ох, и хитер ты, Онгузе…

– Хитер не хитер… Матушке-то своей, чай, не говорил, куда пошел?

– Что я, совсем без ума? Сказал – хозяину допоздна буду служить сегодня. Да и не поздно ведь еще, темно просто… Инда пойду! – Микул решительно потянулся за полушубком и вышел, тяжело хлопнув дверью.

Немного выждав, Онгуз нащупал висевший на поясе нож и, выскочив на улицу, быстро пошел вслед за Микулом. Валил мокрыми хлопьями снег, и черное тяжелое небо висело над самыми крышами.

Прихватив от поленницы охапку дров, Микул, бесцеремонно отстранив плечом стража, поднялся по тяжелой лестнице в княжьи хоромы и скрылся в сенях… Спрятавшийся за амбаром Онгуз затаил дыхание. Дверь почти сразу открылась, и на пороге появился Микул, уже без дров. С крайне озадаченным видом он быстро спустился с крыльца и, почесывая затылок, пошел прочь. Онгуз за амбаром сунул нож за пояс:

– Кажись, пронесло…

В тот же миг на крыльцо выскочил молодой варяжский князь – с непокрытой головой, в темно-голубом плаще, накинутом поверх домашней туники. Что-то спросив у стража, он подозрительно оглядел двор.

– Нет, не пронесло. – Вытащив нож, Онгуз покачал головой и, словно ночной тать, крадучись двинулся вслед за удалявшимся в ночь парнем. Догнав, оглянулся и тихонько позвал:

– Микуле! Парень обернулся:

– А, это ты…

– Ну, кто там? По глазам вижу – Немил? Микул пьяно расхохотался:

– Не, не Немил, друже!

– А кто ж тогда? Гляжу, узнал ведь?

– Узнал, узнал… Не парень то – девка!

– Девка?!

– И знаешь кто? Алушка. Княжеска молодшая женка!

– Окстись, парень! Ей ж сожгли на краде.

– Не знаю, кого там сожгли, а только Алушка это, я уж хорошо видел.

– Может, помстилось?

– Ага, как же! И плечи ее голые помстились, и родинка на щеке. Алушку-то я хорошо знал, почитай, всех прочих была к нам, слугам, добрей да милее.

– Вот так, значит… – Онгуз прислушался. Со стороны княжьих хором гулко залаяли псы.

– Ты как частокол-то прошел, Микуле?

– А там наши все. Чай, меня-то каждая собака знает.

– Вот это-то и нехорошо, – прошептал Онгуз и, улучив момент, всадил приятелю нож в сердце.

Тихо охнув, тот повалился в сугроб. Оглянувшись по сторонам, Онгуз расстегнул на себе полушубок и, сняв с груди куриную лапу, надел ее на шею остывающему Микулу.

Не на шутку взволнованный, вошел в княжьи хоромы Конхобар Ирландец.

– Плохо дело, ярл. – Выслушав все, он почесал левое ухо. – Знаешь, я бы на твоем месте отдал приказ немедленно отыскать этого парня.

– Уже отдал, – кивнул ярл.

– Не надо никого искать, – подойдя к столу, усмехнулась Алуша. – Я хорошо его знаю, это Микул, наш челядин. Неплохой парень.

– Что значит – «неплохой»? – Ярл вдруг осекся. – Ты понимаешь наш язык?

Девушка обиженно поджала губы:

– Не такая уж я глупая. И не забывайте, кем был мой муж Рюрик.

– Нет, ты не глупая, – посмотрел на нее Ирландец. – Это мы с ярлом глупцы. Ты знаешь, где живет этот Микул?

– Да.

– И можешь сейчас показать?

Алуша кивнула и накинула на худенькие плечи плащ с капюшоном. Все трое вышли на улицу, ярл махнул уже ожидающим у крыльца воинам. Через предупредительно распахнутые стражем ворота процессия вслед за скрывавшейся под плащом девчонкой направилась к курным избенкам слуг, во множестве жавшихся почти к самому частоколу. Перед одной из изб Алуша замедлила шаг и обернулась:

– Кажется, здесь… Я как-то отдала Микулу остатки пира, заметила – он унес их сюда…

Хельги усмехнулся. Эх, Микул, Микул, не вовремя сунулся ты со своими дровишками. Впрочем, чего зря метать икру? Что такое случилось-то? Ну, узнал – узнал, узнал! – парень Алушу, придется теперь посидеть ему под замком седмицу-другую. Поговорить с ним придется, поугрожать, предупредить, чтоб не болтал. Уляжется все, потом, пожалуйста, – пусть болтает, кто ж ему поверит? Хельги скосил глаза на Ирландца и хмыкнул. Не сомневался – уж тот-то разрешил бы эту проблему весьма кардинально, и бедным в таком случае оказался бы несчастный слуга. Наверное, Конхобар был бы по-своему прав – нет человека, нет и проблемы. Дикие, суровые времена… Ярл обернулся к воинам:

– Ну что? Входим.

Он первым вошел в избу – из темноты пахнуло навозом, видно, за перегородкой зимой держали скотину. Хельги велел принести факелы, и вскоре по закопченным стенам заплясали оранжевые отблески пламени. Убранство нехитрое – стол, лавка, широкий сундук-ложе, небольшая печка в углу, из-за перегородки выглядывает коровья морда. Не так уж и плохо живется челяди – ишь, скот держат. Корова вон, поросенок, утки…

Кто-то из дружинников по знаку ярла шевельнул спящую на сундуке женщину.

– Вставай, мать! Да проснись же! – Наклонившись ближе, воин перевернул спящую на спину… и отпрянул. Морщинистое старушечье лицо с судорожно открытым в последнем выдохе ртом представляло собой ужасный оскал смерти.

– Да она ж мертвая, – разочарованно констатировал воин. – Умерла бабка.

– Если не убита, – шепнул на ухо ярлу Ирландец.

– Быстро позвать лекаря! – приказал Хельги.

– Боюсь, вряд ли они его отыщут, – покачал головой Конхобар.

– А где ж он? – Ярл бросил на него быстрый взгляд.

– Там же, где сейчас и Рюрик, и его слуги, – несколько сконфуженно отозвался Ирландец. – Ты же сам просил им заняться.

– Ах, ну да, ну да… – Хельги вздохнул. Не хотелось обижать верного помощника, а то высказал бы ему все, что сейчас думал. Впрочем, Ирландец вряд ли понял бы причину его недовольства, как не поняли бы его ни стоящие рядом воины, ни эта стриженая девчонка, Алуша… Да и сам-то ярл себя бы не понял, если б не Тот, кто…

– Быстро обыскать округу. – Хельги потянул за рукав деву. – У этого слуги были приятели?

– Кто ж его знает? – пожала та плечами. – Наверное, были.

Дружинники уже растягивались цепью…

Труп отыскали быстро, хоть и был он тщательно закидан снегом.

– Да, это Микул, – опознала слугу Алуша. – Несчастный…

После того как в сугробе отыскали тело, Хельги-ярл переговорил с Ирландцем. Оба пришли к одинаковому выводу – раскрутить действия с Алушей и ее дедом Всетиславом следовало как можно раньше. Хоть и запретили выпускать из ворот слуг, однако ж такая ситуация не могла продержаться долго – и хлебопекам нужно было начинать выпечку, были свои дела и у рыбаков, и у охотников. Следовало признать – вражеского шпиона они просмотрели, как это ни казалось обидным, а проверить всех жителей крепости не хватило б пока ни сил, ни людей. Поэтому оставалось одно – поторапливаться, некогда было особо рассуждать, и ярл приказал седлать лошадей. Шпиона следовало опередить во что бы то ни стало.

Еще не рассвело, как дружина ладожского ярла, стараясь не очень греметь кольчугами и оружьем, спустилась с холма на лед Волхова и на рысях понеслась к Новгороду.

– И к чему такая спешка? – недоумевал поднятый с постели воевода. Правда, особенно-то и не ругался – Хельги-ярл сразу же угостил его изрядной порцией браги и по приезде в город обещал еще, к тому же и подначивал:

– Только ты прямо с утра, как приедем, выбери самую лучшую корчму, благородный Хаснульф, такую, где тебя больше всего уважают.

– Да меня во всех уважают! – довольно хорохорился в седле Хаснульф. – Попробовали бы не уважать.

– Это счастье – иметь такого уважаемого друга! – подъезжая к городским воротам, польстил Хельги и попросил: – Ну-ка, покличь кого-нибудь из этих бездельников, именующих себя городской стражей.

«Бездельники», узнав воеводу, без лишних разговоров отворили ворота.

– Едем? – подкрутив усы, ухмыльнулся Хаснульф. – Не знаю, что у тебя за дела, ярл, но корчму я выберу знатную!

– Надеюсь, с хорошим пивом!

– О, тебе понравится, не сомневайся. – Воевода громко захохотал, его объемистое чрево заколыхалось, словно подернутое волнами море.

– Слава воеводе Хаснульфу! – въезжая в город, громко воскликнул Хельги, и польщенный воевода, разгладив бороду, приосанился в седле.

Ярл обернулся:

– Я не зря позвал тебя, друг мой, свет твоей благородной славы падает на меня сияющим нимбом… Я давно хотел подарить тебе сочиненную мною вису, ее можно читать лишь на рассвете.

– Так уже рассветает! – радостно оживился Хаснульф, гордо оглядывая дружину. Вис ему раньше никто не дарил, и никакой скальд не прославлял его славные подвиги, кроме как вот теперь – молодой ладожский ярл, коего, что греха таить, еще не так давно воевода считал самонадеянным гордецом. И вот этот гордец на поверку оказался весьма почтительным и, право, куда больше других достойным носить титул князя северных славянских земель.

– Читай же свою вису, ярл! – привстав в стременах, громко, чтоб слышали все, закричал воевода. Это был миг торжества его славы.

Хельги прокашлялся и, ритмично раскачиваясь, торжественно начал:

Воины станомВстали чеканным,Хаснульфа-хевдингаСлавить за дело.

Хаснульф аж покраснел от удовольствия: как истинный викинг, он хорошо понимал, что только волшебное слово скальда делает человека бессмертным.

Бил, как прибой,Булатный бой,Викинги плыли,Рюрик вел их,И с ним – воевода могучий,Что статьюМногих великановВеличавее был.Плыли драккарыДорогами волнИ впередиНе заметили камень,Уснул и кормчий,И только Хаснульф-путеволитель,Славный герой,От бед дружину избавил!

– От бед дружину избавил, – потрясенный до глубины души, шепотом повторил воевода. А ведь, и в самом деле, был такой случай, когда шли с Рюриком по бурным водам Нево, озера-моря, и едва не налетели на камни. Откуда ж стало известно об этом Хельги?

– Память людей не забудет хевдинга, и асы подскажут имя героя, – со всей возможной торжественностью ответил ярл, не так давно узнавший о давнем происшествии от Конхобара Ирландца, собиравшего все сплетни при дворе покойного князя.

– Иди же в корчму, славный Хаснульф, – улыбнулся ярл. – И жди, я скоро буду, лишь отведу достойным родителям их сына, что был у меня в дружине. – Он кивнул на стриженую Алушу.

– Красивый парень, – кивнул воевода. – Ну, однако, буду ждать. Поскорей расправляйся с делами, и примемся пировать. В корчме однорукого Кивра, что у Торга. Да всякий покажет.

– Найдем, – помахав рукою, засмеялся ярл.

Усадьба боярина Всетислава щетинилась частоколом. За высокими, вкопанными в землю бревнами возвышались островерхие срубы. Среди покрытых снегом деревьев виднелись также крыши хлевов и амбаров. Подъехав ближе, Хельги заколотил в ворота.

– Кого там несет в этакую-то рань? – недовольно высунулся из надвратной башенки заспанный страж.

– Передай своему господину – ладожский правитель Хельги, сын Сигурда, желает беседовать с ним, как вчера договаривались.

– Хельги, сын Сигурда? – хрипло переспросили из глубины двора. – Что ж, входите. Я не ждал так скоро…

Хорошо смазанные ворота бесшумно распахнулись, и небольшой отряд ладожского ярла медленно въехал во двор. Почти у самых ворот в окружении большого числа вооруженных копьями и мечами людей стоял высокий седобородый человек в синем плаще-корзне – боярин Всетислав. Хельги спешился и, бросив поводья дружиннику, приветствовал хозяина усадьбы:

– Да будут твои стада тучными, а нивы полными колосьев, а душа твоя пусть да пребудет в мире.

– Мир и тебе, ладожский князь. – Боярин усмехнулся в усы и указал жестом на крыльцо, ведущее в хоромы. – Входите же! Ты и твои люди.

Алуша вдруг сделала попытку броситься к деду, Ирландец едва успел удержать ее, шепнул:

– Еще не время! Слишком уж много глаз…

– Я слышал, с вами приехал и воевода Хаснульф? – показал свою осведомленность боярин.

– Да, – Хельги кивнул. – Он чуть подзадержится с делами.

– Не стойте же на пороге, проходите в дом.

В жарко натопленной горнице ярко горели дорогие восковые свечи. Тянулись вдоль стен резные лавки, в центре, вокруг стола, стояли деревянные кресла, крытые золоченой ромейской парчою.

– Мы хотели б говорить с глазу на глаз, – без обиняков сказал ярл.

Всетислав кивнул:

– Внизу, в горнице, накрыты столы для ваших спутников. Впрочем, их так мало…

– Смею думать – мы приехали к другу.

– А ты смелый, князь! – усмехнулся боярин. – Хотя… все когда-то бывают смелыми. Отведай моего меда.

– С удовольствием, но сначала о деле. Я хочу сделать тебе подарок, почтеннейший Всетислав. Подарить раба… Вот он.

С этими словами Хельги-ярл подвел к столу скромно стоявшую у самого порога Алушу и резким движением руки сбросил с нее плащ.

– Красивый отрок, – подслеповато прищурился боярин.

– Красивый, – охотно согласился ярл. – Только это не отрок.

– Как – не отрок?

– А дева… Всмотрись-ка внимательней, почтеннейший Всетислав.

Боярин подошел ближе… и вдруг, охнув, закрыл глаза рукой:

– Нет, не может быть… Алуша кинулась на шею деду.

Чуть позже они уселись за стол втроем – оправившийся от первого потрясения Всетислав, Хельги и Конхобар Ирландец. Верный, но не склонный к интригам и излишним умствованиям Снорри отправился с дружиной в корчму к Хаснульфу.

– Нет, мы вовсе не обманули богов, – с усмешкой доказывал боярину Хельги. – Разве может смертный обмануть их? Значит, они сами сочли, что срок твоей внучки еще не пришел. Иначе б нам никак не удалось ее выручить. Непонятно только, почему волхвы решили с ней так поступить? Или они не знали о твоем влиянии в Новгороде и округе?

– Знали, – глухо усмехнулся боярин. – И незадолго до смерти Рюрика предлагали мне союз. Я отказал этим проходимцам!

– Понятно, – ярл кивнул. – Поэтому они и решили отомстить. Я вижу, ты тоже не очень-то веришь в богов, Всетислав?

– Я стар и много чего повидал.

– А волхвы просчитались. Теперь такой союз предлагаю тебе я – Хельги-ярл, родич старшей жены Рюрика и ладожский повелитель.

– Я должен подумать, – старый боярин пристально посмотрел на ярла. – Что получат от твоего правления новгородцы?

– О том и поговорим. Хочешь – прямо сейчас, а хочешь – позднее.

– В общем-то, я догадываюсь… У тебя сильная дружина, князь?

– Весьма! И не забывай о дружине моего друга Хаснульфа!

– Что ж… похоже, мы и в самом деле сможем договориться.

– За этим я сюда и пришел, почтеннейший господин.

Через пару недель в оскудевший людьми род боярина Всетислава с соблюдением всех необходимых обрядов была принята молодая невольница из далеких фризских земель, нареченная новым именем – Изяслава. Любуясь на молодую красавицу, многочисленные гости перемигивались – знаем, мол, зачем ее принял в род одинокий боярин, все дети и внуки которого полегли в давних усобицах. И никто из них не догадывался, что Всетислав ввел в род родную внучку, прах которой покоился якобы в кургане, насыпанном над могилой усопшего Рюрика. Никто об этом не знал, кроме самого боярина, Изяславы-Алуши и Хельги с Ирландцем. И еще знали волхвы – Малибор и Кармана – знали, но помалкивали. А что бы они стали говорить?

«860-е годы. Ладога короткий срок является столицей формирующегося русского государства…»

И. В. Дубов. Новые источники по истории Древней Руси

Само слово «дружина» происходит от слова «друг».

В. В. Амельченко. Дружины Древней Руси

На правом берегу Волхова, за могучими соснами, за черными елями, за рощей березовой, за овражком, в орешнике, притулилось дворище – небольшая усадебка. Срубленная в «обло» изба, амбаришко, частокол из тонких, но крепких бревен, колодец – и все. Ни овина – сушить злаки, ни гумна – молотить, ни хлева. И поблизости – ни распаханного полюшка, ни пастбища; сошел снег – одни дикие урочища да буреломы кругом. Да и усадебка – за кустами, за овражками, кто не знает пути – вряд ли найдет, а как пойдет листва, так и не увидит даже. За усадьбой, до самой Свири-реки, тянулась широкая полоса паленого леса – черные стволы мертвых деревьев угрюмо царапали небо. Не водилось там ни дичи, ни рыбы в лесных озерках, лишь вдалеке или, наоборот, ближе к Волхову, недавно скинувшему лед. Про усадьбу ту немногие знали – Вячко-весянин, ладожский житель, после большого пожарища для себя выстроил, да так и оставил – на всякий случай, чтоб было где отсидеться. Кроме Вячки лишь его родичи про дворище тайное ведали. Удобно расположено было, неприметненько, и от Ладоги не так далеко – за полдня доберешься. По зиме еще как-то приходил сюда Вячко посмотреть зайцев да боровую птицу – мало-мало удалось подстрелить, а в силки так и вообще никто не попался, хотя до пожара лесного видимо-невидимо было дичи. Плюнув, ушел тогда Вячко, оставив у очага огниво да мешочек соли – мало ли, забредет кто из дальних родичей. И не ошибся…

Всю зиму, весь март-протальник и половину апреля-березозола, простояла пустой усадебка, а как пригрело солнышко да потаял снег на полянах, объявились нежданно-негаданно и гости, вернее, гостья – молодая златовласая дева с синими, как васильки, глазами – Ладислава.

Одетая в мужское платье – не в женском же бродить по лесам – прошла неприметными тропками, миновала овражек – вот и ореховые кусты… Где ж усадебка? Обманул Вячко иль сама заплутала? Да нет, вон, по левую руку, приметина – осина с обожженной вершиной, видно, ударила когда-то молния. Рядом, у самого оврага, – корявая сосна с отщепом. Все точно…

Походив по орешнику, девушка наконец увидела серые колья ограды. Хорошо спрятал усадебку Вячко – искать будешь, и то не заметишь.

Улыбнувшись, Ладислава толкнула рукою воротца. Осмотрев маленький двор, набрала из колодца воды в небольшую кадку, вылила в прокопченный козелок, потянулась к огниву – и вот уже затрепетало в очаге радостное желтое пламя. Достав из заплечного мешка немного муки, кореньев и высушенного на солнце мяса, девушка бросила все это в котел, помешала длинной деревянной ложкой похлебку и задумчиво уставилась на огонь. Нет, не вышло убежать от любви, хоть и пыталась. Прожила в дальних краях, а после встречи с ярлом сердце не выдержало и уж не находило больше покоя. Закрывала глаза – и виделся, как живой, молодой варяжский витязь с волосами цвета спелой пшеницы и синими, как море, глазами. Хельги… Хельги-ярл…

Ладислава смахнула со щеки непрошеную слезу, вздохнула… и опять улыбнулась. Подумалось вдруг – скоро уже, скоро…

Быстро похлебав варева, дева, прихватив котомку, выскочила на улицу, к колодцу. Зачерпнула воды, поставила на колодезь тяжелую кадку. С голубого неба ласково смотрело солнышко, хорошо так грело, почти по-летнему. Ладислава стянула через голову рубаху, сбросила порты, встала у колодца нагая. Зачерпнув корцом водицы, полила на голову, взвизгнула – холодна, однако. Достала из котомки мыльный корень, натерла кожу, потом, закрыв глаза, ухнула на себя из корца. Эх, и холодно же! Хорошо хоть – солнце… Вымывшись, вытерлась рушником, висевшим там же, в избе, вытащила длинную рубаху, белую, льняную, поверх – голубую тунику, узкую, с золотым шитьем по рукавам и подолу, – подарок любимого. К ней же и сердоликовые бусы – целое состояние – и бронзовые подвески-уточки – то Дивьян подарил, Дишка, светлоглазый весянский отрок, с кем провела не так давно Ладислава долгую тревожную зиму. Расчесав волосы костяным гребнем, стянула их серебряным обручем, глянула на свое отражение в кадке. Сама себя похвалила – ух и ладна, ух и пригожа, краса-девица. А туника-то, туника, а подвески, бусы! Много ли надо для девичьей радости? Хорошо, что взяла все с собой, хоть и отговаривал Дишка и смеялся обидно – лишний, говорил, груз не лень за плечами тащить? Да, конечно же, не лень, своя ноша не тянет! Теперь вот хоть на человека похожа, не на лесное страшилище. Жаль вот, румян да сурьмы не было. Ну и ладно, и без того красны щеки, а брови – чернены. Нет, пожалуй, недостаточно чернены… светловатые какие-то. Не дело это, не дело. Угольком подчернить, что ли? А и угольком. Ух, жжется… Ага – теперь совсем хорошо, теперь можно…

Закрыв за собою воротца, девушка ловко перепрыгнула через овражек и быстро пошла по узенькой тропке, старательно обходя почерневшие, еще не успевшие растаять сугробы. Над головою ее ярко светило солнце.

Обойдя холм, Ладислава прошла сосняком, низко пригнувшись, нырнула под елки – все одно, набралось хвои в волосы – и выбежала на круто спускавшийся к реке берег. Вот он, седой батюшка-Волхов – широк, могуч, светел! Девушка, прикрыв ладонью глаза, посмотрела в сторону Ладоги. Вон она, там, кажется, даже видны стены… А вот и лодка – легкий челнок-однодревка. Моноксил, как его называют ромеи. Челнок подплывал все ближе, все чаще и радостней вздымалась высокая грудь Ладиславы, вот уже можно было разглядеть орудующего веслом человека… Седобород, плюгавист. Одет в какое-то рубище… Не он… Не он.

Девушка тяжко вздохнула. Плывущий в челне дедко Нихряй едва не перевернулся, увидев на дальнем берегу боярышню в ярко-голубом одеянии. Откуда она здесь, посреди лесной чащи? Иль поблазнилось? Нихряй снова оглянулся – взгляд его внезапно наткнулся на небольшой островок, по которому прыгали ушастые зверьки. Зайцы! Собственно, за тем он и плыл… Позабыв о привидевшейся боярышне, дед проворно заработал веслом…

А Ладислава так и простояла на берегу почти до самого вечера. Скрылось за тучами солнце, пошел дождь сильный, весенний, настоящий ливень. Тут же промокнув до нитки, девушка последний раз взглянула на туманную речную дымку… Нет, теперь уж вряд ли… Что ж, Вячко не передал просьбы? Или какие-то неотложные дела задержали ярла?

Вся в слезах, прибежала дева в усадьбу. Скинув мокрую одежду, протянула к очагу руки… Чуть слышно скрипнула дверь. Схватив с лавки нож, Ладислава обернулась…

– Еле нашел тебя, – сбрасывая плащ, с улыбкой произнес Хельги. Девушка, не выдержав больше, бросилась к нему на шею.

– Любый, любый… – шептала она, глотая слезы…

Сельма, дочь Торкеля-бонда из Снольди-Хольма и законная супруга ладожского ярла, сидя на низенькой лавке, тихо напевала дочерям колыбельную. Трое дочек народилось у них с Хельги – Сигрид, Сигне и Сайма – все крепенькие, веселые, на загляденье, а вот сына пока не дали боги. Может, их о том плохо просили? Сельма вздохнула, погладила по светлым волосам старшую, Сигрид, – быстро летит время, давно ли была еще в колыбели Сигрид, а уж вот и руны складывать научилась, еще лет пять-шесть – и нужно присматривать жениха. Поцеловав уснувших детей, супруга ярла на цыпочках вышла из горницы. Осторожно прикрыв дверь, поднялась на галерею, оперлась на точеные столбики – шел дождь, звонкий, теплый, барабанил по крышам, покрывал пузырьками лужи… Скоро лето. И опять ее ярл отправится в дальний поход. Что ж, это всегда было и будет – жене викинга не пристало жаловаться. Дело мужчины – воевать, дело женщины – рожать детей и ждать возвращения мужа. Только так – и никак иначе… Но так хотелось бы, чтоб было хоть чуточку по-другому! Многое умела Сельма, и еще большему научилась. Знала, в какое время и как нужно стричь овец и где, на каких лугах более сочные травы – туда и велеть отвести коров. Ведала и чем отличается куна от ногаты, тем же, чем и обычный серебряный дирхем от «тяжелого», умела и прясть, и вести хозяйство, и торговать. И защищаться, если б на то пошло, тоже умела – метко била из лука. Ничего не скажешь, Хельги-ярл мог быть спокоен за свой тыл. К тому же жене ладожского князя пришлось научиться теперь разбираться в политике. Кто есть кто в самой Ладоге, в окрестных землях, в Новгороде, сколько коровьих шкур должен отдать дальний староста Келагаст, и сколько – ближние, кого надо принять в любое время дня и ночи, а кто может и подождать… Целая наука. Хорошо хоть, в случае чего были под рукой надежные люди – тот же тиун Найден с молодою женой Маленой или Снорри – нет, тот хоть и предан, да слишком прост. Ирландец… Вот уж о ком Сельме вспоминать не хотелось – так и не смогла забыть давних трений, хоть вроде и сильно изменился с той поры Конхобар. Все равно неприятно было его видеть, особенно когда рядом не было Хельги… Да, скоро лето, и опять не будет мужа. Как он там, в дальних походах? Не грустит ли, не мучается, помнит ли о ней? Любит ли чужих женщин? Да, наверное, как и все… Лишь бы не забывал. Сельма вздохнула. И вздрогнула вдруг, увидав подъезжающего к воротам Ирландца. Вот уж, накликала, видно… Спешившись, Конхобар постучал в ворота. Бросился из будки челядин – молодой расторопный парень, – распахнул створку, поклонясь, взял под уздцы лошадь. Потемневший от дождя зеленый плащ Ирландца мелькнул у крыльца. Сельма встретила гостя в нижней светлице: