Глава третья. Здесь каждый играет в свою игру

Здесь каждый играет в свою игру.

Наставление по игре в драконий покер

"Европа в большом долгу перед римскими военными инженерами, - размышлял я в то время, как наши кони мерной рысью гарцевали по дороге легионов, все еще сохранившей остатки былой проходимости. - Интересно, далеко бы ушла цивилизация, не доводись ей пользоваться такими хорошими дорогами?"

- Скажи мне, Капитан, - нарушил молчание Лис, скакавший рядом, - вот сегодня у нас новое задание. Сегодня мы вломились в мир, в котором все шло своим чередом, чтобы устроить тарарам и цирк с конями. Скажи мне, Капитан, кому и зачем это нужно?

Не знаю, то ли окрестные пейзажи располагали к патетике, то ли выпитое с утра горячительное наводило на мрачные мысли, но мой напарник был на редкость задумчив и, я бы даже сказал, печален.

- Ты же знаешь, стабилизация нхюсистем, фокусирование цивилизационных процессов этногенеза... - начал было я.

- Да ладно, будет тебе эту муру втирать. Ты лучше скажи, вот мы два этаких Джеймса Бонда с лицензией на убийство решаем вопросы, которые ни к тебе, ни ко мне не имеют ни малейшего отношения. Ты когда-нибудь думал о тех, кого завтра положишь?

Загадочная славянская душа Лиса неумолимо делала свое дело - запутывала проблему до ее полной нерешаемости. Попытки проверить алгебру гармонией и наоборот время от времени доводили моего друга до приступов мистицизма и черной меланхолии. Я же с грустью думал, цитировать ли Лису выдержки из Льежской конвенции, хотя ее-то он знал не хуже меня.

Честно говоря, время от времени я тоже задавался подобными вопросами, но, в конце концов, попав сюда, мы сами становимся частью этого мира и задачи решаем для этого мира естественные и понятные, более того, принятым в этом мире способом. А то, что ставятся они в стенах нашей странной конторы, - так это, пожалуйте, обратитесь к разработчикам хроно-полиорбической теории цивилизации, а не к нам - исполнителям. Как говорит старина Зеф: "Есть такая работа - делать историю".

- А, черт! Монаха нам в начале дороги не хватало! - прервал мои размышления Рейнар из Гайрена, моментально забывая о тягостных метаниях своей загадочной души.

Далеко впереди, ярдах где-то в ста, дорога расходилась в разные стороны. Вросший в землю покосившийся крест, одиноко высившийся у развилки, напоминал путникам о необходимости помянуть Господа с благодарностью на путях своих. У подножия креста, погруженный, видимо, в благочестивые размышления, сидел человек в одеянии цистерианца.

- Мир тебе, святой отец, - приветствовал я.

- И вам мир, добрые путники. Куда путь держите? Говоривший едва ли перешагнул двадцатилетний рубеж. "Послушник из какого-нибудь ближнего монастыря", - подумал я.

- Дружище, какая из этих дорог ведет в Рейхенбах?

- Ройхенбах, - поправил юноша, - вот эта. Через три лиги увидите Кадельсдорфский монастырь, оттуда дорога повернет налево, до берега Везера еще пару лиг, а там и сами увидите.

- Благодарим вас, отче. Быть может, проводить вас до аббатства? Дорога неспокойна.

- Что мне опасности, угрожающие бренному телу моему? Сказано ибо: "Вы не заточены в свои тела, и вас не удержат дома и поля. Все, что есть Вы, обитает над горами и странствует с ветром. Это не тварь, что выползает на солнце погреться или роет ходы во тьме, чтобы укрыться от опасности. Но нечто свободное, дух, который объемлет земли и движется в эфире".

От неожиданности я нервно дернул поводья:

- Святой отец цитирует Мудрого Джебрэна? Брови послушника поползли вверх.

- Господин рыцарь читал труды отца левантийской премудрости?

- Это не странно. Я многие месяцы провел в местах, где строки Пророка у всех на устах. Но услышать Джебрэна здесь?

- Если угодно вашей милости, я смиренный послушник обители святого Салюстия в Мюнстере, где состою писарем при канцелярии его преосвященства епископа Арнульфа. Трудами святых отцов я обучен каллиграфии, языку алеманов и франков, а также латыни, греческому и арамейскому, левантийскому наречию и той дикой смеси саксонского, романского и валийского наречий, на которой говорят по ту сторону пролива. Храни их Господь. По повелению его преосвященства я переводил множество рукописей, привезенных из знаменитой Александрийской библиотеки. Так по малостисвоей и я отхлебнул толику премудрости из чаши предвечного знания.

- Что же делает светило учености в здешних лесах? - вмешался в наш разговор дотоле молчавший Лис.

- Господин епископ изволил направить меня с письмом в Кадельсдорфское аббатство...

- Что ж, у него гонца конного не нашлось?

- Нет, почему? Но после того, как настоятель, отец Гонорий, умер, упокой Всевышний его душу, его преосвященство сомневается, остался ли кто-нибудь в аббатстве, разбирающий латинские письмена.

- Ничего себе почта, - усмехнулся Рейнар,- сам пишешь, сам относишь, сам читаешь.

- Сейчас обратно в Мюнстер?

- Ах, господин рыцарь, если бы вы знали, как не хочется мне туда возвращаться. Всю жизнь свою я мечтал странствовать, наблюдая разные земли и изучая нравы народов, о коих только читал, и тех, о коих еще никто не написал ни строки. Но с детских лет я воспитывался у святых отцов, я не знаю мира, у меня нет ни дома, ни семьи, нет даже медного гроша, чтобы заказать похлебку в придорожной корчме. Я живу милостыней и не ведаю иной жизни. В тот час, когда вы застали меня, я молил Господа открыть мне пути моего предназначения.

- Скажи проще, - подвел итоги Лис. - К монахам возвращаться неохота, а денег нет.

Обескураженный столь циничным выводом, экзальтированный юноша запнулся на полуслове и беспомощно посмотрел на меня, как бы ища понимания и защиты.

- Прости моего друга, он груб, но все же говорит временами дельные вещи. Твоя душа принадлежит миру, а не матери нашей церкви. Да, в миру не обойтись без денег. Увы, мой друг. - Я скорчил подобающую случаю рожу.

- Что ты втираешь, - пробормотал Лис, - послушал бы ты себя, что ты несешь!

- Что ж, ступай в мир! - закончил я свой страстный монолог, удовлетворенно глядя, как умиротворенный покой отражается на лице юнца. - Рейнар, погляди, есть ли что-нибудь пристойное для такого молодца?

- Пристойное? Пожелание доброго пути. - Лис был явно не в духе. Что, впрочем, случалось с ним всегда при необходимости расставаться с деньгами.

- А из одежды?

- Он и так одет, не голый же...

- Эту одежду я у него покупаю!

- Я стойко держал патетическую ноту.

- Что ты делаешь?

- Покупаю. Эту сутану, вервие, чернильницу, набор перьев и все прочее, что может найтись. Как ты думаешь, пять серебряных монет хватит?

При этих словах Лис едва не вывалился из седла.

- Капитан, скажи, пожалуйста, что я ослышался. Все это тряпье и все эти финтифлюшки стоят три медяка вкупе с благословением. Если ты намерен подобным образом заботиться о развитии здешнего просвещения, то бюджета Института надолго не хватит.

Я выразительно посмотрел на напарника, и тот, уловив наконец и моих глазах некий тайный смысл свершаемого действия, несколько поостыл.

- Пристойное? Ну, из твоей одежды ему, понятное дело, ничего носить не пристало. А из моей? Учитывая, что он на полторы головы ниже меня и на треть уже в плечах, ближайшее воронье пугало в сравнении с ним будет выглядеть сельским франтом. Хочешь, я, как святой Мартин, отрежу кусок своего плаща, чтобы бедолага прикрыл наготу? - Лис тщетно пытался подладиться под мою ноту.

- Зачем, лучше отдай весь плащ. Он у тебя все равно рваный.

Лис смерил меня недобрым взглядом.

- Капитан, я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. На, приятель, - обратился он к монашку, заворожено следившему за нашей перепалкой, - носи на здоровье. Да, вот еще... - Рейнар тронул поводья, и конь нетерпеливо забил копытом. - Если вдруг тебе придет в голову светлая мысль явиться местному рейнскому казачеству чудом спасшимся Фридрихом Барбароссой и поднять народ на кровососов-угнетателей, то не премини благодарно вспомнить этот плащ, ежели тебе вдруг доведется, нас вешать.

Юноша, которого изрядно потрясла происшедшая метаморфоза, обалдело глядел на моего спутника, поровшего какую-то несусветную чушь.

- Ты это о чем, Рейнар?

- Да так, к слову пришлось. Пугачева вспомнил. Вот, как говорится, еще одно тело спасено для мира. Ступай же и не греши. Без нужды, - миролюбиво добавил Лис.