Глава 64. Маленькая уродливая девочка

Одиннадцать служителей Многоликого – прежде она никогда не видела так много одновременно – собрались той ночью под храмом. Только молодой лорд и толстяк вошли через переднюю дверь, остальные пробрались тайными путями – через туннели и потайные ходы. Они носили обычные чёрно-белые балахоны, но, заняв своё место, каждый стянул капюшон и показал выбранное им на сегодня лицо. Подобно дверям храма наверху, высокие стулья были сделаны из чёрного дерева и чардрева. Спинки эбеновых украшали лики, вырезанные из чардрева, а спинки стульев из чардрев – лики из чёрного дерева.

На противоположной стороне зала стоял послушник с кувшином тёмно-красного вина. У неё же была вода. Когда один из служителей хотел пить, то поднимал глаза или сгибал палец, и кто-то из них или оба подходили и наполняли его чашу. Но большую часть времени они стояли в бесплодном ожидании какого-нибудь знака.

«Я вырезана из камня, – напомнила она себе. – Я статуя, как Морские Владыки, что выстроились вдоль Канала Героев».

Вода была тяжёлой, но руки девочки были сильными.

Жрецы говорили на браавосском, хотя однажды на несколько минут трое из них принялись жарко спорить на Высоком Валирийском. Слова девочка понимала, но беседовавшие говорили тихо, и разобрать что-то удавалось не всегда.

– Я знаю этого человека, – услышала она жреца с лицом чумного.

– Я знаю этого человека, – эхом отозвался толстяк, когда она наполняла ему чашу.

Но красавец сказал:

– Я доставлю дар этому человеку, я не знаком с ним.

Позже те же слова, но о ком-то другом, повторил косой.

После трёх часов разговоров и распития вина жрецы разошлись... все, кроме доброго человека, женщины-призрака и служителя со следами чумы на лице. Его щёки были покрыты мокнущими язвами, волосы выпали, в уголках глаз засохла сукровица, а из одной ноздри капала кровь.

– Наш брат желает говорить с тобой, дитя, – сказал добрый человек. – Садись, если хочешь.

Девочка опустилась на стул из чардрева с лицом из чёрного дерева. Кровоточащие язвы её не пугали. Она слишком много времени провела в Чёрно-Белом Доме, чтобы бояться фальшивых лиц.

– Кто ты? – спросил чумнолицый, оставшись с ней наедине.

– Никто.

– Неправда. Ты – Арья из Дома Старк, кусающая губы и не умеющая лгать.

– Была. Но теперь – нет.

– Зачем ты здесь, лгунья?

– Чтобы служить. Учиться. Менять своё лицо.

– Сперва измени своё сердце. Дар Многоликого – не детская забава. Ты стала бы убивать ради личных целей, для своего удовольствия. Будешь отрицать?

Она закусила губу:

– Я...

Он отвесил ей пощёчину.

От удара жгло щёку, но девочка знала, что заслужила это.

– Спасибо. – Ещё несколько пощёчин, и она, возможно, научится не кусать губы. Так делала Арья, не ночная волчица. – Я отрицаю это.

– Лжёшь. Я вижу правду в твоих глазах. Глаза у тебя волчьи, и ты жаждешь крови.

«Сир Грегор, – не могла не подумать она. – Дансен, Рафф-Красавчик, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея». Заговори она, и пришлось бы врать, а он бы заметил. Девочка промолчала.

– Говорят, ты была кошкой. Бродила по улицам, пахнущим рыбой, продавала моллюсков и мидии за гроши. Ничтожная жизнь, подходящая для такого ничтожного создания, как ты. Попроси, и она вернётся. Толкай тележку, расхваливай своих моллюсков, будь довольна. У тебя слишком мягкое сердце, чтобы стать одной из нас.

«Он хочет отослать меня».

– У меня нет сердца. Лишь дыра. Я убила много людей. Я могла бы убить тебя, если бы захотела.

– Это было бы тебе приятно?

Она не знала правильного ответа.

– Возможно.

– Тогда тебе здесь не место. В этом доме не упиваются смертью. Мы не воины, не солдаты, не самодовольные бретёры, раздувшиеся от гордости. Мы убиваем не для того, чтобы услужить какому-нибудь лорду, набить кошелёк, потешить наше тщеславие. Мы никогда не приносим дар ради собственного удовлетворения. Мы не выбираем, кого убивать. Мы лишь слуги Многоликого Бога.

– Валар дохаэрис. – «Все люди должны служить».

– Слова ты знаешь, но для служения слишком горда. Слуга должен быть скромен и послушен.

– Я слушаюсь. Я могу быть скромнее всех.

Это заставило его рассмеяться:

– Уверен, ты станешь самой богиней скромности. Но можешь ли ты заплатить цену?

– Какую цену?

– Цена – это ты. Всё, что у тебя есть, всё, чего бы ты хотела. Мы забрали твои глаза и вернули. В следующий раз заберём твои уши, и ты будешь ходить в тишине. Ты отдашь нам свои ноги и станешь ползать. Ты перестанешь быть дочерью, не станешь ни женой, ни матерью. Твоё имя станет ложью, и даже лицо будет чужим.

Она едва опять не прикусила губу, но на этот раз спохватилась. «Моё лицо – тёмный пруд, скрывающий всё, не показывающий ничего». Она подумала обо всех именах, которые носила: Арри, Ласка, Голубёнок, Кошка Каналов. Она подумала о той глупой девочке из Винтерфелла, которую звали Арья-Лошадка. Имена ничего не значили.

– Я могу заплатить цену. Дайте мне лицо.

– Лица нужно заслужить.

– Скажите как.

– Дать определённому человеку определённый дар. Можешь сделать это?

– Какому человеку?

– Ты его не знаешь.

– Я многих не знаю.

– Он один из них. Незнакомец. Не из тех, кого ты любишь, кого ненавидишь, с кем знакома. Убьёшь его?

– Да.

– Тогда к утру ты снова станешь Кошкой Каналов. Носи её лицо, наблюдай, слушайся. А мы посмотрим, действительно ли ты достойна служить Многоликому.

Так на следующий день она вернулась к Бруско и его дочерям в дом на канале. Увидев её, Бруско широко распахнул глаза, а Брея онемела от удивления.

– Валар моргулис, – поздоровалась Кошка.

– Валар дохаэрис, – отозвался Бруско.

И после этого всё пошло так, будто она никогда и не уходила.

Впервые она увидела человека, которого ей предстояло убить, позже тем же утром, когда катила свою тележку по мощёным улицам перед Пурпурной Гаванью. Мужчина был немолод, сильно за пятьдесят.

«Он жил слишком долго, – попыталась убедить себя девочка. – Почему ему должно достаться так много лет, а моему отцу – так мало?»

Но у Кошки Каналов не было отца, и она оставила эту мысль при себе.

– Моллюски и мидии! – выкрикнула Кошка, когда он проходил мимо. – Устрицы и креветки! Жирные зелёные мидии!

Она даже улыбнулась ему. Порой этого было достаточно, чтобы люди остановились и купили товар. Старик не улыбнулся в ответ, а лишь сердито зыркнул на неё и прошёл мимо, хлюпая по луже. Брызги замочили ей ноги.

«Невежа, – подумала она, глядя ему вслед. – А лицо суровое и злое».

Нос у старика был узким и острым, губы – тонкими, глаза – маленькими и близко посаженными. Волосы поседели, но бородка клинышком всё ещё оставалась чёрной. Кошка подумала, что борода подкрашена, и удивилась, почему бы не выкрасить заодно и волосы? Одно плечо у него было выше другого, отчего фигура выглядела перекошенной.

– Он дурной человек, – объявила она тем вечером, вернувшись в Чёрно-Белый Дом. – Губы у него жестокие, глаза злые, а бородка негодяйская.

Добрый человек усмехнулся:

– Как и во всех людях, в нём есть и свет, и тьма. Не тебе его судить.

Это привело её в замешательство:

– Его осудили боги?

– Кое-кто из богов, возможно. Для чего они нужны, если не для того, чтобы судить людей? Но Многоликий Бог не оценивает души. Он преподносит свой дар и лучшим из людей, и худшим. Иначе хорошие жили бы вечно.

Руки старика – худшее, что в нём есть, решила Кошка на следующий день, наблюдая за ним из-за тележки. Длинные и костлявые пальцы постоянно двигались: почёсывали бороду, дёргали за ухо, барабанили по столу, и дёргались, дёргались, дёргались. «Его руки похожи на два белых паука». Чем больше она смотрела на них, тем больше ненавидела.

– Он слишком много двигает руками, – рассказывала она в храме. – Должно быть, полон страха. Дар принесёт ему покой.

– Дар всем людям приносит покой.

– Когда я убью его, он посмотрит мне в глаза и поблагодарит.

– Если он это сделает, значит, ты провалилась. Лучше всего, если он вовсе тебя не заметит.

Старик был кем-то вроде торговца, заключила Кошка после нескольких дней слежки. Его дело наверняка касалось моря, хотя она никогда не видела, чтобы тот ступал на палубу корабля. Он проводил дни, сидя в супной лавке возле Пурпурной Гавани с остывающей у его локтя миской луковой похлёбки. Старик перекладывал бумаги, ставил печати, резким тоном разговаривал с множеством капитанов, судовладельцев и других торговцев, никто из которых, казалось, его не любил.

Но всё же они несли ему деньги: кожаные кошельки, набитые золотом, серебром и квадратными железными монетами Браавоса. Старик тщательно пересчитывал деньги, сортировал и аккуратно складывал одинаковые в стопки. Он никогда не смотрел на монеты. Вместо этого старик прикусывал их, всегда левой стороной рта, где ещё сохранились зубы. Время от времени он крутил монетку по столу и прислушивался к звуку, с которым она останавливалась.

А когда все монеты были пересчитаны и опробованы на зуб, старик корябал что-то на пергаменте, ставил на него свою печать и отдавал капитану. В других случаях он качал головой и отпихивал монеты обратно. Когда он так поступал, собеседник краснел и сердился или бледнел и пугался.

Кошка не понимала.

– Они платят ему золотом и серебром, а взамен получают писанину. Они глупы?

– Некоторые, возможно. Но большинство из них просто осторожны. Кое-кто рассчитывает обмануть его, но он не из тех, кого легко провести.

– Но что он им продаёт?

– Он даёт каждому расписку. Если их корабли сгинут во время бури или будут захвачены пиратами, он обещает выплатить стоимость судна и его груза.

– Так это своего рода пари?

– Можно и так сказать. Пари, которое каждый капитан надеется проиграть.

– Да, но если они выигрывают...

–... они теряют свои корабли, а часто – и жизни. Море опасно, а осенью – как никогда. Без сомнений, многие утонувшие в бурю капитаны нашли некоторое утешение в этих расписках, зная, что их вдовы и дети, оставшиеся в Браавосе, не будут нуждаться. – Грустная улыбка тронула его губы. – Одно дело – подписать такую бумагу, и другое – соблюсти договор.

Кошка поняла. «Один из них, должно быть, ненавидит его. Один из них пришёл в Чёрно-Белый Дом и молился, чтобы бог забрал старика». Она спросила, кто это был, но добрый человек не сказал ей.

– Тебе не стоит совать нос в такие дела, – ответил он. – Кто ты?

– Никто.

– Никто не задаёт вопросов. – Он взял её за руки. – Если ты не можешь сделать этого, только скажи. В этом нет ничего зазорного. Одни рождены служить Многоликому, а другие – нет. Скажи только слово, и я избавлю тебя от этого задания.

– Я сделаю это. Я сказала, что могу. Я сделаю.

Но как? Это было сложнее.

Старика охраняли двое – худой и высокий как жердь и низкий толстяк. Они ходили с ним повсюду с того момента, как тот покидал свой дом утром и до тех пор, пока не возвращался вечером. Они следили, чтобы никто не подходил близко к старику без его позволения. Однажды по пути домой из супной лавки на него едва не налетел какой-то пьянчуга, но высокий встал между ними и резким толчком опрокинул забулдыгу на землю. В супной лавке низкий всегда первым пробовал луковую похлёбку. Прежде чем отпить свой глоток, старик достаточно долго выжидал, пока варево остынет, и чтобы убедиться, что с его охранником всё в порядке.

– Он боится, – поняла девочка, – или даже знает, что кто-то хочет его убить.

– Он не знает, – поправил добрый человек, – но подозревает.

– Стражи сопровождают его даже в уборную, – сказала она, – но он туда с ними не ходит. Высокий парень проворнее. Я подожду, пока он пойдёт отлить, зайду в суповую лавку и заколю старика в глаз.

– А второй страж?

– Медлительный и глупый. Я могу убить и его.

– Ты что, мясник на поле брани, рубящий каждого вставшего у него на пути?

– Нет.

– Надеюсь. Ты слуга Многоликого, а мы, что служим ему, даём его дар только тем, кто был выбран и отмечен.

Она поняла. «Убить его. Убить только его».

Ей понадобилось ещё три дня, прежде чем она нашла подход, и ещё день тренировок с ножичком-когтем. Рыжий Рогго научил девочку пользоваться им, но она не срезала ни одного кошелька с тех пор, как у неё забрали глаза. Она хотела убедиться, что не потеряла навык. «Ловко и быстро, вот так, без возни», – говорила себе девочка, снова и снова извлекая крохотный клинок из рукава. Когда девочка осталась довольна своими навыками, она стала точить нож об оселок до тех пор, пока лезвие не заблестело серебряно-голубым в свете свечей. Другая часть подготовки была посложнее, но ей помогла женщина-призрак.

– Я доставлю дар завтра, – объявила девочка за завтраком.

– Многоликий будет доволен. – Добрый человек встал. – Кошка Каналов известна многим. Если её заметят за этим делом, у Бруско и его дочерей будут проблемы. Пришло время получить другое лицо.

Девочка не улыбнулась, но в душе порадовалась. Она уже потеряла Кошку однажды и горевала по ней. Не хотелось бы потерять её снова.

– Как я буду выглядеть?

– Уродливо. Завидев тебя, женщины будут отводить взгляд. Дети станут глазеть и показывать пальцами. Сильные мужчины пожалеют тебя, а кое-кто и уронит слезу. Тот, кто тебя увидит, забудет нескоро.

Добрый человек снял с крюка железный фонарь и повёл её мимо спокойного чёрного бассейна и безмолвных богов к ступеням в дальней части храма. Женщина-призрак следовала за ними по пути вниз. Никто не разговаривал. Единственным звуком было мягкое шуршание туфель по ступенькам. Восемнадцать ступеней привели к хранилищам, где в стороны, как растопыренные пальцы, расходились пять арочных проходов. Внизу ступени становились уже и круче, но девочка тысячу раз бегала по ним вверх-вниз и ничуть не боялась спуска. Ещё двадцать две ступени, и они оказались в подземелье. Туннели здесь сжимались и изгибались, чёрными червоточинами проходя сквозь сердце огромной скалы. Один проход был закрыт тяжёлой железной дверью. Жрец повесил фонарь на крюк, просунул руку за пазуху и достал богато украшенный ключ.

Руки девочки покрылись мурашками. «Святилище». Они собирались спуститься ещё ниже, на третий уровень, к потайным комнатам, куда допускались лишь жрецы.

Ключ щёлкнул три раза, очень тихо, когда добрый человек поворачивал его в замке. Висевшая на хорошо смазанных железных петлях дверь беззвучно распахнулась. За ней обнаружились очередные вырубленные в камне ступени. Жрец снова снял фонарь и продолжил указывать путь. Девочка следовала за светом, считая на ходу. «Четыре, пять, шесть, семь». Она обнаружила, что жалеет о своей палке. «Десять, одиннадцать, двенадцать». Девочка знала, сколько ступеней разделяли храм и подвал, подвал и подземелье, и даже сосчитала ступеньки узкой витой лестницы, ведущей на чердак, и планки крутой деревянной стремянки, которая поднималась к двери на крышу, и открытой всем ветрам площадке снаружи.

Но эта лестница была ей незнакома, и оттого опасна. «Двадцать один, двадцать два, двадцать три». С каждой ступенькой воздух, казалось, становился чуть холоднее. Досчитав до тридцати, девочка осознала, что они опустились даже ниже уровня каналов. «Тридцать три, тридцать четыре». Как глубоко они собираются забраться?

Она досчитала до пятидесяти четырёх, когда ступени, наконец, закончились около ещё одной железной двери, но на этот раз незапертой. Добрый человек распахнул её и прошёл вперёд. Девочка последовала за ним, женщина-призрак шагала по пятам. В темноте раздавалось эхо шагов. Добрый человек поднял фонарь и широко открыл заслонки. Свет озарил окружающие их стены.

На неё смотрела тысяча лиц.

Они висели на стенах спереди и сзади, высоко и низко, всюду, куда бы она ни взглянула, куда бы ни повернулась. Она видела старые лица и молодые, бледные и смуглые, гладкие и морщинистые, веснушчатые и испещрённые шрамами, хорошенькие и невзрачные, лица мужчин и женщин, мальчиков, девочек и даже младенцев, улыбающиеся лица и хмурые, лица полные алчности, ярости и похоти, безволосые лица и покрытые щетиной. «Маски, – сказала она себе, – это всего лишь маски». Но лишь успев об этом подумать, она уже знала, что не права. Это настоящая кожа.

– Они пугают тебя, дитя? – спросил добрый человек. – Ещё не поздно нас покинуть. Ты действительно этого хочешь?

Арья закусила губу. Она не знала, чего хочет. «Уйди я, куда мне податься?» Она омыла и раздела сотни трупов, мертвецы не пугали её. «Они приносят тела сюда, вниз, и срезают их лица, ну и что?» Она ночная волчица, её не напугать клочками кожи. «Шкурки, всего-то навсего, они не могут мне навредить».

– Давай же! – выпалила она.

Он провёл девочку через комнату, мимо ряда боковых ответвлений. Свет фонаря поочерёдно озарил каждый из них. Стены одного из проходов были сложены из человеческих костей, а свод поддерживали колонны черепов. Другой – вёл к винтовой лестнице, которая спускалась ещё ниже. «Сколько же тут подвалов? – задумалась она. – Бесконечные они, что ли?»

– Сядь, – велел жрец.

Девочка села.

– Теперь закрой глаза, дитя. – Она закрыла глаза. – Будет больно, – предупредил он, – но боль – цена силы. Не двигайся.

«Спокойная, как камень», подумала девочка, замерев. Острое лезвие резало быстро. Вообще-то металл должен был быть холодным на ощупь, но вместо этого показался тёплым. Она чувствовала, как по лицу течёт кровь, струящийся красный занавес ниспадает ей на брови, щёки и подбородок. Теперь она поняла, почему жрец заставил её закрыть глаза. Когда кровь достигла губ, вкус оказался солёно-медным. Девочка лизнула и вздрогнула.

– Принеси мне лицо, – произнёс добрый человек.

Женщина-призрак не ответила, но было слышно, как шуршат по каменному полу её туфли.

– Выпей это, – сказал добрый человек девочке и всунул ей в руку кубок.

Она залпом осушила его. Питьё оказалось очень кислым, будто вгрызаешься в лимон. Тысячу лет назад она знала девочку, которой нравились пирожки с лимоном. «Нет, это была не я, а всего лишь Арья».

– Скоморохи меняют личины с помощью лицедейских уловок, – проговорил добрый человек, – а волшебники используют чары. Сплетают свет, тень и желание, чтобы создать обманывающую глаза иллюзию. Ты научишься и этим искусствам, но наша работа основательнее. Мудрец уловку разоблачит, чары под взглядом зорких глаз тают, но лицо, которое ты наденешь, ни в чём не уступит твоему родному. Не открывай глаза. – Она почувствовала, как пальцы зачёсывают назад её волосы. – Не шевелись. Ты почувствуешь себя странно. Может закружиться голова, но двигаться тебе нельзя.

Затем с тихим шорохом поверх старого лица натянули новое. Сухая и жёсткая кожа царапнула по лбу, но пропитавшись кровью, стала мягкой и податливой. Щёки девочки потеплели и раскраснелись. Она почувствовала, как в груди заколотилось сердце, и не сразу смогла восстановить дыхание. На горле сомкнулись пальцы, твёрдые, как камень, удушающие. Её руки вскинулись, чтобы схватить противника, но там никого не было. Она преисполнилась ужаса и услышала звук, отвратительный хруст, сопровождаемый ослепляющей болью. Перед ней плавало лицо – толстое, бородатое, жестокое, с перекошенным от ярости ртом. Она услышала, как жрец сказал:

– Дыши, дитя. Выдохни страх. Стряхни тени. Он мёртв. Она мертва. Её боль ушла. Дыши.

Девочка глубоко, судорожно вдохнула и поняла, что это – правда. Никто её не душил, никто не бил. Но всё равно поднятая к лицу рука дрожала. Хлопья засохшей крови, чёрной в свете фонаря, рассыпались под прикосновением её пальцев. Она ощупала свои щёки, потрогала веки, прошлась пальцами по подбородку.

– Моё лицо осталось прежним.

– Правда? Ты уверена?

Уверена ли она? Перемен не ощущалось, но ощутимы ли они вообще? Она провела рукой по лицу сверху вниз, как когда-то Якен Хгар в Харренхолле. У него тогда лицо пошло рябью и изменилось. У неё не получилось ничего.

– На ощупь такое же.

– Для тебя, – ответил жрец. – Выглядит оно иначе.

– Для чужих глаз твой нос и челюсть сломаны, – произнесла женщина-призрак. – Одна сторона твоего лица вдавлена там, где проломлена скула, и половины зубов у тебя нет.

Девочка пощупала во рту языком, но не нашла дырок или сломанных зубов. «Колдовство, – подумала она. – У меня новое лицо. Уродливое, разбитое лицо».

– Некоторое время тебе могут сниться кошмары, – предупредил добрый человек. – Отец бил её так часто и так жестоко, что она никогда не расставалась с болью и страхом, пока не пришла к нам.

– Вы убили его?

– Она просила дар для себя, не для отца.

«Вам следовало убить его».

Наверное, он прочёл её мысли.

– В конце концов, смерть пришла к нему, как приходит ко всем людям. Как должна прийти к одному человеку завтра. – Он поднял фонарь. – Мы здесь закончили.

Пока. Когда они шли назад к лестнице, казалось, за ней следят пустые глазницы лиц на стенах. На мгновение она почти увидела, как шевелятся их губы, нашёптывая тёмные и сладкие тайны друг другу так тихо, что невозможно расслышать.

Той ночью сон к ней не шёл. Запутавшись в одеялах, девочка металась на постели в холодной тёмной комнате, но куда бы она ни повернулась, всюду были лица. «У них нет глаз, но они смотрят на меня». Она видела лицо своего отца на стене. Рядом с ним висело лицо её леди-матери, под ними – три брата в ряд. «Нет. Это была какая-то другая девочка. Я – никто, и мои единственные братья носят чёрно-белые одеяния». Но всё же там были чёрный певец, мальчик-конюший, которого она убила Иглой, прыщавый оруженосец из таверны на перекрёстке и, наконец, стражник, чьё горло она перерезала, спасая северян в Харренхолле. Щекотун тоже висел на стене. Чёрные дыры, заменявшие ему глаза, сочились злобой. Его вид напомнил ей то чувство, с которым она вонзала кинжал ему в спину – и снова, и снова, и снова.

Наконец, в Браавос пришёл день, серый, тёмный и облачный. Девочка надеялась на туман, но боги не прислушались к её мольбам, как оно всегда и бывает. Воздух был чист и холоден, впридачу дул пронизывающий ветер. «Хороший денёк для смерти», – подумала девочка. Непрошеная молитва слетела с её губ. «Сир Грегор, Дансен, Рафф-Красавчик, сир Илин, сир Мерин, королева Серсея». Она произнесла имена шёпотом. В Чёрно-Белом Доме никогда не знаешь, кто может подслушивать.

В подвалах было полно старой одежды, оставшейся от тех, кто пришёл в Чёрно-Белый Дом испить покой из храмового бассейна. Здесь можно найти всё, что угодно: от нищенских лохмотьев до шёлка и бархата богачей. «Безобразная девочка и одеваться должна безобразно», – решила она и выбрала грязный коричневый плащ с обтрепавшимся подолом, зелёную заплесневелую тунику, пахнущую рыбой, и пару тяжёлых ботинок. В последнюю очередь она спрятала в ладони свой маленький нож.

В спешке не было нужды, и девочка решила пройти к Пурпурной Гавани длинным кружным путём. Она перешла по мосту на Остров Богов. Кошка Каналов продавала здесь моллюсков и мидии среди храмов, когда у Талеи, дочери Бруско, шла лунная кровь, вынуждавшая её остаться в постели. Девочка почти ожидала увидеть сегодня Талею за торговлей, возможно, у входа в Заповедник, где у каждого забытого божка имелся покинутый маленький алтарь, но это было наивно. День слишком холодный, и Талее никогда не нравилось вставать в такую рань. Когда уродливая девочка прошла мимо, статуя снаружи святилища Плачущей Госпожи Лисса рыдала серебряными слезами. В садах Геленеи стояло позолоченное дерево в сотню футов высотой и с листьями чеканного серебра. Свет факелов мерцал за окнами свинцового стекла в деревянном чертоге Владыки Гармонии, выставляя во всей красе бабочек полусотни разновидностей.

Девочка вспомнила, как однажды во время прогулки Морячка рассказывала истории о чужих этому городу богах.

– Это дом Великого Пастуха. А та твердыня с тремя башенками принадлежит Трёхглавому Триосу. Первая голова пожирает умирающих, а из третьей появляются возрождённые. Не знаю, для чего предназначена средняя. Тут – Камни Безмолвного Бога, а там – вход в лабиринт Создателя Узоров. По словам жрецов Узора, только те, что научились его проходить, могут найти путь к мудрости. За ним, у канала – Храм Аквана Красного Быка. Каждый тринадцатый день его служители перерезают горло белоснежного телёнка и предлагают нищим чаши крови.

Видимо, сегодня был не тринадцатый день, лестница Красного Быка пустовала. Боги-братья Семош и Селлосо спали в храмах-близнецах на разных сторонах Чёрного Канала, соединённых резным каменным мостом. Девочка перешла на ту сторону и спустилась к докам, потом прошла через Порт Старьёвщика и мимо полузатопленных шпилей и куполов Утонувшего Города.

Когда девочка проходила мимо «Счастливого Порта», оттуда, пошатываясь, вышли несколько лиссенийских моряков, но шлюх она не увидела. Корабль был закрыт и покинут, труппа актёров, без сомнения, ещё спала. Но впереди на причале, у иббенийского китобоя девочка заметила старого приятеля Кошки, Тагганаро. Он перебрасывался мячом с Кассо, Королём Тюленей, пока его новый карманник обрабатывал толпу зевак. Когда девочка на миг остановилась посмотреть и послушать, Тагганаро взглянул на неё равнодушно, но Кассо тявкнул и хлопнул плавниками. «Он узнал меня, или почуял рыбу» – подумала девочка и поспешила уйти.

К тому времени, как она достигла Пурпурной Гавани, старик уже устроился в супной лавке за своим привычным столом. Пересчитывая монеты в кошельке, он торговался с капитаном корабля. Высокий худой телохранитель стоял у него за спиной. Низкорослый толстяк сидел у двери, откуда мог хорошо разглядеть каждого входящего. Это не имело значения. Она не собиралась входить. Вместо этого она взгромоздилась на верхушку деревянной сваи в двадцати ярдах от лавки. Порывы ветра дёргали её за одежду призрачными пальцами.

Даже в такой промозглый серый день порт был людным местом. Она видела моряков, рыскающих в поисках шлюх, и шлюх, ищущих моряков. Мимо прошла парочка пьяно шатавшихся и опиравшихся друг на друга бретёров в потрёпанных роскошных нарядах и с громыхающими на бёдрах клинками. Пронёсся красный жрец, его багрово-алые одеяния хлопали на ветру.

Был почти полдень, когда она заметила нужного человека, богатого судовладельца, который, по её наблюдениям, уже трижды приходил к старику. Высокий, лысый и дородный, он носил тяжёлый коричневый бархатный плащ, подбитый мехом, и кожаный пояс ему в тон, украшенный серебряными лунами и звёздами. Одна нога судовладельца плохо сгибалась после какого-то несчастья, и поэтому он ходил медленно, опираясь на трость.

Уродливая девочка рассудила, что он подходит не хуже любого другого и будет получше многих. Девочка спрыгнула со столба и направилась за мужчиной. Дюжина размашистых шагов – и она прямо за ним с ножом-когтем наготове. Кошелёк судовладельца висел на правом боку, на поясе, но девочке мешал плащ. Её клинок взметнулся, острый и стремительный, один взмах, рассёкший бархат – и мужчина ничего не почувствовал. Рыжий Рогго улыбнулся бы, увидев это. Её рука скользнула в прореху, разрезала кошелёк, наполнилась золотом...

Верзила обернулся:

– Что...

Её кисть запуталась в полах плаща, когда девочка вытаскивала руку. Монеты дождём посыпались под ноги.

– Воровка!

Верзила замахнулся на неё тростью. Она подсекла его больную ногу, отпрыгнула и, когда тот упал, стрелой помчалась прочь, обогнав мать с ребёнком. Монеты падали, проскальзывая у неё меж пальцев, скакали по земле. За спиной раздавались крики «Держи вора!» Проходивший мимо трактирщик с огромным, как котёл, брюхом неуклюже попытался схватить её за руку, но она обежала вокруг него, метнулась мимо хохочущей шлюхи и очертя голову кинулась к ближайшему переулку.

Кошка Каналов знала эти переулки, и уродливая девочка их помнила. Она бросилась налево, перепрыгнула низкую стену, перемахнула через маленький канал и пробралась в незапертую дверь какого-то пыльного сарая. Все звуки погони к тому времени стихли, но лучше убедиться. Девочка укрылась за ящиками и стала ждать, обхватив колени руками. Она просидела так почти час, потом решила, что уже можно идти, взобралась прямо по стене здания и по крышам прошла почти до Канала Героев. К этому времени судовладелец наверняка уже подобрал монеты и палку, и поковылял в супную лавку. Он мог уже пить горячую похлёбку и жаловаться старику на уродливую девочку, которая пыталась стащить его кошелёк.

Добрый человек ждал её в Чёрно-Белом Доме, сидя на краю храмового бассейна. Уродливая девочка опустилась рядом с ним и положила монету на бортик бассейна, между ними. Она была золотая с драконом на одной стороне и королём на другой.

– Золотой вестеросский дракон, – сказал добрый человек. – И как ты до этого докатилась? Мы – не воры.

– Это не было воровством. Я взяла его монету, но оставила нашу.

Добрый человек понял.

– А этой монетой и другими из своего кошелька он заплатил одному человеку. Вскоре после этого сердце человека остановилось. Так? Весьма прискорбно. – Жрец поднял монету и бросил в пруд. – Тебе многому нужно научиться, но, может быть, ты не безнадёжна.

Той же ночью ей вернули лицо Арьи Старк.

Ей также принесли балахон, мягкий плотный балахон послушника, чёрный с одной стороны и белый – с другой.

– Носи его, когда ты здесь, – сказал жрец, – но знай, что в ближайшее время он нечасто тебе понадобится. Завтра ты отправишься к Изембаро, чтобы приступить к своему начальному обучению. Возьми из подвалов любую одежду, которую пожелаешь. Городская стража ищет одну уродливую девочку, которая часто посещала Пурпурную Гавань, поэтому будет лучше, если ты получишь и новое лицо. – Он взял её за подбородок, повернул её голову туда-сюда и кивнул. – Думаю, на этот раз хорошенькое. Такое же красивое, как и твоё собственное. Кто ты, дитя?

– Никто, – ответила она.