Творчество Ю.В.Трифонова

“Юрий Трифонов — наш главный и неистовый воитель против всех видов приспособленчества. Если в исторической прозе он сосредотачивается на художественном исследовании корней и разнообразных типов политического конформизма коммунистического толка, то в повестях и романах “городского” цикла такому же исследованию подвергается нравственный конформизм обыденного существования интеллигенции в тоталитарном обществе”, — точно заметил Ю.Оклянский[280]. Концепция человека. «Мы пишем о сложной жизни, где все переплетено, о людях, про которых не скажешь, хороши они либо плохи, здоровы или больны, они живые, в них есть то и это»[281], -- утверждал Трифонов.

Эстетика Трифонова. «<…> Для меня представление о сюжете, <…> не играет большой роли в процессе работы. <…>. Главной трудностью и главной ценностью в процессе работы <…> — является ощущение правдивости описываемой жизни»[282], — подчеркивал прозаик. Писатель особенно высоко ценил л итературу, исследующую мир, — реализм: «Что касается современных рассказов, то лучшие из них сильны своей достоверностью. Нынешние молодые рассказчики <…> пишут сурово-правдиво, не заботясь о живописи и поэзии, а заботясь о сути, о прозе»[283]. Достоверность и правдивость остаются прерогативой реализма, хотя главное в нем все же детерминизм поведения героев.

Юрий Валентинович Трифонов родился в Москве, окончил Литературный институт им. Горького. Он автор романов "Студенты", "Утоление жажды", "Нетерпение", "Старик" (1978), "Время и место", документального повествования "Отблеск костра", повестей "Обмен", "Предварительные итоги", "Долгое прощание", "Другая жизнь" (1975), "Дом на набережной" (1976). Лауреат Государственной премии СССР. В советское время он был сомнителен для власти и цензуры. Его упрекали в том, что он погружен в сплошной быт, что в его произведениях нет просвета. Между тем его повести пользовались огромным успехом у культурных читателей. В постсоветское время Трифонова стали упрекать в том, что он не подписывал писем протеста. Отвечая на эти обвинения, публицистка Дора Штурман напомнила, что в доперестроечные времена в условиях жестокой цензуры “были, однако, и другие судьбы, внешне более благополучные, но тоже для тоталитарной ситуации нетипичные <…> Эти подцензурные писатели еще до падения всех запретов, до отмены гонений на свободное слово (то есть прежде всего до конца 1980-х гг.) делали настоящее дело, работали настоящую работу. Причем не в самиздате, и не в тамиздате, а в Госиздате. Такова была специфика их дарований, что они смогли создать непреходящие ценности под небывалым гнетом” (Штурман Д. Кем был Юрий Трифонов: чем отличается писатель советской эпохи от советского писателя // Лит. газ. 1997. 22 окт.). В отличие от тех писателей, которые «восхваляли советскую власть и советскую жизнь всех ее времен» (их Д.Штурман называет “советскими писателями”), такие художники, как Фазиль Искандер, И.Грекова, В.Астафьев, В.Быков, В.Тендряков, С.Залыгин, В.Шукшин, “не лгали, не фальшивили” (их Д.Штурман называет писателями советской эпохи). К их числу, по мнению Д.Штурман, принадлежит и Трифонов. Однако это определение не вполне совпадает с творческой биографией писателя, который за 30 лет литературной работы прошел довольно трудный путь — если пользоваться терминологией Штурман — от правоверного “советского писателя”— автора повести “Студенты” (1949), удостоенной Сталинской премии, к “писателю советской эпохи”.

Непосредственно после “Студентов” Т пережил жестокий творческий кризис. Художественной установкой Т становится установка на подробности жизни, по-чеховски неявная авторская оценка, а сферой поиска духовных координат личности в творчестве 60-х гг. — история. Человек и история — эта связь стала центральной проблемой во всем творчестве Т до конца его жизни. Эволюция мировоззрения писателя обусловлена той последовательностью, с которой он постигал эту проблему.

Первоначально он видит эту проблему в “оттепельном” свете, полагая, что надо восстановить светлые революционные идеалы, попранные в годы “культа личности”, что эти идеалы и есть та высшая человеческая мера, по которой потомки должны сверять свою жизнь. Это типично “оттепельная” мифологема. С середины 60-х гг. по 73 г. Т создает произведения, в которых бескрылая повседневность с ее мелкими заботами соотносится с высокой идеальной мерой революционного прошлого. В произведениях, открывавших новую фазу в творчестве писателя, носителями идеалов революции выступают старые революционеры (дед Федор Николаевич из повести “Обмен”). Их этика вступает в конфликт с теми нравственными нормами, которые выработаны в современности. Но в последующем цикле “городских (московских) повестей” на первом плане разворачиваются все-таки коллизии современного быта. Но за внешней бытовой оболочкой у Т проступали «вечные темы». Писатель неизменно поверяет своих героев склонностью к метафизическому мышлению, размышлениям о жизни и смерти. Как и у Чехова, у Т синтезированы жанры социально-бытовой и нравственно-философской повести.

Всегда любил Чехова и Бунина…, – признавался Трифонов. Чехов <…> всегда умел проникать во внутренний мир другого, и так глубоко, что ему совершенно не нужно было описывать внешние приметы человека <…>. У Бунина наоборот. Он настолько точно живописал внешний мир, воссоздавая его в мельчайших деталях — в цвете, в звуках, в красках, что воображение читателя дорисовывало мир внутренний. У таких художников не перестаешь учиться». «<…> Чехов, Толстой — под их воздействием, под их обаянием находишься постоянно»[284].

Чехов был художественным выразителем разочарованной интеллигенции своего времени, Трифонов тоже принял на себя эту роль в период "застоя". Трифоновские рассказы, повести и романы, действие которых обычно разворачивается в московских интеллигентских кругах, описывают жизнь обитателей русской столицы в мельчайших деталях. Родившийся и выросший в Москве, автор предпочитал писать об этом городе во многом потому, что знал его лучше всего. Один из журналистов агентства "Франс-Пресс" заметил, что, читая Трифонова, узнаешь о московской жизни больше, чем можно было бы узнать, прожив в этом городе несколько месяцев. Читатели узнавали себя и своих знакомых в повестях писателя.

Официальная критика Трифонова, однако, не щадила. В русских диссидентских и эмигрантских кругах мнения о Трифонове разделились. Солженицын хвалил его за мастерство, с которым писатель касался "запрещенных" тем, прибегая к помощи "точных художественных деталей", и относил Трифонова к тем писателям, что создают "ядро современной русской прозы". Сам писатель считал себя "критиком советского общества". Его герои – интеллигенция, псевдоинтеллигенция, мещане.

"Московские повести" показали, что интеллигенция перестала играть ведущую роль в русской истории. Под гнетом обстоятельств трифоновский интеллигент проигрывает битву за правду и справедливость, столь важную в жизни любого русского интеллигента.

Тема "Московских”, или “городских повестей" - медленное угасание человеческих талантов и энергии. Типологичен мотив невозможности для героя защитить кандидатскую диссертацию. Трифоновские герои вдруг обнаруживают, что они ничего не достигли, а жизнь прошла мимо. Они жалуются на утраченные надежды и амбиции. Раздается постоянный вопрос: "Кто виноват?" Трифоновский интеллектуал осознает, что его поглощают ежедневные конфликты, связанные с жильем, едой, одеждой и другими материальными проблемами, не имеющими отношения к духовному развитию. Ни один современный писатель, кроме Трифонова, не изображал так часто тип лишнего человека в обществе.

Многие его герои изображаются в состоянии кризиса, в котором они и начинают свою рефлексию. Писатель стремился показать, что к этому кризису привело и каков исход. Духовный кризис Т осмысливает как экстремальную ситуацию. В трифоновском художественном мире важнейшую роль играет совесть. Через много лет Трифонов сталкивает своих героев с их собственной совестью, помещая их в критические обстоятельства, провоцирующие пробуждение спящей совести и процесс самопознания («Другая жизнь», «Дом на набережной»). Другая тема, проходящая через все произведения писателя – нравственного выбора.

Как и великие русские писатели, Трифонов предпочитает изображать своих героев преимущественно в частной жизни. С помощью скрупулезного психологического анализа он рассматривает их отношения в браке, в кругу семьи, с друзьями и знакомыми. Используя бытовой материал, Трифонов одновременно решает глубинные аспекты внутренних проблем человеческого существования. Поэтому трифоновские произведения полны философских размышлений, отра­жающих представления писателя о жизни и смерти, счастье и страдании. Главная тема "Московских” (“городских”) повестей" - взаимная изоляция людей и непроявленность глубинных человеческих чувств. В традициях великих писателей Трифонов считает любовь высшей жизненной ценностью. На правдивое изображение драмы русской интеллигенции Трифонова вдохновил А.Твардовский, главный редактор "Нового мира", с которым писатель плодотворно сотрудничал с 1966 г.

Ставший впоследствии знаменитым цикл “городских повестей” Т открывается повестью “Обмен” (1969). История квартирного обмена здесь показана через отказ главного героя инженера Виктора Дмитриева от нравственных и гуманных традиций ради внешне более спокойной и приятной жизни. Особенно значим в произведении внутренний сюжет, изображающий процесс «олукьянивания» (Лукьянова – девичья фамилия жены Виктора) героя-псевдоинтеллигента, его спуск все ниже и ниже по лестнице моральных компромиссов.

Женившись на Лене, Виктор породнился с людьми «другой породы — из “умеющих жить”(38). Разве смог бы кто-нибудь из Д-х “ провернуть так лихо ремонт дачи, как это сделал Иван Васильевич?” — 39. Лукьяновы являются теми мещанами, которые в годы застоя окончательно вытеснили революционеров-романтиков на периферию советского общества и чей склад сонания и образ жизни не приемлет писатель. Начало “олукьянивания” героя: “ Ему нравилась легкость, с которой она (Лена. – Т.Д.) заводила знакомства и сходилась с людьми. Это было как раз то, чего не хватало ему. Особенно замечательно ей удавались н у ж н ы е знакомства ” (40). Д скоро понял, что нет и не может быть женщины красивее, умнее и энергичнее Лены.

Дальнейшее «олукьянивание» Д-ва видно во время похорон его деда. Виктор не поехал на поминки деда, потому что у Лены сильно болела голова и он не хотел оставлять ее одну.

После окончания института Д остался работать в Москве на газовом заводе, в лаборатории. Ему «предлагали разные заманчивые одиссеи, но согласиться было трудно». Он грезил о работе в Туркмении, но не смог оставить Лену и маленькую дочку. Лена же вырвала для мужа место в престижном научно-исследовательском институте, которое с помощью отца она уже добыла было для родственника и друга Д-а Левки Бубрика. После этого Д-вы потеряли этих друзей.

Поэтому неудивительно, что, когда Виктор заговорил с умиравшей от рака матерью Ксенией Федоровной о необходимости съехаться с нею, она ответила ему так: «Я очень хотела жить с тобой и Наташенькой… — Ксения Федоровна помолчала. — А сейчас — нет». «- Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел…» (60).

Понятие “олукьянивание” имеет в повести широкий, не только нравственно-психологический, но и социально-политический смысл. Оно распространяется на многое вокруг в дачном поселке Красных партизан появились “горы нового жилья”. “ Все изменилось на том берегу. Все “олукьянилось”. <…> Но, может быть, это не так уж плохо? И если это происходит со всем — даже с берегом, с рекой и с травой, — значит, может быть, это естественно и так и должно быть? ” – спрашивает самого себя трифоновский конформист, внутренне оправдывая предательство своей семьи, тех четких нравственных ориентиров, которые были внушены ему в детстве (36).

Виктору все же удалось обменять комнату матери, но вскоре после этого она умерла, и после ее смерти с сыном сделался гипертонический криз. Писатель не морализирует, но ходом своего сюжета показывает, какую непомерную плату платил советский псевдоинтеллигент за предательство нравственных ценностей.

В своих последующих повестях — “ Предварительные итоги” (1970), “Долгое прощание” (1971) — Т продолжает исследование погружения людей в болото повседневности и одновременно понижения планки нравственности. В “Долгом прощании” появляется знаковая для последующего творчества Т фигура героя-историка (Гриша Ребров). Его герои-историки пытаются восстановить прошлое, демифологизировать его и ввести в духовный арсенал современников.

Уже в первых своих городских повестях Т вырабатывает особый тип дискурса. Он представляет собой своеобразный сказ в виде современного интеллигентского сленга. Этот “сказ” становится полем тесного контакта между словом героя (а он у Т всегда из интеллигентной среды) и безличного повествователя, и они свободно перетекают друг в друга. Этот дискурс становится формой проникновенного психологического анализа, создавая иллюзию потока сознания человека.

Второе обращение к истории у Т связано с работой над романом о народовольцах “Нетерпение”. Следующая после “Нетерпения” повесть “Другая жизнь” (1975, опубл. в 8 № ж. «Новый мир» ) свидетельствовала, что писатель вступил в новую фазу духовного развития. Главный герой повести историк Сергей, то есть носитель особого, духовно взыскующего отношения к бытию. Он с риском для жизни изучает историю царской охранки, среди членов которой были видные деятели партии. Значим и духовный проект Сергея, состоящий в преодолении замкнутости своего “я”, выходе к другому, в понимании другого. И хотя сам Сергей погибает, его духовный проект осуществляет его вдова Ольга Васильевна.

Повествование ведется от лица этой сорокалетней героини, научного сотрудника НИИ биологии.

Раскрывая ее жизненную драму, Трифонов хотел показать душу человека, охваченного большим горем, овдовевшую женщину, которая одновременно и страдает, и чувствует себя виновной, и оправдывается, мучается страхом перед будущим, но в конце концов начинает новую жизнь. Такая художественная задача обусловила ретроспективную композицию и особенности повествования: переплетение настоящего и наплывов воспоминаний о прошлом, строго выдержанная ориентация на точку зрения героини, которая выражается в несобственно-прямой речи.

Поиск причин преждевременной смерти мужа заставляет героиню определить свое отношение к их с Сергеем жизни.

Не случайно через всю историю Ольги проходят намеки на изменение политического климата, падение Берии после ста­линской смерти. Возникает надежда на "другую жизнь" в России. Но она не оправдывается. Жесткая реальность сказывается на профессиональной деятельности Сергея Троицкого и отчима Ольги талантливого художника Георгия Максимовича.

Драматичны в повести две истории погубленных дарований - научного (Сергей) и художественного (Георгий Максимович). Сергей как ученый-историк убежден, что исследование нитей, тянущихся из прошлого в будущее, сможет выявить реальные исторические события и место человека в них. Сергей не принимает основу коммунистического мировоззрения - материалистический детерминизм — и считает личность центром исторического процесса. В соответствии со своей концепцией истории герой верит, что человек бессмертен. Это убеждение подогревает Сергея в его занятиях историей царской охранки в 1910-1917 гг.

Сергей не соглашается отдать собранные им материалы для докторской диссертации Кисловского, директора института, в котором он работает, несмотря на то, что в награду Сергею обещали быстро пропустить его диссертацию. Сергей отказался принять участие в этой грязной сделке. Трифонов не случайно назвал своего героя "высоконравственным человеком". Но в повести показано, каково приходится честной и принципиальной личности. Писатель был убежден, что бескомпромиссность не для существующей системы, и он показывает, как ломают одаренного историка, не дав ему защитить диссертацию, уволив из института. Перед этим он безуспешно пытается опубликовать монографию "Москва в 1918 году". А ученый секретарь института и бывший друг Сергея Троицкого Гена Климук свой посредственный опус выпускает двумя изданиями и успешно продвигается по службе, потеснив Кисловского.

Что же представляет собой браз Сергея? Официальная критика опиралась на оценки Ольги Васильевны: "неудачник", "праздный меч­татель". Прогрессивные критики считали пассивность героя фор­мой сопротивления измученного интеллигента, а Галина Белая признала, что в образе главного героя писатель создал реальный портрет современника [Белая Г., с.178].

История Георгия Максимовича, контрастная по отношению к судьбе Сергея, рассказывает о том, как художник принес свой талант на алтарь тоталитарного государства. Этот человек, многими чертами напоминающий отчима первой жены Трифо­нова, в 10-20-е гг. принадлежал к блистательной плеяде "русских парижан". Он дружил с Шагалом, но Шагал был осужден сталинскими властями как "мерзкий эмигрант". И Гергий Максимович отказался от старого друга. (ср. со статьей Трифонова “О нетерпимости”, где он утверждает ценность творчества П.Пикассо). В 30-е гг. он "лучшее...сжег собственными руками, такая дурость, минута слабости, и жизнь раскололась, как...гипс, ни собрать, ни склеить...". Под давлением властей художник из­меняет себе, начинает вести "другую жизнь". Сергей замечает его приспособленчество: "... то вижу его художником, настоящим, жертвующим ради искусства всем, а то дельцом, гребущим заказы". Так же живет и художник Васин. Он много зарабатывает, рисуя официальные портреты. Но как "художник истинный", он " жил, как во сне, работал, как во сне, и просыпался только за мольбертом, когда делал настоящее и любимое ". Из-за этой двойной жизни он спивается и преждевременно умирает.

Что же означает в повести понятие "другой жизни"? В фина­ле это зародившаяся у Ольги Васильевны новая любовь. Но образ другой жизни символизирует и надежды советского общества на демократические перемены.

Пов. “Дом на набережной” (1976) — одна из самых смелых и наиболее глубоких по анализу истории сталинского периода и человеческой личности во всей подцензурной советской литературе 70-х гг. Действие повести разворачивается в нескольких временных пластах. Здесь вновь исследуется феномен обмена нравственных и духовных принципов выходца из мещанской среды на псевдонаучную карьеру. На эту карьеру герой-псевдоинтеллигент, литературовед по специальности, «обменивает» своего научного руководителя профессора Ганчука и чувство беззаветно любящей его Сони Ганчук. Т активно пользуется принципом монтажа голосов автора и героев, сравнения разных судеб.

Выводы. В своем творчестве писатель исследует причины «маленьких предательств» героев, анализирует соотношение человека и обстоятельств.

Роман " Старик ", ставший любимым романом писателя, оказался последним произведением, которое Трифонов увидел опубликованным. В романе исторический материал органично включается в повествование о современности. Вначале Трифонов собирался написать о борьбе нескольких семей за дачный домик, принадлежавший женщине, умершей без наследников. Действие происходит в Соколином Бору. Как это часто бывало, Трифонов использовал свой собственный опыт, приобретенный им во время покупки дачи. Но когда он начал писать роман, ему показалось, что все это - повторение пройденного, и он решил ввести материалы о революции и гражданской войне, и в частности, о казачьем вожаке Мигулине.

Основным прототипом Мигулина был Ф.К.Миронов. Со времени публикации повести "Отблеск костра" Трифонов углубил свои знания о Миронове, беседовал со многими его соратниками, собрал много новых материалов. Новых архивных данных было так много, что Трифонов даже думал посвятить ему отдельную книгу. Но он не хотел писать документальную повесть, боясь скомпрометировать соратников Миронова. Тогда Трифонов решил включить этот исторический материал в книгу о "старике". Сам писатель удивлялся, насколько гибкой оказалась форма романа, позволившая соединить события и людей из двух совершенно разных эпох. Революционное прошлое в романе постоянно проти­востоит современности. Два потока событий перекликаются и спорят друг с другом.

Исторические события занимают две трети романа, заставляя современность уйти в тень. Писатель переносит нас в различные места России в период с 1913 по 1921 г.: из роскошной резиденции в Санкт-Петербурге на улицы революционного Пет­рограда, оттуда а бараки Донского фронта, в помещение рево­люционного трибунала и т.д. Изображение современной жизни ограничено московскими сценами и описанием дачного существо­вания в Соколином Бору. Современный период занимает шесть месяцев 1972 г. Связывает эти два мира "старик", ветеран гражданской войны Павел Евграфович Летунов. Он - центральный рассказчик, хотя безличный повествователь тоже постоянно присутствует: то и дело соглашается, одобряет, критикует, сомневается, смягчает приговоры главного героя. Таким обра­зом, Трифонов, возможно, хочет усложнить понимание его про­изведения цензурой.

Воспоминания дают "старику" жизненные силы. Он много размышляет о роли и значении памяти в жизни человека, тяжело переживая смерть своей горячо любимой жены Галины (автобиог­рафический мотив). Как ее душа продолжает жить в Павле, так и прошлое продолжает существовать в воспоминаниях живущих. Мучимый воспоминаниями, старик спрашивает себя, что реально в них, а что нет.

Главная тема роман - поиск ускользающей правды. Совесть героя измучена комплексом вины по отношению к Мигулину. Он спрашивает себя, был ли легендарный герой гражданской войны мятежником, во что Летунов верил в свое время. Чтобы ответить на этот вопрос, старик проводит собственные разыскания в архивах в поисках документов, которые могли бы приоткрыть тайну личности Мигулина.

Павел Евграфович не намерен скрывать обнаруженные им документы. Как старый большевик, беззаветно посвятивший свою жизнь революции, он считает, что правда о казачьем вожде должна быть обнародована. Роман убеждает в необходимости сказать правду о революции и гражданской войне. Одинокий в своей семье (его дети заняты своими делами и прежде всего борьбой за дачу), старик критикует и прошлое, с которого срывает романтическое покрывало. Летунов приводит множество примеров того, как революция без нужды уничтожала собствен­ных детей, высмеивает ограниченность идеологии, подавляющей личную инициативу. Любой, кто не желал сливаться с революци­онной массой, рассматривался как потенциальный враг.

Драматическая судьба независимо мыслящего Мигулина - яркое тому подтверждение. Даже его имя вычеркнуто из списка революционеров. Трифонов говорит о необходимости реабилита­ции всех борцов за лучшее будущее, исчезнувших "без следа". Если власти навешивали на кого-то ярлык, они не торопились снимать его со всеми вытекающими отсюда последствиями. Павел Евграфович понял это в старости, когда попытался опубликовать в журнале статью, реабилитирующую Мигулина. Ему пришлось выдержать целый бой, но тогда он победил.

В характеристике главного героя Трифонов опирается на об­раз своего дяди, Павла Лурье, принимавшего участие в револю­ции вместе с отцом писателя, В.Трифоновым. Изображение ста­рого большевика, критически настроенного к способам проведе­ния революции и гражданской войны, было смелым. Летунову "разрешили" вспомнить слова, выносящие приговор русской ре­волюции. В апреле 1917 г. один старик сказал другому, что Россия не сможет пережить этот удар ножом в живот. Эти слова Павел запомнил навсегда.

Трифонов был достаточно осторожен, чтобы комментиро­вать этот приговор. Особое внимание он сосредоточил на фигуре Летунова. Почему в 1919 г., когда Мигулин был осужден, Летунов верил в его вину? Об этом напоминает герою и вдова Мигунова Ася, письмо от которой, полученное стариком в начале романа, становится толчком для его воспоминаний.

В конце своей жизни Павел Евграфович спрашивает себя, что подтолкнуло Мигулина проявить инициативу и выступить против Деникина раньше частей Красной Армии в августе 1919 г.? Этот вопрос - центральный в исследованиях Летунова, т.к. он был среди тех, кто не доверял донским казакам, и в результате невольно принял участие в обвинении Мигулина. Сомнениям Пав­ла противостоит уверенность Аси в невиновности ее мужа. Как можно говорить о мигулинской преданности Деникину, если де­никинские войска убили его родителей и брата! Об этом знала лишь Ася, т.к. Мигулин безгранично доверял ей, она была единственным человеком, к чьим советам прислушивался этот своевольный человек.

Ася помогает Летунову восстановить истинную картину событий, объясняет, почему Мигулин продвигался к Деникину. Ей удается воспроизвести атмосферу ненависти и недоверия вокруг своего мужа. В августе 1919 г. Мигулин яснее, чем когда-либо, понял, что армейское командование сдерживает его активность. Бесстрашному правдолюбцу не хватает дипломатичности, готов­ности пойти на компромисс. Его со всех сторон окружают комис­сары, которых он высмеивает как "псевдокоммунистов". Они до­бились, чтобы собственный политотдел отказал Мигулину в приеме в партию. Со всем своим неукротимым темпераментом Мигулин обрушивается на эту, как он считает, величайшую не справедливость. Вскоре он решает самостоятельно выступить против Деникина со своими частями.

Ася, увлеченная революционными событиями, бросила со­чувствующую белым семью. Девятнадцатилетняя Ася работала машинисткой в штабе армии Мигулина. Романтическая любовь Аси и сорокасемилетнего Мигулина - островок человечности в хаосе войны, где господствуют разрушение, зверства и смерть. Эта нерушимая любовь в то время, когда человеческая жизнь, каза­лось, утратила всякую ценность, напоминает о внутреннем бо­гатстве и неповторимости каждого человека. Но муж, смысл ее жизни, погибает. К Мигулину меняется отношение Реввоенсовета во главе с Троцким, потому что защитник революции с челове­ческим лицом, Мигулин старался убедить партийных и армейских руководителей вести иную пропаганду, не касаясь образа жизни казаков, не нападая на их обычаи. Мигулин в романе во многом выражает убеждения самого Трифонова, мы слышим его голос: "Я продолжаю, как раньше, защищать не секретное строительство социалистической жизни в соответствии с узкой партийной программой, но строительство, в котором народ мог бы активно участвовать...Этот тип строительства снискает симпатии крестьян и части средней интеллигенции". Трифонов также настроен против Троцкого, сторонника жесткой диктатуры. Конфликт между Мигулиным и Троцким достиг высшей точки в сцене суда в Балашове, которая играет в романе кульминационную роль. Различие между борцом за лучшую жизнь казаков и теоретиком, чья цель - мировая революция, показано очень ярко. Мигулин вступил в Красную Армию, т.к. верил, что большевики принесут казакам лучшую жизнь. Поняв же, что большевики поставили целью разрушение казачества как сословия, он объявляет на суде: "Вся моя жизнь отдана революции, а она посадила тебя в эту тюрьму, всю жизнь боролся за свободу, и в результате ты лишен этой свободы". Но даже в тюрьме мигулинская вера в силу рево­люции осталась незыблемой, и он обвиняет своих оппонентов в "псевдореволюционности".

Одна из причин конфликта между Мигулиным и некото­рыми руководителями Красной Армии в том, что за Мигулина стояли широкие народные массы, его поддерживало казачество. Трифонов показывает, что зависть управляет многими человеческими поступками. Суд в Балашове задуман, чтобы развенчать миф о Мигулине-герое. Такую установку своим сотру­дникам дал Янсон, подчеркнув, что этот суд значим не только в правовом, сколько в политическом и пропагандистском аспектах. Против подобных методов яростно восстает Шура, герой революции, рабочий депутат, единственный, кто понимает Мигулина. Он пытается убедить своих соратников поверить ему, как член ревтрибунала отказывается осудить его. Шура понимает казачьи проблемы, видит страшное зло в "расказачивании".

С эпохой гражданской войны перекликается эпоха террора. Павла Евграфовича, главного инженера, обвиняют в 1932 г. в саботаже, и два года он проводит в лагере.

Когда Павла освободили перед самой войной, ему запретили возвращаться в Москву к семье. Он вынужден жить в Муроме, а приезжать на дачу тайком. В романе с террором связана тема страха. Когда во время революции обвиняли Мигулина, Павел поддался общему течению и поверил, что, если власти кого-то осуждают, значит, для этого есть основания. Но в тридцатые годы он сам оказывается жертвой политики безжалостного пере­малывания всех, кто пытался противостоять потоку.

В описании современной жизни Трифонов использует деталь, которую считал принципиально важной. все время подчеркивается жара и духота, Москву окружают горящие леса, окутывая столицу дымом. Дым современной России соотносится с атмосферой пожарищ гражданской войны, с образом вулканической лавы, заливающей территорию России. Жар воздуха перетекает в жар споров, которые ведутся в романе. Родные Павла Евграфовича спорят о Достоевском, Иване Грозном, о существовании души, о том, кому достанется дача. Но спор о даче закончился неожиданно. Ее просто снесли, чтобы на этом месте построить пансионат. Трифонов отмечал, что в последнем романе он ярче всего раскрыл явление мелкобуржуазности, показав стремление к обогащению любыми способами (образ преуспевающего чиновника из МИДа сорокапятилетнего Олега Кандаурова, которому жизнь ставит подножку: его карьера обрывается из-за роковой болезни).

О повести Ю.Трифонова “ Обмен ” (1969) // Трифонов Ю.В. Избр. произведения: В 2 т. М., 1978. Т.2. С.7-62. Б-ка Домодедова.

У матери 37-летнего инженера (специалиста по насосам) Виктора Дмитриева Ксении Федоровны рак. После операции она вернулась домой из больницы, и тогда жена Д-ва Лена “ затеяла обмен: решила срочно съезжаться со свекровью, жившей одиноко в хорошей, двадцатиметровой комнате на Профсоюзной улице” – 7. Д заговаривал о том, чтобы жить вместе с матерью, вскоре после женитьбы, тогда, когда отношения Лены с Ксенией Федоровной “ еще не отчеканились в формы такой окостеневшей и прочной вражды, что произошло теперь, после четырнадцати лет супружеской жизни Д-ва. Всегда он наталкивался на твердое сопротивление Лены, и с годами идея стала являться все реже. И то лишь в минуты раздражения. Она превратилась в портатив­ное и удобное, в с е г д а п р и с е б е, оружие для мелких семейных стычек ” — 7. Из-за матери у Д были жестокие перепалки с женой, из-за жены — с матерью. Д не хочет травмировать мать разговором об обмене, но его жена-хищница настаивает на этом: “<…> это нужно всем нам, и в первую очередь твоей маме” — 9. Лена думает о будущем их дочери Наташи, но Д обвиняет жену: “ Ей-богу, в тебе есть какой-то душевный дефект. Какая-то недоразвитость чувств. Что-то, прости меня, н е д о ч е л о в е ч е с к о е” — 10. Но после этой семейной сцены Д готов помириться с женой, хотя подсознательно недоволен собой, своим конформизмом: “ А он не закричал, не затопал ногами, просто выпалил несколько раздраженных фраз, потом ушел в ванную, помылся, почистил зубы и сейчас будет спать ” — 12. Теперь он уже робко думает, что, может быть, этот обмен нужен для спасения жизни матери.

На работе, в ГИНЕГА, у Д-ва есть друг — Таня, все еще любящая его, хотя их роман уже закончен. Д приходит к Тане в трудные минуты, когда, как сейчас, требуется поддержка. Таня одалживает ему деньги, которые так нужны в связи с болезнью матери. Всякий раз, глядя на Таню, Д думает, “ что она была бы для него лучшей женой” — 24. Д пытается выяснить у одного сослуживца, какие нужны ходы для удачного обмена. Тот обещает поискать телефон некоего Адама Викентьевича, маклера.

Дача Д-х находится в Павлиново, поселке Красных партизан. Отца Д-ва пригласил в дачный кооператив брат Василий Алексеевич, красный партизан и работник ОГПУ. Неподалеку на дачке жил третий брат, Николай Алексеевич, тоже красный партизан, служивший во Внешторге. Сейчас родственники Д-ва умерли, на даче оставалась его сестра Лора.

Мать Д-ва постоянно окружают люди, которым она старается помогать совершенно бескорыстно. Лора и мать Д-ва “считали, особенно твердо считала Лора, что он их тихонько предал. Сестра сказала как-то: “ Витька, как же ты олукьянился! ” Лукьяновы — фамилия родителей Лены” — 35. Понятие “олукьянивание” распространяется на многое вокруг — атмосферу жизни на даче: здесь появляются “горы нового жилья”. “ Все изменилось на том берегу. Все “олукьянилось”. Каждый год менялось что-то в подробностях, но, когда прошло четырнадцать лет, оказалось, что все “олукьянилось” — окончательно и безнадежно. Но, может быть, это не так уж плохо? И если это происходит со всем — даже с берегом, с рекой и с травой, — значит, может быть, это естественно и так и должно быть? ” – 36. Приехав на дачу, к сестре и больной матери, Д не решается войти в дом.

Ретроспекция: воспоминания о первом годе семейной жизни Д-х, когда молодожены Д-вы жили в Павлинове. Дачный кооператив пришел в запустение, и здесь очень пригодились напористость и практичность Ивана Васильевича Лукьянова, отца Лены. Он был “ человек могучий. Главной его силой были связи, многолетние знакомства ” — 38. Он и его жена “ Вера Лазаревна были другой породы — из “умеющих жить”. Ну что ж, не так плохо породниться с людьми другой породы ” — 38. Здесь психологическая точка зрения героя (вся повесть написана с помошью приема несобственно-прямой речи), которую автор не разделяет. Разве смог бы кто-нибудь из Д-х “ провернуть так лихо ремонт дачи, как это сделал Иван Васильевич?” — 39. Точность бытовых деталей при описании обновленной дачи Д-х, примета реалистического стиля Трифонова: “ полы блестели, рамы и двери сверкали белизной, обои во всех комнатах были дорогие, с давленым рисунком, в одной комнате зеленые, в другой синие, в третьей красновато-коричневые. Правда, мебель среди этого блеска стояла прежняя, убогая, купленная еще Георгием Алексе­евичем” — 39. В этот период Д никого не видел вокруг себя, никем не мог жить, кроме Лены.

Начало “олукьянивания” героя: “ Ему нравилась легкость, с которой она заводила знакомства и сходилась с людьми. Это было как раз то, чего не хватало ему. Особенно замечательно ей удавались н у ж н ы е знакомства ” — 40. Д скоро понял, что нет и не может быть женщины красивее, умнее и энергичнее Лены. Лена увлекательно читала романы Агаты Кристи, тут же переводя их с английского, она очень любила Витю. Но вкоре во время совместного проживания на даче в Павлинове Д-х и Лукьяновых начались столкновения двух столь различных семейных кланов.

Дальнейшее «олукьянивание» Д-ва видно во время похорон его деда. Сестра Лора спрашивает, поедет ли Д-в и Лена на поминки деда, потому что Д-в в их глазах «уже не существовал как частица семьи Д-х, а существовал как нечто другое, объединенное с Леной <…>, и его надо было спрашивать, как постороннего» - 48. Он все-таки отказывается ехать на поминки деда, потому что у Лены сильно болит голова и он не хочет оставлять ее одну.

После окончания института Д остался работать в Москве на газовом заводе, в лаборатории. Ему «предлагали разные заманчивые одиссеи, но согласиться было трудно». Он грезил о работе в Туркмении, но не смог оставить Лену и дочку Наташу. «Да, да, он опоздал. Поезд ушел» – 49. Лена «вгрызалась в свои желания, как бульдог. <…> Она не отпускала до тех пор, пока желания — прямо у нее в зубах — не превращались в плоть. Великое свойство! Прекрасное, изумительное, решающее для жизни. Свойство настоящих мужчин.

Ни в какие экспедиции. Не дольше, чем на неделю» — это было ее желание. Бедное простодушное желание со вмятинами от железных зубов» – 50. Лене удавалось невозможное — устроить дочь в престижную английскую спецшколу, устроиться самой переводчицей в Институт международной координированной информации («удобно, сдельно, прекрасно расположено — в минуте ходьбы от ГУМа, а прямой начальницей была одна из приятельниц, с которой вместе учились в институте. <…> Потом-то они поссорились, но года три все было «о’кей»» – 50. Но вот кандидатскую диссертацию вместо Д-а его жена не смогла подготовить. Д-в через полгода после того, как взялся за написание диссертации, «возненавидел всю эту муть с диссертацией» – 51. Лена же вырвала для мужа место в ГИНЕГА (Институте нефтяной и газовой аппаратуры), которое с помощью отца она уже добыла было для родственника и друга Д-а Левки Бубрика. После этого Д-вы потеряли этих друзей.

Сейчас, приехав к больной матери, за которой ухаживает сестра Лора, Д все же говорит с сестрой и матерью об обмене. Реакция его матери Ксении Федоровны: «Я очень хотела жить с тобой и Наташенькой… — Ксения Федоровна помолчала. — А сейчас — нет». «- Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел… <…> Это было очень давно. И бывает всегда, каждый день, так что ты не удивляйся, Витя. И не сердись. Просто так незаметно…» – 60.

Ксения Федоровна все же съехалась с сыном. Вскоре она умерла, и после ее смерти с сыном сделался гипертонический криз. Еще не старик, после этой болезни он сдал, став пожилым «дяденькой».

Мотивировка повествования выясняется в конце: повествователь знал Д-а с детства, встречался с ним на павлиновских дачах. Здесь единственный раз на протяжении повести звучит «я» повествователя.

Эстетические взгляды Трифонова

Статья «Возвращение к «Prosus». 1969. // Трифонов Ю.В. Избр. произведения: В 2 т.. М., 1978. Т.2. С.554-559.

«Латинское прилагательное «prosus», от которого произошло слово проза, означает: вольный, свободный, движущийся прямо. <…>. Современная проза, которая иногда ставит читателя в тупик, — роман ли это, рассказ, исторический очерк, философское сочинение, набор случайных оценок? — есть возвращение к древнему смыслу, к вольности, к «prosus».

<…> Для меня представление о сюжете, то есть о событии или о цепи событий, не играет большой роли в процессе работы. Есть гораздо более необходимые факторы. <…>. Главной трудностью и главной ценностью в процессе работы — то, за чем следишь пристальнейшим образом, что более всего мучит, — является ощущение правдивости описываемой жизни. Из него, из этого ощущения, и выделывается сюжет» — 555. Какую бы замечательную статью или брошюру мог бы написать Чехов на тему «Как писать рассказы»! «Кроме рассказов, возникающих от сильного личного впечатления, и рассказов, сюжеты которых услышаны от других и нуждаются в дозревании, в какой-то внутренней работе, <…> есть еще категория рассказов, в моем опыте небольшая: рассказы, возникающие умозрительно, о т м ы с л и. <…> Все, что я высказал тут о сюжете, относится к литературе, исследующей мир, но есть литература, созидаю-558/559щая мир, фантазирующая мир, и там-то сюжет одаряется могущественной, порой сверхъестественной силой». Таковы произведения Гоголя, Эдгара По, Достоевского, Кафки. Литература, исследующая мир, — реализм. «Что касается современных рассказов, то лучшие из них сильны своей достоверностью. Нынешние молодые рассказчики <…> пишут сурово-правдиво, не заботясь о живописи и поэзии, а заботясь о сути, о прозе».

Статья «Книги, которые выбирают нас: Беседа о чтении с корреспондентом «Литературной газеты» С.Селивановой». 1976. // Трифонов Ю.В. Избр. произведения: В 2 т.. М., 1978. Т.2. С.561-567.

«- Кто из писателей особенно вам дорог и интересен?

- Всегда любил Чехова и Бунина…» – 562. «Чехов же всегда умел проникать во внутренний мир другого, и так глубоко, что ему совершенно не нужно было описывать внешние приметы человека — благодаря точности изображения «нутра» читатель как бы угадывал все остальное. У Бунина наоборот. Он настолько точно живописал внешний мир, воссоздавая его в мельчайших деталях — в цвете, в звуках, в красках, что воображение читателя дорисовывало мир внутренний. У таких художников не перестаешь учиться» – 563. «Безусловно, и Платонов, и Алексей Толстой, и Бабель, и Зощенко, над рассказами которого я когда-то хохотал, а теперь вот смеюсь почему-то меньше, оказывали какое-то влияние, я бы назвал его транзиторным. Вроде транзиторной гипретонии. То оно чувствуется, то нет. А вот Чехов, Толстой — под их воздействием, под их обаянием находишься постоянно» –564. В детстве Т перечитал все романы Г.Сенкевича. «Исторические романы я вообще очень любил, и, может быть, поэтому, когда стал писателем, у самого возникло желание написать исторический роман» -565.

«— А стихи — их воздействие вы когда-нибудь ощущали так сильно?

— <…> порой, когда пишу, чувствую на себе влияние каких-то фраз Пастернака, Цветаевой…Вот Цветаева. У нее необыкновенная упругость во фразе, динамичность. А ведь для прозы очень важно, чтобы фраза была упругой, чтобы ничего лишнего, чтобы «суставы» не выпирали. Чтобы все была одна плоть, суть» — 566.

2.Роман А. Битова «Пушкинский дом» как произведение «городской прозы»

Некоторые исследователи связывают зарождение постмодернизма в нашей стране с поколением «шестидесятников». Идеологическая либерализация «оттепельных» 60-х годов в русской литературе усилила импульс к поискам нового языка литературы, к формотворчеству.

Именно в эту эпоху вошел в литературу Андрей Битов (род. в 1937 г.). Его первые рассказы были опубликованы в 1960 году в альманахе «Молодой Ленинград», а уже через три года двадцатишестилетний писатель издает первый сборник рассказов «Большой шар». Битов с первых своих публикаций был замечен критикой и читателем. Тип героя битовских рассказов (молодой ленинградец-интеллигент) в социальном отношении близок к типам трифоновских персонажей. Подобно Сергею Троицкому из «Другой жизни», битовский герой мучился проблемами экзистенциальными, а не социальными. Центральный герой Битова не менялся и впоследствии, но менялась авторская позиция, жанровая природа произведений писателя. В его реалистических рассказах 60-х годов безупречно точно воспроизводятся житейские мелочи, бытовые реалии городской жизни, и внутри этого реального пространства живет молодой человек, который никак не может разобраться в самом себе, самоощущению которого свойственна зыбкость, а жизнь для него остается постоянной необъяснимой загадкой.

Именно таков главный герой «романа-пунктира» «Улетающий Монахов» 60-х годов (полный текст романа на русском языке опубликован только в 1980 году). Это сниженный вариант лермонтовского Печорина, в отличие от которого Монахов не обременен ни совестливостью, ни любовью к кому бы то ни было. Лермонтовского и битовского героев роднит рефлексия («Господи! Что же это? Умер я, что ли? Что ж это я не люблю никого…», — терзается Монахов ). Битов хотел, подобно Лермонтову, создать образ «героя нашего времени» и хотел также, чтобы благодаря его прозе «современник узнал в себе человека». Стиль этого произведения насыщен иронией, ассоциативностью и тонким психологизмом. Сказывалась школа Достоевского.

Появление Андрея Битова в большой литературе с подобным «негероическим» героем стало возможным только благодаря изменению в хрущевскую эпоху идеологической ситуации. Битова не перестали печатать во второй половине 60-х и в 70-е годы (книги рассказов «Дачная местность», 1967; «Аптекарский остров», 1968; «Образ жизни», 1972; «Дни Человека», 1976). В рассказах Битов-тонкий психолог, мастерски передающий внутренний мир человека, нередко через прием потока сознания. В эти же годы он обращается к новому для себя жанру путешествий. Писатель подарил читателю семь таких путешествий в соответствии со своими реальными экспедициями. Лучшие из них — «Уроки Армении» (1967-1969) и «Грузинский альбом» (1970-1973), полные точных наблюдений о природе, истории, национальном характере Армении и Грузии. В этих произведениях огромное значение имеет лирическое начало — образ автора, его внутреннее творческое движение.

В 1964 году писатель начал работу, быть может, над важнейшим своим произведением, романом «Пушкинский дом» (1964-1971), который издают в США в 1978, а в России-только в 1987 году. Издание романа «Пушкинский дом» за границей, участие в альманахе «Метрополь» в 1979 году привели к тому, что вплоть до 1986 года Битова в родной стране не печатали, зато активно публиковали на Западе. В эпоху перестройки он был вознагражден за годы молчания премией Андрея Белого, Пушкинской премией (ФРГ) — обе в 1987 году; Государственной премией РФ (1997). По точной оценке Вл.Новикова, Битов «в каком-то смысле писатель номер один, речевой лидер»[285]

Роман «Пушкинский дом» оказался этапным произведением в творчестве А. Битова и заметной вехой в развитии отечественной словесности. В нем отчетливо видны элементы постмодернистской поэтики. Этот филологический роман о русской культуре, о музее русской культуры — Пушкинском доме в Петербурге — оказывается романом о достоинстве человека, о «герое нашего времени», о культуре. Битов изображает в своем произведении достаточно отделенный от житейских реалий мир внутри литературы (совсем в постмодернистском духе). Герой романа Лева Одоевцев, молодой ученый-литературовед. Но через этот образ культуры, «вторую реальность», пробиваются проблемы самой настоящей жизни, а не романные, что напрямую воссоединяет «Пушкинский дом» с традицией русской классики. Битовский роман — произведение, тяготеющее к новым литературным формам (постмодернистским по преимуществу), к новому мировидению и в то же время относящееся к реализму.

«Пушкинский дом» — сложное жанровое явление. Это роман о жизненной судьбе и духовном пути центрального героя — Левы Одоевцева, сочетающий в себе особенности романа воспитания и романа испытания с чертами семейно-бытовой хроники (необычайно важное значение в концепции произведения приобретает история трех поколений семьи Одоевцевых, со свойственной такому роману проблемой «отцов и детей»; с напряженнейшей постановкой вечных вопросов бытия), мемуарной и эпистолярной литературы. В романе присутствуют также научные жанры — литературоведческие статьи, эссе, комментарии и приложения. В романе есть текст, названный авторским, — три основных раздела из семи главок каждый, и как бы неавторский, надстроечный. Это приложения (их тоже три: «Две прозы», «Профессия героя», «Ахиллес и черепаха»), постприложение («Сфинкс»), комментарии и приложения к комментариям. В «Пушкинском доме» четко прослеживается авторская тенденция к обнажению искусственности повествования, к интертекстуальным связям и использованию надтекстового аппарата, что так характерно для европейских постмодернистов. Жанровая «эклектика» и структура подчинены основному принципу повествования — его антидетерминизму. Пространственно-временная свобода отличает и хронотоп романа. Можно даже сказать, что природа хронотопа в романе Битова творческая: здесь и теперь перед нами творится текст романа, подчиняющийся свободе ассоциаций авторского сознания. Однако за этой иллюзией свободного повествования, лишенного какого бы то ни было детерминизма, встает сложная взаимосвязь различных контекстов. В частности, автор-повестователь, романист, несет в себе, в своей субъективности, намеренно провозглашаемой, контекст литературы, культуры, а с образом Левы Одоевцева в роман включается контекст современности, реальных социально-нравственных проблем. Реальная жизнь героя и его поколения основывается на правильных с точки зрения советской идеологии представлениях о жизни, а не на самом реальном опыте жизни. Поэтому контекст современности — это в истинном смысле симуляция жизни.

Не случайно в самом начале романа читаем: «Мы воссоздаем современное несуществование героя». С точки зрения высших ценностей Автора-творца жизнь Левы и его поколения как бы не существовала, была мнимостью. Это поколение, рожденное с компромиссностью в сознании как основным свойством личности, а потому лишенное настоящей индивидуальности, подлинности существования, несмотря на вполне активное функционирование, социальное и профессиональное. Не случайно дед Левы Модест Платонович Одоевцев, сумевший в экстремальных условиях существования в лагерях и тюрьмах сохранить достоинство, не отказаться от прошлого, беспощаден в своем приговоре Леве и современности, которую он олицетворяет: «Весь позитивизм современной духовной жизни — негативен... Для тебя не существует ни фактов, ни действительности, ни реальности — одни представления о них. Ты просто не подозреваешь, что происходит жизнь». В отличие от Левы его дед и дядя Диккенс не принимают готовых представлений о мире, ставших нормой духовной жизни советского человека. А именно это ведет к подмене реальной жизни, к некоей фикции. Битов пишет о стариках: «Недвижимостью их была личность». Личность, в огромной степени достигшая внутренней свободы, которая как раз и является главной проблемой для героя, Левы Одоевцева, и всего романа.

Если существование Левы, которое образует контекст современной действительности, оборачивается мнимостью, то, быть может реальностью окажется контекст культуры? Тем более что такие персонажи романа, как дед Левы и дядя Диккенс, сохраняют органичную связь с традициями культуры прошлого, от которой так категорически отказывалось советское государство. В текст «Пушкинского дома» активно включаются ассоциации и цитаты из русской литературы XIX и XX веков. Они включаются не как иллюстрация к авторскому тексту или его подтверждение, а существуют с ним на равных началах. Такие цитации в битовском романе мощно представляют русскую культуру от Пушкина до Бахтина. Автора-повестователя в тексте часто сменяют, а иногда и просто вытесняют другие голоса, текст становится интертекстом.

Писатель использует в романе множество эпиграфов, названий из русской классики, но всегда со смещением акцентов или прямо пародийно — «Бедный всадник», «Утро разоблачения», или «Медные люди» и т.д. В этой связи И.С. Скоропанова справедливо отмечает: «Тенденция к снижению характерных для русской классической литературы мотивов, героев и сюжетных положений подается как одна из неотъемлемых особенностей ее развития, начиная с послепушкинской эпохи и до наших дней. Наиболее отчетливо выявляет себя данная закономерность в игре с такими культурными знаками, как «пророк», «герой нашего времени», «маскарад», «дуэль», «бесы». Показательно, что для объяснения современной эпохи, феномена «советского человека» Битову потребовалась едва ли не вся «периодическая система» русской классики, — настолько сложны исследуемые им явления, настолько искажены представления о них, сложившиеся под воздействием тенденциозно ориентированной пропаганды (в том числе беллетристической)»[286].

Таким образом, снижение культуры в цитациях романа Битова — это констатация потери ключа к культуре в сознании человека и общества советского периода истории. Культура, по-настоящему не востребованная, а иногда сознательно отвергаемая, превращается в зашифрованный текст — сфинкса, загадку которого уже невозможно отгадать (см. раздел «Сфинкс»). Быть может, основная мысль многоуровневого романа Битова, с ярко выраженным игровым началом, интертекстуального по своей природе [287], достаточно проста и вовсе не замкнута на сфере культуры: сознание, отравленное компромиссностью, конформизмом, подменой непосредственного ощущения реальности регламентированными представлениями о ней, не способно к подлинной связи с культурой прошлого. Оно беспощадно, что грозит разрушением и самой культурной традиции, к которой такое сознание прикасается.

Лева Одоевцев — герой романа, литературовед, живущий внутри культуры, культурой, «творец», создавший — «сочинивший» литературоведческую новеллу «Три пророка» (она входит в текст романа как полноправный участник текста в ряду других фрагментов), совершает страшную акцию разгрома музея — Пушкинского дома. Остаются ли у культуры шансы выжить в таком мире? По Битову, эти шансы связаны с аристократией, представителем которой в романе является Модест Платонович Одоевцев. Естественно, Битов имеет в виду аристократию в духовном смысле. Правда, в Одоевцеве-деде воедино слились и аристократ по происхождению, и аристократ духа, и интеллектуал-интеллигент. Только духовная элита принесет реальности гармоническое равновесие, спасет общественное осознание от новых призрачных идеологий. Видимо, эта надежда на духовную элиту зарождается в самом обществе, писатель так и пишет: «Как ни странно, именно в наше время существует тенденция некоторой идеализации и оправдания аристократии».

В тексте «Пушкинского дома» полноправное место занимают отрывки культурологической монографии «выдающегося русского филолога Модеста Платоновича Одоевцева — «Бог есть». Наряду с другими, по сути, литературоведческими текстами (как, например, «Ахиллес и черепаха»), эти отрывки — попытка размышлений о культуре и ее судьбе.

Роман «Пушкинский дом» заключает в себе художественно осмысленный через судьбу семьи Одоевцевых образ социально-исторической реальности и образ культуры. Возникают интертекстуальные цитации, рождающиеся в профессиональных занятиях главного героя-литературоведа Левы Одоевцева, в «надтекстовом» авторском аппарате. Диалог двух этих персонажей, автора и героя, в тексте «Пушкинского дома» дает некоторые основания определить роман А. Битова как метароман. Роман о творчестве и об Авторе, создающем художественный текст. Несмотря на то, что писатель поднимает в романе множество сложных вопросов нашей социальной и духовной жизни, в частности довольно трезво рассматривает позицию интеллигенции в эпоху «хрущевской оттепели», главным для него, по-видимому, были проблемы творчества, самосознание писателя. Битов самой многоуровневой структурой, несколькими повествователями отвергает авторитарность, пусть даже и творческую. Ему чужда позиция писателя-учителя жизни. Неисчерпанность истины данным текстом, неисчерпаемость истины в искусстве вообще, открытость произведения — те черты постмодернистского мировидения, которые просматриваются в романе А. Битова 60-х годов «Пушкинский дом».

Символика цитатного названия романа и два эпиграфа к нему создают еще одно интересное поле интерпретации и всего романа, и роли художника в мире.

Эпиграфы из Пушкина: «А вот то будет, что и нас не будет» (проект эпиграфа к «Повестям Белкина») и второй — из стихотворения А. Блока «Пушкинскому дому»:

Имя Пушкинского Дома

В Академии наук!

Звук понятный и знакомый,

Не пустой для сердца звук!

очерчивают границы русской литературы от Александра Пушкина до Александра Блока. Тем самым Битов, несомненно, подчеркивает ее непреходящую духовную ценность, какие бы тяжелые времена ни переживала Россия, ее народ и сама культура. А это совсем не постмодернистская идея.

Своим конформизмом и нравственным релятивизмом Лева близок героям постмодернизма (он крадет кольцо у своей возлюбленной Фаины[288], а затем возвращает ей его; совершает два полупредательства —отсутствует на собрании, где решали участь его друга, и трусливо уходит в сторону во время столкновения двух его друзей, являющихся идеологическими антиподами, — «демонического» националиста Митишатьева с демократом Бланком). Но в отличие от постмодернистских героев, Леве трудно жить в обезбоженном мире: «Вместо Бога — милиционера бояться! Махнулись…» — с горечью замечает он по поводу подмены духовного социальным, характерным для бытия советских людей.

Роман А. Битова «Пушкинский дом» — переходное в эстетическом отношении явление: в условиях тяжелейшего идеологического давления писатель средствами искусства ищет пути к обретению достоинства личности, используя и совершенно новые для русской литературы художественные приемы.

Вопросы

1.С образами каких литературных героев ассоциируются об­разы трифоновских Аси, Ольги Васильевны и Сергея Троицкого?

2.Что дает в произведениях Трифонова и Битова сопоставление разных исторических эпох?

Литература

Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. М., 1983.

Де Магд-Соэп К. Юрий Трифонов и драма русской интелли­генции. - Екатеринбург, 1997. - С.181-196.

Л-14 Современная поэзия

В русской поэзии 60-х годов произошел балладный бум. Б.Окуджава, В.Высоцкий, Н.Матвеева, А.Башлачёв, Б.Гребенщиков и многие другие профессиональные и самодеятельные поэты-исполнители сочиняли песни, во многих случаях похожие на баллады или самые настоящие баллады. Изъяны их поэзии скрывали сопровождающие два-три аккорда.

Необязательно это были песни. В поэзию шестидесятников, с ее явной тягой к истории, вошла баллада. У А.Вознесенского читаем: “Баллада-яблоня”, “Лобная баллада”, “Больная баллада”, “Баллада работы”, “Баллада-диссертация” и прочие. Даже если не все из названных стихотворений вполне соответствуют критериям жанра, характерно само стремление автора обозначить произведение как баллада. Тем самым поэт усиливал пафос произведения, включая его в длинный жанровый ряд.