Ну и как тебе Кощей-то? — спросил Мяв у Пети. — Хорош?

Да ну... что же в нём хорошего-то? — скривился тот. — Только и того, что бессмертный. Но таким занудой быть бесконечно... уж лучше помереть смеясь...

Ну, ну...- хмыкнул Мяв, — не признал, выходит...

Кого? — удивился Петя. — Кощея, что ли?..

Себя, Петя, себя, — засмеялся Мяв, — в Кощее-то... И растаял.

У Пети даже рот от удивления отворился. Кучу слов хотелось сказать Мяву вдогонку, таких ... рыбацкой крепости ...

Вовремя глянул в « зеркало внутреннее, озёрное » — буруны по нему пошли.

Непорядок, — спохватился Петя, просмеивая волнение внутреннее.

Мяв-то просто так не приходит, — молвил сам себе погодя, — раз заявился, значит, резон, в его речах был. Вот какой только?..

Начнём-ка сызначала, — решил Петя.- А сызначала — это значит завсегда одно – Творец я, — не спеша, думу он думал, — то есть мир вокруг себя сам творю. Из себя же творю, из настроев своих, беспокойств суетных или, напротив, покоя и красы своей внутренней.

Красив Кощей? — спросил себя и даже плюнул, скривившись. — Как бы во сне ненароком красоту эту не увидеть... И кто его такого придумал...

Стоп, — сказал себе же Петя,- это как — кто?.. Я же и придумал... Мамочка родная!.. Ведь я ж и есть творец-то его...

Так, так... — растерянно мыслил он, продолжая. — Чем дальше в глаз, тем больше брёвен...

А что это значит?.. А одно лишь и значит: пока в Кощее я себя не признаю, не соглашусь, таким же придурком и он останется и во мне кощейское что-то сохранится, не исчезнет. А там, глядишь, когда-то и наружу выскочит...

Петя посидел ещё немного, вспоминая Кощея во всех мелочах, и вновь поежился внутренне, не хотелось признавать всё то, что в мыслях выстроилось.