Глава 5. Подъем предпринимательской деятельности во второй половине XIX в. - начале XX в. В России 9 страница

При помощи налогообложения у предпринимателя могло изыматься до 90 % прибыли. По решению хозяйственных орга­нов могла приостанавливаться продажа частным предприятиям изделий государственной промышленности, определенных ви­дов сырья, запрещаться перевозка по железным дорогам грузов, принадлежащих промышленникам и торговцам. Стремясь мак­симально использовать имевшиеся возможности транспорта, государство сдерживало расширение частных перевозок. Не имея возможности для широких межобластных перевозок това­ров, частник вынужден был на первых порах замкнуться в пре­делах местного рынка. А значит, снижались возможности у ме­стной торговли выполнить свою регулирующую роль.

Состав нэпманов ежегодно обновлялся почти наполовину. Многие, начав торговать, вскоре были вынуждены бросить это дело. На Украине 50 % всех предприятий существовало менее двух лет, каждое полугодие 25 % владельцев торгово-про­мышленных заведений не возобновляло патент. За 5 - 6 лет многие сменили до 10 видов занятий. С повышением налогов ускорился процесс вымывания случайных элементов с рынка, на первый план выдвигались предприятия, владельцы которых имели опыт торговли и средства. Но вновь в истории России преобладали низшие формы обмена, оптовая торговля только начала складываться.

На ряд наиболее ходовых товаров была введена государст­венная монополия. Весной 1921 г. частник был допущен к торговле сельскохозяйственными товарами и только потом -промышленными изделиями. До весны 1922 г. частник не имел права торговать такими товарами, как соль, птица, кожсырье, пушнина, животные и растительные волокна, лес и лесные ма­териалы, а также предметы оборудования государственных предприятий. К середине 1922 г. ассортимент товаров частного рынка перестал отличаться от государственного.

Государственная монополия была сохранена на вино и дра­гоценные металлы, до начала 1923 г. сохранилась монополия на хлопок. На таком фоне сама буржуазия с недоверием относилась к возможности вернуться к прежней деятельности, имея к тому же незначительные размеры сохранившихся оборотных средств.

С весны 1921 г. получила развитие базарно-рыночная торгов­ля после неудачных попыток наладить прямой продуктообмен между городом и деревней, а также мелочная разносная торговля. "Все отчеты, - писалось в обзоре отчетов экономических совеща­ний на 1 января 1922 г., - неизменно отмечают мелкий характер частной торговли: торгуют с рук, с возов, с земли".

Если до Первой мировой войны в уездах преобладающим видом была лавочная торговля, торговля в закрытых помещени­ях (по европейской части России она составляла около 52 % всего числа торговых предприятий, торговля с мест и возов -32 %, коробейничество - 1,4 %), то в начале НЭПа разъездная и палаточная торговля составила 70 %. Последнее место занимала лавочная торговля. В 1923 г. на долю мелочной торговли при­ходилось не менее 1/2 всего оборота частной торговли.

Мелкое производство и торговля были особенно сильны там, где нужно было обслужить множество мелких потребителей, бы­стро приспосабливаться к конъюнктуре рынка. Выгодным было частное предпринимательство и при сезонных работах. Частная торговля являлась посредником между государственными пред­приятиями и потребителем. Ее преобладание на рынке превра­щало частный сектор в важнейший фактор формирования уровня цен. В результате без учета цен частной торговли оказывалось невозможным регулировать зарплату рабочим, определять цену на готовую продукцию и сырье. Хотя в 1922 г. еще чувствовалась боязнь бывших крупных торговцев начать большое дело, но тем не менее возникавшие оптовые объединения, как правило, нахо­дились в руках опытных коммерсантов.

Отличительной чертой развития частной торговли в первый период НЭПа было сосредоточение ее в городах. В деревне и до революции торговый оборот составлял 10 % от общего. В де­ревне преобладали базарно-ярмарочная торговля, скупка через агентов и неорганизованный товарообмен между самими кре­стьянами. Но даже при таком ограниченном предложении то­варов спрос на них в деревне был еще ниже предложения, так как крайне низкой была покупательская способность крестьян в результате падения товарности сельского хозяйства. За 1922 -23 гг. "деревня купила всего на 400 млн. рублей промышленных товаров, то есть всего по 3 руб. 60 копеек на душу населения в среднем. И это при громадной нужде крестьян в одежде, обу­ви, орудиях, машинах, материалах. Если бы каждый крестьянин купил всего по одной паре обуви для себя и своей семьи, то получалась бы гораздо большая сумма". "Сельское население, составлявшее и ранее основной контингент потребителей ма­нуфактуры, в силу сокращения размеров своего хозяйства должно было почти все доходы свои употребить на питание и лишь ничтожную долю на одежду. Положение ухудшалось еще больше в связи с постигшим значительную часть страны голо­дом. То же следует сказать и о рабочих, которые могли тратить на одежду едва 8 % своего бюджета. Что касается среднего го­родского обывателя, то он почти весь ушел на службу в совет­ские учреждения, на государственное снабжение и как само­стоятельный покупатель мануфактуры почти не играл роли; Таким образом, покупательная способность рынка, несмотря на четырехлетнее мануфактурное голодание, была все же слишком низка для поглощения даже того небольшого, сравнительно с довоенным, количества мануфактуры, которую промышлен­ность могла дать на рынок".

К началу 1923 г. городской спрос был удовлетворен, и встал вопрос о сбыте в деревне. Но крестьяне, как отмечено, не мог­ли покупать. Деревня жгла лучину, а в Баку и Грозном встала проблема хранения не находившего сбыта керосина, и не столько потому, что цена предложения была слишком высока, а потому, что низка была покупательная способность: народу не давали заработать себе на жизнь. Значительная часть посевных площадей страны обрабатывалась примитивными орудиями - cохой, косулей, сабаном, - современный сложный инвентарь ржавел на складах. Даже наиболее ходовой товар, мануфактура оседала на полках магазинов.

Если до войны за плуг крестьянин платил 6 пудов пшеницы, то в 1924 г. - 24 пуда, за сенокосилку - 125 пудов и 544 пуда соответственно. Для сбыта продукции сельского хозяйства по­сле введения государственной монополии на внешнюю торгов­лю отсутствовал внешний рынок, который позволил бы прода­вать за границу продукты, тем самым подняв цену на хлеб и сельхозпродукты на внутреннем рынке. Это было бы выгодно и для рабочих - если бы крестьяне смогли покупать промышлен­ные товары, рабочим могла бы быть повышена заработная плата.

Но заготовительная компания 1922 - 23 гг. характеризовалась неуклонно падающим уровнем заготовительных цен на важней­шие товарные крестьянские продукты, в первую очередь хлеб. Чисто внешне это выглядело как забота об интересах рабочих, но на самом деле нарушало весь экономический процесс.

Обирание деревни для промышленности консервировало высокую себестоимость промышленных товаров и позволяло достигать промышленного уровня рентабельности и восстанов­ления оборотного капитала без всяких усовершенствований и внедрения техники. От этого также в конечном итоге страдали рабочие. Много средств шло на государственный аппарат, кото­рый "управлял" промышленностью, а через нее и торговлей.

Как известно, предложения о рынке и свободных ценах вы­сказывались и внутри лидеров правящей партии. Так, Г. Л. Пя­таков и В. М. Смирнов считали, что вмешательство государст­венного аппарата в регулирование цен при условиях НЭПа не­допустимо. Поскольку цены на сельхозтовары определяет (насколько допускали) свободный рынок, цены на промтовары должны выравниваться тоже по рынку. Другая политика вредна и губительна для промышленности.

Но решено было цены все же "регулировать". Продажная и закупочная цена призваны были служить проводниками клас­совой политики, регулирующими темпы развития различных социальных секторов народного хозяйства. Г. Л. Пятаков в ка­честве противника регулирования цен говорил: "...страна пошла на снижение цен, при условии недостаточного производства, товарного голода, относительного недопроизводства легкой ин­дустрии".

В Постановлении ЦК и ЦКК от 5 декабря 1928 года правиль­но оценивались недостатки взаимоотношений промышленности и торговли, как важнейших составляющих экономики: "Если сбыт встречал за последний год все большие и большие затруднения, то это объясняется в огромной степени чрез­вычайно высокой производственной себестоимостью продуктов, чрезвычайно высокими накладными торговыми расходами в сочетании с недопустимыми методами преувеличенного ис­числения цен за счет потребителя. В основе этих затруднений лежат непропорциональность и несогласованность различных элементов государственного хозяйства между собой и рынком, и нерациональная и недостаточная постановка промышленных и торговых предприятий и их операций, в частности, неумение наших все еще бюрократических торговых и кооперативных организаций проложить себе дорогу к крестьянскому рынку". Но эти трудности рассматривались как временные, а не прису­щие огосударствленной экономике. Главные причины находили в неорганизованности хозяйства, а методами лечения выбира­лись улучшение работы хозяйственных организаций, совершен­ствование контроля, укрепление плановых органов, то есть, в конечном итоге, насилие над экономическим процессом.

"Регулирование" в принципе всегда означает повышение цен, так как у производителя нет конкурентов, и он диктует цены, в то время как сам не заинтересован не только в качестве товара, но и в самом его производстве. При искусственном снижении цен государством положение делается еще хуже -товары исчезают из торговли и их становится невозможно ку­пить ни за какие деньги. В этом обвиняются "частник" и "спекулянт", и государство даже быстрее, чем ему хочется, вы­ражая "интересы масс", вытесняет из торговли частный торго­вый аппарат.

В самый разгар НЭПа один из виднейших лидеров государ­ства В. В. Куйбышев говорил на 12 Московской губпартконференции (16 мая 1924 года), что у Центросоюза до осени 1923 г. "не было никакой решительной линии по борьбе с частным капиталом, отношения Центросоюза с частным капиталом бы­ли очень добросовестными и мирными, между тем как из при­роды кооперативных органов вытекает, что эти отношения должны были быть отношениями лютой борьбы не на жизнь, а на смерть". Проявлением этой борьбы было снижение коопера­тивных цен с ноября 1923 г. по январь 1924 г. на 10 - 30 %, иногда они были ниже, чем у частника, хотя раньше было на­оборот. Причина такого экономического чуда крылась во вне­дрении налоговых льгот кооперативам, выплачивании кредитов из бюджета, которые оплачивал тот же потребитель, но другим путем. Внешне это выглядело как забота государства о народе, а главным врагом становился частник. Когда крестьяне хотели приобретать дешевые кустарные изделия, а не дорогие государ­ственные, этому чинились препятствия, чтобы не допустить эксплуатации народа. На самом же деле деньги, отданные частнику, прошли бы мимо государства.

Между тем предприниматели забирались в глухие уголки сельских районов, где не существовало даже кооперативных магазинов. В 1925 - 26 гг. в 26 % деревень действовали только частные торговцы. Они вели заготовку сырья, сбывали про­мышленную продукцию. Кооперация не хотела заготавливать дешевые сельскохозяйственные продукты, а продавала только дорогие промышленные. Но и такая зависимая от экономической политики кооперация недолго была относительно самостоятельной: следующим шагом было огосударствление кооперации, так как регулировать цены можно только держа все в одних руках.

В торговле в период НЭПа постепенно складывалась проти­воречивая и очень неудобная для потребителя ситуация: доро­гие и некачественные государственные товары были малодос­тупны и мало привлекательны для покупателя; когда же путем экономических махинаций цену на товар снижали ниже ры­ночной - он вообще исчезал из продажи. Тогда частный мага­зин был единственным местом, где можно было купить дефи­цитные или нормированные товары.

Основная масса частных торговцев имела доход от разницы между покупной и продажной ценой за вычетом издержек об­ращения. В капиталистических странах обычно доход устанав­ливался на уровне производителя. В России в середине 20-х годов доход торговцев был выше, чем у производителей. Подав­ление торговли привело к ее господству.

В условиях более свободной торговли на протяжении 1923 - 25 годов соотношение розничных государственных и частного сектора цен было устойчивым. Свободные цены не­намного превышали государственные: сельскохозяйственная продукция - на 5 - 10 % дороже, промышленные товары - на 15 - 20 %. С 1926 - 27 гг. из-за недостатка продукции, а также в качестве платы за страх у торговцев, цены в частной торгов­ле стали расти, в то время как в государственных и коопера­тивных магазинах они оставались такими же или снижались.

Особенно поднимались цены хлеба, и в 1926 - 29 гг. его продавали уже в 2,3 раза дороже, а в Москве - в 3,2 раза. Одно­временно с ростом денежной массы рос спрос на товары. В 1926 году неудовлетворенный спрос на хлопчатобумажные ткани составлял 160 - 200 млн. рублей, на обувь - 700 млн. руб., на шерсть - 40 млн. руб., металлоизделия - 500 млн. руб.

На частном рынке стала преобладать "цена преломления". Суть этого явления в том, что "если спрос на данный вид товаров больше, чем предложения, то, в известных границах, один поку­патель стремится перебить другого и поднимает, таким образом, для всех покупателей цену товара выше его рыночной стоимости, в то время как продавцы, с другой стороны, совместно стараются продать товар по высокой рыночной цене". Господство на рынке "цены предложения" позволяло предпринимателям перераспре­делить в свою пользу доходы населения. Население пере­плачивало предприятиям сверх стоимости этих же товаров в государственной и кооперативной торговле 700 млн. руб. в год. В результате сокращение товарооборота частного сектора не приво­дило к уменьшению доходов предпринимателей. За 1927 - 28 гг. оборот снизился на 23,8 %, а их прибыль возросла на 7,8 %. Но предприниматели не могли этими деньгами распорядиться, вло­жить в производство или потребление; деньги не работали в эко­номике, выключались из оборота.

Распределение ресурсов частного сектора по отраслям про­мышленности и предметам торговли определялось конъюнкту­рой рынка. Предприниматели охотно вкладывали средства туда, где ощущался недостаток сырья, товарный голод (кожевенное, маслобойное, мукомольное производство, торговля мануфакту­рой). Чем острее был дефицит, тем выше прибыль частника. Государство, подавляя частника, создавало ему наибольшие спекулятивные прибыли. С другой стороны, частник, мобильно перебрасывая капиталы и прилагая усилия, мог ликвидировать любой дефицит.

Как только экономические связи между секторами общест­венного хозяйства насильственно разрывались, в народном хо­зяйстве возникали кризисные явления. Так было в 1924 -25 годах, когда был взят курс на реализацию продукции госу­дарственной промышленности только через кооперативы. Удельный вес частных лиц в обороте снизился с 14,7 % до 2,1 %. В результате возникла особая категория лиц (из простых людей), которые выстаивали очереди у московских магазинов и тут же переплавляли товары частным торговцам. Те отправляли его в провинцию, где дефицит был острее, а цены выше. В не­которых случаях товар партиями закупали непосредственно в государственных торгах и кооперативных союзах. Непосредст­венно с фабрик и через оптовую торговлю частный предприни­матель получал 10,7 % всего объема производства, но доля его в снабжении составляла 40 %. Перепродажи привели к ухудше­нию снабжения, росту цен, взяточничеству. Был издан специ­альный приказ со борьбе с корыстными преступлениями по линии ВСНХ, подписанный Ф. Э. Дзержинским. В условиях тотального контроля легальных возможностей для улучшения жизни, обогащения не существовало. Поэтому история накопле­ния в СССР была историей воровства в разных формах и видах. При таких обстоятельствах складывался национальный ры­нок периода НЭПа, который характеризовался значительными разрывами, несогласованностью в уровнях различных видов цен, а также их территориальной и внутривидовой дифферен­циацией. Этому способствовало отсутствие достаточных запасов товаров, ослабление межрайонных связей. Например, гонения на частную торговлю оставляли целые сельские районы без то­варов, так как их обслуживали только частные торговцы. Ле­гальный внутренний рынок состоял из обособленных самостоя­тельных частей, спрос и предложение на нем были разобщены, не было понятия "рыночной цены". На развитие (вернее, на плохое развитие) внутреннего рынка Советского государства значительное воздействие оказало введение монополии внеш­ней торговли. Отсутствие свободного обращения товаров обу­словило уменьшение зависимости внутренних цен от мировых, что снизило значение стандарта мировых цен. Из-за отсутствия единого рынка затруднялось создание достаточных стимулов к развитию производства и повышения его товарности.

В таких условиях спасением было появление регулирующих хозяйственных органов - товарных бирж, на которых за­ключались сделки между государственными предприятиями, кооперативными организациями, частными торговцами и про­мышленниками. Здесь устанавливались единые, рыночные це­ны на продукцию, производился обмен товарами. Биржи в условиях НЭПа более или менее успешно регулировали промышленную и торговую, частично предпринимательскую деятельность, но сами не были, как прежде, свободными пред­принимательскими организациями, а были тесно связаны с государством, хотя в чем-то и независимыми.

Первая нэповская биржа была открыта в 1921 г. в Саратове, затем и Центральная в Москве. Биржевой оборот сначала был слабым: биржи саботировались государственными хозяйствен­ными организациями. В 1923 г. было принято специальное по­становление Совета Труда и Обороны "О товарных биржах". В тот момент действовала практика полного устранения частных лиц и предприятий из сферы биржевого оборота, поэтому обращение ВСНХ объясняло, что частников отстранять не надо. В 1923 - 25 гг. на долю частных предприятий приходилось 14 -16 % от всех покупок и 6 - 9 % продаж, через биржи проходило до 80 % всей оптовой торговли, оборот составлял 3 млн. руб.

Необходимость существования бирж выражалась в быстром расширении биржевой сети: в 1923 г. - 70, в 1924 г. - 100, в 1926 г. - 114 бирж. Биржа внедряла наиболее рациональные навыки и методы торговли, оздоравливала рынок. Взаимоотно­шения бирж с торговыми организациями характеризовались добровольностью и коммерческим интересом. Был восстанов­лен институт биржевых маклеров, занятых посреднической работой с товарами, нуждающимися в рыночном выявлении спроса и предложения, их профессиональная работа смягчала дефицит. Кредитнофинансовая деятельность получила некото­рое развитие. Выдачу ссуд и учет векселей промышленников и торговцев осуществляли 300 (в лучшие времена) обществ вза­имного кредита, капитал которых складывался из взносов их членов; до революции этих обществ было 1177.

Проект Торгового Свода в 1923 г. содержал разработки за­конов о торговых предприятиях, о торговых сделках, об ис­ключительных промышленных правах, о деталях торговли, о несостоятельности, об акционерных обществах с участием госу­дарственного капитала, о товариществах с ограниченной ответ­ственностью. Юридический характер носило и оформление сделки с указанием всех ее условий в виде маклерской запи­си, - маклер обладал правами нотариуса. Это способствовало эффективному действию арбитражных комиссий биржи в за­щиту коммерческих интересов торгующих.

В 1924 г. было выявлено соотношение спроса и предложе­ния на ходовые товары и обеспечено формирование относи­тельно устойчивых цен. Функционирование вспомогательных институтов бирж содействовало не только удешевлению и оздо­ровлению товарооборота, но и создавало систему информации о реальном обращении товаров в масштабе всего националь­ного рынка. Организованный таким образом рынок 20-х гг. был более самостоятелен и независим от государственных цен. Та­кой рынок может создавать свои тенденции в движении цен -повышения и понижения, рост же государственных монополь­ных цен устойчив.

Дальнейшее развитие организованного устойчивого рынка требовало ослабления административного вмешательства в ре­гулирование экономических процессов. В деле организации рынка государственные органы не могут конкурировать с бир­жами и подменять их вследствие чрезмерной сложности и громоздкости, а также несовершенства государственного механиз­ма для конкретной работы на рынке.

Государственное регулирование могло выражаться в право­вой защите коммерческого интереса каждого из торгующих, в планировании и проведении общих мероприятий, способство­вать устранению препятствий на пути здорового товарооборота и установлении правильной рыночной цены. Товары, поступающие в торговую сеть по сниженным, государственным це­нам, минуя биржи, становились объектом спекуляции, а сни­жение "не доходило" до потребителя, оставаясь в каналах товаропроизводящей системы.

Но с 1924 г. постепенно усиливается курс на монопольные цены и госторговлю, хотя угроза со стороны частного капитала отсутствовала (15,5 % биржевого оборота в 1923 г.). Постепен­ное вытеснение скупщика и торговца, посредников в торговле, ставило под сомнение существование самих бирж как органа регулирования цен. В 1927 г. из 70 оставшихся товарных бирж было ликвидировано 56, а вскоре и остальные. В конце 1927 г. было запрещено плановое снабжение частных предприятий и предоставление им ссуд. По мере того, как расширялась сфера действия административных методов регулирования экономи­ки, ликвидировались хозяйственные органы, через которые осуществлялось взаимодействие общественного и частного сек­тора. К 1930 г. закрылись общества взаимного кредита.

В условиях хозяйственных затруднений в конце 1920-х гг. основной задачей являлось не увеличение сбыта и улучшение снабжения, а более или менее равномерное распределение имевшихся запасов. Исчезает экономическая потребность в существовании частной торговли. Основными методами регу­лирования сферы обращения становились порайонные планы заводов и генерального договора между промышленными и торговыми организациями, которые устанавливали - где, в ка­ком количестве и по каким ценам должна реализовываться та или иная продукция. Возникла и укреплялась практика внеры­ночного распределения ряда промышленных товаров, которая постепенно распространилась на все важнейшие предметы потребления.

Предприниматели пытались компенсировать утрату контак­тов с государственным сектором экономики, создав "замкнутый круг" внутри частного хозяйства, который нигде не соприкасал­ся с государственным сектором, что исключало контроль со стороны государства, а значит, увеличивало накопления. Этот путь был подорван коллективизацией деревни и кооперирова­нием кустарей и промышленности, введением в 1930 г. высо­кого налога на торговлю продукцией мелкой промышленности. Был у предприимчивых людей и другой путь: восстановле­ние связей частной промышленности и торговли с обобществ­ленным сектором экономики - коррумпирована сотрудников советских финансовых органов.

В том хозяйственном механизме, который стал складываться к концу 1920-х гг., не было места частной промышленности и торговле. Мелкое предпринимательство не исчезло, так как его сохранение было обусловлено объективными экономическими причинами, но отношения в этом секторе стали деформиро­ваться, что привело к возникновению теневой экономики.

Государственный механизм так и не смог, по этой причине, стать целостным, а значит, неэффективным было управление экономикой - какая-то ее часть жила по другим законам. Вся экономическая жизнь России подпала под власть спекулянтов и бюрократов, хотя еще Ленин говорил: "Главные наши враги -спекулянт и бюрократ". И вся дальнейшая хозяйственная исто­рия - это безуспешная борьба с этими врагами, которые явля­ются следствием, а не причиной. Но борьба со спекуляцией шла упорная. Во время НЭПа "давали" лишь до шести месяцев лишения свободы за наиболее хищнические приемы частной торговли, в конце 1930-х спекулянтов уже карают десятью го­дами концентрационного лагеря без амнистии; в дальнейшем борьба с мелкой спекуляцией шла непрерывно, пытались за­крыть малейшие лазейки для ее новых и новых видов. Но так никогда это зло и не было побеждено.

Характерное для периода НЭПа в стране описание торговли в г. Ижевске оставлено очевидцем тех времен.

В начале 1920-х купить на рынке можно было практически все: монпансье, пирожные, шелковые чулки, мраморный умы­вальник, апельсины, французские булки, овес, гречку, воблу, которой тогда считалась "сорной " рыбой. На прилавках - ово­щи, мед, сметана. Китайцы-коробейники с черными косичками торгуют воздушными шарами, сладостями, опиумом (изпод полы), показывают за деньги фокусы. Один из них - Ван-Ли (русские звали его Василием Ивановичем) - торговал собствен­ным пивом в своем же ларьке на Моклецовском переулке. Ван-Ли стал одним из самых последних (1936 г.) "нетрудовых эле­ментов" Ижевска.

На Сенной площади - лавки, ларьки, мастерские: мебельно-матрацная мастерская, артель "Слепой труженик", артель без­работных по производству фруктовых вод и мороженого, гробовая мастерская "Траур". Игрушечный магазин "Кизили" выра­батывает из папье-маше и гипса разрисованные масляной крас­кой статуэтки, игрушки. Артель "Молодежь" продает пряники "в неограниченном количестве и разных сортов", а торговая компания братьев Ахуна, Муллаяна и Мухамедхана Мукминовых - обувь.

Развелись карманники, они шныряют в узких проходах ме­лочных рядов, где продают белый хлеб, нитки, иголки. Дере­венские - основные жертвы жуликов. Обыгрывают в "орлянку" подвыпивших граждан. По городу ходят фальшивые деньги. В июне 1922 г. обнаружили две фальшивки - грубо нарисованные облигации пятимиллионного достоинства.

Кроме Сенной, мелкая торговля идет вовсю и в других частях города. Торгуют горячими пирожками и дымящейся кар­тошкой у Масловых, Угольных, Казанских ворот, на Долгом мосту. Многочисленные магазины сосредоточены в центре. Вы­вески говорят о характере торговых предприятий: "Л. Бер. Мас­терская дамских шляп", "Музыкальная мастерская "Лира", "Фруктовые воды Богомолова", "Шляпы мастерской Шульгоф", "Артель евангелистов им. Льва Толстого", "Колбасная мастерская "Равенство", "Красная трикотажница", "Бакалей­ные, фруктовые и кондитерские товары X. Танеева и К°", "Мастерская часов Вейхман".

Споро работал "Рыбторг Гатиатуллина, Домрачева и К°". В 1927 г. их оборот составлял 2 млн. руб. Икра, балык, севрюга закупались нэпманами на Волге. В конце 20-х гг. Гатиатуллин вынужден был сдать "дело" государству и уйти в пильщики дров на фабрику-кухню № 1.

Приезжающие в Ижевск в отпуск или командировку из других городов обязательно увозили с собой ижевскую колбасу, потому что по качеству и богатству ассортимента она превосхо­дила колбасу многих других городов страны. Летом по улицам города ездили конные белые тележки на колесах с надписью "Мороженое". Здесь же продавали ситро, квас, пиво, морс...

Мелкое предпринимательство и торговля напоминают кар­тину торговли городов и рынков периода Киевской и Новго­родской Руси. Но даже эти примитивные формы свободной хозяйственной деятельности отрадны, по сравнению с пустыми полками и неистребимыми очередями периода государственной торговли. Невозможен был бы и голод 1930-х, и продовольст­венные и товарные трудности позднейших времен.

Предпринимательство в промышленном и сельскохозяйст­венном производстве в благоприятный период НЭПа было еще более условным и затруднительным, чем в торговле. В деревне до создания колхозов главной производительной силой оставалось значительно поредевшее кулачество. При рутинном характере сельскохозяйственного производства, а главное, при незаинте­ресованности в увеличении продукции бедняки и середняки могли кормить город и государство только своим трудом и при постоянных экспроприациях излишков. Принципиальной заин­тересованности в расширении производства и производстве большего количества продуктов не дал и нэповский продналог. Богатеть и вкладывать средства в землю и орудия труда, улучшать условия своей жизни - это значит превращаться в кулака, эксплуататора, со всеми вытекающими последствиями. Деревня сама часто голодала при существенной аграрной пере­населенности.

Кулачество было частично экспроприировано в ходе Ок­тябрьской революции и Гражданской войны. Совершенно вер­но, что мелкотоварное производство рождает мелкую буржуа­зию, так как человек, имеющий собственность или "дело", не может не стремиться расширить его, улучшить свое благосос­тояние, а, значит, богатеть и превращаться в эксплуататора.

В дореволюционный период кулачество составляло 15 % крестьян, имело 37 % земель, 1/2 лошадей, 1/2 средства произ­водства и посевов. Оно нанимало 1 млн. батраков и поденщи­ков, давая работу и средства к существованию крестьянам, не имеющим возможности вести собственное хозяйство. В ходе продразверстки количество кулаков сократилось в 3 - 4 раза.

К середине 1920-х гг. предпринимательские кулацкие хозяй­ства наращивали свою мощь, несмотря на систему мер их огра­ничения. Они сдавали в аренду инвентарь и скот, без этого не­имущие хозяйства не могли бы вести свое производство вообще; сами арендовали землю у тех, кто по каким-то причинам не мог ее обрабатывать. Количество зажиточных крестьян стало понемножку увеличиваться, и это было отрадно. В 1924 - 25 гг. кулаки составляли 4 млн. 804 тыс. чел., или 3,3 % крестьянского населения, в 1926 г. - 5 млн. 355 тыс. чел., или 3,7 %, в 1926 - 27 гг. - 5 млн. 859 тыс., или 3,9 %. Распре­деление кулаков по территории страны было неравномерным - меньше пострадали богатые крестьяне в Сибири и на Украине.