Atilde; И.В. Кульганек, 2006 2 страница

9-го1. В 9 час. утра Миссия отправилась в путь. Около 8-ми миль ехали мы по равнине Цзэмэин Гашун до большой поперечной высоты Ширгун, за которою в глинистом овраге по правую сторону от дороги нашей находится Красное озеро, Улан-нор. Влеве оставив гору Ургун-нуру, а вправе Цаган Цзан, поднимались мы на следующие высоты, пересекаемые долинами узкими, Улан Турум называемыми, где находятся еще озера, ныне покрывшиеся толстым льдом. В левой стороне от дороги приметны несколько хороших юрт – жилище одного молодого хубилгана2, весьма уважаемого монголами. Он не ездит верхом: имеет особую для себя одноколку, для которой ламы желали купить у наших казаков хорошую, смирную и к упряжи привыкшую лошадь. Старший брат3с тремя красивыми, при нем находящимися, девицами исполняет обязанности благоговейного слуги при сем перерожденце.

Значительное стадо овец и табуны лошадей пасутся в окрестных долинах. От последнего подъема Кутула, направо, тянется длинная цепь гор – Цаган Дала. Сегодня, подавшись (1-б) вперед на 23 версты, остановились мы в урочище Дурбан Дэрэту, на долине, на коей находится глубокий колодец хорошей воды. Почва земли состоит из щебня. На дороге попадались сердолики, халцедоны, разноцветная яшма и куски белого мрамора. Трава здесь гораздо лучше прежней. От урочища Дэрэсун Усу лежит во многих местах полосами песчаниковая щетка.

На сем же переезде, у дороги, нашли мы череп монгольский. По сему случаю спрашивал я провожатых монголов о похоронах. Теперь, по словам их, умерших, обернув войлоками, оставляют на земле и делают оных жертвою собак и волков. Родственники же покойника, смотря по состоянию, приглашают лам для чтения молитв в продолжение некоторого времени 4. Обыкновение зарывать труп<ов>[ы] в землю более не существует в Монголии 5.

На сем переезде кочует тайджи Чжикчжид, бывший пристав Русского подворья в Урге6. Он привез утешительное для здешних жителей известие, что землетрясение, по словам боготворимого хутухту-гегена, не принесет ни малейшего вреда ни людям, ни скоту. Одно слово ургинского первосвященника освобождает от ужаса поклонников Шигемуни. (Вставка: Трещина в горе к СЗ от нашего стана открылась на 3 аршина ширины и вершков на 15 в длину.)

10-го. Близ нашего стана на холме заметил я еще 6 древних могил, обложенных камнями в виде продолговатого четырехугольника. Прохожий монгол Шабинского ведомства рассказывал мне, что на берегах Селенги по сю сторону границы находится очень много таких же могил, принадлежащих (2-а), по местных преданиям, киргизскому народу 7, у которого было обыкновение вместе с покойником зарывать в землю и все оных имущество, в особенности же любимые ими вещи, как-то: верблюдов, лошадей, седла, посуду и пр. Из сего, заключал он, что и здешние могилы были остатками киргизскими в странах Монголии 8.

Со станции, проехав небольшую долину, поднялись мы на значительную высоту Хамарэин Улан Обо, с которой открылся прелестнейший вид на синеющие вдали Аргалинские горы, на долины, с торчащими на них холмами, на кряжи скалистых гор, будто лесом покрытые.

В скудной и единообразной степи, по которой Миссия медленно по­двигается, нельзя не восхищаться произведениями дикой природы, игрою предметов, развлекающих зрение путешественника. С неизреченным удовольствием рассматривает он местоположение в чужой стране, на<д>поминающее родину со всеми очаровательными ея прелестями. Прекраснейшее, теплое время усугубляло наши приятные мечтания о прошедшем, и мы нечувствительно приблизились к скалистой цепи гор, пресекающих дорогу. У подошвы одного (2-б) влеве холма нашли мы весьма красивые куски голубого халцедона. С востока на запад тянется цепь гор, из известкового камня состоящих. С севера на юг между двумя высокими утесами, отстоящими один от другого не далее десяти сажень, положена дорога, осененная расторженными [так!] огромными скалами. Сии пустынные естественные врата, через которые пробирались мы в собственную монгольскую степь, известную под именем Гоби, или Шамо, называются Ару Удэ северными.

Между тем, как я с <др.>доктором Бунге рассматривал камни у подошвы утесов, вдруг раздался пронзительный голос с вершины скалы, висящей над нашими головами: «Отправляйтесь вперед прямой дорогой, здесь священное место (маниин гацзар), не приближайтесь <его> к нему». И мы увидели ламу (вставка: в красном платье, в очках, с остроконечной высокой шапкой на главе. Имя его Лодон Цэдэн), который, как мы после узнали, думал, что мы намерены бросить в него камнями, испугавшись, хотел криком от сего устранить[ся]. Из слов его заметил я, что он около 4-х лет уже обитает в здешних скалах, питается только подаяниями от соседственных жителей и занимается (3-а) чтением молитв о спасении себя и сострадательных к нему людей. Поворотив налево, в овраг, между утесов заметили мы в скале длинную пещеру, жилище отшельника. Испуганный лама едущим за нами дорогою монголам с трепетом указывал лощину, в которой мы находились. Прибыв в наш стан, мы пешком вторично отправились в упомянутую лощину, откуда заметна была пещера. По острым обломкам камней мы взбирались на утес. Отшельника уже здесь не было, а в его логовище нашли мы только пшено в мешочке и чугунную чашу. Лама был в нашей юрте, читал молитвы, делал все движения, свойственные шигемунианскому закону, воздевал руки, вертел одну около другой, перебирал четки, кривлял самым странным образом губы и глаза. Потом, выпив две рюмки крепкого вина, рассказал, что он имеет от роду 49 лет, на 29[-м] году жизни удалился совершенно от людей (прежде жил в Тибете, а после, около 15 лет, – в Монголии). Один раз в день принимает пищу и, читая беспрестанно молитвы, предается высшим размышлениям. (3-б) Потом показал нам череп человеческий, употребляемый им вместо обыкновенной чашки ламской. Когда ему [было] предложено взять с собой немножко сухарей, он, приняв оные, сейчас роздал присутствующим монголам. «Я один раз в день, – прибавил он, – обедаю и не должен ничего у себя для следующего дня оставлять».

Наконец, выпросив еще рюмку вина, выпил, простился с нами, пожелав нам благополучного пути. Отправился в юрту тусалакчия, где ему замечено [было] лишнее употребление вина и что бурхан от него удалится. «Правда, – сказал отшельник, – вино и табак мои любимые вещи. Вина выпивал я по пяти фляг; и никогда не был пьяным. Мой бог никогда от меня не удалится». Сказал и ушел в свою пещеру.

Сегодня мы подвинулись на 18 верст. Станция называется Удэ. По наблюдениям барометрическим, от станции Чжиргаланту мы начали спускаться с высоты, на которой уже находились. Подъемы и спуски с гор по дороге весьма нечувствительны. Потому, кажется, Гоби есть в виде бассейна, чрезвычайно возвышенного, в котором нет рек значительных, и воду находим только в маленьких ручейках, колодцах, не очень глубоких и во время засухи иссыхающих. (4-а) В 7 часов вечера мы посетили отшельника в его жилище. Взяв несколько человек из монголов, при мелькающем блеске фонаря шли мы по каменистым оврагам, ведущим к скале. Неимоверная тишина господствовала в нашем стане и окружающих его горах. Луна и звезды сияли на небе. Издали слышали мы звук колокольчика и бубенчика. В скале блестела звездочка. Это пещера, где отшельник при теплющейся лампадке читал молитвы, звонил в колокольчик и бил в бубенчик – принадлежности гелуна.

На наши приветственные слова отвечал безбоязненно вежливостью и, пригласив нас в пещеру, продолжал молебствие. Истинно отшельническое, самой природой образованное жилище! Войлок и тулуп – вот его постель и защита от холода; маленький чугунный котлик и череп человеческий – вся посуда; мешочек с пшеном и пузырек с маслом – для пищи; несколько медных статуй бурханов и портрет Далай-ламы – предметы обожания; круглый небольшой чемоданчик – хранилище двух рыз (намчжир и чжакче), колокольчика и бубенчика (дамара), присвоенных духовной степени гелуна, и шапки, какую носят (4-б) Далай-лама и хутухты. Лодон Цэдэн, попотчевав нас коровьим маслом, хранимым в пузырьке, по нашей просьбе вышел из своего убежища и сел у каменного уступа на покатости горы. Члены Миссии поместились несколько ниже, вокруг отшельника, а монголы и казаки, бывшие при нас, – на обломках скалы. Следуя азиатскому обыкновению, поднесено ему было: белая бумага и карандаш, несколько табаку курительного, восковая свеча, зеркальце и бритва. Долго наш отшельник не соглашался на принятие сих безделок, ссылаясь на монголов, хорошо знающих, что живет он в крайней бедности, ничего от них, кроме подаяния, не ожидает и не может ничем нас отдарить. Наконец, приняв подарки, прочел благодарственную молитву, по окончании которой сказал, что он, вероятно, сделался достойным такого приношения. «Десять человек едет теперь в Пекин, но двое студентов непременно возвратятся в отечество, ибо земля и вода тамошняя им не понравится (гацзар усу цзохиху укгэй)»10. Потом, рассматривая наши ладони, предсказал лекарю Кирилову жить 83 года, о.Аввакуму – 70 и пр. Из черт моей руки заключил, (5-а) что я не имею ни скота, ни денег, т.е. беден (мал мункгу укгэй)11. (Вставка: Но останусь жить в Пекине 10 лет.) Конвойному офицеру Черепанову советовал утешаться душевно и не скучать более о семействе своем, ибо оно здравствует. Все члены Миссии через 10 лет благополучно возвратятся в Россию и еще с ним увидятся. После сего начал чертить на бумаге слова на тиб[етском], кит[айском], маньчжур[ском] и монг[ольском] языках. Надев свои рызы, читал молитвы при звуке колокольчика и бубенчика. Оригинальная картина! Степной жрец Шигемуни<я> в полном своем облачении, среди двух свеч горящих, у огромной скалы, под голым небом, освещаемым луною, окруженный русскими путешественниками, в Гобийских вратах, произносит священные тибетские слова, воссылая теплые молитвы своим бурханам о ниспослании благополучного успеха и сохранении нас в предпринятом пути! Истинно редкое явление, достойное кисти искусного живописца! Г[осподин] Кирилов спросил отшельника, не согласится ли он отдать ему свою чашку из черепа на память? «Ни под каким предлогом не могу удовлетворить Вашему желанию, – отвечал жрец. – Сия чашка дана мне в Тибете, (5-б) с нею я всегда сыт и здоров. В продолжение ночи занимаюсь я богослужением, на рассвете засыпаю. Пища моя умеренна, я в недостатке, но кормлюсь песком, травою и собственными своими испражнениями». Вдруг, схватив горсть песка и травы (степной малины) и наполнив оными рот, проглотил. Потом испустил урину в чашку, всем нам показал и выпил, и вылизал сосуд. «После сего что станешь делать с сим сосудом, лишив меня оного? Не сердись, лекарь!» – говорил отшельник. Еще долго читал молитвы и наконец прибавил сии слова: «Возвратитесь в ваши юрты, уже пора мне удалиться в пещеру и там продолжать обыкновенное богослужение». Простившись с отшельником, прежними оврагами отправились в наш стан. В окне пещеры мелькал огонь, а пение жреца и звук его священных музыкальных инструментов долго раздавался между ближайшими утесами.

11-го поутру Лодон Цэдэн посетил нас. Вина не пил, потому что нынешний день намерен [был] провести на молитве. (6-а) Любовался он черносливом, миндалем, предложенными на тарелке. «В ваших странах, – говорил он, – духовенству в постные дни запрещено употреблять чай с молоком и мясо и табак курить, но разрешено питаться сухими овощами». На вопрос наш: сколько подобных ему отшельников считается в Тибете? – «Не более четырех, – отвечал он, – и те вносятся в списки как особы, известные правительству. Я как тибетец живу между монголами, должен вести себя весьма осторожно: законы здесь строги. Неоднократно желал я отсель удалиться в Россию, но монголы сего не дозволяют. Надеюсь с вами еще увидеться в моей уединенной пещере. Прощайте...».

Вместе с г. приставом отправились мы к отшельнику, который, встретив нас на половине дороги, подарил приставу маленький медный позолоченный истукан Шигемуни<я> с тем, чтобы никому из монголов не показывал его. В пещере прочел молитву, предсказывал г. приставу, что он непременно будет представлен бокдохану и пр. Наконец дозволил г. Легашеву списать с себя портрет и для того в полном (6-б) облачении сидел неподвижно в отверстии пещеры, пока наш живописец не окончил своей работы. Г. пристав оставил отшельнику бутылку вина, тарелку фруктов, ножницы и ножик. Простившись с Лодон Цэдэном, отправились мы в подлежащий путь до урочища Эрги, отстоящего на 16 1/2верст от Удэ. Дорога лежит равниною в ЮВ, покрытою дресвой, но изобилующей травою. (Вставка: На следующей станции получили мы несколько песку от отшельника, с тем, дабы, въезжая в город в ворота великой страны, рассыпать его на две стороны. Таинственную молитву совершил он над сим песком. Близ станции в долине – колодец с хорошей водою.)

Вдали синеется хребет Аргали, отделяющий Халхаские кочевья от Сунитских. В левой стороне видна гора Нарада, близ которой пасутся стада бокдохановых верблюдов. Пастухи при них цахары. Несметное число верблюдов, баранов и лошадей, принадлежащих китайскому импе­ратору, собирается в виде подати, весьма дорого стоящей пекинскому двору, с владельцев в Халхе и Сунитских кочевьях. В хошуне Мэргэн-вана 8 семейств [смотрят за] сими стадами под руководством одного старшины (даргуя). Это их служба, освобождающая от прочих повинностей казенных. В награду своих трудов каждый пастух получает ежегодно 12 лан[а] серебра жалованья. (7-а) Старшина их – 24 лан[а], все пользуются шерстью от верблюдов и баранов, вверенных их попечению, на лошадях ездят. Около 10 000 семейств цахарских, по словам одного пастуха, кочующего близ нашей станции, занимается сим делом. В урочищах Дари и Ганга также пасутся многие табуны бокдоханские, где имеет свое пребывание и особый амбань, надзирающий за пастухами, получая в год жалованья 150 лан серебра. За значительный приплод в стадах все чиновники и пастухи удостоиваются по представлению Палаты внешних сношений Высочайшего награждения – шелковыми материями, напротив, – за урон и недосмотрение подвергаются наказанию вычетом из жалованья, возвращением натурою потерянного скота, а бедные бывают и плетьми сечены. Общий надзор за пастухами возлагается на гусай амбаня, имеющего пребывание в городе Калкане. Он ежегодно сам осматривает стада, поверяет количество оных. Из Монг[ольского] уложения известно, что по реке Далинхо пасущиеся казенные ханские табуны (7-б) поверяются через три года и Палата внеш­них сношений получает донесения о приплоде и убыли в скоте, ходит с докладом к А.В.12Если приплод будет составлять как 2 или 3 к 10, то начальнику цзасака делается прибавка к окладу, а его помощникам жалуется каждому по пяти голов из казенного скота. Напротив, если по­следует урон в скоте, как 1 к 10, тогда цзасак лишается полугодичного жалованья, а помощники его отдают в казенный табун по пяти скотин. Когда же урон окажется значительным, как 2 к 10, то цзасак лишается годичного жалованья, а помощники отдают по 9 скотин, и пр.

Равным образом и в городе Улясутае пасутся казенные табуны лошадей и верблюдов, которые [о]свидетельствуют через каждые три года.

Если по истечении указанного времени от каждых 10 верблюжьих маток окажется в приплоде 6 верблюжонков, а от 10 кобылиц пять жеребят, то князья и тайджи, имеющие главное смотрение за табунами, получают двойную прибавку к жалованью, чиновники – по куску шелковой материи, а пастухи – по 2 куска китайки, по 2 кирпича чаю и по
5 картузов курительного табаку. Напротив, (8-а) за урон [виновный] обязан отдать в казенный табун павшее число скота.

12-го. Дневка. Отправил я донесение г. попечителю за № 61. От Урги до сего места пришли мы в 21[-й] день, сделав 18 станций и 3 дневки. От Кяхты до Эрги считается 724,5 верст[ы].

13-го. Как следующая станция Убур Удэ расположена гораздо далее против прежних, то Миссия в половине 9-го часа двинулась в путь в сопровождении чиновников еще халхаского ведомства, которые, по приказанию своего начальства, обязаны были наш обоз и табун сдать в целости сунитским чиновникам и от них получить в том расписку. Сначала, около 12 верст, шли мы ровною степью, местами только прерываемою песчаными полосами. Травы здесь особенно мало, и та была последствием дождей, шедших сего лета, чему доказательством служат ручьи, отличающиеся мелким песком, полосою расположенным между небольшими холмами.

Переехав небольшой замерзший ключ Чинчик, близ которого находились несколько юрт, обитаемых пастухами, имеющими смотрение за табуном (8-б) богдохана, спустились мы на долину песчаную, а потом начали подниматься на хребет, за которым в лощине находится колодец Модо Шарден и вдали стадо овец. Дорога до самой станции лежит кремнистыми холмами. Наконец, поворотив с ней влеве, за горою, нашли мы и наши юрты в урочище Убур Удэ (Южные Ворота, соответствующие прежним Северным – Ару Удэ, отстоящим на 33 версты от Эрги). Почти на половине перехода встретили нас кебей с низшими чиновниками, въехавшими для приятия казенного обоза. Почти от Эрги вместе с нами ехал лама, знающий медицину и везший с собой лекарства, или, лучше сказать, материалы для своих больных. Он был в Урге и возвращался в свое кочевье, отселе на 2 дня дороги отстоящее. Из слов его заметили мы, что в Урге при кумирнях13печатается много книг, тибет­ских и монгольских, не токмо богословского содержания, но и медицинского и повествовательного. Венерические болезни, по общему мнению, перешли в Монголию из Китая и (9-а) потому получили название китайской коросты, китат яра14. Излечиваются они вообще посредством демонов, а иногда и мазей. О прививании оспы15, сказал он, что оспа получается из Тибета и в порошке дается для нюхания мужчинам – в правую ноздрю, а женщинам – в левую. После сего на больных является сыпь по всему телу, но без вреда. По прибытии нашем на станцию немедленно явился к г. приставу тус[алагчи] Лосорончжав с тайчжием Намчжилдорчжием с уведомлением, что он по своей обязанности сдал все на руки сунитским чиновникам и, следуя монгольскому обыкновению, поднес хадак на память знакомства, а, прощаясь, потчевал табаком. Сие последнее употребляется в здешней стране не токмо при первом знакомстве и прощании, но и в случае таковом, когда виноватый просит извинения у обиженного. Следовательно, потчевание табаком служит знаком взаимного согласия и дружбы. Мы были свидетелями, как служитель (Норба) битхэши, обидел чиновника, приставленного к Русскому (9-б) подворью от духовного ведомства. Обиженный, уходя с Подворья, объявил халгачию Соном Чжапу, что он намерен принести начальству жалобу на наглого Норбу. Битхэши, предвидя неприятные от сего последствия, старался помирить своего служителя с чиновником гегенова ведомства. И приказал Норбе: «Поклонись чиновнику и поднеси ему табаку!» [ Эти слова подчеркнуты. ] Этот пример доказывает прежде мною сказанное о потчевании табаком в Монголии и Китае. (Вставка: При прощании говорят: «Позвольте Вам поднести табаку», вместо «Прощайте» (тамахи (дамага) бариху16.)

К В от нашего стана, в глубоком овраге, находится колодец, но для нашего употребления привозили лед с ближайшего озера. 14-го поутру оказалось, что суниты ночью украли у казаков шапку и шелковый кушак. Русские путешественники неоднократно уже замечали по опыту, что здешние жители отличаются в воровстве: к несчастью, и мы то же обязаны повторить.

Цзун-ван, управляющий сунитами, назначил тайчжи<я>, 4-й степени кебея, для сопровождения Миссии по ведомству восточных (цзун17) сунитов, в котором 8 станций учреждены.

(10-а) За первою высотою от станции открылся вид на необозримую степь, пересекаемую холмами, которыми лежит наша дорога. Но, как вчера от половины станций мы постоянно поднимались в гору, так сегодня, пробираясь медленно через холмистую степь, спускались под гору. На сем утомительном для глаз и духа переезде заметили мы три озера, из коих два первые называются Уит, и два колодца, близ которых паслись небольшие стада овец и несколько лошадей.

У первого колодца, на прилегающем холмике, стоят три небольших камня с тибетскими надписями, содержащими в себе, по уверениям наших провожатых, молитвы. Нынешняя станция, называющаяся Гашун (вставка: сия станция находится на 1 версте над поверхностью моря), отстоит от Убур Удэ на 91 версту. Воду черпали из колодца. Травы весьма скудны.

Суниты разделяются на восточных – цзун [-сунит] и западных барун18-сунит и составляют два хошуна, в первом из них считается
20 эскадронов, во втором – 13. (10-б) Итого: 33 эскадрона военных монголов. (Вcтавка: В хошуне Цзун-вана находятся 2 тусалакчи, из коих каждый управляет 10-ю эскадронами, 4 цзахиракчи, [каждый из которых] заведывает 5-ю эскадронами, 2 мейрена – помощников при тусалакчи и 2 цзалана – помощников цзахиракчей.)

Верховным из них начальником их главного сейма есть Цзун-ван или Да-ван, кочующий при Шилин-гол. Сверх сунитов подчинены ему еще 8 хошунов (2 – хочит и 2 абагай, 2 абаханар, 2 – узум<у>чин). Начальником каждого хошуна есть цзанчин, под ним каждыми пятью эскадрона­ми заведывает 1 цзалан. Эскадроном командует сумун-цзанги и имеет в своем распоряжении 2 кундуев, каждый из них надзирает за 75 человеками. Бошко же – 20-ю только. Даргун – 10-ю. Кундуи и бошки не имеют никаких шариков. Смотря по надобности и степени дел, собирается сейм или совет, под предводительством Цзун-вана, состоящий из чиновников хошуна. Постоянное же, законом определенное, собрание бывает через каждые три года для переписи народа. Один только Цзун-ван получает жалованье 1200 лан серебра и некоторое количество шелковых тканей. При нем должность секретаря исправляет кебей, который, равно как и прочие низшие чиновники, служит без возмездия.

(11-а) Смотря по вышесказанному разделению сунитов на 33 эскадрона, считать у них надобно 4950 военных семейств.

15-го. В Ю от нашего стана, на вершине холма, сложен из камней огромный обо в виде квадрата, имеющий в вышину 1 сажень и по 2 сажени продольных, в каждом из 4 боков. Наверху его сделана каменная насыпь, на которой торчит длинный шест, выкрашенный, с позолоченною головкою.

Сверх сего, с каждой стороны, водружено по 1 шесту выкрашенному.

На них и на веревке, окружающей все обо, овечья шерсть и разноцветные хадаки с тибетскими надписями. Место сие называется Цаган Обо (Белый Обо). Дорога наша лежит сперва небольшими возвышениями, с которых мы спускались на долины. На одной из них под именем Делдгер Цанзц видели мы 8 юрт, раскинутых: в них помещаются кумирня и люди, имеющие за нею смотрение. В узаконенное время собираются здесь ламы на богослужение, и для сего сделана из камня и глины печь с трубами (11-б) и 4 чугунными чашами, в коих приготовляется пища для духовенства.

Вокруг сей кухни лежат пучки полыни, употребляемой вместо дров. По кремнистым увалам и песчаным оврагам спустились мы к колодцу с хорошей водою в урочище Харатуин Сучжи, где в 1820 г. наша Миссия останавливалась. Отсель несколько верст мы еще проехали по Долоннорской дороге, поворотили направо в лощину, частью дресвою, частью песком покрытою, а после, за двумя холмами, нашли в урочище Болон Сучжи, или Онгоца, приготовленные для нас юрты близ солонечного озера, отстоящего на 3 версты от Гашуна. В сунитском хошуне юрты для нас были перевозимы с одной станции на другую, так что сегодня помещались в тех же юртах, в коих мы ночевали 13-го числа, и найдем послезавтра, ибо на две смены заготовлены. Отнимали чиновники юрты у жителей, кочующих в окрестностях нашей дороги: имеющий две должен был одну отдать для помещения нашей Миссии. Определенное даже число баранов для (12-а) провожающих нас чиновников надлежало гнать от самой границы сунитской, с одной станции на следующую. Сие происходит от ненаселенности проезжаемого нами места. Степь Гоби, лишенная травы и воды, осталась бы всегда пустою, необитаемой страной, юдолью сетования, если бы летние дожди не приодевали зеленью наготы необозримых ее равнин и вода глубоко скрывалась под поверхностью земною.

Но Гоби, изобилующая горькой солью и некоторыми свойственными ей растениями, прокармливает множество верблюдов, которые считаются лучшими во всей Монголии.

Лошади же сунитские не величиною, но крепостью славятся в Монголии. Бараны жирны.

Суниты говорят скоро и не так чисто и понятно, как халхасы. Они переменили произношение некоторых букв, например вместо «т» часто выговаривают «ч», тымэ19= чимэ, тэгээт20= чэгээт: вместо «тамахи» (табак) говорят «дамага» вместо «хутага»21говорят «отого» и пр.

Суниты избытки от своего скотоводства доставляют в Ургу, Долоннор, Калган, Хуху-хот, Куюха, откуда получают и вещи, в кочевом состоянии необходимые. (Вставка: Но они принуждены там сперва скот продавать и за серебро покупать вещи у китайцев.) Долоннор, на 3 или 4 дня езды отстоящий от Калгана, город довольно обширен, но менее сего, последнего (12-б), заключает в себе 2 храма, посвященных имени богдо-хана, и много зданий глиняных или китайских мазанок. (Вставка: В 3 верстах за городом есть еще два храма монгольских, где имеет пребывание хутухту.) Во время торговое стечение народа бывает здесь чрезвычайное, особенно монголов, которые частью помещаются в самом городе, отчасти же в своих привезенных кибитках. Главноуправля­ющий туньчжи назначается императором и имеет при себе значительное число войска маньчжурского. Дорога от Долоннора до нашей границы, по общим отзывам, гораздо короче и выгоднее нашей нынешней, от Кяхты до Калгана: травы и воды – обильнее, а местами – и хороший лес находится. Монголы уверяют, что очень много обозов с китайскими товарами по ней проходит к русской границе. Со стороны монгольской, при каждом маяке (обо) или карауле пограничном, наряжается 90 человек рядовых, кундуй и цзанчин. Рядовые, обыкновенно избираемые из бедных семейств, от своих родов снабжаются каждый по 4 лоша­ди и 12 баранов, из казны получают ежегодно жалованья по 12 лан серебра, кундуи – по 24 лан[a], (13-а) цзанчины – по 48 лан. Каждыми 5-ю караулами заведывает один цзалан. На половине расстояния между караулами находится свежий маяк, при котором постоянно живут по 10 рядовых, высылаемых по 5 от ближайших караулов. Ежедневно, осмотрев границу, они обязаны о состоянии оной доносить начальству, не оставляя без внимания ни малейшего следа, через черту встретившегося. С нашей же стороны на свежем маяке нет постоянно живущих казаков, но они, высланные от противоположных караулов, увидевшись при оном, размениваются печатями, для доставления оных своим начальникам. На наших караулах, начиная от Амура, живут по 10 казаков, в числе коих 5 тунгусов.

16-го. До восхождения солнца мороз доходил до 5 [градусов] по Реомюру. (Вставка: И в 3-м часу пополудни было тепла 15 [градусов])22. День прекраснейший, теплый, единственный в нашем путешествии.

Проехав небольшой холм, спустились мы в лощину, широтой почти на 3 версты, с озером по левой стороне, с которой мы опять поднялись на хребет гор, покрытый огромными массами гранита, подобный несколько выше описанному Бусэйн Чоло. Далее открывается вид (13-б) на запад, где очень приметны горы Баин и Дархан, к коим прилегает покатость горы, где мы находились. Остальная часть нашей дороги ровна, усеяна камнями, песком до самой станции Цзун Сучжи, отстоящей на 23 версты от предыдущего ночлега. Ближайшее озеро, близ колодца, находящегося в лощине, доставляло нам хорошую воду.

17-го. Тайчжи 4-й степени Гуландарь, письмоводитель сунитского Цзун-вана, в 10 верстах кочующий от нашего стана, из одного любопытства нарочно приехал посмотреть русских путешественников, дабы, как сознавался, явившись к своему начальнику, мог что-нибудь ему о нас сообщить. С приметною жадностью делал он вопросы о состоянии русских войск, произведениях и пр. Когда было удовлетворено его любопытство, он, с видом чистосердечия, сказал: «Прежде нас уверяли, что все русское гораздо ниже китайского, но мы в течение некоторого времени довольно узнали превосходство русского». Испытывая наши сведения о событиях в Китае, спрашивал нас: известно ли в России, что пять лет тому, как (14-а) чжунгары, не получив прежнего жалованья от пекинского двора, взбунтовались против бодго-хана и что солонское войско белого знамени усмирило мятежников, что хан чжунгарский взят в плен, увезен в Пекин и там убит, что чжунгаров немного уже осталось в своей земле, и пр. При сем случае упомянул, что во время войны сперва выдвигается вперед противу врагов белое знамя, после – зеленое, далее – черное, а если и те будут побеждены, тогда к решительному сражению выступает желтое, храбрейшее. Г. пристав, отвечая на вопросы тайчжи, прибавил, что русские любят беседовать о своем отечестве и охотно сообщают все сведения иноземцам, напротив, монголы и маньчжуры стараются скрывать свое пред иностранцами. «Но чему удивляться, – сказал тайчжи, – мы гораздо откровеннее маньчжуров. Между тем, если спрашиваешь несведущего, он ничего не может сообщить, сведущие же своих рассказов опасаются, чтобы чего-либо лишнего не сказать». Потом еще спрашивал: «Русский император родился ли (14-б) в России, или в чужой земле и пришел царствовать в вашу столицу, ибо наши богдо-ханы прежде жили в городе маньчжурском Мукдене23, но пренебрегли сво<е>[им] отечество[м] и переселились в Пекин».

Суниты весьма любопытствуют о состоянии России, но почти ничего не могут сообщить иноземному путешественнику о своем государстве. Места, через которые Миссия ездит в Пекин, не населены. Провожатые чиновники, по своей важности и лишней в обращении осторожности, большею частью на наши вопросы отвечают неудовлетворительно, отрывисто и иногда стараются чрезмерно увеличивать все предметы для показания перед нами силы и могущества Дайцинской империи. Простые же монголы, вызванные от отдаленных кочевий, не в состоянии даже сказать название какого-либо премечательного места. Между тем известно, что в землях, занимаемых кочевым народом, каждое малей­шее место имеет издревле свое собственное название, но более знакомое ближайшим жителям. Исторические (15-а) происшествия в преданиях изустных со временем подвергаются неимоверным изменениям, пока, наконец, [не] иcчезнут совершенно. И потому путешественник в своих записках, полагаясь единственно на ответы окружавших его лиц, без сомнения, передает часто собранные им сведения весьма сбивчиво и ошибочно.