Глава 19. – Ну, пойдем дальше! – бодро воскликнула Карелия Львовна

– Ну, пойдем дальше! – бодро воскликнула Карелия Львовна. – У нас обширная программа.

Я посмотрела на Женю.

– У меня к вам несколько вопросов. Ответите на них сейчас?

– С удовольствием, – пообещала та. – Но не стоит мешать Эмми, к ней скоро народ на занятия потянется. Вы не против побеседовать в моем кабинете?

– Заодно пройдем по больничному коридору и посмотрим на палаты, – засуетилась Карелия Львовна.

Евгения встала и одернула платье.

– Давайте поступим так. Кара покажет вам пару палат, а я пока закончу свои дела. Встретимся минут через сорок, я буду в полном вашем распоряжении.

– Замечательно, – кивнула я.

Моя сопровождающая поспешила к двери.

– Идемте дальше. Посмотрите, коридор ничем не напоминает больницу – повсюду картины, цветы, ковры. Персонал не носит белые халаты, у нас форма приятного зеленого цвета. Вот, мы на перекрестке. Направо переход в «Жизнь», налево платный корпус. Предлагаю поглядеть на комнаты там и там. Куда сначала?

– Налево, – ответила я.

Мы шли некоторое время в молчании, потом Карелия Львовна попросила:

– Сами выбирайте палату, чтобы мысли не возникло, что я вам потемкинскую деревню организовала.

Я показала на одну дверь.

– Можно туда?

Помощница главврача приблизилась к створке, я последовала за ней и увидела табличку: «Спальня Звездное небо. Галя Мишина».

Карелия Львовна постучала.

– Галчонок, можно?

– Валяйте! – крикнули в ответ.

– Все комнаты отделаны по‑разному, – объяснила моя сопровождающая, – эта в синих тонах, а на потолке ночью горят звезды. Правда, красиво? Галочка, тебе нравится?

– Угу, – буркнула худая до невозможности девочка лет тринадцати и посмотрела на меня. – А вы с телевидения?

– Правильно, – улыбнулась я. – Кто тебе успел обо мне рассказать?

– Нелли Попова, за завтраком, – угрюмо объяснила Галя. – Не хочу, чтобы меня снимали и показывали.

– Не переживай, никто из пациентов в объектив не попадет, – успокоила я девочку, – наш фильм посвящен исключительно семье Волковых.

– Ну и хрен с ними, – вяло обронила Галя и плюхнулась на кровать, не снимая туфель.

– Извини, если помешали, – сказала я, – желаю тебе скорейшего выздоровления.

– Да пошла ты… – снова выругалась девочка.

– Она два дня назад приехала, – пояснила Карелия Львовна, когда мы снова очутились в галерее. – У нас непростые дети.

– Оно и видно, – кивнула я. – А там кто живет? За зеленой дверью?

– Дениска Боков. Замечательный мальчик, – оживилась моя спутница, – у него за три недели большой прогресс. Давайте к нему зарулим. Он совсем другой, не такой, как Галя, хотя, когда приехал к нам, был еще хуже.

Мы посетили парня, и я убедилась, что его спальня не менее уютная, чем у хамоватой девочки.

– Понравилось? – спросила Карелия Львовна, приведя меня снова на перекресток галерей.

– У детей прекрасные условия, – отметила я.

– А теперь – в «Жизнь»! – голосом генерала, командующего парадом, возвестила она и потащила меня в другое крыло здания.

Минут через тридцать, когда мы снова очутились на территории платной клиники, помощница Федора Николаевича гордо поинтересовалась:

– Убедились? Благотворительная часть даже лучше коммерческой!

– Верно, – подтвердила я. – А почему вон та, последняя дверь, железная и красная? Она слишком выделяется тревожным цветом по сравнению с остальными.

Карелия Львовна смутилась.

– Я говорила вам, что некоторые пациенты агрессивны, склонны к насилию, побегу. Увы, мы не можем некоторое время выпускать их в общую столовую или в наш прекрасный спортзал с бассейном. За красной дверью комната, где временно живет Лора Гаспарян. Очень сложный случай. Девочка неконтактна, озлоблена, за ней необходим тщательный присмотр. Есть еще оранжевая и желтая двери, они тоже сигналят об особом режиме.

– Карцер! – воскликнула я, разглядывая табличку «Лора Гаспарян», вставленную в держатель на двери.

Собеседница замахала руками.

– Упаси бог! Никаких репрессий! Мы воздействуем исключительно добротой и лаской. Даже элементарных замечаний подопечным не делаем. Впустить вас к Лоре я не имею права, ключи от ее комнаты находятся у лечащего доктора, персональной медсестры и у меня, но войти туда вам нельзя. Пойдемте, покажу нашу уникальную библиотеку. И вы еще не побывали в спорткомплексе. Знаете, сюда приезжал очень известный спортсмен, на консультацию, так он пришел в восторг от того, как оборудован зал. А наш бассейн… – Продолжая нахваливать во весь голос спорткомплекс клиники, Карелия Львовна стала осторожно оттеснять меня подальше от ядовито‑яркой двери, и я моментально напряглась. До сего момента помощница Федора не чинила мне препятствий, наверное, в столь тщательно охраняемой комнате таится нечто нехорошее, вот его и стараются спрятать от чужих глаз. Я замерла на месте и решила действовать нагло.

– Значит, вы все же применяете наказания? Оборудовали карцер.

– Бог мой! Я уже сказала: нет! – занервничала Карелия Львовна.

– Тогда почему мне нельзя осмотреть помещение? – уперлась я.

– Лора выглядит плохо, – после короткой паузы произнесла моя спутница, – она может ходить голой, нецензурно выражаться.

– Понятно, почему вы посадили ее на цепь, – кивнула я.

– Цепь? – в ужасе повторила Калерия. – О господи! Ладно, я нарушу строжайший запрет Федора Николаевича, но лишь потому, что вам в голову лезут странные мысли. Можете на секундочку взглянуть в окошечко. Вот, пожалуйста.

Сопровождающая достала из кармана крохотный ключик и открыла маленькие жалюзи на двери. Я приблизила лицо к застекленному отверстию.

Примерно двадцатиметровое помещение совершенно не напоминало тюремную камеру. Большая кровать под розовым балдахином, письменный стол, заваленный коробками с пазлами, пушистый ковер, два уютных кресла с пледами, окно без решетки, стул с подушечкой, стенной шкаф и диван, на котором лежит укрытая с головой фигура.

– Разве это карцер? – подала голос Карелия Львовна.

– Вовсе нет, – признала я. – И девочка спокойно спит.

В эту секунду человек на диване пошевелился, шерстяное одеяло немного сползло на пол.

– Сколько лет Лоре? – удивилась я.

– Пятнадцать, – уточнила помощница Федора Николаевича. – А что?

Я отодвинулась от окошечка.

– Взгляните: той, что дремлет на софе, на вид около сорока.

Карелия Львовна прильнула к стеклу, ойкнула, расстегнула пиджак и схватила висящую на поясе рацию.

– Павел Алексеевич, код номер один. Гаспарян. Да, именно она. Не знаю. В ее комнате спит Лиза Орлова. Пойдемте к Женечке.

Последняя фраза относилась ко мне.

– Лора сбежала? – бестактно поинтересовалась я, когда мы отошли от палаты особого режима.

– Запущенный случай, – горестно признала спутница. – Девочка крайне сложная, наркоманка с большим стажем. Родилась в очень богатой семье, единственная наследница всех капиталов. Но ее мать кололась всю беременность, и Лора появилась на свет с ломкой, ей вместо соски давали корку хлеба, смоченную водкой. Потом дед и бабушка лишили мать Лоры всех прав на ребенка, но, как видите, дурные гены дают о себе знать.

– Ужас! – прошептала я.

– И не говорите, – вздохнула Карелия Львовна. – Федор Николаевич пытается девочку вытащить, но, боюсь, мы успеха не добьемся. Ухитрилась удрать из поднадзорной палаты! Ума не приложу, как ей это удалось. Там видеонаблюдение и днем и ночью. Ну да далеко она не уйдет, у нас установлены камеры по всему периметру территории. Женечка, можно? Ты только не нервничай… Лора сбежала.

Евгения, сидевшая у компьютера, вскочила так резко, что уронила стул.

– Как сбежала? Когда? Почему мне не сообщили?

– Тише, дорогая, – забубнила Карелия Львовна. – Ничего пока не известно. Похоже, Лора как‑то усыпила Лизу, когда та принесла ей завтрак, раздела медсестру, нацепила форму, взяла пропуск, прикрыла ее с головой пледом и вышла из комнаты, а затем, видимо, и из корпуса.

Волкова опустилась в кресло.

– И ее никто не остановил? Как такое могло случиться?

Карелия Львовна пожала плечами.

– Лора у нас давно, она досконально изучила местные порядки. В восемь пятнадцать у врачей летучка, доктора около часа сидят в кабинете Федора Николаевича. Медсестры к этому моменту уже заканчивают выполнять утренние предписания и получают передышку – пьют кофе в столовой, курят или идут в библиотеку. Лизы никто не хватился. Не переживай, поймаем Лору.

– Мало ли что девочке в голову взбредет, – не успокаивалась Женя, – ее нельзя оставлять одну, без присмотра. Господи, ее необходимо срочно найти! Как можно скорее!

– Павел Алексеевич уже поднял тревогу, а у него, ты знаешь, связи в полиции, – утешала дочь босса Карелия Львовна. – Все будет в порядке. Попейте с Евлампией чаю, велю вам его подать, поговорите. Часика хватит?

– Полагаю, да, – сказала я.

Евгения дрожащими руками поправила упавшую на лоб прядь и тоже молча кивнула.

– Вот и чудненько. Сейчас подадут напиток, булочки, – засуетилась помощница главврача. – У нас, дорогая Евлампия, прекрасный кондитер.

Едва мы с Женей остались одни, я сразу схватила быка за рога.

– Наш фильм посвящен Федору Николаевичу, поэтому нельзя обойти молчанием то, что сделало его ярым борцом с наркоманией. Понимаю, вам могут быть неприятны мои вопросы о брате Олеге и той аварии, и если вы сейчас расстроены…

– Все нормально, спрашивайте, – перебила меня Евгения, – что было, то было. К тому же именно смерть моего младшего брата заставила нас всех изменить свое отношение к жизни. Могу признаться, я была не такой уж хорошей дочерью, вечно спорила с мамой и с папой. Сдуру выскочила замуж за итальянца‑парикмахера, который жил в России, работал в одном из салонов. Глупее поступка не придумать. Мы недолго вместе прожили, слишком разный менталитет, но зато от этого брака у меня осталась Джина. Извините, я просто очень разнервничалась из‑за Лоры. До сих пор пациенты отсюда не убегали.

– У вас очень хорошая, красивая дочка, – похвалила я девочку, – талантливая, будет вести вместе с Мариной Евгеньевной шоу «Бабуля», скоро станет звездой.

Доктор Волкова поморщилась.

– Лично меня последнее пугает. Но с мамой спорить невозможно. У нее всегда в запасе есть коронный аргумент – как только чье‑то мнение не совпадает с ее, она хватается за грудь и шепчет: «Сердце! У меня инфаркт!»

– Знакомая ситуация, – улыбнулась я, – моя мама поступала так же. И ведь понятно, что ничего плохого с ней не случится, но в голове появляется мысль: вдруг на самом деле мамочка так распереживается, что у нее здоровье пошатнется. И поступаешь так, как она хочет.

Женя вздохнула.

– Значит, вы меня понимаете как никто другой. Моя мама прекрасный и заботливый человек и, наверное, лучшая жена на свете – они с отцом вместе с юных лет и на моей памяти никогда серьезно не ссорились. Бытовые, мелкие неурядицы не в счет, они у нас до сих пор случаются. Отец, например, ненавидит любую капусту: красную, белую, савойскую, кольраби, цветную. Он уверен, что крестоцветные вызывают у него желудочные спазмы, и категорически отказывается от голубцов, рагу, где есть эти овощи, от салатов. Но мама чуть ли не каждый день велит нашей домработнице готовить брокколи, потому что где‑то вычитала, что она защищает от онкологии, и полна решимости укрепить папино здоровье. Вот они и шипят постоянно друг на друга из‑за капусты. Раньше камнем преткновения был рыбий жир. Мама требовала, чтобы дети ежедневно глотали капсулы, твердила: «Вы же не хотите забить сосуды холестерином?» Мы с Колей прекрасно понимали, что с ней лучше не спорить, поэтому покорно брались за БАД, а папа заводил длительный монолог о том, что состояние сосудов зависит от генетики, образа жизни, стрессов и прочего. Кстати, как врач замечу: омега‑три вещь хорошая. В общем, развлекались так родители почти целый год по утрам, потом пластинка поменялась, на столе появилась капуста брокколи. Если уж совсем откровенно, то мама обычно побеждает, она вас не оставит, пока своего не добьется, всегда получается так, как она хочет. Но громких скандалов с битьем посуды, с воплями про развод и девичью фамилию в нашем доме не бывает. Мама нас очень любит, и мы это прекрасно знаем. К тому же она ведь актриса, причем невероятно талантливая, ей надо реализовывать свой творческий потенциал. Знаете, перед ней с юности открывалась блестящая карьера. Едва они с папой поженились, как ей предложили главную роль в фильме «Восход солнца». Видели его?

– Да! – воскликнула я. – Замечательная комедия, обязательно смотрю, когда ее показывают по телевизору. Только, насколько помню, главную женскую роль там исполнила другая артистка, которая после выхода фильма на экраны стала звездой, любимицей публики, режиссеров и прессы.

– На ее месте должна была быть мама, – грустно сказала собеседница. – Но она отказалась, потому что забеременела Колей. А через год после брата на свет появилась я. Двое крохотных детей не шутка, малыши требуют постоянного внимания, и мама отказалась от карьеры, занималась нами. Мы не посещали детский садик, не сидели в школе на продленке… А потом родился Олег, и все началось заново. Поэтому, когда у мамы появилась возможность заняться творчеством, она ринулась в профессию с головой и никак не может, так сказать, наиграться. Идея шоу «Бабуля» принадлежит БТВ‑продакшн, быть в нем ведущей предложили маме, и она, естественно, сразу же согласилась. Я не очень хотела, чтобы Джина светилась на экране – девочке надо учиться, думать об экзаменах, о поступлении в медвуз. Но мама…

Евгения махнула рукой.

– Ну и теперь они снимаются вместе. А Джина постоянно заводит речь о том, что ей уже не хочется быть врачом, лучше пойти в театральный институт. Мой отец очень расстроен этими настроениями своей внучки, зато мама в восторге. Мы втроем – я, брат и папа – упорно объясняем девочке, насколько зависимы артисты, сколько талантов сгинуло в неизвестности, потому что их попросту не заметили хорошие режиссеры. Джина вроде прислушивается, она ведь умная девочка. Но боюсь, когда шоу появится на экране, к дочери придет известность, и тогда все наши карты будут биты джокером славы.

Волкова умолкла и вдруг улыбнулась.

– Под каждой крышей свои мыши, как говорится. Любая мать переживает за дочь. Но я работаю в клинике, где реабилитируют детей‑наркоманов, и отлично понимаю: наши проблемы с Джиной сущая ерунда!

– Если вы не против, давайте поговорим о больнице, – предложила я.