Цейтлин С.Н. 13 страница

Он взял две первые карты, одна поверх другой. Бубно­вый туз! Что ж, неплохо. Он медленно вытащил из-под не­го вторую карту. Двойка бубен. Туз и двойка бубен! Пре­восходные карты! Разве это возможно — после того, как ему шла такая отвратительная карта! Он положил их на стол, но через несколько секунд не удержался и бросил на них еще один взгляд. Шелли не замечал, что все остальные иг­роки смотрят на него. Этот второй влюбленный взгляд был

одним из его «маячков» — едва заметный неосторожный жест, который выдавал его сдачу

Две следующие карты были не хуже: пятерка и четвер­ка бубен. Боже правый! Сдача на миллион долларов! Шел­ли едва не запел «зип-а-ди-ду-да, зип-а-ди-дзень, о да, о да, какой прекрасный день». Единица, двойка, четверка и пятерка бубен — удавиться за такую сдачу! Наконец-то фортуна улыбнулась ему. Он знал, что это случится, если он выжмет все из этой ситуации. И, видит бог, он это сде­лает!

Еще три карты, и, чтобы собрать флеш от туза, ему нуж­на была одна-единственная бубновая карта, а чтобы у него на руках оказался стрит-флеш, не хватало тройки бубен — тогда он возьмет верхнюю часть банка. Любой младший козырь — тройка, шестерка, даже семерка — и он заби­рает нижний банк. Если к нему придет и бубновая карта, и младший козырь, то ему достанется и верхняя, и нижняя части банка — в общем, все ставки. Такая сдача поправит его положение, но не окончательно; он проиграл двенад­цать тысяч.

Обычно, в тех редких случаях, когда к нему приходила хорошая карта, большинство игроков рано раскрывали свои карты. Какое невезение! Неужели? На самом деле его подводили эти его «маячки» — игроки открывали карты, как только замечали его возбуждение, видели, как он под­считывает в уме сумму ставок, как он старательно охраняет свои карты от посторонних глаз, как он делает ставки более решительно, чем обычно, как он отводит глаза от игрока, делающего ставку, чтобы он ставил на кон больше, как трогательно он притворяется, что изучает верхний банк, когда на самом деле рассчитывает на нижний.

Но на этот раз никто и не думал раскрываться! Каза­лось, все довольны своими картами. Эта игра обещала стать особенной.

Чтобы обеспечить себе как можно больший банк, Шел­ли начал ставить на третью карту. На четвертую он поста­вил сто долларов (для первого круга у них был установлен

двадцатипятидолларовыи порог, на остальные — сто дол­ларов, а на последние два — двести долларов) и сильно удивился, когда Лэн поднял ставку. Карты, лежавшие перед Лэном, были не слишком хороши: две пики, двойка и король. Максимум, на что мог рассчитывать Лэн, был пиковый флеш от короля (туз пик сидел напротив Гарри).

Повышай, Лэн, повышай, умолял его Шелли. Прошу тебя, повышай. Дай бог тебе твой флеш от короля! И я умою тебя своим бубновым флешем от туза! Он снова повысил ставку, и все семь игроков откликнулись. Все семеро — потрясающе! Сердце Шелли стучало все бы­стрее Ему, черт возьми, светило целое состояние! Боже правый, жизнь хороша! Боже, он любил играть в покер!

Пятая карта разочаровала Шелли — бесполезный валет червей. Но оставались еще две карты. Пора разыграть эту руку. Он быстро оглядел стол, пытаясь оценить ситуа­цию. У него на руках были четыре бубны, еще три карты ле­жали на столе. Значит, вышло семь бубновых карт из три­надцати. Оставалось шесть. У него были все шансы собрать флеш. К тому же были еще младшие козыри. На столе ле­жало всего несколько младших козырей, в колоде их еще много, а ему нужны были всего две карты.

Голова Шелли шла кругом — слишком сложно все точ­но просчитать, но шансы его были сказочно велики. Все складывалось в его пользу. К черту оценку ситуации — он собирался выиграть с этим раскладом во что бы то ни ста­ло. Если учесть, что на кону — ставки семи игроков, он вер­нет по три с половиной доллара за каждый свой. К тому же у него был неплохой шанс сорвать весь банк, тогда за каж­дый доллар возвращалось по семь.

Следующим к нему пришел туз червей. Шелли пере­дернуло. От двух тузов мало толку. Он начал волноваться. Все зависело от последней карты. При последней раздаче открылась лишь одна бубновая карта и два младших козы­ря; шансы его все еще были велики. Он поставил по мак­симуму — двести долларов. И Лэн, и Билл повысили став­ку. Повышать можно было только три раза, и Шелли вос-

пользовался этой возможностью. Шесть игроков объявили карты. Шелли посмотрел, что было у них на руках. Ни у кого ничего особенного не было. На весь стол лишь две не­большие пары. Так какого же черта они делают ставки? В чем подвох? Шелли попытался украдкой подсчитать деньги на кону. Гигантская сумма! Вероятно, около семи тысяч.

Раздали седьмую и последнюю карту. Шелли схватил три свои карты, которые лежали рубашками вверх, тща­тельно их перетасовал и медленно раскрыл их. Он тысячу раз видел, как делал это его отец. Туз треф! Вот черт! Ху­же карты просто быть не могло. Начать с четырех неболь­ших бубен и закончить тремя тузами. Они были бесполез­ны — даже хуже, чем просто бесполезны, потому что ему наверняка не удастся выиграть, но и раскрывать их было жалко. Не рука, а проклятие судьбы! Он попал в ловушку; и он должен был остаться в игре. Он проверил обстановку. Лэн, Арни и Вилли делали ставки, повышали их снова и сно­ва. Тед и Гарри сбросили карты. Его восемь сотен. Сбро­сить карты? Пять игроков в игре. Шансов на победу нет. Трудно поверить, что ни у кого не найдется чем побить трех тузов.

Но все же... все же... хорошей карты не было ни у кого. Может быть, думал Шелли, ведь может быть так, что ос­тальные четыре игрока рассчитывают на нижний банк! Аэн выложил пару троек; может, он пытался собрать две пары или тройки? Это было на него похоже. Нет! Спустись с не­бес на землю, мечтатель! Спаси свои восемь сотен. У тебя нет шансов выиграть с тремя тузами — у кого-то должен быть на руках флеш или стрит. Обязательно должен быть. Иначе за каким чертом они делали ставки? Сколько на ко­ну? Тысяч двенадцать, как минимум, может, и больше. Он мог вернуться домой, к Норме, победителем.

А открыть карты сейчас — и узнать, что три его туза могли принести ему выигрыш, — видит бог, он никогда не простит себе, что у него не выдержали нервы. Он никогда не забудет этого. Черт! Черт! У него не было выбора. Он слиш-

ком сжился с мыслью о выигрыше, чтобы отступать. Шел-ли послал к черту восемь сотен.

Развязка была быстрой и милосердной. Лэн открыл флеш от короля, и три туза Шелли почили в бозе. Но даже Дэну с его флешем не удалось выиграть: Арни открыл фулл-хаус, полностью закрытый, а это значило, что он со­брал его с последней картой. Черт! Шелли понял, что, да­же если бы ему удалось собрать бубновый флеш, он не смог бы выиграть. И даже если бы он получил желанную тройку или четверку, он все равно не получил бы нижний банк — Билл открыл прекрасную руку младших козырей: пятерка, четверка, три двойки и туз. Шелли почувствовал, как сле­зы подкатывают к горлу, но, одарив игроков своей ослепи­тельной улыбкой, он произнес: «И не говорите мне, что это развлечение не стоит двух тысяч долларов!»

Все пересчитали фишки и обменяли их на деньги у Лэ-на. Их игры перемещались из дома в дом, и хозяин брал на себя роль банкомета и в конце вечера разбирался со сче­том. Шелли проиграл четырнадцать тысяч триста долла­ров. Он выписал чек и извиняющимся голосом объявил, что датирует его более поздним числом. Вытащив толстен­ную пачку стодолларовых банкнот, Лэн ответил: «Забудь об этом, Шелли, я плачу. Принеси свой чек на следующую игру». Так они и играли. Они до такой степени доверяли друг другу, что ребята не раз шутили, что, если случится на­воднение или землетрясение, они будут играть в покер по те­лефону.

«Да нет, никаких проблем, — беспечно заверил его Шелли. — Я взял другую чековую книжку, и мне просто придется перевести деньги на этот счет».

Но проблемы у Шелли были. И проблемы крупные. На его банковском счету лежало четыре тысячи, а долг его составлял четырнадцать тысяч долларов. А если Норма уз­нает о его проигрыше, его семейная жизнь на этом закон­чится. Просто эта игра в покер должна была стать для него последней. Покидая дом Лэна, он на прощание окинул его ностальгическим взором. Может статься, он последний раз

находится в его доме и никогда уже не увидит жилища ос­тальных ребят. Слезы наворачивались на глаза, когда он видел антикварную карусель с лошадками на лестничной площадке, блеск огромного полированного обеденного сто­ла, кусок песчаника в шесть квадратных футов, в котором навеки застыли доисторические рыбы.

Семь лет назад вечер начался с пирушки с участием го­рячей солонины, языка и сандвичей с копченой говядиной, приготовленных Лэном. Он свалил их в огромную кучу, об­ложив половинками маринованных огурчиков, салатом из шинкованной капусты и салатом из картофеля с майоне­зом — все это было специально доставлено заранее из нью-йоркского «Карнеги Дели». Лэн любил поесть до отвала и повеселиться от души. А потом он сгонял набранные кало­рии, по крайней мере, большую их часть, на «Stairmasten> и бегущей дорожке в своем навороченном спортзале.

Шелли вошел в гостиную, где остальные с восхищени­ем рассматривали старинное полотно, только что приобре­тенное Лэном на аукционе в Лондоне. Не узнав автора и опасаясь показать свое невежество, Шелли воздержался от комментариев. Искусство не было единственной темой, в разговорах на которую Шелли старался не принимать участия. Были и другие: вино (некоторые его партнеры по покеру имели погреба размером со средний ресторан и час­то вместе посещали аукционы вин), опера, балет, морские путешествия, трехзвездочные парижские рестораны, огра­ничения по ставкам в казино. Шелли себе этого позволить не мог.

Он подолгу смотрел на каждого из игроков, словно хо­тел, чтобы их образы навеки отпечатались в его памяти. Он знал, что это было хорошее времечко, и когда-нибудь, спустя годы, — может быть, когда он, разбитый параличом, будет сидеть на лужайке перед домом престарелых, завер­нутый в потрепанный клетчатый плед, прекрасным осенним днем, когда ветер теребит сухие листья, — он хотел бы по­мнить все эти улыбающиеся лица.

Здесь был Джим, Железный Герцог, или Гибралтар, как

еГо часто называли. У Джима были огромные руки и мощ­ная нижняя челюсть. Да, он был крут. Никому никогда не удавалось надуть его в картах.

И Вине — огромный. Или иногда огромный. Иногда он таким не был. У Винса были интересные взаимоотноше­ния с центрами здоровья и похудания, работающими по системе Притикина: он либо ложился в один из них (пару раз он понимал, что стоит это сделать, когда стул, на кото­рый он садился, когда они собирались играть, разваливался под ним), либо выписывался из него, тощий и довольный, нагруженный диетической пищей: персиковая газировка, свежие яблоки, обезжиренные печенья. В основном, когда они играли у него, он закатывал роскошные пиры — его жена прекрасно готовила итальянскую пищу, но первые пару месяцев после возвращения из центра Притикина ре­бятам приходилось давиться тем, что он предлагал им: пе­ченые маисовые лепешки, сырая морковь, грибы, китай­ский салат из цыпленка без кунжутного масла. Большинст­во игроков предпочитали поесть заранее. Всем им нравилась калорийная пища — чем больше калорий, тем вкуснее.

Потом Шелли подумал о Дэйве, лысеющем бородатом мозгоправе. Он плохо видел и, если хозяин дома не предо­ставлял для покера карты с огромными изображениями, начинал сходить с ума. Он пулей вылетал из дома и с ревом уносился на своей ярко-красной помятой «Хонде Цивик» к ближайшему универсальному магазину, что порой было не так уж и просто, так как некоторые жили в пригородной глуши. Эта настойчивость, с которой Дэйв требовал пра­вильные карты, была источником постоянного веселья. Он настолько плохо играл в покер, настолько щедро разбрасы­вался «маячками», что ребята часто думали, что для него было бы намного лучше, если бы он не видел свои карты. А самое смешное было то, что Дэйв свято верил, что он хо­рошо играет в покер! Забавно, но Дэйв обычно оставался в выигрыше. Это была страшная тайна вторничной игры: как так получилось, что Дэйв не проигрался в пух и прах?

Еще все не уставали удивляться тому, что этот психо-

терапевт был настолько не от мира сего. Или, по крайней мере, был таким раньше. Со временем Дэйв начал похо­дить на нормального человека. Исчезло высоколобое ин­теллектуальное ханжество. Он начал употреблять слова короче десяти слогов. Как там он говорил? «Предпослед­няя сдача» или «двуличная стратегия». А удар он называл «цереброваскулярным нарушением». А еда, которой он по­тчевал гостей: суши, дынные кебабы, холодный фруктовый суп, маринованные цуккини. Хуже, чем у Винса. Никто и не притрагивался к угощению, но ему все равно потребо­вался год, чтобы понять, в чем дело, — и то только когда он начал получать по факсу бесчисленные рецепты приготов­ления грудинки, шоколадных пирожных и чизкейков.

Он сильно изменился к лучшему, подумал Шелли, стал естественным, настоящим. Нам бы стоило выставить ему счет за наши услуги. Несколько человек взяли на себя его перевоспитание. Арни продал ему пять процентов своей доли в одной своей скаковой лошади, брал его с собой на тренировки и скачки, научил его обращаться с таблицами забегов и выводить из строя лошадей на тренировках. Гар­ри привел Дэйва в профессиональный баскетбол. Когда они впервые встретились, Дэйв не знал, как выглядит открытая оборонительная стойка или перехват. Где он только был все эти сорок лет? Теперь Дэйв водил «Альфу» цвета бур­гундского вина, ходил с Тедом на бейсбол, а с Аэном на хок­кей, вместе с остальными делал ставки у букмекера Арни в Вегасе и почти уже выложил тысячу баксов за поход на концерт Барбары Стрейзанд в компании Винса и Гарри.

Шелли смотрел, как Арни выходит из комнаты в своей идиотской шляпе а-ля Шерлок Холмс. Он всегда надевал такую шляпу на время игры и, если ему удавалось выиг­рать, не снимал ее, пока удача не отворачивалась от него. Потом он шел и покупал новую. Эта чертова шляпа Шер­лока Холмса принесла ему около сорока тысяч. На своем «Порше», сделанном по заказу, Арни добирался до места встречи игроков два с половиной часа. Пару лет назад он на год переехал в Лос-Анджелес, чтобы руководить своей

компанией радиосвязи, и систематически летал сюда, что­бы посетить дантиста и поиграть в покер. Ребята сделали красивый жест и вычитали из его первых ставок стоимость перелета. Его дантист, Джек, иногда тоже принимал учас­тие в игре, пока не проигрался. Джек ужасно играл, но по­трясающе одевался. Лэн однажды просто влюбился в его рубашку в стиле вестерн с прострочкой «металлик» и на одной сдаче поставил двести долларов против этой рубаш­ки. Джек проиграл: его «королевский перебор» против стрит-флеша Лэна. Лэн разрешил ему добраться до дому в рубашке, но на следующее утро приехал и забрал ее. Это была последняя игра Джека. И почти весь следующий год Лэн приходил играть в его рубашке.

Даже в лучшие времена у Шелли было значительно меньше денег, чем у остальных игроков. Раз в десять. Или больше. А теперь, с падением Силиконовой долины, для него наступили и вовсе тяжелые времена; пять месяцев назад, когда компания «Digilog Microsystems» лопнула, он остался без работы. Сначала он пытался выгодно себя про­дать и каждый день прочесывал объявления о вакансиях. Час работы Нормы стоил двести пятьдесят долларов. Се­мейный бюджет от этого только выигрывал, но Шелли бы­ло стыдно соглашаться на работу, где платили двадцать — двадцать пять долларов. Он выдвигал такие непомерно вы­сокие требования, что потенциальные работодатели в кон­це концов перестали его слушать, и он постепенно свыкся с мыслью о том, что будет жить на деньги жены.

Нет, Шелли не умел делать деньги. У них это было се­мейное. Когда он был ребенком, отец трудился в поте лица, чтобы скопить на два пакета акций. И оба прогорели. Пер­вый почил в бозе вместе с японским рестораном, который открылся в Вашингтоне за две недели до инцидента в Перл-Харборе. А второй, десять лет спустя, ушел в представи­тельство «Edsel».

Шелли свято хранил семейные традиции. Он играл в теннис по всем колледжам Америки, но выиграл лишь три матча за три года во время тура по регионам. Он был кра-

сив, он прекрасно играл, зрители любили его, первая пода­ча всегда доставалась ему — но он просто не мог дожимать своих соперников. Может, он просто был слишком доб­рым. Может, ему не хватало «выключателя». Когда он ушел из профессионального спорта, он вложил свое скромное на­следство в теннисный клуб около Санта-Крус — за месяц до того, как землетрясение 89-го года стерло всю долину с лица земли. Он получил небольшую страховку, большую часть которой вложил в авиалинии «Пан- Америкэн», ко­торые сразу же обанкротились. Какие-то деньги он поте­рял на брокерской фирме Майкла Милкена, а остальное вложил в клуб «Сан Хосе Нетс» Американской волейболь­ной лиги.

Может быть, именно в этом и заключалась прелесть иг­ры для Шелли. Эти парни знают, что делают. Они знают, как делать деньги. Может, и ему чуть перепадет.

Из всех игроков самым богатым был Вилли. Продав корпорации «Майкрософт» свою компанию, занимающую­ся разработкой финансового программного обеспечения, он получил около сорока миллионов долларов. Шелли узнал об этом из газет; никто из игроков никогда не заговаривал на эту тему. Что ему нравилось в Вилли, так это то, как он наслаждался своими деньгами. Он не церемонился с ними: его миссия на этой земле состояла в том, чтобы хорошо проводить время. Никакого чувства вины. Никакого сты­да. Вилли говорил и читал по-гречески — его предки были греческими иммигрантами. Особенно он любил греческого писателя по имени Казанзакис и пытался во всем походить на Зорбу, одного из его персонажей, чья цель жизни за­ключалась в том, чтобы оставить смерти «лишь выжжен­ные земли».

Вилли любил действие. Раскрыв карты, он тут же бро­сался в соседнюю комнату, чтобы ухватить пару секунд ка­кого-нибудь спортивного матча по телевизору — бейсбо­ла, футбола, баскетбола, — на который он поставил кучу денег. Однажды он арендовал на целый день ранчо в Сан­та-Крус, на котором играли в военные игры вроде «Захват

флага», расстреливая друг друга пулями с краской. Шелли улыбнулся, вспомнив, как он приехал туда и увидел, что ребята столпились вокруг дуэлянтов и следят за развитием событий. Вилли, в защитных очках и летном шлеме времен Первой мировой, и Вине, оба с пистолетами в руках, рас­ходятся на десять шагов, и Лэн, судья, в рубашке Джека и с пачкой стодолларовых банкнот, суммой ставок, в руке. Эти парни были сумасшедшими — они делали ставки на все на свете.

Шелли следом за Вилли вышел на улицу, где «Пор­ше», «Бентли» и «Ягуары», рыча моторами, ждали, когда Лэн откроет массивные железные ворота. Вилли повернул­ся к Шелли и обнял его за плечи; телесный контакт был для ребят нормой. «Как дела, Шелли? Как продвигается поиск работы?»

«Comme ci comme ca»1.

«Не вешай нос, — сказал Вилли. — Времена меняют­ся. Мне кажется, что скоро Силиконовая долина еще за­явит о себе. Давай пообедаем?» Они крепко сдружились за эти годы. Вилли любил играть в теннис, так что Шелли час­тенько делился с ним секретами мастерства и несколько лет был неофициальным тренером его детей, один из которых играл за стэнфордскую команду.

«С удовольствием! На следующей неделе?»

«Нет, позже. Две недели я буду в разъездах, а в конце месяца буду совершенно свободен. Мое расписание оста­лось в офисе. Я позвоню тебе завтра. Мне надо с тобой кое о чем поговорить. Увидимся на следующей игре».

Шелли промолчал.

«Идет?»

Шелли кивнул. «Хорошо, Вилли».

«Пока, Шелли, пока, Шелли». «Пока, Шелли». «По­ка, Шелли», — звенело в воздухе, когда большие машины выезжали за ворота. Шелли было больно смотреть, как

Так себе, ничего (фр).

они исчезали в ночи. О, как ему будет их не хватать. Видит бог, он любил этих ребят!

Шелли ехал домой в растрепанных чувствах. Проиг­рать четырнадцать тысяч. Черт возьми, надо уметь так проигрывать. Но не деньги его беспокоили. Шелли было наплевать на четырнадцать тысяч. Что действительно волновало его, так это ребята и игра. Но играть он больше не мог. У него не было выхода! Арифметика была проста: больше не было денег. Мне нужно найти работу. Если не продажа программного обеспечения, значит, это бу­дет другой вид деятельности. Может, я опять буду про­давать яхты в Монтерее. Черт. Способен ли я на это? Сидеть неделями в ожидании одной или двух продаж в месяц или два — да я так с ума сойду. Шелли нужно бы­ло действовать.

За последние несколько месяцев он проиграл крупную сумму денег. Может быть, сорок, а то и пятьдесят тысяч дол­ларов — он боялся подсчитывать точную сумму. А брать деньги ему уже было неоткуда. Норма перевела свои акти­вы на отдельный счет. Он одалживал деньги под любым предлогом. У всех подряд. Кроме, разумеется, своих парт­неров по покеру. Это было бы дурным тоном. Единствен­ное, что у него оставалось, — это тысяча акций банка Im­perial Valley стоимостью пятнадцать тысяч баксов. Про­блема была только в том, как обналичить их, чтобы Норма ничего не заподозрила. Она все равно узнает, так или иначе. У него уже кончились оправдания. А у нее кончалось терпение. Это был вопрос времени.

Четырнадцать тысяч? Это все та проклятая последняя сдача. Он все еще прокручивал в уме ход игры. Шелли был уверен, что здесь он не сделал ни одной ошибки: когда у тебя появляется шанс, ты должен действовать. Если сдадут нервы, все пропало. Все дело в картах. Он знал, что скоро ситуация изменится. Так оно обычно и происходит. Он про­считывал ходы. Он знал, что делает. Он играл в карты чуть ли не с детства, а в старших классах школы был букмеке-

пом в бейсбольном тотализаторе. И делал на этом непло­хие деньги.

Когда ему было четырнадцать, он прочитал, забыл уже где, что шансы угадать трех любых игроков, в совокупнос­ти забивших шесть мячей в данный конкретный день, со­ставляли двадцать к одному. Так что он предлагал девять или десять к одному, и желающих принять пари было предо­статочно. День за днем эти идиоты пребывали в полной уверенности, что три игрока из десятки, в которую входят, ска­жем, Мэнтл, Музиал, Берра, Пески, Бенч, Керью, Бэнкс, МакКуин, Роуз и Калин, просто обязаны заработать шесть очков на всех. Сосунки. Они так ничего и не поняли.

А может, сейчас именно он ничего не понимал. Может, теперь он был сосунком, которому пора бы выйти из игры. Не хватает денег, не хватает хладнокровия, играет он недо­статочно хорошо. Но Шелли было трудно поверить, что он так уж плох. Вдруг, продержавшись в игре пятнадцать лет, он превратился в плохого игрока? Что-то не сходится. Но может быть, он теперь делает что-то иначе. Может быть, игра не ладилась, потому что ему шла плохая карта.

Он знал, что худшим его проступком было то, что во время этой полосы невезения он был слишком нетерпелив и пытался пробиться к победе с довольно посредственными картами. Да, сомнений быть не могло. Дело в картах И ско­ро ему обязательно повезет. Просто надо подождать. Это могло случиться в любой момент — может быть, уже на следующей игре, — и тогда он выйдет на фантастическую победную прямую. Он в игре уже пятнадцать лет, так что рано или поздно все наладится. Просто нужно подождать. Но теперь Шелли уже не мог купить себе время ожидания.

Начал накрапывать дождь. Стекло запотело. Шелли включил «дворники» и обогреватель стекла, остановился, чтобы заплатить положенные три доллара на выезде из «Golden Gate», и выехал на Ломбард-стрит. Ему плохо уда­валось строить планы, но сейчас, чем больше он думал об этом, тем отчетливее понимал, что поставил на кон: свое членство в компании игроков, свою гордость, свою само-

оценку как игрока. Не говоря уже о браке — он тоже был поставлен на карту!

Норма знала о его страсти к азартным играм. Еще до их свадьбы, восемь лет назад, она имела длительный разговор с его первой женой, которая ушла от него за шесть лет до это­го, когда после его участия в игорном марафоне во время кру­иза по Багамам четыре валета лишили их всех сбережений.

Шелли действительно любил Норму, и все его клятвы были искренними: прекратить играть, записаться в Клуб анонимных игроков, передать ей свои активы и позволить ей заниматься всеми финансовыми вопросами. Помимо этого, в приступе добросовестности Шелли даже предло­жил поработать над этой проблемой с любым терапевтом по ее выбору. Норма выбрала терапевта, к которому ходила несколько лет назад. Он лечился у этого сопляка-мозгоправа несколько месяцев. Только время зря потерял; он вообще не помнил, о чем они говорили. Но это стало хорошим вло­жением капитала", закрепило их сделку, и Норма поняла, что он серьезно относится к своим клятвам.

И Шелли по крупному счету свое слово держал. Он перестал играть в азартные игры, кроме покера. Перестал делать ставки на футбольные и баскетбольные матчи, рас­прощался с Сонни и Ленни, своими букмекерами с незапа­мятных времен. Ушли в прошлое Вегас и Рино. Он отка­зался от подписки на журналы «Мир спорта» и «Карточный игрок». Единственное спортивное мероприятие, на которое он продолжал делать ставки — это U.S. Open1; он знал, как обращаться с теннисными таблицами. (Но потерял кучу денег, поставив на Макенроя в турнире с Сампрасом.)

И до тех самых пор, пока полгода назад не развалилась «Digilog», он исправно переводил свои чеки на Норму. Она, разумеется, знала о том, что он играл в покер, и дала ему на это особое разрешение. Она думала, что они играют на пять-десять долларов, и иногда охотно выдавала ему пару со­тен — Норме нравилось, что ее муж общается с самыми

Открытый чемпионат США по теннису.

богатыми и самыми влиятельными бизнесменами Северной Калифорнии. Кроме того, некоторые игроки даже обраща­лись к ней за юридическими услугами.

Но были две вещи, о которых Норма не знала. Во-пер­вых, ставки. Ребята были с этим очень осторожны: налич­ных денег на столе быть не должно, только фишки, для ко­торых у них были свои названия: «четвертаки» (двадцать пять долларов), «полтинники» (пятьдесят долларов) и «бак­сы» (сто долларов). Иногда кто-нибудь из ребят привозил на игру детей, но они, посмотрев пару сдач, так и не пони­мали реального размера ставок. Иногда Норма встречала кого-нибудь из игроков или их жен на светских мероприя­тиях — на свадьбах, на крестинах, на бар мицва1, и Шелли содрогался при мысли, что она может узнать, сколько он проиграл или насколько велик риск Но ребята, храни их господь, знали, что можно говорить, а что нет, так что ни­кто из них ни разу не проболтался. Это было одним из тех правил, о которых никто никогда не говорил, но все знали.

Еще Норма не знала о его покерном счете. Между же­нитьбами Шелли сколотил небольшой капитал —- шесть­десят тысяч долларов. Он был прекрасным продавцом про­граммного обеспечения... когда решал поработать. Двад­цать тысяч он внес в семейный бюджет, но сорок тысяч стали его покерным фондом, и он скрывал его от Нормы на секретном счету в банке «Уэллс Фарго». Он думал, что со­рока тысяч ему хватит на всю жизнь, что эта сумма сможет окупить любую полосу невезения. И так оно и было. Це­лых пятнадцать -лет. До этого дня — до начала полосы дья­вольского невезения!

Ставки постепенно росли. Он начал было протестовать против этого, но делать из этого трагедию постыдился. Чтобы игра была действительно азартной, нужны были большие ставки. Проигрыши должны быть ощутимыми. Проблема была в том, что у остальных было слишком мно-

Празднование в честь тринадцатилетия ребенка, означающего его переход к взрослой жизни, совершеннолетие

го денег: крупные ставки для них были мизером. А что ему оставалось делать? Унижаться, объяснять им: «Простите, ребята, но у меня нет денег, чтобы играть с вами в карты. Я слишком беден, слишком труслив, я, черт возьми, неудач­ник, не ровня вам»? Он никогда бы не смог сказать им это.

Но теперь его покерный фонд иссяк, остались только четыре тысячи. Слава богу, Норма так и не узнала о сорока тысячах. Иначе ее бы и след простыл. Норма ненавидела азартные игры, потому что ее отец потерял их дом на бир­жевых торгах; он не играл в покер (он был церковным дья­коном, образцом честности и благопристойности), но фон­довая биржа, покер — не все ли равно! Шелли всегда ду­мал, что на фондовых биржах играют сосунки, у которых кишка тонка для покера!

Шелли пытался сконцентрироваться; ему срочно нуж­ны были десять тысяч: до даты, проставленной на чеке, ос­тавалось всего четыре дня. Ему надо было достать деньги там, куда Норма не будет заглядывать в ближайшие две не­дели. Шелли знал, он совершенно точно знал, как знал не­которые вещи в своей жизни, что, если бы он только мог под­нять ставки и принять участие в следующей игре, карты ля­гут так, как ему надо, он сорвет большой куш и все встанет на свои места.

Шелли приехал домой в половине шестого, и к этому времени он уже точно знал, что делать. Лучшим выходом — единственным выходом для него — была продажа акций «Империал банк». Года три назад Вилли купил «Импери­ал банк» и намекнул Шелли, что вложение в него денег су­лило верную прибыль. Вилли планировал, как минимум, удвоить свои инвестиции через пару лет, когда банк стал общественным. Итак, на те двадцать тысяч, которые он при­нес в семейное гнездышко, Шелли купил тысячу акций, про­жужжав Норме все уши про секретную информацию и день­ги, которые они с Вилли собираются на этом сделать.

Шелли не изменил себе, снова оказавшись в ненужном месте в ненужное время: на этот раз разгорелся скандал вокруг сбережений и ссуд. Банку Вилли был нанесен силь-

ный ущерб: стоимость акций скатилась с двадцати до один-надцати. Теперь они снова поднялись до пятнадцати. Ц]елли спокойно воспринял эту потерю, зная, что Вилли тоже понес огромные убытки. Но он не мог понять, поче­му войдя в дело одного из своих закадычных друзей, он не мог однажды, хотя бы на этот раз, хорошо заработать. Все, к чему он прикасался, превращалось в дерьмо.