ГЛАВА 23. Жанна Яковлевна сразу определила, что несчастному младенцу всего несколько часов от роду

Идея создания центра пришла Савостиной в голову как раз в майские праздники 1994 года. Тогда она подрабатывала врачом на "Скорой помощи". Второго мая вызов поступил из отделения милиции на Дубнинской улице. На столе лежал младенец, заботливо завернутый в потную гимнастерку. Рядом толкались взволнованные молодые парни. Оказывается, дворничиха нашла на помойке крошечного мальчика и прибежала с находкой в дежурную часть.

Жанна Яковлевна сразу определила, что несчастному младенцу всего несколько часов от роду. Пока обрабатывала пуповину да посылала милиционера за детским питанием, привели и преступную мать.

Найти ее не составило труда. Служебная собака сразу. взяла след.

Перед Жанной Яковлевной предстала испуганная зареванная четырнадцатилетняя девочка. Настолько неопытная и глупая, что решилась выбросить ненужного ребенка прямо под окнами своей квартиры.

- И как у тебя рука повернулась на такое, - укорил девочку один из милиционеров, - отказалась бы уж лучше в родильном доме, раз аборт не сделала.

Размазывая по детскому личику слезы, девочка сообщила, что рожала дома, потому что в больнице спросят документы и вызовут родителей, а те ее просто убьют.

- Да если б можно было просто так ребенка отдать, - всхлипывала дурочка, - чтобы никто ни о чем не спрашивал...

Слова девочки застряли в голове Жанны Яковлевны. Будучи женщиной одинокой, не обремененной ни мужем, ни детьми, она могла себя посвятить неожиданно появившейся идее. Через год были преодолены все административные препоны, и "Милосердие" заработало в полную силу.

- Не хвастаясь, скажу, что спасли от смерти многих детей, - отметила Савостина, - причем не просто сохранили им жизнь, а еще и устроили в хорошие семьи...

- Значит, знаете, чем занимается Анна Степановна Мирная, - в лоб врезала я, - связаны, так сказать, с ее бизнесом...

Жанна Яковлевна попыталась увильнуть от ответа:

- Мирная? Директор детского дома? Встречаемся иногда на совещаниях. Деловая и профессиональная женщина.

- Ну, конечно, - ухмыльнулась я, глядя, как лицо Савостиной опять начинает медленно приобретать серый оттенок.

По-моему, с такими сосудами не следует врать, моментально все выходит наружу - то краснеет, то бледнеет.

- А цена на грудничка та же, что и на, так сказать, подросшего ребенка? - выкинула я из рукава последний козырь.

Жанна Яковлевна затравленно замолчала. Я пожалела, что поспешила назваться работником прокуратуры. Савостина напугана до безумия и ничего не скажет. Надо попытаться успокоить ее...

- Жанна Яковлевна, - завела я, стараясь, чтобы голос звучал убедительно и одновременно ласково, - видите ли, жизнь сейчас трудная, на одну зарплату не прожить, вот и пришлось мне подрабатывать частным детективом. Сразу предупреждаю, ваши дела с Анной Степановной меня совершенно не занимают. Только ответьте, откуда, каким образом попала в центр полуторагодовалая Оля?

Время сейчас и правда смутное. Если уж высокие чины Генеральной прокуратуры не брезгуют по проституткам шляться и при этом продолжают как ни в чем не бывало исполнять служебные обязанности, то рядовой сотрудник, промышляющий частным сыском, совсем не удивляет.

Савостина слегка расслабилась и горячо заговорила:

- Ни копейки из этих денег на себя не потратила. Центр - бюджетная организация. Из государственного кармана нам перепадают крохи.

А планы у Жанны Яковлевны гигантские. Сейчас собирается открыть анонимное родильное отделение. Еще мечтает о создании специальной гостиницы, куда могли бы обращаться женщины, терпящие насилие от

родственников, - жены алкоголиков, беременные школьницы...

Во многих европейских странах есть такие дома, где несчастные могут пожить бесплатно недельку-другую, подлечить нервы... В России пока подобные заведения из области мечты.

Конечно, Савостина знала о "бизнесе" Мирной. Анна Степановна присылала к ней иностранцев. Сколько имела от каждой сделки Мирная - Жанне Яковлевне безразлично. Важно только, что ей перепадала ровно тысяча долларов, и все денежки шли в приют.

- На эти деньги мы смогли взять гинеколога, адвоката и еще одну няню. Купили памперсы и новое постельное белье, опять же обзавелись хорошей мебелью, - перечисляла Жанна Яковлевна. - Дело, конечно, подсудное, но, скажите, кому мы сделали плохо? Дети, несчастные, если бы не "Милосердие", погибли бы в помойках. А мы всех спасли и устроили: кого в наши семьи к положительным достойным родителям, ну а некоторых отправили в Америку, Германию и Францию, просто в великолепные условия. Груднички вырастут и знать не узнают про то, что сопутствовало их рождению. Да за деньги, вырученные за одного такого младенца, я еще десяти смогу помочь, а там, глядишь, и для женщин приют открою... Ну что тут плохого? То, что государство налогов недополучит? Так оно нас и так ограбило. Знаете, сколько денег на ребенка в детском доме отпущено? Двести пятьдесят рублей!

- В день? - спросила я.

- Ха, - фыркнула врач, - в месяц! Вот и крутись как хочешь. Думай, то ли ботинки воспитанникам покупать, то ли чулочки, то ли пальтишки... Про еду вообще молчу, В супе лапша за лапшинкой гоняется с дубинкой. А Анна Степановна старается изо всех сил...

Запыхавшись от страстной речи, женщина перевела дух.

- Неужели никто никогда не интересовался, откуда у центра столько денег?

- Оформляем как пожертвования анонимных спонсоров, - сообщила Савостина, - все просто.

- А девочка Оля откуда взялась?

Жанна Яковлевна снова приобрела пепельный цвет лица и почему-то нервно взглянула на телефон.

- Ей-богу подбросили, иду на работу - смотрю, у дверей спит на старой куртке от тренировочного

Костюма.

Никакие мои просьбы и увещевания не пробили брешь в глухой защите. Савостина на все лады повторяла, что Оля просто лежала у ворот. Ни угрозы, ни предложение денег не поколебали врача. Она только упорно твердила:

- Клянусь всеми святыми, подбросили. Устав от бесплодных разговоров, я пошла на выход и на пороге сообщила:

- Я вам абсолютно не верю, приду еще раз завтра и, если не скажете правду, доложу начальству о вашей "торговле".

Но Савостина неожиданно проявила твердость.

- Наговаривайте на меня сколько угодно, у нас все документы в порядке и доказать что-либо очень и очень трудно. А станете пакостить, сообщу, что вы вымогали у меня взятку, и свидетелей приведу. Так что уходите подобру-поздорову, вам незачем больше появляться, ничего я не боюсь.

"Да, - подумала я, закуривая на лестнице, - ничего не боишься, кроме одного - честно сказать, кто велел отдать Полину".

За дверью послышался голос Савостиной:

- Котэ?

Ага, звонит по телефону. Я приложила ухо к филенке. Ну, спасибо вам, московские строители, за двери из картона. Слышно так, будто стою в прихожей.

- Послушай, - взволнованно говорила Жанна Яковлевна, - во что ты меня втравил? Говорил, никаких сложностей не будет, а сейчас приходила баба из прокуратуры, въедливая такая, интересовалась девочкой.

Воцарилось молчание. Потом Савостина ответила:

- Нет, не сказала, но пообещала завтра опять появиться. Сейчас к тебе приду, не по телефону же говорить.

Я понеслась вниз по лестнице и села в "Вольво", радуясь тонированным стеклам. Примерно через полчаса Жанна Яковлевна вышла из подъезда. На ней был дешевый китайский костюм, на ногах растоптанные тапки из кожзаменителя. Похоже, она и впрямь все деньги вкладывает в центр.

Я завела мотор и последовала за ней. Очевидно, ей не приходила в голову мысль о возможности слежки, потому что она ни разу не оглянулась, а просто села в подошедший троллейбус.

Я пристроилась сзади и медленно двинулась по маршруту, тормозя на остановках. Минут через сорок троллейбус добрался до Крымского и развернулся на кругу. Люди стали выбираться из машины, Савостина вылезла последней и почти побежала к семнадцатиэтажному блочному дому с синими панелями. Я вошла за ней в подъезд и подождала в тамбурчике, пока не услышала скрип поднимающейся вверх кабины. Тогда я приблизилась к лифту и стала смотреть на окошечки над дверью, там мелькали номера этажей. Лифт добрался до шестнадцатого и замер. Отлично! Теперь можно ехать домой, а завтра узнаю, в какой квартире живет этот самый Котэ. Сдается, он не последнее лицо в данной истории.

Вспомнив, что в доме две маленькие девочки, я купила по дороге коробку с пирожными и мягкие игрушки и порулила в Ложкино.

Холл поражал невероятной, просто хирургической чистотой. В гостиной и столовой тоже все сверкало и переливалось. Занавески, ковры, плафоны, окна - нигде ни пылинки. Собаки бросились ко мне, распространяя запах шампуня.

- Одного не понимаю, - поразилась Ольга, отрывая глаза от газеты, - как Маруська за один день ухитрилась все вымыть. Представь себе, она даже за батареями вычистила!

Сидевшая в кресле Маня довольно улыбалась, потом увидела коробку с пирожными и завопила:

- Мусек, а корзиночки с белым кремом купила?

- Чем это у нас так вкусно пахнет и где Капа с детьми? - спросила я, глядя, как Манюня откусывает сразу от двух пирожных.

- Дети спят, ты на часы погляди, - вразумила меня Зайка.

И правда, уже десять, день пролетел незаметно.

- А Капа так устала, - сообщила Манюня, облизывая вымазанные пальцы, - представляешь, девчонки повалили в больнице какой-то шкаф! Небось крику было! В общем, она тоже спит без задних ног, а пахнет курицей, между прочим это я приготовила!

Я мгновенно сдернула салфетку, прикрывавшую большое блюдо, и обомлела! В центре, выставив ножки, лежала аппетитная курочка-гриль с поджаристой хрустящей корочкой. Привлекательную тушку окружали отварные картофелины, посыпанные укропом.

Мой бедный голодный желудок, в который за целый день упала только одна чашка кофе без сахара, судорожно сжался, рот наполнился слюной, как у собаки Павлова.

- Да уж, - заметила Ольга, - приходится придать, что Манька обошла меня по всем статьям. Что в уборке, что в готовке, просто талант! Глянь, какая хорошенькая птичка, это тебе не цыпленок из Сталинграда!

В 1991 году в Москве пропали все продукты. Каких только блюд не изобретали предприимчивые хозяйки в те голодные времена. В одном доме меня угостили самогонкой из томатной пасты, в другом - пирожками с колбасой по два рубля двадцать копеек. А котлеты из хлеба и макароны домашнего приготовления? Поэтому, когда в одно прекрасное утро дверь на наши кафедры распахнулась и секретарша декана прокричала: "На углу дают цыплят!" - все преподаватели помчались в магазин.

Выстроилась длинная очередь, естественно, понеслись крики "На всех не хватит!", "Больше двух не давайте!". Честно отстояв два часа, я получила тушку странного животного. Доставшаяся добыча оказалась темно-коричневого цвета. Мясо как у куропатки, но ноги явно куриные. Худые бедра и угрожающе желтые когти. Маленькая головка с закрытыми глазками безвольно моталась на будто тряпичной шейке. Сквозь пупырчатую жесткую кожу с остатками перьев прощупывались ребра. Несчастную птичку хотелось прижать к груди и пожалеть, она явно скончалась от голода и жестокого обращения. Никаких ассоциаций с едой куренок не вызывал. Но я все равно приволокла добычу домой.

Робкая Оля, тогда еще не жена, а просто невеста, тихо поинтересовалась:.

- Его надо съесть? - И прибавила:

- Жалко почему-то...

Но мы с Наташкой были полны энтузиазма.

- Подумаешь, - деловито заявила подруга, - он уже все равно умер. Бульон из доходяги не сваришь, а вот пожарить вполне можно. Значит, так - голову отдаем кошке, когти - собаке, остальное на сковородку.

Она загремела кастрюлями, потом принялась потрошить убогого куренка. Сначала слышался мерный стук ножа, потом вдруг Наталья спросила:

- Дашка, ты помнишь, когда Сталинград переименовали в Волгоград?

- Году в 59-м или 60-м, а зачем тебе?

- Гляди, - сообщила Наташка и сунула под нос тщедушную цыплячью лапку. Ее, как браслет, обхватывал кусочек картона. "Склад номер восемь. Сталинград" - стояло на нем красным шрифтом.

Оторопев, мы уставились на мумию, купленную мной в качестве парного бройлера.

- Это сколько же бедолаге лет? - присвистнула Наташка.

- Если считать, что Сталинград переименовали в 1960 году, то тридцать один, - тут же вычислил Кеша.

- Старше меня, - вздохнула Оля.

- Возьмите энциклопедический словарь да проверьте, - посоветовала я.

Дети приволокли толстый том и принялись азартно листать тонкие страницы.

- 1961 год, - объявила Оля, - а до 1925-го город назывался Царицын.

- Наташа, покрути его, вдруг где-нибудь на животе стоит штамп "Царицын", - захихикал Аркадий. - Господи, - ужаснулась подруга, - где же это несчастье пролежало столько лет? - Стратегические запасы, - важно сообщил Кеша, - хранили на случай атомной войны, а может, просто забыли про птичек, а сейчас в связи с голодовкой поскребли по сусекам да отрыли...

- Не можем же мы его съесть, - засомневалась я, - как-то неприятно жарить исторический экспонат! А что тогда делать с цыпленком?

- По-моему, - робко сказала Оля, - надо его похоронить с почестями, ей-богу, он это заслужил.

И мы, взяв маленькую лопатку, спустились во двор, где и погребли измученное тельце возле забора.

- Спи спокойно, бедный куренок, - сказал Кеша, - всегда не любил кур поедать, а теперь вообще не смогу. Может, табличку поставить: "Цыпа Сталинградский"?

Так у нас в доме появилось крылатое выражение, обозначавшее несъедобные продукты.

Курица, приготовленная Маней, совершенно не походила на "Цыпу Сталинградскую". Я оторвала крылышко и, пережевывая ароматное сочное мясо, тихонько спросила:

- Повара тоже вызывала?

- Нет, - также шепотом ответила Маня, - это и правда сама.

- Расскажи, как готовила, - потребовала не слылышавшая наш диалог Ольга.

- Ну просто. Взяла пачку соли, высыпала на сковородку, а сверху положила тушку.

- Пачку соли?! - изумились мы с Зайкой.

- Именно, - кивнула Маруся, - просто вытряхиваешь килограмм соли, а сверху шлепаешь курицу.

Потом в горячую в духовку, и - крэбс, фэбс, пэкс - ужин готов.

- Где же ты взяла рецепт? - поинтересовалась Ольга.

- В Интернете, - ответила Маня, ухватывая пятое пирожное.

Мы переглянулись с невесткой.

- Да, Манюня, - заметила Зайка, - ты в жизни не пропадешь!