Теория и методология исторической науки 3 страница

- Разумеется, знаем, - согласился доктор. - И знаем, на что он способен. Вернее, не знаем, но знаем, что на многое. Затем, адмирал Рябинин...

- Ну что вы, доктор, - перебил Гераклов, - это же старый морской офицер, герой Цусимы...

- Я отнюдь не ставлю под сомнение боевые заслуги уважаемого Евтихия Федоровича, - сказал доктор, - но не мог ли адмирал нарочно подкараулить Веронику Николаевну и увести к себе, чтобы дать возможность ночным погромщикам тщательно и методично обыскать ее комнату? Затем радист с мотористкой - это ведь старый прием: изображать влюбленную парочку, которую никто не берет в расчет, а они в это время не столько целуются и слушают соловьев, сколько тщательно за всем и вся наблюдают.

- Но вы забываете, доктор, что именно Oтрадин рассказал мне обо всех случаях радиопиратства, - напомнил Гераклов.

- Разумеется, рассказал, - согласился Серапионыч. - Но Ибикусов скорее всего не из их шайки, так что Андрей Владиславович просто вашими руками избавился от постороннего в радиорубке. A что касается этих миллиметровых волн с колючими проволоками, так мы, простите, вынуждены верить ему на слово. Вдруг радист сам передает на «чекистском» диапазоне, а вам просто вешает лапшу на уши, чтобы сбить со следа?

- Ну, так мы кого угодно можем обвинить черт знает в чем, - сказал Грымзин. - Но вот кто действительно кажется мне весьма подозрительным, так это наш кок Иван Петрович Серебряков. И этот его зловещий ворон...

- Кто угодно, но только не Иван Петрович! - решительно возразил Гераклов. - Этот старый морской волк полюбился мне с первого взгляда, как только я его встретил.

- Ваши чувства, Константин Филиппович, несомненно делают вам честь, но мы же ничего о нем не знаем, - заметил Серапионыч.

- Я готов держать пари, что Серебряков честный человек! - провозгласил Гераклов. - И если я ошибусь, то это значит, что я совершенно не разбираюсь в людях и что как политику мне грош цена в базарный день!

x x x

Ибикусов прошел к себе в апартаменты и, вальяжно развалившись на угольной куче, включил магнитофон. Репортер предвкушал истинное эстетическое наслаждение от прослушивания того, что он минувшей ночью записал под дверью адмиральской каюты.

Из динамика раздалось шипение, кряхтение, а затем - приятный голос адмирала: «Ну что ж, располагайтесь, Вероника Николаевна, чувствуйте себя как дома. Давайте выпьем коньячка».

- Где я слышал этот голос? - вслух подумал Ибикусов, выкапывая из-под угля свой репортерский блокнот. Из магнитофона полились звуки льющейся жидкости. - Армянский «три звездочки», - определил Ибикусов, принюхавшись к динамику, и записал в блокнот: «Для почину адмирал Рябинин и мадемуазель Курская распили пол бутылки спирта «Рояль» с дихлофосом. Поможет ли им это в их греховных занятиях?».

Из магнитофона зазвучал голос Вероники: «Вероятно, вы, Евтихий Федорович, считаете меня распутной девицей, готовой идти куда угодно и с кем угодно? Поверьте, это совсем не так». Ибикусов записал: «Чтобы раззадорить своего случайного любовника, Вероника Николаевна принялась рассказывать ему о своих скабрезных похождениях с известными в Кислоярске людьми, не утаивая ничего из той навозной кучи извращений, коим она с ними предавалась».

«Ну что вы, - мягко сказал адмирал, - я совсем так не думаю. Просто вы запутались в своих чувствах и в своих отношениях с окружающими людьми. Пожалуйста, расскажите мне о себе, и я постараюсь с высоты своего, поверьте, немалого опыта дать вам полезный совет о том, как жить дальше».

Ибикусов записал: «Адмирал предложил своей собеседнице присовокупить к ее богатому опыту сексуальных и прочих извращений еще и свой не менее богатый опыт, почерпнутый на волнах Цусимы».

«Я сразу поняла, что вы - тот человек, которому я могу с чистой совестью открыть свою душу, - сказала Вероника. - Я уверена, что вы поймете меня и не осудите».

В блокноте появилась новая запись: «Дальнейший ход свидания проходил в соответствии с небезызвестными стишатами кислоярского рифмоплета Cамсона Эполетова: «Я хотел открыть тебе душу, Но ты ей предпочла мое тело; Карусель из белых подушек Закружила нас, завертела».

«После трагической гибели родителей я рано осталась сиротой, - продолжала свою исповедь Вероника. - Своим воспитанием я обязана дяде, генералу Курскому. И сейчас, когда я вижу ребенка, мне хочется приласкать его, чем-то помочь... Почему-то некоторые принимают это за что-то неестественное и считают меня бог знает кем. Вот и вы тоже... Ну скажите, Евтихий Федорович, разве я похожа на извращенку? - Не дождавшись ответа, Вероника продолжала: - Я всегда изумлялась, отчего наши дети-сироты живут в таких стесненных условиях. Советское государство тратило огромные суммы на содержание чиновников, госбезопасности, оборонки, но в то же время не желало позаботиться о детях - своем будущем. И что происходит сейчас в Кислоярской Республике? - то же самое. В меру своих скромных возможностей я занималась благотворительностью, хотя понимала, что все это - капля в море безнадежности. Но все изменилось в тот момент, когда я случайно увидела по телевизору фильм «Берегись автомобиля». Тогда я поняла, что мне нужно делать! Я решила искать похищенные ценности, то есть то, что красная мафия награбила у народа и теперь в ожидании реванша держит в тайных местах. Моими идеалами стали киногерой Юрий Деточкин и журналистка Надежда Чаликова, известная своими журналистскими расследованиями в известной области. Ведь вы, наверное, слышали о Чаликовой?».

«Не только слышал, но и хорошо знаком с нею, - не без гордости ответил адмирал. - Именно она «сосватала» меня с господином Грымзиным».

Ибикусов записал: «Курская призналась в своих половых контактах с рецедивистом-педофилом Деточкиным, а Рябинин - в извращенной сексуальной связи с небезызвестной сводницей Чаликовой и о своей готовности вступить в однополый брак с банкиром Грымзиным».

«Может быть, потому меня так тянет к Егору, что он ее брат?» - спросила то ли себя, то ли адмирала Вероника Николаевна.

«Вот видите, вы мне все рассказали, и вам стало легче, - ласково промолвил адмирал. - Вы прилягте, отдохните, а я подумаю, чем вам помочь». - «A вы?» - спросила Вероника. «A мне что-то не спится. Хотите, я вам сыграю колыбельную?».

Ибикусов услышал скрип, похожий на тот, что раздается при открывании ящика или футляра, а затем из динамика полились звуки скрипки. Репортер с трудом узнал мелодию песни «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться». Но вскоре что-то щелкнуло и музыка прекратилась - это в магнитофоне закончилась пленка.

- Что ж, негусто, но кое-что и из этого высосать можно, - пробормотал репортер и записал в блокнот: «В довершение всего адмирал осквернил девственное лоно своей собеседницы скрипичным ключом. Вот как развлекается наша хваленая интеллигенция».

x x x

После обеда политик, банкир и доктор вновь собрались в каюте Грымзина на «военный совет».

- Господа, я хотел бы обсудить создавшееся положение в здравом и трезвом уме, - обратился к компаньонам господин Гераклов. - Поэтому я попросил бы вас, дорогой доктор, хотя бы на этот раз воздержаться от употребления того, что вы держите в скляночке и то и дело подливаете в чай.

- Вообще-то скляночка лишь помогает мне, так сказать, возбуждать окончания нейронов головного мозга, - возразил Серапионыч. - Но если вы знаете, некоторым образом, равноценную замену, то я завсегда пожалуйста.

Вместо ответа Гераклов извлек из портфеля литровую бутылку «Сангрии» - вина почти безалкогольного, зато весьма приятного на вкус.

- Тоже неплохо, - сказал банкир Грымзин. - Только я где-то слыхал, что такое вино лучше всего идет под сыр.

- Все предусмотрено, - рассмеялся Гераклов. - Я только что отправил Егора на камбуз за головкой голландского сыра. Кстати сказать, пришло время сообщить адмиралу о нашем дальнейшем курсе. На карте указано: по выходе из устья Кислоярки держать норд-вест, а после того, как пройдем через кладбище - норд. Чушь какая-то, но так написано. A еще не мешало бы обсудить вопрос, как нам уберечься от возможного бунта на корабле...

x x x

Егор спустился в кухню, но кока Ивана Петровича Серебрякова там не было. Лишь по столу, подбирая крошки, степенно прогуливался ворон Гриша.

- Егоррр! - обрадовался ворон. - Полундррра! Сарррынь на кичку!

Угостив Гришу нарочно захваченным кусочком сахара, Егор полез в

кладовку, где хранились сыры и прочая провизия. И тут он услышал голоса и стук деревяшки - это на кухню возвращался Иван Петрович. Во втором голосе Егор узнал мотористку Степановну. Но то, что они говорили, побудило Егора остаться в кладовке.

- Ну, когда будем начинать? - спросила Степановна.

- Всему свое время, - ответил Петрович. - Вспомни, как говорили

умные люди: сегодня рано, а завтра - поздно. Пусть адмирал доведет судно до острова, а уж тогда...

- Скорее бы, - вздохнула Степановна.

- Да? - иронично спросил кок. - A мне показалось, что плавание тебе

нравится. И твой роман с радистом...

- Пожалуйста, не надо об этом... - тихо попросила мотористка.

- Ну почему же не надо? Это обстоятельство очень пригодится в нашем

главном деле. Но вот что он скажет, когда узнает, что ты за женщина?

- Петрович, прошу тебя!.. - чуть не с мольбой воскликнула мотористка.

- Ну ладно, ладно, - благодушно сказал Петрович, - только учти,

Степановна: Oтрадин мне нужен для некоторых весьма определенных целей, так что не обессудь.

- Для каких целей?

- Скоро узнаешь. Я пригласил его придти на кухню, и с минуту на минуту

он здесь будет.

- Но ведь это чистый, неподкупный человек! - воскликнула Степановна.

- Ты думаешь? - хмыкнул Петрович. - Ну что ж, готов держать пари:

твой идеал такой же, как и мы с тобой. Даже хуже: мы действуем ради идеи, а он будет готов работать ради презренного металла.

- Неправда! - крикнула Степановна.

- Пррравда! - ответил Гриша

- Правда, правда! - самоуверенно подтвердил кок. - Если хочешь,

можешь сама убедиться. Спрячься куда-нибудь и послушай, о чем мы будем говорить.

Егор испугался, что Степановна захочет спрятаться в той же кладовке, что и он, однако мотористка, видимо, нашла другое укрытие.

Вскоре на кухне появился радист Андрей Владиславович Oтрадин. Едва он присел к кухонному столу, Петрович огорошил его вопросом:

- Андрюша, хочешь заработать миллион?

- Конечно, хочу! - радостно завопил Андрюша. - A как?

- Вот это настоящий разговор, - удовлетворенно сказал кок. -

Надеюсь, тебе известно, куда и зачем плывет «Инесса Арманд»?

- Откуда я знаю? - удивился Oтрадин. - Меня господа в такие вопросы не посвящали.

- Хорошо, тогда я тебя просвещу. Яхта плывет на Кислое море, где на острове спрятаны сказочные сокровища. Наша задача - в нужный момент взять в свои руки инициативу и экспроприировать как яхту, так и сокровища.

- Зачем? - спросил Oтрадин. Этот вопрос счел глупым не только повар Серебряков, но даже и Егор.

- Как зачем?! - изумился Иван Петрович. - Затем, чтобы захватить власть... Впрочем, тебя это не должно касаться - главное, что ты заработаешь миллион.

- Так вы что, пираты? - дошло до Oтрадина.

- Пиррраты! - радостно закаркал Гриша.

- Ну, если хочешь, то можешь считать нас пиратами, - не стал спорить

кок. - Только наше знамя не черное, а несколько иного цвета.

- Но ведь я радист, а не мастер плаща и кинжала, - пожал плечами Oтрадин.

- Именно в качестве радиста ты нам и нужен, - ответил Серебряков. - Твоя задача - передавать в эфир то, что мы тебе укажем.

- Так это стало быть, вы, уважаемый Иван Петрович, пользовались миллиметровым диапазоном? - догадался Андрюша.

- Аз многогрешный, - сознался Петрович. - A мне со своей деревяшкой добираться до радиорубки незамеченным - рисковое дело. Да еще и этот мерзавец Гераклов того и гляди застукает...

- Значит, вы мне будете давать тексты, а я их должен радировать?

- Да. Или я, или другой человек.

- Кто?

- Ну, его имя тебе знать пока необязательно, хотя я уверен, что

когда-нибудь оно будет украшать лучшие улицы не только Кислоярска, но даже Москвы. Этот человек скажет тебе свой пароль. - Кок достал из кармана записную книжку и по слогам зачитал: - «Пулкведим невиенс неракста».

- Неррракста! - завопил ворон.

- Тихо, Гриша, не разглашай государственную тайну, - сказал кок. - В

общем, запомни этот пароль, а тому, кто его скажет, можешь доверять почти так же, как и мне.

- Полкведим невинс неракста. Пулквадим навенс нарокста, - шепотом твердил в кладовке Егор, пытаясь заучить пароль.

- В грязное дело вы меня втягиваете... - покачал головой Андрюша. - Как сказал бы классик: «Не ты грязна, грязны твои дела».

- Дела, может, и грязные, зато цели чистые! - запальчиво возразил Иван Петрович. - Или тебе миллион не нужен?

- Нужен, - ответил Oтрадин. - Я давно мечтаю открыть собственную частную радиостанцию. Но не такую, как «Икс-игрек-зет плюс» с попсовой музыкой и пошляком-ведущим. Я хотел бы при помощи радиоэфира приобщать людей к духовности, к серьезной музыке, к классической поэзии...

- Вообще-то мне больше по духу революционная музыка и пролетарская поэзия, - сказал кок. - Но это уже, конечно, дело вкуса. Да за миллион ты на корню скупишь весь этот «Икс-игрек-зет», и Яшка Кульков будет тебе как миленький вместо своих плоских шуточек читать стихи Гете. Ну как, договорились?

- Договорились, - чуть помедлив, ответил радист. - Жду ваших распоряжений.

Когда Oтрадин покинул камбуз, из укрытия вышла Степановна.

- Ну вот видишь, все в порядке, а ты еще сомневалась! - ядовито

хмыкнул Серебряков. - Говорила - чистый, неподкупный... Вот и майор Cелезень такого из себя орла строил, что куда там, а поманил его Кирюшка Яйцын хорошей должностью, так он тут же и скурвился... Да здесь бы и сам Господь Бог не устоял, хоть его и нет.

- Как это все мерзко, противно... - прошептала мотористка. - Ну ладно, мне пора, нельзя надолго покидать машинное отделение.

- Правильно, - одобрил Иван Петрович. - Каждый должен быть на своем рабочем месте. Давай-ка и я поднимусь на палубу, надо свежего воздуха дохнуть.

Егор услышал удаляющийся звук костыля и, выждав несколько минут, покинул кладовку. В кухне никого не было, даже Гриши - видимо, хозяин взял его с собой на прогулку. Егор выскользнул из камбуза и со всех ног побежал разыскивать Гераклова.

x x x

- Ну и дела! - только и мог промолвить Гераклов, когда Егор, стараясь не упустить ни одной подробности, рассказал ему, Грымзину и Cерапионычу о том, что услышал на камбузе.

- Между прочим, в заговоре состоит человек, за которого вы, уважаемый Константин Филиппович, готовы были ручаться, как за самого себя, - не удержался от ядовитого замечания банкир. - A то, что в их шайке радист - ничего удивительного, мне он с самого начала казался потенциальным преступником, способным даже на убийство.

- Это ужасно! - воскликнул Гераклов. - Вот и верь после этого людям.

Я принял их на судно, и вот...

Но тут, как обычно, дозу здравого смысла влил доктор:

- Господа, причитаниями делу не поможешь. Мы должны установить, что мы имеем, и подумать о том, как действовать дальше.

- Разорить это осиное гнездо ко всем чертям! - рубанул сплеча Гераклов.

- Разорять тоже надо с умом, - возразил Серапионыч. - A покамест положение у нас весьма непонятное и неприятное. Мы в курсе, что на судне заговор, но из его участников знаем только троих - кока Ивана Петровича Серебрякова, мотористку Степановну и радиста Андрея Владиславовича Oтрадина, которого Серебряков только что совратил на греховное дело. Сколько их еще?

- Иван Петрович говорил о ком-то еще одном, - напомнил Егор.

- Да-да! Повтори, пожалуйста, пароль.

- Сейчас... Кажется, «Полкведим невинс нерокста».

- Ну, доктор, переводите, - сказал Грымзин, - ведь вы у нас главный

полиглот.

- Ах, вы мне льстите, - ответил Серапионыч. - Слухи о моем полиглотательстве сильно преувеличены. Например, я ума не приложу, на каком языке звучит эта фраза, хотя и что-то знакомое. Как там первое слово - «полкведим»? Это похоже на «полководец». A человек, произносящий этот пароль, по словам Серебрякова, далеко пойдет.

- Петрович сказал, что его именем будут названы улицы и в Кислоярске, и даже в Москве, - вспомнил Егор.

- Значит, тот человек и есть главный закоперщик! - догадался Гераклов. - Вот бы поймать его.

- A если «полкведим» означает не полководец, а командир полка, то есть полковник? - продолжал рассуждения Серапионыч. - Что за полковник? Полковник Николай II Романов, полковник Муамар Каддафи, полковник Виктор Алкснис... В общем, как поется в песенке, «Ах, какой был мужчина - настоящий полковник»!

- Да нет, доктор, ну это же несерьезно, - перебил банкир. - Обычно разведчики используют пароль «Здесь продается славянский шкаф?» или «Почем венские стулья?». Так это же не значит, что шпион обязательно мастер по мебели.

- Да, ваша правда, - не стал спорить доктор. - Пароль не несет смысловой нагрузки, он только для связи.

- Стойте! - вдруг крикнул Гераклов. Грымзин и Серапионыч недоуменно переглянулись. - Мне пришла в голову одна мысль, как раз насчет связи. Сейчас постараюсь ее связно высказать. В общем, Oтрадин сообщил мне, что рацией, кроме Ибикусова, пользовался еще кто-то, и передача шла на специальном «чекистском» диапазоне. Да и Серебряков, кажется, признался в этом Отрадину. A когда по радио передавали обзор прессы, то привели заметку некоей Харламушкиной из «Красной панорамы», где довольно точно, хотя и не без вранья, было рассказано о ходе нашего путешествия. Это значит, что на приеме работает госпожа Харламушкина. Просто она не удержалась и кое-что передала в прессу.

- Ну и что же? - удивился Грымзин. - Что это нам дает?

Слово попросил доктор:

- Одна маленькая справочка. Я, конечно, не люблю передавать всякие сплетни, но ходят упорные разговоры, будто Инесса Харламушкина и Александр Петрович Разбойников... Ну, в общем, их связывают такие же чистые и светлые отношения, как Ильича и ту даму, чьим именем названа яхта, на коей мы с вами имеем честь плыть. Это я к тому, что где-то рядом наверняка крутится и господин Разбойников - если и не здесь, то в Кислоярском подполье.

Гераклов в радостном возбуждении вскочил:

- Так-так, теперь они у нас на крючке!

- Пока что мы у них, - остудил его пыл Грымзин.

- Так вот, собственно, к чему я клонил, - продолжал политик. - Кок не назвал радисту имя связного, или главаря, или кто у них там есть ху, извините за выражение, но назвал пароль. И вот я предлагаю кому-нибудь из нас сходить к Отрадину, произнести эту фразу и дать для передачи то, что нам выгодно.

- Идея неплохая, - задумчиво отметил доктор, - но ведь рано или поздно даст о себе знать и настоящий «полкведим».

- Вот тогда они занервничают, засуетятся, наделают глупостей и выдадут себя, - заявил Гераклов. - Тут-то мы их в бараний рог и скрутим!

- Господин банкир, - обернулся Серапионыч к Грымзину, - вы еще не вернули вторую карту обратно Веронике Николаевне?

- Нет еще.

- Прекрасно! Значит, ее надо ненавязчиво подсунуть господину

Серебрякову.

- Это я беру на себя, - скромно ответил Грымзин.

x x x

Когда Егор поднялся на палубу, кок все еще «дышал свежим воздухом», вернее, вдыхал в себя «Герцеговину-Флор», задумчиво глядя на проплывающий мимо однообразный ландшафт. У него на плече сидел ворон Гриша.

- Иван Петрович, господин Грымзин просит вас к зайти к нему, - нарушил Егор уединение кока.

- A что ему нужно? - повернулся к Егору Иван Петрович.

- Что-то насчет завтрашнего обеда.

- A, ну ясно. Егор, помоги мне подняться.

- Вперрред! На барррикады! - с энтузиазмом закаркал Гриша.

Когда Серебряков доплелся до каюты Грымзина, там, кроме владельца яхты,

никого уже не было. Но на столе в открытом виде лежала карта - та самая, которую Егор отвез генералу Курскому, Вероника похитила у генерала, а Грымзин - у Вероники.

- Слушаю, хозяин, - учтиво поклонившись, произнес кок.

- A, Иван Петрович! - приветливо обернулся Грымзин. - Я давно хотел

вам сказать, что ваша стряпня мне очень нравится.

- Рад служить! - ответил Иван Петрович.

- Ясно, что рады. Ведь я вам плачу жалованье, и немалое. В общем, я

хотел бы вам дать некоторые заказы на завтрашний обед. На первое...

Тут в каюту заглянул Егор:

- Евгений Максимыч, вас просит адмирал. Какое-то важное дело.

- Подождите здесь, я сейчас буду, - сказал Грымзин и вышел из каюты.

Когда он минут через десять вернулся, кок все так же стоял, опираясь на костыль, но карты на столе уже не было.

- Так что же на первое? - спросил Серебряков.

- A, ну приготовьте что-нибудь съедобное, я всецело полагаюсь на ваш

вкус, - рассеяно ответил банкир.

- Слушаюсь! - Настолько быстро, насколько позволял костыль, кок покинул каюту.

x x x

Вечером Гераклов вновь отправился в радиорубку.

- Ну, что сегодня будем слушать - «Икс-игрек-зет» или Госрадио? -

спросил Oтрадин, собираясь включить приемник.

- Не надо, - остановил его Гераклов и на одном дыхании выпалил: - Полкведим невинс нерокста!

Радист вздрогнул и уставился на Гераклова.

- Вы... вы?! - наконец выговорил он.

- Да, я, - спокойно ответил Гераклов. - A что, разве я не похож на

красно-коричневого подпольщика?

- Откровенно говоря, не похож, - чистосердечно ответил Андрей Владиславович.

- Я опытный конспиратор, - объяснил Гераклов. - В общем, передайте товарищам в центр вот это. - Политик протянул радисту листок бумаги и покинул рубку.

Oтрадин развернул записку - она была совсем короткой: «Все идет как задумано. Ждите новых сообщений».

Едва Андрюша включил передающее устройство и настроился на миллиметровые волны, как в дверь постучали.

- Входите! - крикнул радист. В помещение вошел штурман Лукич.

- Пулкведим невиенс неракста! - чеканно произнес штурман, поглаживая

свою знаменитую бороду.

- И вы.. и вы... тоже?.. - пролепетал радист.

- Так точно! - кратко ответил Лукич, вручил Отрадину ученическую

тетрадку и, круто повернувшись на каблуках, покинул радиорубку.

Тетрадка была чуть ли не вся исписана мелким почерком и содержала подробный отчет, временами переходящий в донос, обо всем, что происходило на судне. Лирические отступления на тему теории и практики государственных переворотов явно не столько предназначались для очередного радиопослания, сколько претендовали на место в будущем Полном собрании сочинений.

Oтрадин вздохнул и принялся передавать в эфир оба послания. Этот процесс затянулся далеко за полночь, что и не удивительно - за просто так никто миллион обещать не станет.

x x x

A мотористка Степановна, надевшая лучшее из своих платьев, напрасно ждала возлюбленного на палубе под капитанским мостиком.

Постепенно мысли об Отрадине плавно перетекли в воспоминания о прошлом - и совсем недавнем, и более далеком. И Степановна сама не заметила, как заснула. И приснились ей удивительные события, происходившие с ней то ли в реальности, то ли в мечтах, несколько лет тому назад.

СОН СТЕПАНОВНЫ

Удивительная история, приснившаяся Степановне, началась в 1990 году - в довольно сложный и запутанный момент новейшей истории, когда на авансцену политической жизни общесоюзного пространства в целом и Кислоярского района в частности, выдвинулось такое вооруженное формирование, как OМOН - отряд милиции особого назначения. Использование ОМОНа в своих целях политическими организациями, активно выступавшими против регионального суверенитета (о независимой Кислоярской Республике речь в то время даже и не шла) стало причиной весьма противоречивого к нему отношения в различных слоях общества - одни жители бойцов ОМОНа проклинали, а другие превозносили, видя в них единственных защитников от «кровожадных демократов» и «лиц сибирской национальности», или «желтых», как их называли в народе. Этих «желтых» в Кислоярске проживало человек двадцать, и они самым нахальным образом хотели иметь свою национальную школу и исповедовать религию предков в лице собственного шамана. Больше, собственно, никаких неудобств они местным жителям не создавали, но и этого было достаточно, чтобы некоторые кислоярцы их, мягко говоря, недолюбливали.

К «некоторым» принадлежала и скромная женщина Степановна - усердная читательница газеты «Правда» и постоянная участница митингов Интернационального фронта трудящихся Кислоярска. Надо сказать, что в то время значительная часть общества переживала период всеобщей влюбленности (медовый месяц): многие «интер-тетеньки» были неравнодушны к товарищу Разбойникову, занимавшему в то время крупный партийный пост, а женщины интеллектуального склада ума - к предводителю демократов либерального толка Кириллу Аркадьевичу Яйцыну. И все из числа первых - независимо от возраста и пола - были влюблены в пламенные стихи пролетарского поэта Феликса Алина, публиковавшиеся в красной прессе и регулярно звучавшие на митингах.

A вот избранником сердца Степановны стал боец ОМОНа по имени Мстислав. Началось это после того, как в Кислоярск прибыла съемочная группа «600 секунд» и сняла сюжет об ОМОНе и, в частности, о Мстиславе. По мотивам этого нашумевшего сюжета поэт Феликс Алин даже сочинил бессмертные строчки:

Я так надеюсь, что ОМОН

Устроит в Кислоярске шмон.

Пусть знают все наш грозный норов -

Дерзай, Мстислав! Снимай, Невзоров!

И если любовь товарищей Степановны к товарищу Разбойникову и к стихам товарища Алина носила преимущественно платонический характер, то сама Степановна - простая советская женщина, за долгие годы тяжелого труда обделенная высокой и светлой любовью - воспылала к Мстиславу плотской страстью, поздней и безнадежной, и оттого еще более пылкой. Однако мечта Степановны оказалось неосуществимой - и даже не из-за солидной разницы в возрасте, а потому что Мстислав, как объяснили Степановне его товарищи по отряду, был абсолютно равнодушен к женщинам. Нет, Мстислав отнюдь не являлся гомосексуалистом - он был зоофилом и истинное удовлетворение получал лишь при любовном контакте с животными, предпочитая собак.

Узнав такое о предмете своей любви, Степановна не охладела к Мстиславу, напротив - ее страсть еще более усилилась. Встречая на улице собаку, она завидовала ей, что та, в отличие от нее, имеет шанс быть вместе с Мстиславом. Часто в мечтах Степановна представляла себя собакой в объятиях Мстислава, такие же сцены виделись ей и во сне. И вот однажды утром, проснувшись после одного из таких сладостных снов, Степановна со смешанным чувством ужаса и радости увидела, что превратилась в огромную черную собаку породы водолаз. Одевшись так, чтобы ее новое обличье не было заметно, и закутав лицо платком, Степановна вышла из дома...

Как раз в эти дни (начало января 1991 года) отряд доблестных омоновцев по заданию Разбойникова совершил захват Кислоярского Дома печати, после чего редакции большинства газет в знак протеста покинули здание. В огромной трехэтажной коробке остались лишь удобные властям издания - «Красная Панорама», «Блудни» и «Советская юность» (будущая «Кислоярские вести - сегодня»). Именно тогда товарищ Разбойников произнес свою историческую фразу, адресованную господину Яйцыну и в его лице - всем сторонникам демократии: «Всем вам, суки, висеть на одном суку!». Чтобы подчеркнуть свой успех, омоновцы водрузили на крыше Дома печати красное знамя и постоянно несли возле него почетный караул - дабы кому-нибудь не пришло в голову надругаться над священным символом. Одним из регулярно дежуривших у знамени был Мстислав, и как раз накануне своего удивительного превращения Степановна видела его по местному телевидению стоящим на загаженной голубями крыше Дома Печати.

Попасть в Дом Печати Степановне оказалось вовсе не так уж сложно - достаточно было сказать, что она хочет встретиться с редактором газеты «Красная Панорама» товарищем Швондером и через посредство этого замечательного издания поведать всему миру о том, как ее, простую советскую женщину, притесняют соседи-тунгусы. Поднявшись на самый верх и оставив одежду в одном из полузаброшенных чердачных помещений, Степановна взобралась на крышу, где у знамени как раз дежурил Мстислав. Тот явно был рад появлению огромной черной собаки, которая к тому же сразу стала к нему ласкаться, норовя лизнуть прямо в губы. Вполне естественно, что доблестный омоновец захотел и большего. К его немалому удивлению, этого ему удалось добиться очень легко и даже не прибегая к насилию, как обычно бывало с другими собаками. Его четвероногая любовница не только не оказала сопротивления, но даже сама помогала зубами расстегнуть брюки. В тот день они долго и страстно любили друг друга под развевающимся на зимнем ветру алым стягом.

Вне себя от столь нежданно свалившегося на нее счастья, Степановна спустилась с крыши на чердак и оделась в свою «человеческую» одежду. Дома, сняв с лица платок, она обнаружила, что вернулась в свой обычный облик.

Поначалу превращения из человека в собаку и обратно происходили у Степановны почти спонтанно, но затем она научилась этим процессом управлять:

для того, чтобы обернуться в собаку, надо было очень сильно этого захотеть. Обратное превращение происходило само собой через некоторое время после очередного страстного свидания с Мстиславом. К симпатичному «водолазу» сотрудники Дома Печати скоро привыкли и даже иногда подкармливали хлебом и колбасой, что для пушистой Джульетты было немалым подспорьем, так как она была всецело поглощена своей страстью и на стряпню времени не оставалось. Иногда она прибегала к своему возлюбленному и на базу ОМОНа в районе Любоканавки.