Глава 68. Рыба

... известны изображения рыбообразного Эа у постели больного ребенка.

– Господи, Макс, это ты?!

Гляди‑ка, кажется, любительница бриллиантов и резиновой обуви решила, что мы – старые друзья. Я не возражал: у нее было милое, немного беспомощное лицо, хрупкое детское тело и полузнакомый голос. Да и весь ее облик показался мне почти знакомым. Словно бы приснилась она однажды, когда‑то давно, и вот, вдруг появилась наяву.

– Меня так зовут, – отвечаю. – А ты?..

– Неужели так изменилась? – она не то радуется, не то обижается. – Я Наташка. Вспомнил?

– Ташка! – Тут срабатывает не память, а некий условный рефлекс, который велит сократить ее имя, выкинуть на фиг начало. Какое такое “на”?!

– Вспомнил, – радуется прекрасное видение. – Ты давно вернулся?

Смотрю на часы, отвечаю честно:

– Минут сорок назад, если считать от дорожного указателя с надписью...

– Только что?! Фантастика! Значит, никто‑никто не знает, что ты вернулся, а я тебя уже встретила! Вот это повезло!.. А где ты остановился? Ты знаешь, что твою комнату забрали родственники? Там теперь твой племянник с женой живет. Я однажды увидела свет в окне, зашла, а там чужие люди... Ты им хоть разрешил?

Пожимаю плечами. Может быть, разрешил, а, возможно, меня никто не спрашивал – откуда мне знать? Во всяком случае, дико и странно обнаружить, что у меня, оказывается, есть некий женатый племянник. Хорошо, что я встретил старую подружку. Теперь, по крайней мере, можно избежать встречи с родственниками, наличие каковых внушало мне почти мистический ужас.

– Я еще не знаю, где остановлюсь, – говорю. – Ну, наверное, теперь в городе полно гостиниц? Капитализм все‑таки...

– Если хочешь, можешь поселиться у меня на даче. Там сейчас никто не живет: мама прошлым летом умерла, а у нас и без того дом между морем и Ботаническим садом. Та же дача, только со всеми удобствами... А на даче удобства, как ты понимаешь, во дворе, и душ теплый, только если вода в баке от солнца нагреется. Зато до моря – десять минут пешком. Правда, от центра далеко. Но такси – гораздо дешевле, чем гостиница.

– Я на машине приехал. Так что даже такси не понадобится...

– Так ты согласен? – радуется она.

– Что ж я, дурак, от счастья своего отказываться? – смеюсь. – Десять минут от моря – о таком я всю жизнь мечтал.

– Ой, как хорошо... – лицо у Ташки при этом страдальческое, зато голос веселый. Она трет виски, словно бы обилие положительных эмоций вызывает головную боль.

– Макс, как же все славно сложилось! Как мне тебя не хватало, ты не представляешь. Мне уже года три поговорить не с кем по‑человечески... Все умерли. Некоторые умники, вроде тебя, просто вовремя уехали.

– Понимаю.

– Нет. Не понимаешь. То есть, ты понимаешь – отчасти. Но все куда хуже... Впрочем, нет. Жаловаться буду потом. А то ты решишь, что я стала невыносимой несчастной курицей и сбежишь. Не хочу. Вот, тебе несут еду, а я выпью, пожалуй, для храбрости. Знаешь, как мне страшно?

– Почему страшно? – удивляюсь.

– Потому что ты изменился, – просто объясняет она. – И я изменилась. А хочется, чтобы все стало как раньше. Ясно, что в точности как раньше – не получится. Но я стараюсь создать хотя бы сносную имитацию... Господи, что я мету!

– Нет, что ты. Прекрасно излагаешь. О таких вещах вообще трудно говорить связно, – утешаю я свою старинную подружку.

Утешаю, надо сказать, с набитым ртом, ибо уже начал терзать бифштекс. Терпеть нет мочи: с утра не ел, а уж мясо вообще хрен знает когда украшало мою жизнь. В последний раз я пожирал труп млекопитающего дня три назад, в Москве – если, конечно, город с таким названием есть на планете. Я даже в этом не слишком сейчас уверен.

Пока я жую, Ташка оглашает длинный список наших общих знакомых. Я понимаю, что узнавать меня на улице почти некому. Добрая половина разъехалась по миру; из тех, кто остался, выжили немногие. В южном городе наркотики чрезвычайно дешевы, но и соотношение цена‑качество соответствующее. Все это вместе формирует некий своеобычный стиль бытия: живут тут, вопреки известной формуле, медленно, но умирают, тем не менее, молодыми. Дотянуть до тридцати – почти неприлично. Оно, возможно, и хочется, но – что люди скажут?!

– Грустно все это, – говорю. Не потому что действительно грустно, просто – надо же что‑то сказать.

– Не ври, – вздыхает Ташка. – Ни фига тебе не грустно, знаю я тебя. Рыба ты, мокрая и холодная. И по гороскопу, и по жизни.

– Ты умница. Не грустно. Во‑первых, я все еще не понимаю, что такое смерть. Грустно это, или нет? Правда, не знаю. Да и не помню я почти никого и ничего. Столько с тех пор утекло влаги, живительной и не очень...

– Меня‑то хоть помнишь? – настороженно спрашивает она.

– Тебя поди забудь! – смеюсь.

Этому заявлению она, по счастию, верит.

В машине Ташка тут же начинает набивать папиросу. Травкой она всегда была не дура побаловаться. Зато уколов и прочих медицинских процедур боялась, как ребенок. Потому, вероятно, и жива до сих пор. Даже, кажется, процветает: дачи вон всякие, бриллианты, опять же, в ушах мерцают... Причем, вряд ли это существо способно добывать материальные блага тяжким трудом. Сами придут, принесут, и еще уговаривать будут, – так она всегда полагала. Впрочем, я никогда не сомневался, что она удачно выйдет замуж, имея в виду самую что ни на есть прагматическую трактовку этой формулы.

Высказываю последнее соображение вслух. Не без злодейской задней мысли: в свое время я Ташку этим пророчеством дразнил, а она ужасно обижалась. Даже ревела пару раз от злости, после неудачных попыток размозжить мою твердую башку бытовыми приборами.

– Ты был прав, – равнодушно кивнула она. – Я очень удачно вышла замуж. У меня богатый, нежадный и незлой муж, который, к тому же, все время где‑то мотается: то в Сибирь ездит, то в Канаду летает. По нашим временам – дикое счастье... Олла, впрочем, тоже была права.

– Олла? – от этого имени меня бросает в дрожь.

Все правильно, еще одна прореха в памяти. Теперь – только теперь! – я вспоминаю, что была ведь еще и гадалка. После визита к которой я, собственно, и удрал из города. О том, что к гадалке ходил, строго говоря, не я, сейчас думать не будем. Любую жуткую правду о себе можно, при желании, упростить до бытовой банальности – для повседневного пользования. Дабы крыша уезжала не каждые пять минут, а строго по расписанию. Например, по вторникам и четвергам. Сегодня, впрочем, и есть четверг. Вот о чем важно помнить...

– Олла – очень хорошая гадалка, – твердо заявляет Ташка. – Впрочем, ты сам знаешь, я же вас и свела... Она не велела мне выходить замуж, если ты помнишь. Не помнишь? Ну, не важно. Много раз говорила: ты – “девочка, с которой ничего не случится”, как Алиса, у Булычева, ага... Дескать, мне все можно, все с рук сойдет, нигде не пропаду. И будет эта лафа продолжаться, пока я не выйду замуж. После этого, дескать, стану слабым, невезучим, зависимым существом... Все правда, Макс! Блядская правда.

Она закуривает, наконец, свою папиросу. Жадно глотает густой пряный дым, потом передает косяк мне. Беру, затягиваюсь – скорее, из вежливости. Со старыми друзьями после долгой разлуки нужно обходиться бережно, как с больными детьми. С чужими старыми друзьями – тем более.