Глава 5 20 страница

К частной собственности, законности, благоприятной для предпри­нимательства культуре и разнообразию независимых и конкурирую­щих государств — к этим четырем обязательным факторам следует добавить еще и пятый, который необходим для реального процветания капитализма. Последним необходимым элементом является благопри­ятное налогообложение и регулирование. Конечно, в определенном смысле пятый элемент есть не что иное, как продолжение второго — законности. Безусловно, произвол в государстве со стороны различных групп политиков или чиновников и отсутствие известной, предсказуе­

мой и повсеместно применяемой совокупности правовых норм, от­правляемых объективными и честными судами, чрезвычайно отрица­тельно сказываются на бизнесе. (Достаточно взглянуть на сегодняшнюю Россию и некоторые другие страны бывшего Советского Союза.) Од­нако для того чтобы получить от капитализма максимально возмож­ное, налоговое бремя должно быть не просто справедливым — оно дол­жно быть легким.

ПУТЬ ИСТИННЫЙ И ПУТЬ ТРЕТИЙ

В наши дни это понимают все, даже левоцентристские правительства. Повышение ставок налогообложения сверх определенного уровня ве­дет к снижению налоговых поступлений, поскольку пропадает смысл работать и заставлять работать капитал — именно это демонстрирует знаменитая кривая Лаффера. Аналогичным образом на производство, а вместе с ним и на накопление богатства, действует и слишком жест­кое регулирование. Чрезмерное налогообложение и зарегулированность ведут к бегству талантов и капиталов в места с более благоприятным экономическим климатом. И, наконец, как ни парадоксально, но и чрез­мерные налоги, и чрезмерное регулирование, которое является продол­жением государственного контроля, в конечном итоге приводят к ог­раничению власти государства из-за того, что экономическая деятель­ность начинает осуществляться в обход закона, и перемещаться в неофициальный, или «черный», сектор экономики. Как бы ни осужда­ли этот процесс законодатели и налоговые службы, он тем не менее служит последним убежищем, а вернее, своего рода предохранитель­ным клапаном, не позволяющим подняться давлению в ответ на слиш­ком сильное нажатие со стороны государства.

Левоцентристские правительства, подобные нынешнему британско­му, и те, что находятся у власти в большинстве стран Европы, вроде бы понимают это. Однако их понимание сродни пониманию ученых со­бачек в цирке. Опытные дрессировщики научили их ходить на задних лапках, в шляпе и подвывать в такт музыкальному сопровождению. Но понять, что означают эти действия, они не в состоянии. Они делают так потому, что за это их кормят.

Левые не возводят необходимость ограничения государственного бремени в разряд принципа. Это может показаться огульным обвинением, но реально это не требует доказательств, поскольку именно отсутствие понимания является основополагающим символом их политики. Их главное заблуждение заключается в уверенности, что именно государство создает богатство, которое затем распределяется (или перераспределяется) между отдельными людьми. В наши дни левые, конечно, не говорят об этом так прямо; но они тем не менее исходят из этой посылки. Реальная же суть экономического процесса прямо противоположна, поскольку богатство создается отдельными людьми. Они делают это, прилагая свои усилия, знания и капитал — так, как великолепно описал Адам Смит почти две сотни лет тому назад, — именно таким путем они и создают «богатство народов».

Политик левого толка никогда не начинает с вопроса: «На каком основании правительство изымает дополнительный фунт (доллар, иену или евро) из кармана граждан?» Вместо этого он говорит: «А почему бы нет?» В глазах политиков этого рода, где бы они ни находились, богатство — коллективно, а не индивидуально, оно их, а не наше. Как превосходно заметил консерватор и мыслитель Ричард Уивер, «идеи имеют последствия»**. К сожалению, это относится и к плохим идеям, а идея богатства в представлении социалистов, пожалуй, самая отвратительная. Чего им не понять никогда, так это того, что капитализм лучше всего работает при самом минимальном регулировании. Как я уже отмечала, было бы неправильным предполагать, что рынки могут существовать в какой-либо форме, кроме вульгарной или неудовлетворительной, без определенной основы из обязательных правил. Эти правила, естественно, должны были усложняться по мере упорядочения капитализма и развития рынков. Например, в то время как на примитивных рынках правила касались лишь мер и весов, на более развитых они уже имели отношение к свободе конкуренции и прозрачности бухгалтерского учета. И все же факт остается фактом: любое регулирование является ограничением свободы, любое правило имеет свою стоимость. Вот почему, как и брак (пользуясь словами молитвенника), регулирование не должно «быть ни предпринято, ни взято необдуманно, легкомысленно или без всякой причины».

Государственные расходы и налогообложение также в силу своей природы ограничивают свободу, хотя сегодня мало кто считает это серьезным доводом. К сожалению, даже в правоцентристских партиях, особенно европейских, многие молчаливо рассматривают государственные расходы как благо, а частные — как зло или, в лучшем случае, нечто нейтральное. По правде говоря, это вовсе не новое явление. На него указал еще Хайек, когда остроумно посвятил свою книгу «Дорога к рабству» «социалистам всех партий». Радости от этого, однако, мало. Казалось бы, политики должны были извлечь уроки из прошлых ошибок. Так нет, правоцентристские партии продолжают тягаться с левоцентристами в поддержке всех основных программ государственных расходов, особенно программ расходов на социальные службы. Это не только глупо, но и сбивает с пути. Глупо потому, что левоцентристские партии неизменно переигрывают правых в этой игре — на то они и левые, в конце концов. Сбивает же с пути потому, что, принимая государственные расходы и налоги за нечто большее, чем необходимое зло, мы забываем о ключевых ценностях свободы.

В некоторых случаях налоги, конечно же, абсолютно необходимы — эти случаи хорошо известны и, за исключением чрезмерно высокого налогообложения, не вызывают споров. Оборона, судебно-правовая система и подобные им службы, например, являются предметом первоочередной заботы государства и налогоплательщиков. Базовое медицинское обслуживание и образование, предоставляемые бесплатно тем, кто действительно не может заплатить за них, также входят в эту категорию. Впрочем, из того, что такие услуги необходимы, вовсе не следует, что они должны предоставляться непосредственно государством или бесплатно.

Доводы в обоснование того, где должна проходить разграничительная линия между общественным и частным, будут приводиться вечно, и это совершенно естественно. Однако есть один принципиальный довод против любого увеличения государственных расходов — а именно то, что они всегда, независимо от значимости цели, несут с собою риск ослабления страны как в материальном, так и в моральном плане.

Материальное ослабление — следствие обременения процесса созда­ния богатства. В странах, экономику которых можно считать преуспе­вающей в плане темпов роста, дохода на душу населения и создания новых рабочих мест, государственные расходы, представленные в виде доли от национального дохода, как правило, низки. Очевидные приме­ры — Америка и азиатские «тигры». В Европе то же самое можно ска­зать о Великобритании. Нельзя утверждать, что из этого правила нет исключений. И уж точно нельзя быть уверенным, что низкий уровень государственных расходов может сам по себе гарантировать процвета­ние, когда в других областях экономики проводится ошибочная поли­тика. Свидетельство тому — недавние проблемы Японии*. Однако ис­следования подтверждают то, что нам подсказывает здравый смысл: чем больше кусок пирога, отхваченный правительством, тем меньше дос­тается всем. Один из экономистов, изучая эффект долгосрочного уве­личения расходов правительства, пришел к следующему выводу:

Совершенно ясно, что последствия от увеличения государственных рас­ходов в течение последних сорока лет были чрезвычайно значительны­ми с точки зрения упущенного роста объема производства. В лучшем положении находятся США, где объем национального производства оказался на 37%ниже, чем мог быть при сохранении доли государствен­ных расходов на уровне 1960 года, а в худшем — Швеция, которая упу­стила возможность подъема уровня жизни на 334%**.

Теперь посмотрим на проблему морального ослабления страны в результате чрезмерного контроля со стороны правительства. Общество, которое контролируется настолько жестко, что у людей совершенно отсутствует возможность выбора (конечно, если хватит воображения гакое представить), просто не позволяет людям приобрести никаких моральных качеств. Возьмем более близкий к реальности пример: в:тране, где на государственном обеспечении находится абсолютно все, зет места для благотворительности и нет потребности в самопожерт­вовании. Этот принцип легко доказать от обратного, не прибегая к до­

^* Хочу отметить, что значительное увеличение государственных расходов — с 27% от ВВП в 1960 г. до 47% в 1996-м — сопровождалось ухудшением экономических показателей Японии. Ситуацию не улучшило и последнее повышение расходов. Эту мысль проводит в своей работе Дейвид Б. Смит, см. ниже.

мыслам. Соединенные Штаты — самая богатая и свободная страна на земле; не удивительно, что она также и самая щедрая. Ежегодно аме­риканцы выделяют более 200 миллиардов долларов на благотворитель­ность*. Этой же традиции следует и Великобритания, где свобода лич­ности и личная ответственность неразрывно связаны друг с другом, — отсюда и богатая история создания благотворительных фондов и доб­ровольного участия в них. Чем больше мы надеемся на то, что далекие государственные власти справятся с трагедиями нашей жизни, тем меньше делаем сами, тем больше разрастается отвратительная язва эго­истичного материализма.

Я пыталась провести эту мысль несколько лет назад в интервью журналу \Уотап'5 Оуп. Это потревожило осиное гнездо, но, как я и предполагала, осы стали жужжать вокруг совсем не того предмета. Ска­зано же тогда было следующее:

Полагаю, прошли те времена, когда многие люди верили в то, что все их проблемы должно решать государство. «Я в трудном финансовом положении — мне дадут субсидию»; «Мне негде жить — правительство обязано предоставить мне жилье». Они перекладывали решение своей проблемы на общество. Да если хотите знать, никакого общества нет. Есть мужчины и женщины, есть семьи. И ни одно правительство не может ничего сделать, иначе как действуя через людей, а люди должны в первую очередь следить за собой. Наш долг заботиться о себе, а уж по­том о своем соседе. Люди же слишком много думают о правах, забывая об обязанностях. Права просто не может быть, если сначала не выпол­нена обязанность**.

За свою политическую жизнь я сделала несколько высказываний, которые потом хотелось переформулировать. К приведенной цитате это не относится, и все же она вызвала фурор. Фразу «никакого обще­ства нет» до сих пор повторяют (в отрыве от контекста, естественно) левые политики, журналисты, а иногда и представители духовенства, когда хотят кратко выразить то, что, по их мнению, было неправиль­ным в 80-е годы и в чем заключается изъян «тэтчеризма». Однако с их доводами не все в порядке. Если я ошибаюсь и на права действительно

ют моральных ограничений, то чем они в таком случае оправдывают -раницы, в которых сами держат государственные расходы и налоги? Почему бы тогда вообще не перераспределить все и вся?

Левые пытаются ответить на этот не имеющий ответа вопрос» при­думывая новые определения и всячески расхваливая концепцию «тре-гьего пути». Социалисты никогда не жалели времени на придумывание новых названий для своих верований, поскольку прежние быстро устаревали и компрометировали себя. Любопытно, что в эволюции юдобных определений наблюдается своего рода круговорот. Так, «со­циал-демократия» первоначально была одним из марксистских течений. Затем она уступила место «демократическому социализму». Потом, когда «социализм» — демократический и недемократический — вышел из моды, «социал-демократия» обрела новую респектабельность. Сегодня от новых левых мы так часто слышим о «сообществе» [community] (в своих речах г-н Блэр использует это словечко не скупясь), что впору ожидать появления на свет термина «коммунизм» во всей его красе. Однако надеюсь, что этого не случится.

«Третий путь», можно предположить, является компромиссом лежду капитализмом и социализмом. Но г-н Блэр придерживается иного мнения. Как он объясняет в длинной и нудной статье на данную тему, это скорее «обновленная социал-демократия»**. Ну, если так, то понятно...

Как устойчивое словосочетание «третий путь» уже миновал пик сво-;й популярности. Такая фраза никогда не нравилась канцлеру Шредеру, который предпочитал по-тевтонски чеканную «новую середину». Эна казалась жидкой размазней и мосье Жоспену, в лице которого Запад ближе всего подошел к образу социалистического премьер-министра, а кроме того, служила причиной замешательства в Соединенных Цтатах даже при президенте Клинтоне, не говоря уже о президенте Джордже У.Буше. Как сказал один из американских журналистов, «теперь мы знаем, куда выводит третий путь: в левый ряд скоростного шоссе в сторону государства с расширенным социальным обеспечени­ем»***. Похоже, выражение «прогрессивное управление» ныне вытес­

няет «третий путь» из лексикона влиятельных кругов левого толка. Рож­дается очередная банальность.

Можно, конечно, высмеивать словоблудие и интеллектуальные вы­верты новых левых, но им тем не менее удается убедить население мно­гих европейских стран и большую часть остального мира в том, что ка­питализм, основанный на свободном предпринимательстве, нуждается в укрощении, ограничении и сдерживании путем государственного вме­шательства. Они добились этого из-за все еще существующего недопо­нимания того, что капитализм содержит в себе нечто, обеспечивающее прогресс общества в целом. Ему не нужно, чтобы социализм придержи­вал руль и способствовал продвижению вперед. Покуда правительство продолжает вмешиваться и не ограничивает свою деятельность теми моментами, которые необходимы для успешного функционирования капиталистической экономики (они были перечислены выше), резуль­таты будут плачевными.

Это хорошо видно на примере развития Великобритании после 1997 года под руководством лейбористского правительства, снискавше­го (хотя и не вполне справедливо) определенную репутацию за свою экономическую компетентность. Премьер-министр Тони Блэр и ми­нистр финансов Гордон Браун при разработке экономической политики решительно отказались использовать фундамент, заложенный консер­ваторами в 80-х годах. Инфляция держалась на низком уровне, а пере­дача права проводить денежно-кредитную политику Банку Англии помогла успокоить Сити. Предельные ставки подоходного налога были невысокими. Хотя и отмечалось некоторое укрепление влияния тред-юнионов, основные реформы периода правления консерваторов про­должали действовать. В целом ничто не предвещало возврата полно­кровного социализма.

Но это было не все. Лейбористы, например, провели существенное и дорогостоящее ужесточение регулирования*. Главное же, было ощу­тимо увеличено налоговое бремя. Так называемые «скрытые налоги», которые должны были привлекать минимальное внимание со сторо­ны общественности и политиков, были направлены против бизнеса и тех, кто осуществляет накопление. Они отбили у людей интерес к со­зданию традиционной семьи (была отменена налоговая льгота для се-

шейных пар), к покупке собственных домов (была отменена льгота по:судам на приобретение недвижимости и повышен гербовый сбор при покупке домов), к увеличению пенсионных вкладов (было введено на­логообложение пенсионных фондов) и к приобретению медицинских:траховок (было отменено снижение налоговой ставки для пожилых тодей)*¹. В довершение выросло число людей, уплачивающих подоход­ный налог по наивысшей ставке (40%), поскольку нижние границы доходов, облагаемых налогом, были подняты с учетом роста цен, а не зарплат.

Дальше — больше. Один из аналитиков заметил: «Налоговое бремя де просто увеличилось, структура налоговой системы изменилась таким образом, что стала в большей мере препятствовать повышению доходов. Нынешняя налоговая система менее нейтральна, в большей лере направлена против накопления и более сложна по сравнению с тем, что было четыре года назад»*².

Суммарное чистое повышение налогов за время работы парламен-га последнего созыва (с 1996/1997 по 2001/2002 год) составило 52,7 мил-1иарда фунтов стерлингов в денежном выражении. Иначе говоря, на-юговые изъятия с момента прихода к власти Лейбористской партии выросли на 50%, а британские налогоплательщики выкладывают до­полнительно 1 миллиард фунтов стерлингов в неделю за это удовольствие*³. Налоговые и социальные выплаты теперь составляют 46,1% от личных доходов по сравнению с 42,1% в 1996-1997 годах. Стоит ли удивляться, что это сопровождается ощутимым ухудшением экономи-юских показателей, особенно экономического роста и роста производительности труда*⁴.

Во время работы над этой книгой невозможно было сказать, как конкретно объявленное широкомасштабное увеличение государствен­ных расходов отразится на государственных финансах. Однако если тогда оно казалось полным безрассудством, то сейчас и подавно вы­глядит таковым.

Общие выводы, тем не менее, совершенно ясны.

• Капитализм может работать должным образом, только если об­ременение частных лиц и бизнеса налогами и государственным регулированием незначительно.

• Левые — даже постсоциалистические левые — принимают этот тезис не полностью: они не видят в налогообложении и регули­ровании ограничения свободы.

• Консерваторы во всем мире должны бороться за то, чтобы сокра­щение расходов, понижение налогов и ограничение регулирова­ния стали главнейшими принципами — это необходимо также и с политической точки зрения.

• Даже ограниченный отход от истинного пути — пути капитализ­ма, основанного на свободном предпринимательстве, — имеет от­рицательные последствия, которые будут только усугубляться, пока побеждают левоцентристские партии и их программы.

МОРАЛЬНАЯ ОСНОВА И ЕЕ КРИТИКИ

Меня всегда поражало, с какой ловкостью левые — как старые, так и новые, — ухитряются напускать на себя вид непревзойденного и совер­шенно невыносимого морального превосходства. Ладно бы социалис­ты просто периодически объявляли, что более компетентны в управ­лении государственными делами — мы как раз переживаем один из таких периодов, — так они еще каждый раз претендуют на более высо­кие моральные стандарты по сравнению с консерваторами. Это ясно проявляется в тех критических высказываниях, которые они отпуска­ют в адрес капитализма.

Первое обвинение против капитализма я на самом деле уже упоми­нала, когда касалась взглядов и представлений Адама Смита. Суть его в том, что капитализм — это зло, поскольку в основе его лежит свое­корыстие, или эгоизм. Как показывает Смит, стремление к собствен­ной выгоде — единственная реальная основа функционирования ры-

ночной экономики, или того, что Хайек называет «расширенным по­рядком». Эту мысль можно продолжить.

Накопление богатства — процесс сам по себе морально нейтраль­ный. Правда, как утверждается в христианском вероучении, богатство несет с собой соблазны. Так это же самое делает и бедность. В любом случае вряд ли беспокойство за совесть богатых является причиной критики обогащения при капитализме. Как мы распоряжаемся этим богатством — вот что должно волновать и критиков, и нас, — во бла­го или во зло. Джон Уэсли сказал: «Не приписывайте деньгам людские пороки». А я бы к «деньгам» добавила еще: «и капитализму».

Тем не менее больше всего критиков раздражает сам процесс накоп­ления денег, а не то, на какие цели мы их пускаем. Этот процесс, на их взгляд, принципиально несправедлив на двух уровнях. Прежде всего, они усматривают несправедливость в том, что не все находятся в равных стар-говых условиях. Ну, а вторая несправедливость видится в том, что неко-горые на финише получают больше, чем им нужно, а другие — меньше. Подобный взгляд несет в себе ошибку, на которую консерваторы, к сожа­лению, в силу своей тактичности (или слабости) зачастую не считают нуж­ным указывать. Суть ее состоит в отождествлении понятий «справедли­вый» и «равный» как в рассуждениях о равенстве возможностей (первый:лучай), так и в рассуждениях о равенстве результатов (второй случай).

Чтобы понять, в чем заключается ложность этого уравнения, нужно лишь немного подумать. При всем уважении к авторам американской декларации независимости не могу согласиться с тем, что все мужчины (и женщины) созданы равными, хотя бы с точки зрения их характеров,:пособностей и одаренности*. Даже если бы они были таковыми, семей­ная и культурная среда, не говоря уже о случайных факторах, очень бы-:тро изменила бы ситуацию. Согласитесь, по характеру и воспитанию мы зсе разные. Если это несправедливо, тогда справедливости нет и в самой юизни. Хотя это и говорят (обычно облекая мысль в форму жалобы:

жизнь несправедлива»), реально фраза ничего не значит. Когда кто-то:казал Вольтеру, что «жизнь тяжела», тот спросил: «По сравнению с чем?»

Это не значит, что государство не должно делать ничего для устра­нения неблагоприятных факторов, от которых страдают определенные группы людей и отдельные граждане. Так и должно быть в развитой

стране, которая может позволить себе такую роскошь, как хорошее ба­зовое образование и медицинское обслуживание для всех независимо от платежеспособности. Я поддерживаю также программы, помогаю­щие людям составить начальный капитал и обзавестись некоторой соб­ственностью. Именно эти цели находились в центре программы, осу­ществлявшейся консервативным правительством Великобритании в 80-х и 90-х годах. Но программы и политику следует формировать так, чтобы они не деформировали рынок и не разрушали стимулы.

Там, где это возможно, деятельность правительства в сфере социаль­ного обеспечения должна оставлять индивидууму максимальный выбор:

например, лучше использовать образовательные ваучеры или кредиты, а не централизованное финансирование; снижение налоговых ставок, а не всеобъемлющие субсидии. Тот же самый принцип следует соблюдать, принимая меры по обеспечению расовой и культурной гармонии в об­ществе. Дискриминация людей по цвету кожи, расе, полу или убежде­ниям — моральное зло; она, кроме того, вносит нестабильность, да к тому же противоречит экономическим интересам государства в целом. Одна­ко использование системы квот при назначении или продвижении по службе людей из определенных слоев есть не что иное, как недопусти­мое покушение на свободу, даже если и делается из лучших побуждений. Это не помогает и тем, кого система должна поддерживать. Представи­тели целевых групп могут страдать от опеки; их профессиональная ре­путация при назначении на должности, которые они заняли бы и без того в силу собственных заслуг, принижается, поскольку в них видят приви­легированных; на них могут обижаться, к ним могут плохо относиться*.

На самом деле нам нужно очень четко представлять свои цели. Су­ществует много доводов в поддержку попыток улучшить положение неимущих. Но это не имеет ничего общего с попыткой создать рай на земле. Правительства должны крайне осторожно подходить к увязы­ванию социальной политики с тем, что обычно называют «социальная справедливость». Как однажды заметил Хайек, «[социальный] — сколь­зкое прилагательное, [которое] имеет свойство лишать смысла опре­деляемые им существительные»**.

«Социальная справедливость» может завести свободное общество в еще более мутные воды, если под ней понимать не только равные воз­можности, но и равные результаты. Неравенство — неизбежная цена свободы. Если людям дают возможность самим принимать решения, то один поступает более расчетливо и творчески, чем другой. Помимо про­чего, некоторым еще и везет. В любом случае в природе не существует утвержденного набора критериев, позволяющих распределять богатство и прочие выгоды по заслугам. Впрочем, если бы он и существовал, пра­вительство или какой-либо иной орган не в состоянии получить всей необходимой для принятия решения информации. Наконец, поскольку в правительстве тоже работают грешные люди, а о политиках в этом смысле даже и говорить не стоит, налицо все возможности для разных сделок, использования влияния и старомодной коррупции.

Все эти недостатки очень ярко проявлялись в странах с коммунис­тическим режимом. Об этом написано столько книг, что, я думаю, они могли бы заполнить целый зал библиотеки Британского музея. При этом забывают одно: те же недостатки в той или иной мере присущи всем социалистическим системам, какими бы мягкими они ни были. Правительство, в число целей которого попадает достижение равенства (не путайте с равенством перед законом), становится опасным для сво­боды*.

Именно поэтому те, кто ставит свободу превыше всех прочих по­литических целей, как это делаю я, стремятся к справедливости без вся­ких прилагательных и полагаются на законы, а не на методы социаль­ной инженерии. Пока все мужчины и женщины действительно равны перед законом, пока закон эффективно исполняется и честно отстаи­вается в суде, у них, независимо от того, каким богатством они облада­ют, нет оснований жаловаться на «несправедливость» отношения. Они сами определяют, как им распорядиться своей жизнью и собственнос­тью. Они несут полную ответственность за успехи и неудачи, а в жиз­ни любого человека предостаточно и того, и другого. Действующее же правительство, если оно действительно предано свободе, избегает вве­дения перераспределительного налогообложения и прочего вмешатель­ства, направленного на социальное планирование, поскольку знает, что

это, несмотря на сопутствующую болтовню насчет социальной спра ведливости, принципиально несправедливо.

Ничуть не меньше, чем от политиков, капитализму традиционш достается от священнослужителей, которые клеймят его за чрезмернув суровость и несправедливость и призывают к противодействию. У ни:

на это есть полное право — точно так же, как у меня есть право не со глашаться. Вместе с тем мне очень хочется, чтобы они в полной мер* представляли последствия того, к чему призывают.

Поскольку я не католичка, то без смущения могу сказать, что ны нешний папа Римский в этом отношении (как и во многих других мудрее некоторых своих предшественников*. Его взгляды имеют глу бокий смысл для людей всех верований, да и для неверующих. Возмож но, своими экономическими и философскими пристрастиями он обя зан реалиям социализма, которые он своими глазами видел в родной Польше. По крайней мере, на мой взгляд, об этом свидетельствует великая энциклика Сепtеsimus Аппus папы Иоанна Павла II. Размышляя о падении коммунизма и несостоятельности социализма, папа спраши вает:

Можно ли утверждать, что после крушения коммунизма именно капи­тализм стал победившей социальной системой и что именно капитализм должен быть целью стран, пытающихся перестроить свои экономику и общество? Действительно ли это та самая модель, которую нужно пред­лагать странам третьего мира, которые ищут путь к реальному экономи­ческому и общественному прогрессу? Совершенно ясно, что ответ не может быть простым. Если под капитализмом понимается экономичес­кая система, признающая основополагающую и позитивную роль биз­неса, рынка, частной собственности и вытекающей из этого ответствен­ности за средства производства, а также свободное творчество людей в экономической сфере, тогда ответ определенно будет положительным, хотя лучше было бы говорить о бизнес-экономике, рыночной или про­сто свободной экономике. Но если капитализм воспринимается как сис­тема, где свобода в экономической сфере не ограничена жесткими пра­вовыми рамками, которые ставят ее на службу свободе в целом и превра-

щают ее в конкретную грань этой свободы, имеющей этическую и рели­гиозную сущность, то ответ будет определенно отрицательным*.

Не буду зачислять Иоанна Павла II в ряды безоговорочных сторон­ников свободного рынка — он таковым не является. Но я полностью разделяю его взгляд. На самом деле я не знаю ни одного проповедника капитализма, который бы считал, что он не должен идти в паре с тор­жеством закона. Что касается меня, то я полагаю, что свобода (и жизнь) не ограничивается экономикой. Лично я не считаю, что капитализм, просто из-за того, что он отражает порочную человеческую природу, не может породить добропорядочное общество и цельную культуру. Эвинг Кристол четко выразил эту мысль еще двадцать лет назад, когда написал: «Враг либерального капитализма сегодня не столько социа­лизм, сколько нигилизм. К сожалению, либеральный капитализм вос­принимает нигилизм не как врага, а как еще один великолепный биз­нес-шанс»**.

Дальнейшее развитие этой темы выходит за рамки не только дан­ной главы, но книги в целом.

Тому, кто считает, что прочная моральная база капитализма, осно­ванного на свободном предпринимательстве, существует, следует так и говорить об этом, опираясь на моральные доводы, а не только на ути­литарные.

Мы должны:

• всеми способами подчеркивать, что деньги морально нейтраль­ны: значение имеет лишь то, как они используются;

• проводить четкое различие между равенством перед законом, что является неотъемлемой частью свободы, и другими видами ра­венства, которые, как правило, ограничивают свободу;

• формировать программы групповой и индивидуальной помо­щи неимущим так, чтобы они не деформировали рынки и не уничтожали стимулы; предпочтительным следует считать рас­ширение возможности выбора и приобретения собственности;