Глава 5 19 страница

Европейская экономическая зона — не единственно возможная модель для нас. Вот еще один недавний и более близкий нам прецедент, который создала Мексика, являющаяся участницей МАРТА. В ноябре 1999 года она и европейцы заключили соглашение о свободной торговле — пожалуй, самое полное за все время существования ЕС. Оно касается свободного перемещения товаров (в том числе и сельскохозяйственных) и услуг, прав на интеллектуальную собственность, инвестиций, государственных закупок и конкуренции. В то же время (подобно МАРТА, но в отличие от ЕЕА) соглашение не предусматривает свободного перемещения людей*. Положения, относящиеся к директивам по единому

* «Свобода)) в этой сфере, как ни крути, всегда была проблематичной ввиду необходимости ареста террористов и других преступников, борьбы с нелегальной иммиграцией и необоснованным предоставлением убежища. В этом смысле МАРТА, пожалуй, предлагает лучшее решение, чем ЕЕА.

рынку и их интерпретации, сформулированы здесь в более приемлемом виде. Решения Европейского суда не распространяются на Мексику. Торговые споры между ЕС и Мексикой разрешаются путем переговоров между официальными представителями каждой из сторон, а если они не могут договориться, то вопрос передается для решения в ВТО.

Торговые блоки
Ассоциации свободной торговли: ЕС, ЕЕА, ЕАСТ, МАРТА
ЕС	ЕЕА ЕАСТ	АРТА
Австрия	Австрия Исландия	Канада
Бельгия	Бельгия Лихтенштейн	Мексика
Великобритания	Великобритания Норвегия	США
Дания	Дания Швейцария
Финляндия	Финляндия
Франция	Франция
Германия	Германия
Греция	Греция
Нидерланды	Нидерланды
Ирландия	Ирландия
Италия	Италия
Люксембург	Люксембург
Португалия	Португалия
Испания	Испания
Швеция	Швеция
	Исландия
	Лихтенштейн
	Норвегия

Мексика — крупное государство с населением 95 миллионов человек и большими возможностями роста, однако ее экономический потенциал меньше трети британского. Мексика добилась заключения справедливого договора в результате воздействия на ЕС извне; Великобритания же, принимая во внимание ее способность создавать проблемы в случае неподобающего отношения к ней, может добиться значительно большего, действуя изнутри.

Мексика, помимо прочего, показывает, как участник особой зоны свободной торговли (ЫАРТА) может вести свободную торговлю с та

моженным союзом (ЕС). Теоретическая проблема, как сделать, чтобы импортированная продукция третьих стран не попадала от одного участника зоны свободной торговли к другому (поскольку это затрудняет выстраивание торговых отношений с третьими странами), оказывается разрешимой. Для этого, как в случае с ЕЕА, нужно лишь оговорить процедуры определения роисхождения Как правило, продукция, которая содержит материалы, происходящие не из ЕС или Мексики, должна пройти существенную переработку в пределах зоны свободной торговли, чтобы к ней мог быть применен пониженный или нулевой

тариф.

Подобная система, правда, имеет определенные недостатки, однако они обычно преувеличиваются. Хотя правила для Мексики на бумаге выглядят более строгими, чем для ЕЕА, на практике различий не так и много. Положение, предусматривающее существование полномоченных экспортеров)), сглаживает процесс торговли, а в последние годы число технических бюрократических препятствий значительно уменьшилось.

Тому, кто сомневается в возможности создания масштабной работоспособной зоны свободной торговли, следует познакомиться с результатами работы МАРТА. Огромное достоинство подобного подхода заключается в том, что он оставляет за Великобританией право управлять собственными делами и, как следствие, дает возможность по мере развития событий адаптировать политику в соответствии с национальными интересами*.

Ну и, наконец, необходимо упомянуть Швейцарию — единственную участницу ЕАСТ, которая не присоединилась к ЕЕА. Швейцария уникальна по многим причинам. Тем не менее все то, чего она добилась во взаимоотношениях с ЕС, без особого труда может получить и Великобритания. Швейцария ведет свободную торговлю с ЕС и имеет порядка 150 двусторонних соглашений. Одно из них, ожидающее ратификации в ЕС, касается свободного перемещения рабочей силы. Хотя модель ЕАСТ и не идеальна, она все же вполне приемлема. Помимо этого, рассматривая варианты Швейцарии, а также участников

* Детальный анализ этого соглашения приведен в работе Рональда Стьюартарауна: КопаЫ ЫеагВгоп, Ье МехксЕЦ Ргее Тгае АгеетепЬ), СЪЬа! ВггШп Вггещ Ыо 8, 2 пе 2000. Я признательна гу Стьюартурауну за его ценные пояснения, касающиеся различных аспектов мексикансксевропейского соглашения о свободной торговле.

ЕЕА, не следует забывать, что торговля с Европой намного важнее для нее, чем для нас. Великобритания — игрок в полном смысле слова глобальный.

Все затронутые вопросы по существу экономические, но это ни в коей мере не умаляет их значимости: тот, кто смотрит на роблему хлеба с маслом)) свысока, обычно имеет на своем столе чтснибудь более вкусное, чем просто хлеб и масло. Тем не менее в центре наших взаимоотношений с другими участниками и институтами ЕС лежит распределение властных полномочий. При любом исходе переговоров об изменении отношений с ЕС британский парламент должен возвратить себе полномочия, которые были утрачены по условиям Римского договора и последующих его изменений, а также в результате решений Европейского суда и действовавшего заодно с ним британского. Без восстановления парламентского суверенитета наши взаимоотношения с Европой не могут считаться удовлетворительными.

Иногда говорят, что даже если Великобритания и захочет выйти из ЕС по результатам референдума, она все равно не сможет сделать этого, поскольку у нее нет такого права. Именно это пытаются доказать, по крайней мере в Европе. Действительно, ни в Римском, ни в Маастрихтском, ни в других договорах нет положений, прямо предусматривающих выход или денонсацию. Справедливо и другое, с учетом стремления ЕС к приобретению все новых полномочий, свойственных государству: на определенной стадии превращения Европейского союза в сверхгосударство Великобритания вполне может потерять свой суверенитет. Подобная точка зрения может, судя по текущим тенденциям в юридической мысли, на этой последней стадии найти отражение и в решениях британских судов.

Однако мы пока еще не дошли до этой стадии. Не следует забывать один принципиальный момент, а именно то, что Соединенное Королевство, если пользоваться языком юристовеждународников, является уалистическим а не онистическим)) государством. Это означает, что международное законодательство рассматривается нашим внутренним правом как отдельная система. Таким образом, международные договоры не приводят (за исключением особых случаев, к которым наша ситуация не относится) к возникновению законных прав или обязательств, которые могут приниматься к исполнению в британских судах. Отсюда следует, что Великобритания вполне правомочна выйти из состава ЕС или изменить условия взаимоотношений с ним,

поскольку парламент может в любой момент по своему усмотрению прекратить исполнение законов Сообщества в британских судах*.

Есть и еще один момент, о котором следует помнить. Вряд ли сыщется человек, который относился бы к закону с большим уважением, чем я. Вместе с тем закон обретает реальную силу, только если он находит отклик в сердцах и умах людей. В конечном итоге наличие или отсутствие суверенитета зависит от власти конституционного правительства страны, обеспечивающей лояльность граждан или (в британской системе) повиновение подданных.

Конечно, четкого перехода здесь не существует, именно поэтому так опасно добиваться изменения устоявшихся политических институтов и разрушения связанных с ними привычек и отношений. И все же можно не сомневаться: население Великобритании уверено в том, что страна подвластна конституционно избранному правительству, а не руководству ЕС. Пока такое положение сохраняется, традиционная доктрина независимости парламента (или, точнее, монарха в парламенте) продолжает действовать. При этом сохраняется и абсолютное право парламента принимать или отвергать законы.

Иногда случается так, что тактика, которую до того считали совершенно неприемлемой, неожиданно оказывается единственно возможной. Такой поворот произошел, например, когда после нашей победы на выборах в 1979 году возглавляемое мною правительство отказалось от традиционной кейнсианской экономики и стало проводить монетаристскую политику, которая в послевоенные времена, по общему признанию, была немыслимой. Через это же прошел и Рональд Рейган во время своего президентского правления. Как он иронически заметил, размышляя об американском экономическом возрождении: учше всего работоспособность нашей экономической программы подтверждает то, что ее перестали называть рейганомикой)).

Уверена, рано или поздно то же самое произойдет и в Европе. Будущее со всей ясностью покажет, что такой ненужный и противоречащий здравому смыслу проект, как создание европейского сверхгосударства, не может быть ничем иным, кроме как величайшим безрассудством современной эпохи. И если Великобритания с ее традиционно прочными позициями и глобальным предназначением окажется вовлеченной

* Я признательна королевскому адвокату Мартину Хоу за консультацию по этим вопросам.

Глава 11

Капитализм и его критики

ТРАДИЦИОННЫЙ КАПИТАЛИЗМ

Как это ни странно, но существо капитализма, основанного на свобод­ном предпринимательстве, или просто капитализма, который шеству­ет победоносно практически по всему миру, понимают далеко не все. Никогда еще так много не говорили о рынках. Левоцентристские пра­вительства, даже, например, в Юго-Восточной Азии, и реформирован­ные коммунистические правительства правдами и неправдами стремят­ся к внедрению рыночных механизмов. Они сознают, что у них нет аль­тернативного пути создания богатства, которое им, как и всем левым, хотелось бы обложить максимально возможными налогами. При этом мало кого интересуют другие неотъемлемые атрибуты капитализма, не говоря уже о системе моральных и социальных ценностей, существо­вание которых он предполагает.

Подобное расчленение опасно. Системы, которые принимаются про­сто из-за того, что они «работают», не укореняются. Один из осново­полагающих принципов, на которых строится свободный рынок, как, впрочем, и все, что может называться свободным, заключается в непред­сказуемости результатов. Экономика, как и человек, может заболеть: в настоящее время симптомы заболевания, например, проявляются во всемогущей американской экономике. Как и у человека, в этот момент большое значение имеет наличие внутренних ресурсов, необходимых для выздоровления. Если единственной причиной, по которой свободное предпринимательство становится основой экономической политики, являются сиюминутные прагматические соображения, рано или поздно, как только сгустятся грозовые облака, такая политика собьется с курса.

Капитализм, основанный на свободном предпринимательстве, на определенном уровне представляется настолько простой системой, что как и подмывает не видеть в ней системы вообще. В действительности это самая естественная вещь в мире. Адам Смит выразил эту мысль предельно кратко:

"Разделение труда, дающее так много преимуществ, — это не плод че­ловеческой мудрости, которая предвидит, какое богатство оно несет с собой, и сознательно использует его для этой цели. Это неизбежное, хотя и очень медленно и постепенно проявляющееся последствие определен­ного стремления человека, не рассчитанного на столь отдаленную выго­ду: стремления платить натурой, заниматься натуральным обменом и менять одну вещь на другую (курсив автора)."

Стремление к повышению своего благосостояния путем торговли — общая черта людей, по крайней мере до определенной степени. И, как отмечает Адам Смит, эта черта не свойственна никому, кроме людей.

Это стремление есть проявление своекорыстия, или того, что Смит называл «эгоизмом». Именно оно лежит в основе экономической жизни, поскольку поддерживает обмен между людьми, которые не явля­йся родственниками, друзьями и даже знакомыми. Это просто здравый смысл. Нельзя рассчитывать на то, что совершенно незнакомые люди будут отдавать нечто нужное вам по доброте душевной. Нет, человек должен показать другим, «что в их интересах сделать для него то, что ему нужно». В наши дни ничто не изменилось, поскольку, как очень верно замечает Смит, «вовсе не от щедрот своих мясник, пивовар или булочник предлагают нам продукты к столу, а потому, что у них есть собственный интерес»

Такой подход и взгляд на вещи, который он несет в себе, испокон веку приводят некоторых в смущение. Хотя сам Адам Смит не разви­вает эту мысль, нетрудно прийти к заключению, что важнейшим сред­ством удовлетворения потребностей человечества является рынок, а его движущей силой — эгоизм.

На самом деле это не так. Смит, который был прежде всего филосо­фом-моралистом, а уже потом экономистом, не считал эгоизм ни един­ственным, ни тем более главнейшим принципом. «Человеколюбие» (ко­торое мы можем сегодня называть альтруизмом) было реальной осно­вой добродетели. Вот его собственные слова: «Через сочувствие другим... ограничение нашего эго и проявление нашей благосклонности идет со­вершенствование человеческой природы».

Понимание этого не теряет своей значимости и сегодня. Те из нас, кто верит, что только капитализм, основанный на свободном предпри­нимательстве, может быть надежной основой экономического прогрес­са, вовсе не утверждают, что в жизни нет места для благотворительно­сти, а значение имеют лишь материальные вещи. Нет, мы говорим о том, что использование стремления человека к собственному индиви­дуальному благу в подавляющем большинстве случаев лучше всего позволяет удовлетворить потребности всех людей. Это правило спра­ведливо всегда, за исключением тех случаев, когда имеются не вызыва­ющие сомнений основания думать иначе. Например, крепкая семья, где любовь, долг, готовность идти на жертвы и другие соображения дов­леют над эгоизмом индивидуума или, как минимум, смиряют и огра­ничивают его. Примерно то же самое можно сказать и о закрытых спе­циализированных организациях, например монастырях и других рели­гиозных общинах. Однако в более широких группах, члены которых не только не могут заботиться друг о друге, но и просто знать о чужих потребностях, реальнее и, пожалуй, продуктивнее всего исходить из преобладающей роли эгоизма.

Из сказанного следуют два вывода — негативный и позитивный. Негативный вывод заключается в том, что любой человек, претендую­щий на особые полномочия, права или привилегии, исходя из альтру­истических, а не эгоистических побуждений, должен вызывать сильное подозрение. Глубоко скептическое отношение к побудительным мотивам тех, кто добивается власти над другими, — одна из самых здравых и характерных черт британской демократии. К сожалению, для того чтобы этот скептицизм наряду с политической сферой пустил корни еще и в сфере экономической, нужно на деле пройти через социализм 70-х годов и реформы 80-х. Современный мир слишком охотно верит в благородство регулирующих органов и чиновничества — отсюда и столь высокая значимость теории общественного выбора, которая ис­ходит из того, что за каждым правительственным актом стоят заинте­ресованные круги.

Позитивный вывод, вытекающий из допущения, что эгоизм в це­лом преобладает в реальном мире, значит не меньше, а может быть даже и больше. Его смысл в том, что свободный рынок обладает колоссаль­ными преимуществами, которые можно получить, не прибегая к нере­альным домыслам о человеческой природе и попыткам насильственно придать ей форму или трансформировать. «Не из благотворительнос­ти» — большей свободы, чем заключено в этой фразе, пожалуй, невоз­можно себе представить.

Итак, краткий анализ формулировок Адама Смита показывает, что капитализм, основанный на свободном предпринимательстве, опира­ется на психологически присущее человеку «стремление платить нату­рой, заниматься натуральным обменом и менять». Это стремление, направляемое тем, что Смит называет «невидимой рукой», приобрета­ет форму экономического порядка, в результате которого индивид, стремящийся к своей собственной выгоде, создает материальные блага для общества в целом.

Капитализм, однако, имеет свои институты, а здесь уже нужно об­ращаться к современным мыслителям, прежде всего к Фридриху Хайеку. Его идею «самопроизвольного порядка» в обществе, который воз­никает без вмешательства всеведущей и всемогущей центральной власти и позволяет свободному обществу функционировать в рамках закона, пожалуй, следует считать самой выдающейся. Хайек приме­няет это понятие далеко за пределами экономической сферы — к пра­вилам и обычаям, которые обеспечивают само существование совре­менного общества. Он утверждает, например, «что наша цивилизация обязана не только своим происхождением, но также и жизнеспособно­стью тому, что нельзя определить иначе, как развернутое обществен­ное сотрудничество — порядок, который чаще, иногда не совсем вер­но, называют капитализмом».

На мой взгляд, можно выделить пять условий, необходимых для эффективной работы капитализма, основанного на свободном пред­принимательстве. При этом под эффективной работой я подразумеваю одинаково хорошее обслуживание индивидуальных и общественных интересов всех участников. Первым основным условием является на­личие частной собственности. Собственность имеет принципиальное значение, поскольку она приносит стабильность и уверенность. Обще­ство, в котором есть сомнения по поводу того, кому что принадлежит, не может рассчитывать на продолжительное и успешное развитие. Это настолько фундаментальное условие, что напоминание о нем может показаться банальным и даже излишним. Тем не менее оно далеко не всегда принимается полностью. Достаточно лишь взглянуть на труд­ности, с которыми в Китае сталкивается защита того, что называется интеллектуальной собственностью, чтобы понять, насколько жизнен­но важно понятие патента для распространения изобретения.

Одна из последних работ перуанского экономиста Эрнандо де Сото демонстрирует огромную значимость права собственности в современ­ном мире. Детальное исследование, проведенное в ряде стран третьего мира, позволило синьору де Сото сделать вывод о том, что их разви­тие сдерживается невозможностью превращения имущества в капитал. Он обнаружил, например, что в Египте богатство, накопленное бедня­ками, в 55 раз превышает объем всех прямых иностранных инвестиций.

Однако они держат эти ресурсы в юридически порочных формах: дома, построенные на земле без должного оформления права собственности;

бизнес без образования юридического лица и с неопределенной ответ-

ственностью; производство, расположенное там, где финансисты и ин­весторы не могут его видеть. Поскольку права на эту собственность не имеют должного документального оформления, ее невозможно быст­ро превратить в капитал, невозможно выставить на продажу за преде­лами узкого местного сообщества, где все люди знакомы и доверяют друг другу, невозможно использовать в качестве обеспечения займа или пая против инвестиции*.

В странах, где права собственности остаются неопределенными и официально не признанными, со всей ясностью видна роль частной юбственности как краеугольного камня капиталистической модели развития.

С собственностью тесно связано и второе основное условие, необ­ходимое для успеха свободного предпринимательства, а именно закон-юсть, или господство права. Эта фраза обычно с такой легкостью сле-ает с языка, что мы частенько забываем, насколько разнообразны и лубоки ее последствия. На мой взгляд, превосходное определение за-юнности дал Роджер Скратон:

Форма правления, при которой власть может проявляться не иначе как в соответствии с процедурами, принципами и ограничениями, установ­ленными законом, а любой гражданин может получить через суд воз­мещение от любого другого гражданина, независимо от его власти, и от должностных лиц самого государства за любое действие, нарушающее закон**.

В наш век демократии, когда основные политические права в целом южно считать гарантированными, законность приобретает чрезвычай-:ую практическую значимость для экономической сферы. Я уже отме-ала, какой ущерб отсутствие законности нанесло посткоммунистичес-ой России и другим странам бывшего Советского Союза.

Причина в том, что произвол и непредсказуемость несовместимы созданием богатства. Рабочим нужна гарантия получения вознаграж-ения за труд. Инвесторам необходима уверенность в том, что они могут получить прибыль от вложенного капитала. Бизнесмены дол­жны знать, что их прибыль не будет изъята сегодня и в будущем в ре­

зультате принятия нормативных актов, имеющих обратную силу. Все участники экономической жизни страны нуждаются в защите от вы­могательства и коррупции. При невыполнении этих условий сложные расчеты и цепочка взаимоотношений, лежащие в основе экономичес­кого роста, разрушаются, а процветание прекращается. Экономичес­кая деятельность в этом случае, скорее всего, переместится в «черный», или неофициальный сектор. Например, в странах ОЭСР (т. е. в стра­нах со свободным рынком) на черный сектор экономики в среднем приходится не более 14% ВВП, тогда как в африканских странах он составляет 54%*.

Наряду с писаными нормами, составляющими законодательство, существуют еще и неписаные правила (то, что еще называют «культу­ра») — третий основной элемент, от которого зависит существование капитализма. Это сфера неосязаемого, но, как показывает приведенное выше высказывание Хайека, совершенно реального. Понятно, что одни культуры, или, по крайней мере, их основные ценности, более благо­приятны для существования капитализма, основанного на свободном предпринимательстве, и, следовательно, для экономического прогрес­са, чем другие.

Не так уж и трудно назвать, не придерживаясь какого-либо особо­го порядка, те установки, которые делают общество более ориенти­рованным на предпринимательство. В их число входят любознатель­ность, творческое воображение, изобретательность, прилежность и го­товность принять на себя риск. Эти установки нередко несут в себе отражение различных религиозных и философских традиций. Мож­но ожидать, что общество, допускающее крайне ограниченную сво­боду воли и отводящее большую роль судьбе, будет сильно отличаться от общества, которое наибольшее значение придает творческому на­чалу человека и уникальности индивидуума. Иудейско-христианская традиция, которая в различных формах преобладает на Западе, при­надлежит ко второй категории. Традиции же великих азиатских ре­лигий следует отнести к первой, как и (насколько нам известно) ре­лигиозные традиции Африки. Евреи и христиане с уважением отно­сятся к работе. Их религии твердо стоят на том, что Человек должен быть хозяином своего окружения, — он вовсе не побочный его про-

1,укт, как полагаю пантеисты. Евреи и христиане, помимо этого, об-гадают чувством линейного течения времени, а не придерживаются детерминистской веры в циклы и повторяющиеся фазы. Все это по­могло сформировать взгляды западного общества на самое себя, сво-IX членов и окружающий мир. Несмотря на множество форм и ого-юрок, именно эти взгляды обусловливают сегодня экономический трогресс и наш уровень жизни.

Конечно, подобная картина не может в полной мере объяснить при-гины успеха незападных стран, в частности стран Дальнего Востока. Как [ уже отмечала выше, «азиатские ценности» если и играют какую-то юль в успехе этих стран, то весьма ограниченную. Справедливым бу-1,ет добавить, что он вряд ли был бы возможен без притока западных ехнологий и методов. Что же касается Африки, лежащей к югу от Са-сары, то здесь влияние Запада до сих пор не проявилось каким-то су-цественным образом, но это, как я объясню позже, не имеет никакого ггношения к порокам колониализма или постколониализма.

Таким образом, культурное наследие в целом в значительной мере шределяет ход развития современных экономических систем. Это обус-ювлено, прежде всего, его отношением к изобретательности. Воздавая должное достижениям каждого индивида и допуская возможность про-ресса, западное общество создало основу для свободного эксперимен­тирования.

Надо признать, всегда находились такие, кто считал, что возможно-;ти для изобретения сужаются или даже исчезают. В 1899 году руково­дитель патентного ведомства США сказал буквально следующее: «Все, гго можно было изобрести, уже изобретено»*. Тем не менее еще нико-лу в западном обществе не удавалось остановить поток изобретений. Эн постоянно подстегивается, его темп не снижается.

Это ведет к другой, не менее важной, роли культуры: она позволяет)бществу разглядеть потенциал изобретения и эффективно использо­вать его. Китайцы изобрели тачку, стремя, жесткий хомут, компас, бу-лагу, книгопечатание, порох и фарфор. Они на столетия опережали)стальной мир в технологии производства ткани и чугуна. Однако ни)дно из этих изобретений не было использовано должным образом. эолее того (возможно, это уникальное явление), по замечанию одного

из выдающихся специалистов в этой области, «в истории китайской промышленности были случаи забвения технологий и движения вспять»*.

Впрочем, было бы неверно полагать, что только от культуры зави­сит успех утверждения капитализма. Сторонники культурного детер­минизма, как, впрочем, и детерминисты всех сортов, одновременно излишне оптимистичны и пессимистичны. Культура сама по себе вос­приимчива к воздействиям. Ее ценности могут в какие-то моменты больше, а в какие-то меньше способствовать развитию инициативно­сти и предприимчивости. Предпочтения совершенно очевидным об­разом меняются, когда рынки усваивают нововведения, смакуют новые возможности, иногда в буквальном смысле, пример — распростране­ние в Азии американских сетей ресторанов быстрого питания, в кото­ром некоторые видят самое яркое на сегодня проявление глобализма**.

Культура также отражает физические и политические условия, в которых она формируется. А это уже подводит нас к четвертому важ­нейшему условию успешного развития свободного предприниматель­ства — несходству различных государств и конкуренции между ними.

Я уже касалась этого вопроса, когда рассуждала о выгодах, которые давало Европе отсутствие единой политической власти. Великий фи­лософ англосаксонской свободы Джон Стьюарт Милл очень хорошо выразил эту мысль, когда написал:

Что заставляло семейство европейских государств совершенствоваться, а не оставаться застывшей частью рода человеческого? Вовсе не какое-то исключительное качество, присущее им (поскольку оно, когда суще­ствует, является следствием, но не причиной), а невероятное разнооб­разие характеров и культур. Отдельные люди, классы, нации были со­вершенно непохожи друг на друга; они шли совершенно разными путями, каждый из которых вел к определенной ценности; и хотя во все времена те, кто шел разными дорогами, проявляли нетерпимость друг к другу, а каждый из них думал, что было бы неплохо заставить осталь­ных избрать его путь, их попытки помешать развитию других редко оказывались успешными, но у каждого было время, чтобы воспользо­ваться тем благом, которое предлагали другие. Именно этому разнооб-

разию путей Европа, по моему убеждению, обязана своим поступатель­ным и многогранным развитием*.

Милл совершенно прав. А мы можем пойти еще дальше. Капита­лизм — враг насильственного единообразия. Источник его успеха в разнообразии и индивидуальности, которые он поощряет. Есть все ос­нования считать, что эта особенность не менее важна, чем более ши­рокие культурные аспекты, для успешного функционирования систе­мы свободного предпринимательства. В качестве примера можно взять роль беженцев и иммигрантов в развитии предпринимательства. Евреи, изгнанные из Испании и Португалии в конце XV столетия, гугеноты, вытесненные из Франции в XVII столетии, английские нонконформи-сты, эмигрировавшие в Америку, китайские общины, разбросанные по всему Дальнему Востоку, восточно-африканские азиаты, эмигрировав­шие в Великобританию в начале 70-х годов, — все они были щедрым источником предприимчивости и богатства.

Капитализм не может не замечать разнообразия культур, но он со­вершенно не различает цвета кожи. Предрассудкам нет места в свобод­ной экономике, поскольку они ведут, в конечном итоге, к бедности. В этом нет ничего загадочного. Это просто другое представление изве­стного утверждения Адама Смита. Именно потому, что мы проводим экономические операции не «из благотворительности», мы вряд ли воздержимся от их осуществления «из недоброжелательности». Неза­висимо от того, какими руками сделана вещь — черными, белыми, ко­ричневыми или желтыми, — она остается вещью, и ее купят в любом месте, если цена и качество приемлемы. Рынок — значительно более мощная и надежная освободительная сила, чем любое правительство.