Глава 36. Он был растрепан, рубашка выбилась из брюк, галстук сбился на сторону

Он был растрепан, рубашка выбилась из брюк, галстук сбился на сторону.
– А зачем цепочка? – поинтересовался он. – Вам тоже приходилось жить в Ист Нью-Йорке?
Анна окинула его взглядом.
– Что с вами случилось?
После того как оба рассказали друг другу о событиях последних нескольких часов, Анна заявила:
– Мы должны убраться отсюда.
– Вы чертовски правы, – ответил Бен. – Есть одна гостиница в centra – на первый взгляд просто ночлежка для бродяг, но думаю, что на самом деле это вполне приличный отель. Его содержат британские экспатрианты. Называется “Сфинкс”. – Он купил в аэропорту большой путеводитель по Южной Америке и сейчас листал его, разыскивая указатель. – Вот он. Мы можем туда явиться нежданно-негаданно или позвонить с улицы по моему сотовому телефону. Только не отсюда.
Анна кивнула.
– Пожалуй, нам нужно на этот раз остановиться в одном номере, словно мы муж и жена.
– Вы профессионал, – ответил Бен. Действительно ли в его глазах мелькнул огонек, или ей показалось?
– Они будут звонить повсюду и спрашивать, нет ли в отеле двоих американцев, мужчины и женщины, которые путешествуют вместе, но останавливаются в отдельных комнатах, – объяснила Анна. – Как по-вашему, много времени им потребуется, чтобы обнаружить нас?
– Вы, по всей видимости, правы. Послушайте, у меня кое-что есть. – Он вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги.
– Что это такое?
– Факс.
– От?..
– От моего аудитора из Нью-Йорка. Здесь имена членов правления “Армакон АГ”, венской компании, владеющей той самой биотехнологической лабораторией из Филадельфии, где изготовили яд, которым убивали стариков.
Он протянул Анне список.
– Юрген Ленц, – почти беззвучно выдохнула она.
– Один из директоров. Интересно, это просто интригующее совпадение или нечто другое?
Арлисс Дюпре снова взялся за лежавшие перед ним на столе бумаги и в который раз заметил, что не может сосредоточиться. Это был длинный доклад, подготовленный заместителем директора корпуса государственных кураторов США, контролировавшего дела о банкротстве, в котором подробно излагались доказательства, свидетельствующие о наличии коррупции в федеральных судах по этим делам. Дюпре три раза прочитал одну и ту же фразу и в конце концов все же отложил документ и отхлебнул омерзительного на вкус кофе, изготовленного плюющейся машиной, стоявшей в коридоре.
Его мысли были заняты совсем другим – навалившимися неприятностями. События, связанные с агентом Наварро, раздражали его. И не просто раздражали. Он был буквально в ярости. Ему наплевать на то, что могло случиться с этой бабой. Но если она действительно виновна в нарушении режима секретности и прочих грехах, это самым ужасным образом скажется на его судьбе. Что было абсолютно несправедливо. И он не мог отогнать от себя мысли о том, что вся эта гадость началась из-за этого проклятого Призрака из Отдела внутреннего взаимодействия – чтоб его черти взяли со всеми его пятнами от больной печени – Алана Бартлета! И совершенно не важно, в чем было дело. Несколько раз он подавал запросы – абсолютно официальные межотдельские запросы – и каждый раз получал уклончивый ответ, в котором без труда можно было разглядеть намек на то, что его это не касается. Как будто у него, в его Управлении специальных расследований ограниченный допуск к секретности. Как будто УСР вообще недостойно уважительного отношения. Всякий раз, когда Дюпре лишние несколько минут думал об этом, ему приходилось ослаблять галстук. Это было унизительно.
Сначала эту суку Наварро выдернули из его команды и зачем-то отправили шататься, одному Богу известно где. Потом пошли слухи о том, что она предательница, что она распродавала информацию торгашам и врагам из других стран и вообще черт знает кому. Если это так, то она самая настоящая Тифозная Мэри, а это – он снова и снова возвращался к своей главной мысли – очень плохая новость для человека, у которого она находится в подчинении, а именно для Арлисса Дюпре. Если Дюпре хоть немного чуял, откуда дует ветер – а вся его карьера была основана именно на наличии у него такого чутья, – то на него скоро должен обрушиться полновесный вал дерьма.
И будь он проклят, если допустит, чтобы его карьера погибла из-за преступлений этой самой Наварро или – поскольку большая часть обвинений казалась ему самым настоящим г…ном – в результате двуличной политики Бартлета. Дюпре был прежде всего великим мастером по части того, как удержаться на плаву.
Иногда для этого просто необходимо вовремя ухватить поганого быка за его поганые рога. У Дюпре было немало друзей – друзей, которые расскажут обо всем, что ему необходимо узнать. И, возможно, стоит нанести визит Призраку и заставить старикана собраться с мыслями. Бартлет на вид больше всего походил на облачко пара, но при том был едва ли не самой сильной фигурой в министерстве, этаким мини-Гувером. Имея с ним дело, Дюпре следовало быть крайне осторожным. В любом случае Бартлет должен знать, что Дюпре не из тех, кто затевает какие-то интриги. Призрак всю жизнь занимался расследованием жизни и деятельности своих коллег, а вот, интересно, когда кто-нибудь в последний раз поинтересовался тем, что он сам собой представляет?
Дюпре вскрыл два пакетика с сахаром и высыпал его в кофе. Вкус от этого не стал лучше – все равно кофе больше всего походил на грязную воду, – но Дюпре выхлебал чашку до дна. Ему предстояла серьезная работа. Если хоть немного повезет, то Алан Бартлет получит изрядную дозу того самого лекарства, которым пичкает других.
Номер в “Сфинксе” был просторным и ярко освещенным. В нем находилась единственная двуспальная кровать, на которую они оба старались не смотреть, откладывая решение вопроса о том, где и как спать, на потом.
– Чего я до сих пор не понимаю, – сказала Анна, – это как кто-то мог узнать о том, что я нахожусь здесь и с какой целью.
– Человек из Интерпола…
– Не считая того, что я увиделась с ним уже после похищения пакета из “Америкен Экспресс”. – Она стояла перед высоким окном, задернутым прозрачными тюлевыми занавесками. – Как только пакет был украден, плохие парни узнали, что я разыскиваю Штрассера. Но вопрос в том, почему кому-то вообще пришло в голову прибрать его к рукам? Вы же не говорили никому, что отправляетесь со мной в Буэнос-Айрес, верно?
Бену не понравился тон вопроса, но он не подал виду.
– Нет. А вы никуда не звонили по телефону из гостиницы? Анна ответила не сразу.
– Да, звонила. Один раз, в Вашингтон.
– Если имеешь нужные связи, то совсем нетрудно организовать прослушивание гостиничного телефона, вы согласны?
Анна взглянула на него, явно заинтересованная таким предположением.
– Это может объяснить и появление фальшивого цэрэушника… Да. Если вы хоть чем-то намекнули Юргену Ленцу…
– Я ни словом не обмолвился Ленцу о поездке в Буэнос-Айрес, потому что тогда сам не имел понятия о том, что отправлюсь сюда.
– Хотелось бы мне раздобыть отпечатки пальцев Ленца, пропустить их через базы данных и посмотреть, что из этого выйдет. Возможно, на него имеется хорошенькое досье. Он вам ничего не давал – визитную карточку или что-нибудь в этом роде?
– Как мне помнится, ничего… Постойте, ведь я сам давал ему смотреть фотографию, ту самую, которую добыл из банковского сейфа Питера в Цюрихе.
– Вы ее многим показывали?
– Вам. Историку их Цюрихского университета. Лизл. И Ленцу. Вот и все.
– Он брал ее в руки?
– О, да. Крутил, рассматривал спереди и сзади, переворачивал вверх ногами. Его пальцы должны быть там повсюду.
– Великолепно. Я сделаю копию, а оригинал отошлю в антропометрическую лабораторию.
– Каким образом? У меня сложилось впечатление, что вы уже не пользуетесь правами сотрудника министерства юстиции.
– Но Деннин ими обладает. Если мне удастся переправить пальчики ему, то он сможет передать их какому-нибудь другу из другого агентства, скорее всего из ФБР. А тот вычислит все, что нужно.
Бен замялся было.
– Ладно, если таким образом мы выкопаем что-нибудь на Ленца. Или разыщем убийц Питера…
– Превосходно. Спасибо вам. – Анна посмотрела на часы. – Давайте займемся этим после ужина. Мы встречаемся с детективом, Серхио – как его фамилия? Впрочем, неважно – в районе, который называется Ла Бока. А там мы сможем найти что-нибудь поесть.
Водителем такси оказалась женщина средних лет, одетая в легкую кофточку без рукавов, открывавшую дряблые руки. К приборной панели была приклеена цветная фотография ребенка, возможно, ее собственного. На зеркале заднего вида болтался крошечный кожаный мокасин.
– Вооруженный священник… – вслух размышляла Анна. – А я-то боялась монахинь в доминиканском соборе. – Она оделась в серую плиссированную юбку и белую блузу, лебединую шею украшало жемчужное ожерелье, и пахло от нее чем-то цветочным и свежим. – И он сказал вам, что Юрген Ленц является фактическим владельцем ее дома?
– Вообще-то он сказал: человек, называющий себя Юргеном Ленцем.
Они въехали в захудалый рабочий barrio ^{note 64}, расположенный в самой южной части Буэнос-Айреса. Слева тянулся канал Риачуэло, широкая лента стоячей воды, из которой торчали полу затонувшие ржавые землечерпалки, шаланды и остовы более крупных судов. Вдоль канала были расположены многочисленные склады и мясокомбинаты.
– Она сказала вам, что у Герхарда Ленца не было детей? – Анна напряженно размышляла, сдвинув брови. – Я ничего не пропустила?
– Не-а. Он – Ленц, и в то же время он – не Ленц.
– Выходит, человек, известный всей Вене как Юрген Ленц, на самом деле самозванец…
– Выходит, что так.
– И в то же время кем бы он ни был, но эта старуха и ее пасынок, совершенно очевидно, до смерти боятся его.
– Несомненно.
– Но чего ради ему было становиться именно Юргеном Ленцем, выдавать себя за сына человека, пользующегося настолько дурной славой, если он им не является? – сказала Анна. – Я не вижу в этом никакого смысла.
– Не забудьте, что мы говорим здесь не о каком-нибудь двойнике Элвиса Пресли. Дело в том, что мы действительно очень мало знаем, как в “Сигме” организована преемственность. Может быть, таким образом он закрепился в организации? Если допустить, что он выдал себя за прямого потомка одного из основателей и что это единственный путь, каким можно было туда пробраться.
– Из этого следует, что Юрген Ленц – это “Сигма”.
– Похоже, что гораздо безопаснее считать так, чем отрицать такую возможность. И, исходя из того, что рассказал Шардан, когда дело касается “Сигмы”, вопрос заключается не в том, чем она управляет, а в том, чем она не управляет.
Уже стемнело. Они очутились в многолюдном, плохо освещенном и казавшемся опасном районе. Дома здесь были выстроены из листового металла, с крышами из рифленого листового металла, выкрашенного в розовый, охристый и бирюзовый цвета.
Такси остановилось перед баром-рестораном, где шумели завсегдатаи, сидевшие за скрипучими деревянными столами или с громкими разговорами и смехом толпившиеся в баре. За стойкой бара висел на стене большой цветной плакат с портретом Евы Перон. Под потолком медленно вращались размашистые вентиляторы.
Они заказали эмпанадас ^{note 65}, каберне-совиньон “Сан-Тельмо” и бутылку минеральной воды “Гасеоса”. Бокалы испускали въевшийся запах старой губки. Вместо салфеток на столе лежала нарезанная квадратиками тонкая оберточная бумага.
– Вдова подумала, что вы прибыли из “Земмеринга”, – сказала Анна, когда они уселись. – Что, по вашему мнению, она могла иметь в виду? Какое-то место? Или компанию?
– Я не знаю. Полагаю, что место.
– А когда она упомянула “компанию”?
– Я решил, что это “Сигма”.
– Но ведь существует и другая компания. Юрген Ленц – кем бы он ни был на самом деле – входит в правление “Армакон”.
– Вы собираетесь рассказать этому парню, Мачадо, многое из того, что нам известно?
– Совсем ничего, – ответила она. – Я всего лишь хочу, чтобы он разыскал для нас Штрассера.
Они разделались с парой хумитас – пастилой из сладкой кукурузы, поданной на кукурузных листьях, – и кофе.
– Думаю, что от парня из Интерпола вряд ли можно ожидать серьезной помощи, – заметил Бен.
– Он отрицал возможность того, что Штрассер вообще мог жить здесь. А это очень подозрительно. Нацисты какое-то время контролировали Интерпол – незадолго до начала Второй мировой войны, – и кое-кто считает, что эта организация так до сих пор не очистилась от них. Я не удивлюсь, если выяснится, что этот парень находится на содержании у какой-нибудь из этих рэкетирских банд, защищающих нацистов. Теперь ваш вооруженный священник…
– Мой вооруженный священник настаивал на том, что у него нет никакой связи со Штрассером, но я ему не верю.
– Готова держать пари, что он позвонил Штрассеру в тот же самый момент, когда вы вышли за дверь.
Бен задумался.
– Если он звонил Штрассеру… Что, если нам удастся каким-то образом организовать запись телефонных разговоров вдовы?
– Мы можем попросить Мачадо. Возможно, он или сам может устроить это, или знает, к кому следует обратиться.
– Кстати, об “обратиться”. Вы знаете, как выглядит этот парень?
– Нет, но мы должны встретиться с ним прямо перед входом.
Улица была переполнена народом, отовсюду раздавалась хриплая, искаженная слишком сильным звучанием музыка – однообразный рок из расставленных прямо на тротуаре динамиков, какие-то оперные арии, танго из расположенной поблизости кантоны. Портеньос ^{note 66} прогуливались по вымощенной брусчаткой каминито – пешеходной улице, – толпились возле открытых прилавков развернутого прямо на улице рынка. Люди то и дело входили в ресторан и выходили наружу, натыкались на Бена и Анну, но ни один даже и не подумал попросить извинения.
Вдруг Бен заметил стайку молодых парней лет около двадцати – вернее, банду хулиганов из восьми, а то и больше человек. Они целеустремленно направлялись к нему и Анне, громко переговариваясь между собой, смеясь, пьяные от алкоголя и тестостерона. Анна что-то пробормотала Бену краем рта, но он не разобрал ее слов. Некоторые из парней смотрели на него и Анну с чем-то большим, чем праздное любопытство. Через несколько мгновений банда окружила их.
– Беги! – крикнул он, и тут же получил удар кулаком в живот.
Он закрыл живот обеими руками – в этот момент кто-то ударил его в левую почку (ногой!) – и ринулся вперед, чтобы отбить нападение. Он услышал крик Анны, донесшийся, казалось, откуда-то издалека. Он был окружен со всех сторон, а его противники, хотя и были на вид подростками, похоже, имели некоторое представление о боевых искусствах. Он не мог вырваться, и на него сыпались удары. Боковым зрением он увидел, как Анна с неожиданной силой отбросила в сторону одного из нападавших, но в нее тут же вцепилось несколько рук. Бен снова попытался вырваться из окружения, но был отброшен назад градом ударов кулаков и ног.
Он заметил блеск ножей, и тут же лезвие полоснуло его по боку. Почувствовав резкую боль, он ухватил руку, державшую нож, резко вывернул ее и услышал визгливый крик. Он отмахивался ногами, как мог, яростно бил кулаками, несколько раз кого-то достал, но затем почувствовал сильный удар коленом в ребра и почти одновременно еще один удар коленом в живот. У него перехватило дыхание, он застыл, беспомощно хватая ртом воздух, но тут кто-то метко ударил его ногой в пах, и он сложился вдвое от нестерпимой боли.
В этот миг он услышал завывания сирены и крик Анны:
– Сюда! Сюда! Слава Богу!
Одновременно чья-то ступня врезалась ему в голову, и он почувствовал во рту вкус крови. Он выбросил руки вперед. Это движение было не только оборонительным, но и попыткой схватить любого, кто окажется рядом, и хоть на мгновение прикрыться им от избиения, а потом услышал новые кричащие голоса, шатаясь, выпрямился и увидел двух полицейских, оравших на хулиганов.
Один из полицейских обхватил его за плечи и проорал в самое ухо:
– Vamos, vamos par aco, que los vamos a sacar de aco! – что должно было означать, как понял Бен: пойдем, пойдем, шевелись, мы вытащим вас из этой передряги. Второй полицейский уже вел Анну к патрульной машине. Бену тоже удалось каким-то образом добраться до полицейского автомобиля, он увидел открытую дверь, почувствовал толчок в спину и оказался внутри. Дверь за ним захлопнулась, крики хулиганов и возбужденный шум толпы сразу сделались тише.
– С вами все в порядке? – осведомился один из копов с переднего сиденья.
Бен лишь простонал в ответ.
– Gracias! – сказала Анна. Бен заметил, что ее блузка порвана, а жемчужное ожерелье исчезло. – Мы американцы… – заговорила было она, а потом вдруг ненадолго задумалась. – Мой кошелек! – воскликнула она. – Вот дерьмо. Там были мои деньги.
– Паспорт? – хрипло выдавил из себя Бен.
– Остался в гостинице. – Автомобиль тронулся с места. Анна повернулась к Бену. – Мой бог, что это было? Бен, с тобой все в порядке? – Переехав в “Сфинкс”, они условились разговаривать на “ты”.
– Не уверен. – Страшная боль в паху начала понемногу ослабевать. В боку, там, где его полоснули ножом, чувствовалось липкое тепло. Прикоснувшись, он ощутил кровь.
Автомобиль влился в поток транспорта и устремился по дороге.
– Это вовсе не было случайным нападением, – сказала Анна. – Это было сделано преднамеренно. Заранее спланировано и скоординированно.
Бен тупо уставился на нее.
– Спасибо, – сказал он полицейским, сидевшим впереди. Ответа он не получил и понял, что между передним и задним сиденьями поднят плексигласовый барьер.
– Перегородка?.. – услышал он голос Анны.
Минуту назад перегородки не было; она появилась только что. Бен не слышал присущих всем полицейским непрерывных переговоров по рации и треска помех, хотя, возможно, звук не проникал через плексиглас.
Анна, видимо, заметила изменение в салоне машины одновременно с ним; она наклонилась вперед и постучала по прозрачной преграде, но полицейские никак на это не отреагировали.
Боковые двери наверняка запирались автоматически.
– О, мой Бог, – почти беззвучно выдохнула Анна. – Это не копы.
Они принялись дергать за ручки дверей, но все попытки оказались тщетными. Кнопки дверных замков тоже не поддавались.
– Где ваш пистолет? – прошептал Бен.
– У меня его нет!
Автомобиль, включив дальний свет, выскочил на четырехполосную автостраду. Они теперь, несомненно, очутились за пределами города. Бен принялся обоими кулаками барабанить по плексигласовой перегородке, но ни водитель, ни пассажир с переднего сиденья даже не повернули головы.
Автомобиль резко свернул в сторону, и вскоре они помчались по неосвещенной узкой дороге, вдоль которой с обеих сторон тянулись почти сплошные барьеры из высоких деревьев, а затем так же неожиданно машина снова свернула и въехала в густую высокую темную рощу, где дорога заканчивалась тупиком.
Двигатель смолк. На мгновение воцарилась тишина, которую нарушал лишь слабый звук проезжавшего где-то вдалеке автомобиля.
Двое мужчин, сидевших впереди, похоже, совещались между собой. Затем пассажир вылез, обошел вокруг автомобиля и открыл багажник.
Через мгновение он возвратился к своей стороне автомобиля, держа в левой руке что-то, похожее на тряпку. В правой он сжимал пистолет. Водитель тоже вышел из машины и достал оружие из наплечной кобуры. Затем они отперли задние двери.
Водитель, который, похоже, был главным, распахнул дверь с той стороны, где сидела Анна, и махнул ей пистолетом. Она медленно вышла и подняла руки. Он немного отступил и свободной левой рукой захлопнул дверь, оставив Бена одного на заднем сиденье.
Пустынная проселочная дорога, оружие… ведь это же классическая бандитская казнь.
Второй фальшивый полицейский – хотя, возможно, они были и настоящими, какая разница? – подошел к стоявшей с поднятыми руками Анне и принялся обыскивать ее на предмет оружия, начав с подмышек. Его руки задержались на ее груди, затем он провел ладонями по ее бокам, просунул их между ног, где тоже слишком уж долго шарил пальцами, и прощупал ноги с внутренней стороны вплоть до лодыжек. Затем он отступил, похоже, решая, не представляет ли она опасности. После недолгого раздумья он взял свою тряпку – оказалось, что это мешок, – надел его Анне на голову и завязал вокруг шеи.
Водитель пролаял какой-то приказ, и Анна упала на колени, сложив руки за спиной.
Бен с ужасом следил за происходившим, ожидая, что же будет дальше.
– Нет! – пробормотал он.
Водитель выкрикнул другой приказ, и более молодой “полицейский” открыл автомобильную дверь, держа оружие направленным на Бена.
– Выходите медленно, – сказал он. Похоже, он свободно владел английским языком.
Не было ни единого шанса на то, что ему удастся убежать на оживленную дорогу или же схватить Анну и утащить ее в какое-нибудь безопасное место. Только не в том случае, когда ты стоишь перед двумя людьми, держащими оружие наготове. Он вышел из автомобиля, поднял руки над головой, и младший принялся обыскивать его. На сей раз он действовал куда грубее, чем когда шмонал Анну.
– No este enfierrado, – доложил “полицейский”. Вероятно, это значило, что оружия не оказалось. И добавил непринужденным тоном, обращаясь к Бену: – Любое резкое движение, и мы вас убьем. Понятно?
“Да, мне понятно, — подумал Бен. – Они убьют нас обоих”.
Ему на голову накинули воняющий конюшней мешок. Веревку на шее затянули слишком туго, так, что она душила его. Он абсолютно ничего не видел.
– Эй, полегче! – прохрипел он.
– Заткнись! – отозвался один из “полицейских”. Судя по голосу, это был старший. – Или я убью тебя, и твой труп будет валяться здесь, пока его не разыщут недели через две, слышишь?
Он услышал шепот Анны:
– Надо пока что во всем с ними соглашаться. У нас нет никакого выбора.
Он почувствовал, как ему в затылок уперлось что-то твердое.
– Встать на колени! – приказал голос.
Бен послушно опустился на колени и, не дожидаясь приказа, сложил руки за спиной.
– Что вы хотите? – спросил он.
– Заткнись, сука! – рявкнул кто-то из “полицейских”, и Бена ударили по голове чем-то твердым. Он застонал от боли. Похитители не желают говорить с ними.
Им предстояло умереть на какой-то заброшенной поляне, неподалеку от темной дороги, в глубине совершенно незнакомой ему страны. Бен подумал о том, как все это началось: на Банхофплатц в Цюрихе, когда он чудом остался жив, или все же с исчезновения Питера? Он вспомнил муки, которые испытал, оказавшись свидетелем убийства Питера в швейцарской сельской гостинице, но, вместо того чтобы деморализовать его, это воспоминание придало ему решимости. Если ему предстоит быть убитым здесь, то он по крайней мере может утешиться тем, что знает: он сделал все возможное, чтобы найти убийц брата, и если ему не удалось предать их в руки правосудия или выяснить, какова была их цель, то он все же сумел подобраться к ним вплотную. У него нет ни жены, ни ребенка, друзья через некоторое время позабудут о нем, но ведь для истории мира все наши жизни ничуть не длиннее, чем вспышки светлячков, порхающих в летней ночи, ну, а самого себя ему нисколько не жаль.
Еще он подумал о своем отце, исчезнувшем неведомо куда, и пожалел лишь о том, что ему так и не суждено узнать всю правду об этом человеке.
От этих мыслей его отвлек голос. Говорил старший.
– А теперь вы ответите на несколько вопросов. Что, черт возьми, вам нужно от Йозефа Штрассера?
Значит, они все же решили поговорить. Эти жлобы защищали Штрассера.
Он немного подождал – не начнет ли первой Анна – и, не услышав ее голоса, заговорил сам:
– Я адвокат. Американский адвокат. Я занимаюсь наследственными делами – в смысле, пытаюсь получить и передать завещанные ему деньги.
Его с силой ударили по голове сбоку.
– Мне нужна правда, а не твои го…ные выдумки!
– Я говорю правду. – Бен еле-еле ворочал языком. – Эта женщина здесь совершенно ни при чем – это просто моя подружка. Она никаким боком не причастна ко всем этим делам. Я взял ее с собой, она никогда не была в Буэнос-Айре…
– Заткнись! – в очередной раз взревел кто-то из “полицейских”. Носок ботинка врезался Бену в поясницу как раз напротив правой почки, и он грохнулся, ткнувшись лицом в землю сквозь грубую мешковину. Боль была настолько сильной и резкой, что он не смог даже застонать. А затем его так же жестоко ударили ногой в лицо, он ощутил вкус и запах крови и почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.
– Стойте! – закричал он. – Что вы хотите? Я расскажу вам все, что вы хотите!
Бен кое-как поднялся на колени и согнулся, прикрыв лицо руками, задыхаясь от непередаваемой боли и чувствуя, как изо рта стекает кровь. Он напрягся в ожидании следующего удара, но какое-то мгновение ничего не происходило.
А затем раздался голос старшего, негромкий и деловитый, как будто этот человек намеревался высказать весомое утверждение в дружеском споре.
– Эта женщина не просто “твоя подружка”. Это агент Анна Наварро, и она числится в штате министерства юстиции Соединенных Штатов. Это нам известно. Эй ты, мы хотим узнать все остальное.
– Я помогаю ей, – сумел он выдавить из себя и тут же получил очередной резкий удар по голове с другой стороны. От боли ему показалось, что у него вот-вот лопнут глаза. Боль теперь сделалась постоянной, была настолько сильной, прямо-таки сокрушительной, и он подумал, что, возможно, не перенесет ее.
Затем последовала пауза, небольшой перерыв в пытке, сопровождавшийся полной тишиной: по-видимому, палачи ожидали, когда он снова заговорит.
Но Бен мало что соображал. Кто такие эти люди и откуда? От человека, называвшего себя Юргеном Ленцем? Из самой “Сигмы”? Для этого их методы казались слишком уж примитивными. Kameradenwerk? Это было более вероятно. Какой ответ может удовлетворить их, как положить конец избиению и предотвратить гибель?
Заговорила Анна. Уши Бена были заложены, вероятно, от крови, и он с трудом разбирал ее слова.
– Если вы защищаете Штрассера, – произнесла она удивительно твердым голосом, – то, конечно, вас должно интересовать, что я здесь делаю. Я прибыла в Буэнос-Айрес, чтобы предупредить его, а не добиваться его экстрадиции.
Один из мужчин рассмеялся, но она продолжала говорить. Ее голос, казалось, доносился откуда-то издалека.
– Вы знаете, что за несколько последних недель было убито множество товарищей Штрассера?
Никакого ответа не последовало.
– Мы получили информацию, что Штрассера должны убить. Американское министерство юстиции нисколько не заинтересовано в его захвате – если бы мы хотели, то давно уже сделали бы это. Какие бы ужасные вещи он ни совершил в свое время, его не разыскивают как военного преступника. Я пытаюсь предотвратить его убийство, и значит, мне можно говорить с ним.
– Ложь! – крикнул один из мучителей. Послышался глухой удар, и Анна вскрикнула.
– Стойте! – надтреснутым голосом выкрикнула она. – У вас наверняка имеются способы проверить, что я говорю правду! Мы должны встретиться со Штрассером, чтобы предупредить его! Если вы убьете нас, то очень сильно навредите ему!
– Анна! – заорал Бен. Ему было необходимо хоть таким образом связаться с нею. – Анна, ты в порядке? Скажи мне только одно: ты в порядке?
Ему показалось, что его горло сейчас разорвется, в голове пульсировала – нет, отчаянно билась! – невыносимая боль. Тишина. А затем ее приглушенный голос:
– Я в порядке.
Это было последнее, что он услышал перед тем, как весь мир исчез.