День второй 3 страница

— Это все, что мне от тебя нужно. — Лицо Санны смягчилось. — Интересно, сколько времени все это займет? Ведь я ни в чем не виновата. Ты ведь не думаешь, что я могла это сделать?

В голове Ребекки возник образ Санны, бредущей по ночной улице при свете фонарей с окровавленным ножом в руке.

Но тогда зачем она вернулась? Зачем взяла с собой Сару и Лову, чтобы «обнаружить» его?

— Само собой, я так не думаю, — ответила Ребекка.

* * *

Номер заказа, количество часов. Номер заказа, количество часов. Номер заказа, количество часов.

Мария Тоб сидела в офисе адвокатской фирмы «Мейер и Дитцингер» и заполняла недельный отчет. «Неплохо», — констатировала она, просуммировав количество отработанных часов в нижней графе. Сорок два. Удовлетворить Монса невозможно, но, по крайней мере, у него не будет повода к недовольству. За прошедшую неделю она отработала более семидесяти часов, чтобы выставить счет за сорок два. Она закрыла глаза и откинулась на стуле. Подкладка юбки врезалась в живот.

«Надо начать заниматься спортом, — подумала она. — А не сидеть целыми днями на заднице, заедая стресс шоколадом прямо перед компьютером. Сейчас утро вторника. Вторник, среда, четверг и пятница. До субботы осталось четыре дня. В субботу пойду на тренировку. Нет, сначала отосплюсь. Отключу телефон и лягу спать пораньше».

Дождь убаюкивающе барабанил по стеклу. Как раз когда ее тело настроилось на краткий момент отдыха и мышцы расслабились, зазвонил телефон. Она снова села прямо и схватила трубку. Это была Ребекка Мартинссон.

— Привет, моя дорогая! — воскликнула Мария высоким голосом. — Подожди секундочку!

Откатившись на стуле от рабочего стола, она толкнула ногой дверь в коридор, чтобы та захлопнулась.

— Наконец-то ты позвонила! — сказала она, снова взяв трубку. — Я названивала тебе как сумасшедшая.

— Знаю, — ответила Ребекка. — У меня в телефоне около ста голосовых сообщений, но я даже не начинала их прослушивать. Телефон лежал в машине, я потеряла ключи и… ну, не буду тебя грузить своими проблемами. Подозреваю, что там есть парочка сообщений от разъяренного Монса Веннгрена?

— Угу, не буду тебя обманывать. После того, что показали в новостях, учредители провели экстренное совещание. Они не в восторге от того, что четвертый канал заснял наше бюро и рассказал о том, какие у нас агрессивные адвокаты. И сегодня офис гудит как улей.

Ребекка опустила голову на руль и глубоко вздохнула. В горле стоял ком, отчего говорить стало трудно. Во дворе Чаппи, Сара и Лова играли с ковром, вывешенным перед домом на подставку для выбивания. В душе Ребекка понадеялась, что ковер принадлежал Санне, а не кому-нибудь из соседей.

— О’кей, — произнесла она после паузы. — Мне имеет смысл поговорить с ним или достаточно положить ему на стол заявление об уходе?

— Нет-нет, черт возьми. Ты должна поговорить с ним лично. Как я поняла, остальные учредители были настроены на то, чтобы немедленно избавиться от тебя, но Монс такую возможность даже не рассматривал. Так что у тебя по-прежнему есть работа.

— Мыть туалеты и подавать кофе?

— Ага, в одних трусиках-стрингах. Нет, если говорить серьезно, Монс принял твою сторону. Но ведь это недоразумение, что тебя приняли за адвоката сестры Мальчика из Рая? Ты была с ней как подруга?

— Да, но только что произошла одна штука…

Ребекка потерла ладонью стекло машины, запотевшее изнутри. Сара и Лова стояли на вершине сугроба, что-то бурно обсуждая. Чаппи не было видно. Куда могла подеваться собака?

— Я должна обсудить это с Монсом, — сказала она, — потому что долго мне разговаривать не дадут. Можешь переключить меня на него?

— Хорошо, но ты должна сделать вид, что ничего не слыхивала о том совещании.

— Разумеется. Кстати, а как тебе удалось все это выведать?

— Соня рассказала. Она сидела с ними.

Соня Берг была секретаршей с самым большим стажем работы в фирме «Мейер и Дитцингер». Ее самым главным достоинством считалась способность молчать как могила о важных делах бюро. Многие предпринимали попытки выжать из нее информацию и наталкивались на стену несговорчивости, раздражения и деланого непонимания того, что человеку от нее нужно. На тайных совещаниях — например, перед объединением компаний — протоколы всегда вела она.

— Это просто невероятно, — с восхищением проговорила Ребекка. — А воду из камня ты тоже умеешь добывать?

— Добывание воды из камня — вводный курс для начинающих, а разговорить Соню — суперпродвинутый. Но ты мне тут не изображай, что сама не умеешь творить невозможное. Чем ты взяла Монса? Сделала лоботомию кукле вуду или что-то в этом духе? Если бы меня показали по телевизору, когда я сбиваю с ног журналистов, я бы уже висела на дыбе в его комнате пыток, переживая последние мучительные сутки в своей жизни.

Ребекка разразилась безрадостным смехом.

— Думаю, общение с ним в ближайшее время сопоставимо с висением на дыбе. Переключишь меня?

— Да-да, но предупреждаю: он действительно вступился за тебя, но теперь сильно не в духе.

Ребекка опустила боковое окно и крикнула Саре и Лове:

— Где Чаппи? Сара, разыщи ее, и постарайтесь держаться там, где я могу вас видеть. Мы скоро поедем. Он хоть иногда бывает в духе? — спросила она в трубку.

— Кто «хоть иногда бывает в духе»? — раздался на другом конце ледяной голос Монса Веннгрена.

— Э… добрый день, — пробормотала Ребекка, пытаясь собраться с мыслями. — Хм, это Ребекка, — добавила она.

— Так-так, — отозвался он.

Она слышала, как Монс раздраженно дышит носом. Он не собирался упрощать ей задачу, это было очевидно.

— Я только хотела пояснить, что все это недоразумение. В смысле, что они подумали, будто я — адвокат Санны Страндгорд.

Молчание в трубке.

— Так-так, — медленно проговорил Монс после паузы. — Это все?

— Нет…

«Ну же, давай, — сказала Ребекка самой себе, желая приободриться. — Сейчас не до сантиментов. Скажи все, что собиралась, и положи трубку. Хуже уже не будет».

— Полиция обнаружила в квартире Санны Страндгорд нож и Библию Виктора Страндгорда. Санна задержана по подозрению в убийстве, ее только что увезли. Я сейчас стою перед ее домом. Квартиру опечатают. Я должна отвезти ее дочерей в школу и в садик.

Раздраженное дыхание в трубке прекратилось, и Ребекка позволила себе перевести дух, прежде чем продолжить.

— Она хочет видеть меня в качестве своего защитника, отказывается брать кого бы то ни было другого, и я не могу ей отказать. Так что я пока остаюсь здесь.

— Черт подери, какая неслыханная наглость! — воскликнул Монс Веннгрен. — Ты действуешь у меня за спиной. Компрометируешь фирму в СМИ. А теперь ты к тому же собираешься выполнять юридические функции на стороне. Это конкурирующая деятельность и основание для увольнения — тебе это понятно?

— Монс, я хочу взять на себя эту функцию в качестве сотрудника фирмы, разве я не сказала? — горячо возразила Ребекка. — Но я не спрашиваю разрешения. Мне некуда отступать. Я уверена, что справлюсь, — хочу сказать, это не так уж и сложно. Мне придется поприсутствовать на допросах — думаю, таковых будет немного. Она ничего не знает и не помнит. Они нашли орудие убийства — если это, конечно, тот самый нож, и Библию Виктора в ее квартире. Она была в церкви вскоре после того, как все это произошло. Сам Петтер Альтин не смог бы ее выгородить, раз уж речь зашла о заключении под стражу. Но если, вопреки моим предположениям, против нее будет возбуждено уголовное дело, я надеюсь, наши адвокаты по уголовным делам, Бенгт-Улоф Фальк или Йёран Карлстрём, что-нибудь мне посоветуют. СМИ очень интересуются этим делом, а вы сами знаете, как полезно для имиджа фирмы, когда о ней говорят по телевизору. Хотя самую большую прибыль приносят экономические и налоговые тяжбы, но именно громкие уголовные дела способствуют известности бюро.

— Спасибо, — сухо проговорил Монс. — Над имиджем бюро ты уже начала работать, как я погляжу. Почему, черт подери, ты немедленно не связалась со мной вчера, когда сбила с ног ту журналистку?

— Я не сбивала ее с ног, — попыталась защититься Ребекка, — я хотела пройти мимо, а она поскользнулась.

— Я еще не закончил! — прошипел Монс. — Сегодня я потратил полтора часа времени на совещание, которое касалось тебя. Будь по-моему, я немедленно попросил бы тебя подать заявление об уходе. Но на твое счастье, там оказались люди более миролюбивые и склонные к всепрощению.

Ребекка сделала вид, что не слышит его слов, и продолжала:

— Мне нужна ваша помощь, чтобы разобраться с этой журналисткой. Вы не могли бы связаться с редакцией новостей и убедить ее забрать заявление?

Монс хохотнул от изумления.

— Кто я, по-твоему? Дон Корлеоне?

Ребекка снова потерла стекло машины.

— Это был всего лишь вопрос. Я вынуждена заканчивать. На мне двое детей Санны, и младшая из них как раз снимает с себя всю одежду.

— Пусть делает что хочет, — раздраженно ответил Монс. — Мы еще не договорили.

— Я позвоню или напишу позже. Они на улице, и здесь чертовски холодно. Четырехлетний ребенок с двусторонним воспалением легких — как раз то, чего мне сейчас не хватает для полного счастья. До свидания.

Ребекка отключилась, прежде чем Монс успел что-либо сказать.

«Он не запретил мне, — подумала она с облегчением. — Не запретил продолжать, и я не потеряла работу. Неужели все сложилось так удачно?»

Тут она вспомнила о детях и выскочила из машины.

— Что вы там творите? — крикнула она Саре и Лове.

Лова сняла куртку, варежки и оба свитера и теперь стояла в снегу с шапкой на голове и в одной хлопчатобумажной маечке. По ее щекам ручьями текли слезы. Чаппи с тревогой наблюдала за ней.

— Сара сказала, что я выгляжу как идиотка в свитере, который ты мне дала, — прорыдала Лова. — Она говорит, что меня будут дразнить в садике.

— Немедленно надень все обратно! — нетерпеливо прикрикнула на нее Ребекка.

Она схватила Лову за руку и стала натягивать на нее свитера. Девочка безутешно рыдала.

— Это правда, — беспощадно подтвердила Сара. — Она выглядит как пугало. В школе у нас одна девочка пришла как-то в таком свитере. Парни схватили ее, опустили головой в унитаз и спускали воду, так что она чуть не захлебнулась.

— Не хочу! — выла Лова, пока Ребекка насильно одевала ее.

— Садитесь в машину, — велела Ребекка, едва сдерживаясь. — Поедете в школу и в садик.

— Ты не можешь нас заставить! — закричала Сара. — Ты нам не мама!

— Поспорим? — проговорила Ребекка сквозь зубы, запихивая двух орущих и упирающихся детей в машину.

Чаппи запрыгнула следом и нервно завертелась на заднем сиденье.

— А я хочу есть! — заныла Лова.

— Вот именно! — выкрикнула Сара. — Мы не позавтракали, а это халатное отношение к детям. Дайте мне мобильник, я позвоню дедушке.

Она схватила телефон Ребекки.

— Я тебе сейчас так позвоню! — прорычала Ребекка и вырвала у нее телефон.

Потом выскочила из машины и распахнула заднюю дверь.

— Вон! — крикнула она, вытащила Сару и Лову наружу и швырнула в снег.

Девочки мгновенно замолчали и с ужасом уставились на нее.

— Это правда, — сказала Ребекка, пытаясь совладать с голосом. — Я не ваша мама. Но Санна попросила меня позаботиться о вас, так что ни у вас, ни у меня выбора нет. Давайте заключим договор. Сначала едем на автобусную станцию и завтракаем. Вы сможете выбрать себе, что захотите, потому что утро у нас сегодня началось ужасно. Затем мы поедем и купим Лове новую одежду. И Санне тоже. Вы поможете мне выбрать для нее что-нибудь подходящее. Садитесь в машину.

Сара молча посмотрела на свои ботинки, потом пожала плечами и села в машину. Лова залезла следом, старшая сестра помогла ей пристегнуться ремнем безопасности. Чаппи слизнула слезы с лица Ловы.

Ребекка Мартинссон завела машину и задним ходом выехала со двора Санны.

«Боже милосердный! — подумала она впервые за много лет. — Боже, дай мне силы!»

* * *

Красные кирпичные виллы на улице Гасельвеген напоминали детальки конструктора «Лето», лежащие ровными рядами вдоль улицы. Засыпанные снегом живые изгороди, сугробы и занавески, закрывающие нижнюю половину окна, защищали обитателей от посторонних взглядов.

«Этой семье есть что скрывать», — подумала Анна-Мария Мелла, когда они со Свеном-Эриком Стольнакке вылезли из машины перед домом тридцать пять.

— Да, прямо спиной чувствуешь любопытные взгляды соседей, — сказал Свен-Эрик, словно прочтя ее мысли. — Как ты думаешь, что могут рассказать нам родители Санны и Виктора?

— Посмотрим. Вчера они вообще отказались принять нас, но теперь, узнав, что их дочь задержана, сами попросили приехать.

Отряхнув с ботинок снег, они позвонили в дверь.

Открыл им Улоф Страндгорд. Рубашка на нем была тщательно отутюжена. Четко произнося каждое слово, он пригласил их пройти, пожал руки, взял у гостей куртки и повесил на вешалку. Он был в возрасте, но совершенно без признаков ожирения.

«У него в подвале наверняка спортивный комплекс и штанга», — подумала Анна-Мария.

— Нет-нет, ради бога, не снимайте, — сказал Улоф Страндгорд Свену-Эрику, который наклонился, чтобы разуться.

Анна-Мария отметила, что сам Улоф Страндгорд обут в начищенные до блеска ботинки.

Он провел их в гостиную. Одну половину комнаты занимал обеденный стол со стульями в густавианском стиле; серебряные подсвечники и ваза дизайнера Ульрики Хюдман-Валлиен отражались в темной крышке стола под красное дерево. Под потолком висела небольшая хрустальная люстра. В другой половине комнаты стояли угловой диван со светлой обивкой и такое же кресло, перед ними — столик из темного стекла с металлическими ножками. Все выглядело ухоженным, нигде не было ни пылинки.

В кресле сидела Кристина Страндгорд. Она с отсутствующим видом поприветствовала двух полицейских, появившихся в ее гостиной.

У нее были такие же густые светло-русые волосы, как и у ее детей, но остриженные под пажа.

«Когда-то она была очень хорошенькая, — подумала Анна-Мария. — Прежде чем огромная усталость придавила ее к земле. И это произошло не вчера, а давным-давно».

Улоф Страндгорд наклонился над сидящей женой.

— Нам, наверное, следовало бы уступить самое удобное кресло инспектору Мелле, — сказал он.

Кристина Страндгорд подскочила как ужаленная.

— Ох, простите, конечно же.

Анна-Мария с трудом уселась в предложенное кресло. Оно оказалось слишком глубоким, чтобы называться удобным, в нем приходилось сидеть, сильно откинувшись назад. Она приподняла уголки губ, пытаясь изобразить благодарную улыбку. Ребенок стал давить на диафрагму, она сразу же ощутила изжогу и боль в пояснице.

— Хотите кофе? — спросил Улоф Страндгорд. — Чаю? Воды?

Как по сигналу, его жена снова подскочила.

— Да-да, — поспешно проговорила она, бросив взгляд на мужа. — Я должна была задать вам этот вопрос…

Свен-Эрик и Анна-Мария дружно помотали головами. Кристина Страндгорд снова села, на этот раз на краешек дивана, готовая немедленно вскочить, если еще что-нибудь понадобится.

Анна-Мария рассматривала ее. Хозяйка дома совсем не походила на женщину, только что потерявшую сына: волосы были вымыты и уложены, джемпер, кофта и брюки подобраны в тон, в оттенках бежевого и песочного, макияж вокруг глаз и на губах не размазан, руки не заламываются от отчаяния, и гора мокрых платков не высится перед ней на столе. Вместо этого возникает ощущение, что она ушла в себя, прячась от окружающего мира.

— Мы благодарны, что вы смогли приехать сразу же, — начал Улоф Страндгорд. — Мы совсем недавно узнали о том, что вы задержали Санну. Вы прекрасно понимаете, что это ошибка. Мы с женой очень встревожены этой ситуацией.

— Это вполне естественно, — сказал Свен-Эрик. — Но давайте начнем по порядку. Сначала мы хотели бы задать вопросы по поводу Виктора, а потом поговорим о вашей дочери.

— Разумеется, — с улыбкой согласился Улоф Страндгорд.

«Отлично, Свен-Эрик, — подумала Анна-Мария. — Надо брать инициативу в свои руки прямо сейчас, иначе нам не удастся получить ответа ни на один вопрос».

— Вы не могли бы рассказать нам о Викторе? — продолжал Свен-Эрик. — Что он был за человек?

— Каким образом эта информация может помочь вам в вашей работе? — спросил Улоф Страндгорд.

— Этот вопрос всегда задают, — Свен-Эрик не поддался на провокацию. — Мы должны составить представление о нем, ибо не знали его, пока он был жив.

— Он был одаренный мальчик, — проговорил отец с серьезным лицом. — Очень одаренный. Предполагаю, все родители так говорят о своих детях, но вы можете спросить его бывших учителей, и они подтвердят мои слова. У него были отличные оценки по всем предметам, к тому же явное музыкальное дарование. Он умел сосредоточиться — на занятиях, на уроках игры на гитаре. А после того несчастного случая он на сто процентов посвятил себя Богу.

Улоф откинулся на спинку дивана и слегка подтянул брючину на правой ноге, прежде чем положить ее поверх левой.

— Господь послал мальчику нелегкое служение, — продолжал он. — Ему пришлось отложить все остальное. Он бросил гимназию, перестал музицировать, только молился и проповедовал. И был страстно убежден в том, что пробуждение придет в Кируну, однако ради этого общины независимых церквей должны объединиться. «Врозь мы слабы, вместе мы сила», как говорится. В те времена между церковью Пятидесятницы, миссионерской церковью и баптистским молельным домом не было согласия, но он оказался настойчив. Ему исполнилось всего семнадцать, когда Господь возложил на него эту миссию. Он буквально заставил пасторов встречаться и молиться вместе — Томаса Сёдерберга из миссионерской церкви, Весу Ларссона из церкви Пятидесятницы и Гуннара Исакссона из баптистской церкви.

Анна-Мария заерзала в кресле. Она сидела в очень неудобной позе, и ребенок в животе пинал мочевой пузырь.

— Эта миссия на него была возложена после катастрофы? — спросила она.

— Да. Мальчик ехал среди зимы на велосипеде и попал под машину. Ну, вы ведь сами жители Кируны, так что остальное вам известно. Община росла, и мы смогли построить Хрустальную церковь. Она не менее известна, чем сам мальчик. На Рождество сама Карола[9]давала там концерт.

— Какие у вас с ним были отношения? — спросил Свен-Эрик. — Вы тесно общались?

Анна-Мария видела, что коллега пытается обратить свой вопрос Кристине Страндгорд, но та смотрела остановившимся взглядом на узор обоев в виде медальонов.

— В нашей семье все очень близки друг другу, — ответил Улоф Страндгорд.

— У него были друзья, любовь, интересы за пределами церкви?

— Нет, как я уже сказал, он принял решение пока отложить в сторону все остальные дела в жизни и посвятить себя Богу.

— Вас это не огорчало? Я имею в виду — что он не встречался с девушками, что у него не было никаких других интересов.

— Нас это совершенно не огорчало.

Отец хохотнул, словно Свен-Эрик сморозил глупость.

— Кто был его ближайшим другом?

Свен-Эрик посмотрел на фотографии на стенах. Над телевизором висел большой портрет Санны и Виктора — двое детей с ослепительно светлыми волосами. У Санны — кудри, как у ангелочка, у Виктора волосы прямые, как струи водопада. Санна снята, по всей видимости, в ранние подростковые годы. Видно, как она упрямо отказывается улыбаться фотографу, в опущенных уголках рта скрыт протест. Виктор тоже смотрит серьезно, но он более естествен, словно сидит и думает о своем, забыв, где находится.

— Санне было тринадцать, а Виктору десять, — пояснил Улоф, поймав взгляд Свена-Эрика, устремленный на фотографии. — Видно невооруженным глазом, как он боготворил свою сестру. С малолетства носил длинные волосы, как у нее, и начинал кричать, будто резаный поросенок, стоило маме приблизиться к нему с ножницами. Поначалу его дразнили в школе, но он настоял на своем.

— Его друзья, — напомнила Анна-Мария.

— Я склонен думать, что его ближайшие друзья — это его семья. Он тесно общался с нами и с Санной. И обожал девочек.

— Дочерей Санны?

— Да.

— Кристина! — позвал Свен-Эрик.

Кристина Страндгорд вздрогнула.

— Вы хотели бы что-нибудь добавить? По поводу Виктора, — уточнил он, поймав ее вопросительный взгляд.

— Даже не знаю, — пробормотала она, покосившись на мужа. — По-моему, Улоф очень хорошо его описал.

— У вас есть вырезки из газет, где говорится о Викторе? — спросила Анна-Мария. — Я хотела сказать — о нем ведь много писали.

— Вон там, — Кристина Страндгорд указала пальцем. — Вот тот большой коричневый альбом на нижней полке.

— Можно взять его на время? — спросила Анна-Мария, поднимаясь и вынимая альбом с полки. — Вы скоро получите его назад.

Прежде чем положить альбом перед собой на стол, она подержала в руках. Ей очень хотелось иметь в голове иной образ Виктора, чем белое обезображенное тело с пустыми глазницами.

— Мы хотели бы попросить вас составить список тех, кто его знал, — сказала Свен-Эрик. — Нам важно побеседовать с ними.

— Список получится очень длинный, — ответил Улоф Страндгорд. — Его знала вся Швеция. И не только она.

— Я имею в виду тех, кто знал его лично, — терпеливо пояснил Свен-Эрик. — Сегодня вечером мы пришлем к вам человека за этим списком. Когда вы в последний раз видели вашего сына живым?

— В воскресенье вечером на собрании в церкви.

— В воскресенье вечером — то есть накануне той ночи, когда он был убит. Вы разговаривали с ним?

— Нет, он входил в группу молящихся об исцелении, был очень занят.

— Когда в последний раз вы встречались и разговаривали с ним?

— В пятницу во второй половине дня, за двое суток до того, как…

Отец осекся и посмотрел на жену.

— Ты готовила ему еду, Кристина, — правда же, это было в пятницу?

— Ну да, — подтвердила она. — Тогда началась Чудотворная конференция. А я знаю, что он в такие моменты забывает поесть — всегда ставит других на первое место, не думая о себе. Так что мы поехали к нему домой и загрузили морозилку едой. Он сказал, что я слишком над ним трясусь.

— Он не казался озабоченным? — спросил Свен-Эрик. — Может быть, его что-то тревожило, угнетало?

— Нет, — ответил Улоф.

— Судя по всему, перед смертью он несколько дней ничего не ел, — сказала Анна-Мария. — Вы не знаете, с чем это связано? Он просто забывал о еде?

— Скорее всего, он постился.

«Скоро мне придется отпроситься в туалет», — подумала Анна-Мария.

— Постился? — переспросила она, сжимаясь. — Почему?

— Ну, как бы это объяснить? В Библии сказано, что Иисус постился сорок дней в пустыне, несмотря на искушения дьявола, прежде чем явиться в Галилею и назвать своих первых учеников. Кроме того, там написано, что апостолы молились и постились, когда назвали старейших в первых общинах и передали их в руки Божьи. По Ветхому Завету Моисей и Илья постились, прежде чем им явился Господь. Возможно, Виктор чувствовал, что на него возложена важная миссия в связи с Чудотворной конференцией, и хотел собрать все силы перед ней через молитву и пост.

— Что это за Чудотворная конференция? — спросил Свен-Эрик.

— Она началась в пятницу вечером и заканчивается в воскресенье вечером. Семинары днем и молитвенные собрания по вечерам. Все посвящено Божественным чудесам. Исцеление, услышанные молитвы, заступничество, прочие милости Божьи. Подождите минутку.

Улоф Страндгорд поднялся и вышел в холл. Через минуту он вернулся, держа глянцевую красочную брошюру, и протянул ее Свену-Эрику. Свен-Эрик наклонился к Анне-Марии, чтобы она тоже смогла прочесть.

Это было приглашение, отпечатанное в формате А4. На фотографиях, намеренно снятых чуть размыто, видны были радостные люди с воздетыми руками. На одном снимке смеющаяся женщина держала над головой младенца. На другом был изображен Виктор Страндгорд, молящийся за мужчину, который стоял перед ним на коленях, подняв руки к небу. Виктор стоит с закрытыми глазами, приложив два пальца ко лбу мужчины. В тексте брошюры указывалось, что на семинарах будут рассматриваться такие темы, как «Твоя молитва будет услышана», «Господь уже победил твою болезнь», «Узри милость Божью». Еще там было написано о вечерних собраниях, на которых можно танцевать в Духе, петь в Духе и смеяться в Духе со своими братьями и сестрами во Христе и лицезреть чудеса Господни в своей собственной жизни и жизни других. Все это — всего за четыре тысячи двести крон, включая проживание и питание.

— Сколько участников на этой конференции? — спросил Свен-Эрик.

— Не могу сказать точно, — проговорил Улоф с нотками гордости, — но что-то около двух тысяч.

Анна-Мария буквально увидела, как Свен-Эрик подсчитывает в уме доходы общины от этой конференции.

— Мы хотели бы получить список участников, — сказала она. — К кому нам обратиться?

Улоф Страндгорд назвал ей фамилию, которую она записала в блокнот. Свен-Эрик назначит кого-нибудь, кто пробьет всех участников по полицейской базе.

— Какие отношения были у него с Санной? — спросила Анна-Мария.

— Простите? — переспросил Улоф Страндгорд.

— Как вы описали бы их отношения?

— Они были брат и сестра.

— Но это далеко не всегда означает, что у людей прекрасные отношения, — настаивала Анна-Мария.

Отец набрал воздух в легкие.

— Они были лучшими друзьями. Но Санна — натура очень ранимая и чувствительная. И нам с женой, и сыну не раз приходилось брать на себя заботы о ней и девочках.

«Какого черта нам все время твердят о ее ранимости?» — подумала Анна-Мария.

— Что вы имеете в виду, говоря, что она чувствительна? — переспросила Анна-Мария и заметила, как Кристина слегка заерзала.

— Это непростая тема, — ответил Улоф. — Но иногда ей бывает трудно справляться со взрослой жизнью, соблюдать четкие правила в воспитании детей. У нее случаются периоды, когда она не в состоянии позаботиться ни о них, ни о самой себе, правда, Кристина?

— Да, — послушно согласилась жена.

— Случалось, что она целую неделю лежала в затемненной комнате, — продолжал Улоф. — Не шла на контакт. Тогда мы брали на себя заботы о девочках, а Виктор сидел рядом с Санной и кормил ее с ложечки, как ребенка.

Он сделал паузу и посмотрел на Анну-Марию твердым взглядом.

— Она не смогла бы сама воспитывать детей без поддержки семьи, — сказал он.

«Отлично, — подумала Анна-Мария. — Ты очень хочешь убедить нас, что она хрупка, слаба и ранима. Зачем тебе это нужно? Такая образцовая семья, как ваша, должна быть скорее заинтересована в том, чтобы скрыть все эти обстоятельства».

— А отца у девочек нет? — спросила она.

Улоф Страндгорд вздохнул.

— Есть. Ей было всего лишь семнадцать, когда у нее родилась Сара, и я… — он покачал головой при воспоминании, — настоял на том, чтобы они поженились. Пошли, так сказать, к алтарю. Однако обещание, данное перед Богом, не помешало молодому человеку оставить жену и ребенка, когда Саре было всего год. Отец Ловы — мимолетная слабость.

— Как их зовут? Нам хотелось бы связаться с ними, — сказал Свен-Эрик.

— Понимаю. Ронни Бьёрнстрём, отец Сары, живет в Нарвике. Во всяком случае, мы так думаем. Он не поддерживает контакта с дочерью. Самми Андерссон, отец Ловы, погиб два года назад в результате несчастного случая. В начале весны он выехал на лед на скутере, и лед под ним провалился. Ужасная история…

«Только без подробностей — иначе я описаюсь прямо в вашем лучшем кресле», — подумала Анна-Мария и с трудом поднялась.

— Простите, но мне нужно… — начала она.

— В холле справа, — сказал Улоф Страндгорд и тоже встал, когда она выходила из комнаты.

Туалет был такой же вылизанный, как и все остальное в доме. В нем царил синтетический цветочный аромат — видимо, запах одного из спреев, стоявших в туалетном шкафчике. В унитазе висел маленький дозатор с чем-то синим, выливавшимся вместе с водой, когда ее спускали.

«Чистота, чистота и еще раз чистота», — подумала Анна-Мария, возвращаясь в гостиную.

— Нас очень волнует тот факт, что наши девочки сейчас у Ребекки Мартинссон, — сказал Улоф Страндгорд, когда она снова уселась в кресло. — Вероятно, они в шоке, смертельно напуганы тем, что произошло. Им необходимы покой и чувство защищенности.

— По этому поводу полиция ничего не может сделать, — сказала Анна-Мария. — Ваша дочь является юридическим представителем интересов детей, и если она поручила их Ребекке Мартинссон, то…

— Но если я говорю вам, что Санна недееспособна? Если бы не я и моя жена, у нее давно отобрали бы детей.

— Это тоже вопрос не к полиции, — ответила Анна-Мария нейтрально. — Вопрос об изъятии детей у родителей, которые пренебрегают своими обязанностями, решают социальное управление и суд.

Мягкость в голосе Улофа Страндгорда мгновенно улетучилась.

— Стало быть, мы не можем рассчитывать на помощь полиции, — сухо проговорил он. — Разумеется, я свяжусь с социальной службой, если это понадобится.

— Как вы не понимаете! — выпалила вдруг Кристина Страндгорд. — Ребекка уже и ранее пыталась внести разлад в нашу семью. Она сделает все возможное, чтобы настроить девочек против нас. Как тогда с Санной.

Последние слова она адресовала своему мужу. Улоф Страндгорд сидел, стиснув зубы, и смотрел в окно. Он держался неестественно прямо, словно палку проглотил, крепко сжав руки, лежащие на коленях.

— Что вы имели в виду, говоря «как тогда с Санной»? — мягко переспросил Свен-Эрик.