11 страница. Я не спрашивал, почему они собираются выгнать Ларса

Я не спрашивал, почему они собираются выгнать Ларса. Я решил, наверное, им нужен барабанщик получше, но очевидно множество всяких вещей, связанных с бизнесом, происходило за кулисами, от которых они не были в восторге. Этот разговор на печальной ноте завершил тур по Великобритании. У нас был выходной, а потом у нас были запланированы еще 27 концертов в Европе вместе с Metallica.

Первый концерт прошел в Лунде, Швеция, 24 сентября, и это был отличный гиг, потому что в нас никто не плевался и обе группы всем понравились. На следующий день мы отыграли в Лиллестрёме в Норвегии перед четырьмя тысячами человек, и это тоже было здорово. Потом снова вернулись в Швецию, чтобы отыграть в Сольне, рядом со Стокгольмом. Оно стало последним шоу Клиффа.

Оно прошло в большом зале по типу спортзала, в котором собралось несколько тысяч подростков. Обычно мы ждали шоу Metallica, а потом тусили и валяли дурака, когда они заканчивали, уходили одновременно, и ехали в следующий город. Теперь мы ехали на автобусе, что несколько облегчило путешествие, но той ночью мы решили уехать пораньше, потому что на дорогах была наледь. Была буря, и наш водитель хотел уехать в Копенгаген как можно скорее, не дожидаясь, пока замерзнут улицы. Мы решили, что у нас впереди целый месяц гастролей, чтобы потусить с Metallica, так что ничего страшного. Мы встретили парней после своего сэта и сказали: “Мы уезжаем. Увидимся завтра в Дании”.

Мы доехали до Копенгагена, и вышли с автобуса около 9:30 следующего утра. Мы должны были провести ночь в отеле, потому что следующий день у нас был выходным. Мы были довольно сонными, когда вошли в вестибюль на ресепшн. Я увидел, как наш гастрольный менеджер говорит с каким-то парнем, махнул ему рукой и сказал: “Эй, Марк, как дел?” У него на лице было написано выражение полного шока. И он был бледен как смерть. Он выглядел напуганным. Что-то было не так.

“Промоутер сегодняшнего шоу говорит, что произошла авария” – он начал рассказывать. “Автобус Metallica разбился по дороге сюда”. Затем он сделал паузу и когда снова начал говорить, ему пришлось выдавливать из себя слова, чуть ли не выкашливать. “Клифф погиб в аварии. Остальные в порядке. У Ларса небольшие ушибы, он доставлен в больницу”.

Мозг начал вращаться подобно гироскопу. Я снова и снова повторял про себя это предложение. “Клифф погиб в аварии”. Спустя казалось пять минут, но на самом деле прошло от силы секунд десять, я потряс головой и сказал: “Это правда? Правда? Ты в это веришь?” Я был в полной отрицаловке. “Этого просто не может быть. Я уверен, они просто так упились, что позвонили с автобуса и придумали эту дикую историю. Потом еще вместе поугараем”.

Да все, что угодно казалось более правдоподобным, чем мысль о том, что разбился их автобус и Клифф мертв. Я никогда раньше не слыхал ни о чем подобном. Я никогда раньше не слышал об аварии автобуса любой группы, не говоря уже о смерти ее участника. Все это казалось абсолютно нереальным. Когда ты находишься в этой гастрольной суете, и дела идут отлично, ты чувствуешь себя неуязвимым. Что-то подобное было за гранью возможного. Я спросил промоутера: “Вы уверены?”

“Да, я уверен” – ответил он.

Я не знал, что и сказать, не хотел в это верить. А потом реальность обрушилась на меня как удар врасплох. Все вокруг начали обсуждать случившееся. Фэны пришли в отель, чтобы выразить свою поддержку. Они откуда-то узнали, где мы остановились, и в итоге на улице образовалась довольно большая толпа. Тут позвонили Марку, что Джеймс и Керк на пути к отелю. Ларс выписался из больницы. Он сломал палец на ноге, но был в порядке. У него была семья в Дании, так что я решил, что он собрался их навестить.

Марк спросил, останемся ли мы в отеле с Джеймсом и Керком, когда они приедут. Разумеется, останемся. Наш друг умер, а другие друзья скорбят по нему. Через пару часов пришли Джеймс с Керком. Джеймс находился под сильным действием успокоительных и одновременно был пьян. Керк сказал докторам, чтобы те дали Джеймсу пару успокоительных, потому что он психовал, но не уложили его спать, поэтому он продолжил пить. Мы все были в одной комнате, и Джеймс продолжал потягивать пивас, водку, виски – все, до чего мог дотянуться.

Керк тоже был довольно пьян, но в норме. Он рассказал нам о случившемся. Он не бодрствовал, когда разбился автобус. Все, что он знал, это что его вдруг бросили как тряпичную куклу в сушилку. Потом автобус остановился, он вылез из автобуса, все кричали. На улице темень хоть глаз выколи. Все пытались найти друг друга, и никто не мог найти Клиффа. А потом они увидели его ноги, торчащие из-под автобуса и просто охуели. Я даже представить не могу, каково это было, и никогда не хочу знать. Даже по сей день моему мозгу тяжело представить эту картину.

Джеймс начал кричать и плакать: “Клифф!!! Клифф!!” Потом он стал буйным. Он опрокинул пинком лампы и начал бросаться бутылками с бухлом. Фрэнки и Чарли посмотрели друг на друга и не говоря друг другу ни слова решили вывести Джеймса, пока его не арестовали в отеле. Менеджменту отеля было насрать, что Клифф мертв. Они только хотели предотвратить свое здание от разрушения. Они вывели Джеймса погулять, в надежде, что так он успокоится. Я остался с Керком внутри. Мы слышали, как Джеймс идет по улице и снова и снова выкрикивает имя Клиффа. Я был совсем подавлен. Я еще немного потусил с Керком. Наконец его начало вырубать. Он сказал: “Попробую поспать, не думаю, что увидимся утром”. Они очень рано улетали обратно в Сан-Франциско.

Мы не понимали, что делаем. Люди старались изо всех сил, пытаясь достать себе рейсы, но предполагалось, что мы проведем в туре еще пять недель. А теперь мы пытались сменить рейс, и ни у кого не было денег на покупку новых билетов. Мы застряли в Копенгагене на весь следующий день, а потом Джонни Зи нашел самый дешевый способ доставить нас домой. Мы прилетели в Лондон, провели там один день, а потом полетели обратно в Нью-Йорк. Как только добрался домой, я сразу принял душ, распаковал сумку, выспался, а потом собрался лететь в Сан-Франциско.

Я пару дней провел в крохотной квартирке Джеймса в городе и дома у мамы Керка, тусил с Metallica, а потом пошел на похороны. Я впервые увидел барабанщика Faith No More Майка Бордина и их гитариста Джима Мартина. Они были друзьями с Клиффом. Все вместе мы каждый день часами зависали дома у мамы Керка, гоняя пивко и треплясь о том, о сем. Парни уже понимали, что им делать дальше. Я спросил Джеймса, как там с ситуацией с Ларсом.

“Мы пока не будем этого делать” – сказал он. “Мы не можем потерять двух парней, просто не можем. Мы найдем нового басиста. Последнее, чего бы нам пожелал Клифф - это не играть музыку. Это последнее, что бы он захотел. Мы скоро начнем поиск и выясним это”.

Пару дней спустя мы сидели дома у Керка и мочили. Кто-то сказал: “Возьмите Лемми”. Я предложил Джина Симмонса. Мы просто кидались всякими тупыми именами, чтобы поддерживать самый миролюбивый тон общения, какой только можно, так чтобы не погружаться в депрессию еще сильнее. Мы бухали и травили байки про Клиффа. Это было настолько нереально. Я еще надеялся, что вот сейчас он зайдет и скажет: “Ха-ха. Как я вас провел, а!” Казалось, Клифф вполне способен на такую штуку.

Потом Metallica прослушивали людей. Мне казалось басист Джои Вера из Armored Saint получит это место. Он казался очевидным кандидатом. Он отличный музыкант и они уже были друзьями. Но он решил остаться в своей группе, у которой и так неплохо шли дела. У Armored Saint было в загашнике две пластинки на Chrysalis, и они собирались записать «Raising Fear». И тут я узнаю, что они предложили работу басисту Джейсону Ньюстеду из Flotsam And Jetsam. Об этом мне рассказал Майкл Алаго, чувак, который подписал Metallica на Elektra. Я никогда раньше не слышал о группе Flotsam And Jetsam, и спросил: “Какому Джейсону?”

Наконец я дозвонился до Керка, и он подтвердил слова Майкла: “Да, Джейсон классный чувак. Он рвет всех в клочья. Он отлично вписывается и мы классно заобщались. Думаю, мы вернемся в Европу и постараемся провести парочку шоу, надеюсь, у вас получится поехать с нами”.

Я надеялся, что это сработает, и оно сработало. Когда Metallica провели концерты, которые отменили после смерти Клиффа, мы снова поехали с ними вместе, это был настоящий триумф. Казалось, это попытка вырвать победу из тисков поражения.

ГЛАВА 14

МУБЛАНИКУФЕСИН

Последняя песня из написанных для альбома «Among The Living» - “A.D.I./Horror Of It All”. Она о смерти Клиффа: “Скажи “прощай”, ведь нет кошмара ужасней. Мои воспоминания, нет ничего их тяжелее. Гнев и ненависть переполняют тебя. Так разнеси стены - пора выпустить наружу свою ярость”. Клифф - первый из близких мне людей, смерть которого застала меня врасплох. На тот момент я потерял лишь двух родственников – отца своего отца, которого едва знал и мамину маму, которую хорошо знал и любил, но когда она умерла, я еще был очень юн (мне было одиннадцать). Поэтому смерть Клиффа сильно сказалась на мне, и помимо прочего наполнила меня яростью и решимостью. Осознание, что твой хороший друг может умереть вот так глупо, лишь подчеркнуло то, какой хрупкой, драгоценной и порой несправедливой бывает наша жизнь. Если на то пошло, это обстоятельство добавило мне решимости идти своим путем, потому что в противном случае другой такой шанс нам мог больше не выпасть. Мы знали, что хотим пригласить Эдди Крамера на роль продюсера «Among The Living», потому что этот парень – легенда. Мы ушам своим не поверили, узнав, что Island обратились к нему с просьбой нас продюсировать, и он ответил согласием. Он работал с Джимми Хендриксом, Led Zeppelin, Дэвидом Боуи, the Rolling Stones. Но истинная причина, почему мы захотели работать именно с ним, в том, что он спродюсировал одни из лучших альбомов KISS в 1970-х, а точнее «Alive!» и «Rock And Roll Over». Нам нравился живой звук, который ему удавалось получить на записях тех групп, с которыми он работал. Когда ты включал пластинку, над которой он работал, она звучала так, будто эта группа играла прямо у тебя в комнате. Вот чего мы хотели добиться от «Among The Living». На наш взгляд «Fistful Of Metal», или тот же «Spreading The Disease» не удалось запечатлеть всю мощь наших концертных выступлений. Мы всегда считали, что во время репетиций и сценических выступлений на пике карьеры в нашем звуке было что-то сверхъестественное и неописуемое. Мы рассказали об этом Эдди, и он с восторгом принял нашу идею, потому что он так и работал с самыми известными группами - записывал их в живой атмосфере, чтобы запечатлеть их на пике их карьеры. Нам казалось, что мы с ним на одной волне и охвачены общим энтузиазмом. Вокруг нашей группы была большая шумиха, и мы работали над, как нам тогда казалось, лучшими песнями в своей карьере с одним из лучших продюсеров в мире. В комнате со звукоизоляцией сидели только музыканты Anthrax, все микрофоны были направлены на нас. Потом Эдди нажал на “запись”. Все партии были расписаны, и Джои удалось соотнести свой мужественный, мелодичный голос с нашими разрушающими риффами и топающим ритмом. Пока мы записывались, в студии было столько же энергии, как на стадионе во время решающей игры за выход в плей-офф. У меня было чувство, что мы взяли этот мир за глотку, и вот-вот спустим с цепи настоящего монстра, который просто перевернет трэш-метал сцену с ног на голову. Закончив запись в Квадрадикал Стьюдио в Майами, мы полетели в Нассау, что на Багамах, чтобы свести пластинку в студии Компасс Поинт, принадлежавшей Крису Блэквеллу, где работали сами Iron Maiden. Мы все думали об одном и том же: “Наконец-то мы делаем то же, что и Maiden”. Мы прекрасно понимали, что в плане популярности мы и рядом не стояли с Maiden, но нам было хорошо уже от того, что конкуренты остались далеко позади. Лейбл был счастлив, что «Spreading The Disease» получился успешным, и возлагал большие надежды на «Among». Тогда лейблы еще верили в то, что группу можно “вытащить”. Они подписывали с группами контракты на выпуск пяти-семи пластинок, потому что по их мнению именно столько требовалось, чтобы группа добилась успеха. Мы были на правильном пути и чувствовали себя так, словно управляем своей судьбой. Новая музыка была превосходной, она падала людям как кирпич на башку. Из своего опыта я хорошо знаю, как металлистам нравится это ощущение. Но позволь мы Эдди сделать все по-своему, то когда ты слушал «Among The Living», эта пластинка напоминала бы мокрую губку, но уж никак не кирпич. Когда дошло до записи альбома, и Anthrax, и Эдди были невылущенным горохом, но когда мы приступили к сведению, наши мнения различались как небо и земля. В тот момент самым популярным альбомом в мире был «Hysteria» Def Leppard, представивший инновационный продакшн Мэтта Ланжа. Он казался грандиозным, все было записано слоями и купалось в реверберации. Но это не имело ничего общего с Anthrax, и все это прекрасно понимали – ну, или мы так думали. Сведение начали на Багамах. Ближе к концу первого дня Эдди сказал: “Подходите где-то к обеду. Я сделаю для вас черновой микс, чтобы вы послушали, как все будет звучать”. Мы сгорали от нетерпения, когда же наконец услышим ее. Мы так отлично отыграли, с такой агрессией и энергией, и были уверены, что Эдди сведет альбом так, что он зазвучит как потрясающее концертное шоу. Мы забежали в студию как дети, ждущие появления грузовичка с мороженым.

И тут Эдди нажимает “плэй”, и все наши труды просто утонули в реверберации. Звук казался размытым, эхообразным и искусственным. Я сказал: “Эдди, кажется здесь слишком много реверберации”. Я осторожно подбирал слова, ведь перед нами был Эдди Крамер, и до этого самого момента у нас был отличный опыт сочинения и записи. Я не испытываю к этому человеку ничего кроме уважения. Но ничего похожего на Anthrax тут не было. Я сказал: “Не совсем понимаю, что тут происходит. Что это такое я слышу?”

Он ответил: “Ну да, я добавил немного реверберации и усилил дилэй. Как по мне, все звучит очень современно”.

“Ну, не знаю, каким образом это звучит современно, скорее это просто каша звука. Ничего невозможно понять. Я ничего не могу здесь разобрать. Мы слишком быстро играем, и подобное качество звучания просто не сочетается с музыкой, исполняемой на такой скорости. Звук должен быть живым, плотным и очень сухим”.

Он ответил: “Скотт, это пройденный этап. Нужно стремиться к чему-то новому!”

Он был приятно взволнован, а я начал выходить из себя.

“Эдди, да, это другое, но оно не годится для Anthrax. Просто ни в какие ворота не лезет. Это просто не работает. Все песни какие-то невнятные. Все просто размыто”.

“На сегодня самый успешный альбом в мире - у Def Leppard” – отозвался Эдди. Он явно начинал раздражаться. “Послушай их продакшн. Звук такой современный”.

“Мы - не Def Leppard. Нельзя просто взять и выпустить Anthtrax с таким звуком. Это не сработает”.

Он так же упрямо стоял на своем, как и я. Даже через миллион лет я бы ни за что не согласился на такое звучание. Для нас это был бы конец. И я сказал: “Эдди, нужно убрать все эхо и эффект задержки звука”.

“Не указывай мне, как микшировать пластинку” – рявкнул он. “Я занимался продюсированием еще до твоего рождения”.

Я твердо стоял на своем. “Слушай, мужик, ты отличный продюсер. Нам нравятся твои работы. Но это наш альбом. Это пластинка Anthrax. Ты запишешь еще пятьсот других пластинок с пятьюстами других групп, но это НАШ альбом. Мы отвечаем за каждое свое слово. Может у нас и не будет другого шанса после этой пластинки, как знать? Но она будет такой, как мы хотим”.

Я думал, он согласится, но Эдди просто рогом уперся. “Такую гребаную пластинку я записывать не стану”.

“Значит у нас большие проблемы” – ответил я. Не верилось, что я был таким упрямым и резким с Эдди Крамером, но на кону стояла наша карьера. “Мы хотим услышать пластинку без всей этой реверберации. Не мог бы ты убрать все это гребаное эхо, сделать звук сухим и сделать так, чтобы она звучала как то, что ты записывал в 70-х?”

Он ударил кулаком по микшерскому пульту. “Ты что, Богом себя возомнил? Да кто тебе дал право говорить от имени Бога?”

“Я не Бог, Эдди, но когда речь идет об Anthrax, то я вправе говорить с тобой в таком тоне”. В тот момент мне было насрать, что один из моих кумиров считал меня мудаком и нытиком. “Или убери это ебучее эхо, или мы позвоним в лейбл и найдем того, кто нам в этом поможет”.

“Ладно, ладно! Возвращайтесь через два часа”. Он постарался загубить весь звук, убрав каждый оттенок эха и дилэй откуда только можно. Обычно группы оставляют немного эха хотя бы на вокале. Но Эдди как мудак выпилил вообще все. Может он думал, что нам не понравится, и мы согласимся на его вариант. Не бывать этому. Все звучало просто офигенно, как будто тебя били кулаками в грудь. Мы пребывали в экстазе и не сдерживали своих эмоций по поводу того, каким классным мы считали этот микс. Все звучало так, мы себе и представляли. Звук, который двум другим нашим пластинкам так и не удалось запечатлеть. Думаю, наш энтузиазм в конечном счете победил. Он увидел наше волнение по поводу того, как звучит наша музыка, и изменил свое отношение. Мы перешли черту на песке, и все изменилось к лучшему. После этого мы хорошо поладили. Он немного усилил звучание рабочего барабана, чтобы придать им дополнительную мощь, и нас это вполне устроило. Мы работали вместе. Как бы мне хотелось иметь первоначальной вариант записи, сделанной Эдди, чтобы я мог включить ее и сказать людям: “Вот такую пластинку хотел выпустить Эдди”. Спродюсировав «Hysteria», Мэтт Ланж явно поменял правила игры, но мы не хотели в этом участвовать.

Наконец-то, во время сессии «Among The Living», мы записали студийную версию “I’m The Man”. Когда мы ее переслушали, она показалась нам клевой, веселой и оригинальной, вопрос был только в том, куда воткнуть Beastie Boys. Все партии были расписаны. Или кому-то пришлось бы отказаться от своей партии, или нам пришлось бы записываться без участия Beastie Boys. Никто не считал, что мы должны что-то вырезать из готового варианта, потому что все звучало очень здорово.

Через пару месяцев мы пересеклись с Beasties на одном шоу в Нью-Йорке, и Эд-Рок спросил нас: “Ну, как там дела с песней?” «Licensed To Ill» уже вышел, но прогреметь еще не успел. Не знаю, имело ли это какое-то значение, но я сказал им: “О, да мы все записали, получилось очень круто. Вот интересно, что вы скажете, когда услышите”. Им было плевать. Само собой, они тупо не сидели и не ждали, когда раздастся звонок с приглашением записать “I’m The Man” совместно с Anthrax. Ясное дело, могло получиться очень круто, привлеки мы их к проекту, но и так получилось отлично, хотя мы никогда не возлагали особых надежд на этот проект. Мы не могли выпустить эту песню на «Among The Living», потому что она казалась абсолютно не к месту среди остальных песен. Это была очень мрачная, злобная пластинка, и мы не хотели, чтобы что-то прерывало общий поток. Кроме того, мы явно не думали, что кому-нибудь из тех, кому нравится наша группа, понравится эта песня. Наш британский лейбл выпустил “I Am The Law” в формате двенадцатидюймового сингла, и я поинтересовался: “А что если мы поместим “I’m The Man” на оборотную сторону? Если эта тема никому не придется по душе, то быстро исчезнет с горизонта. Это ж би-сайд. Типа прикол. Кому какое дело? Ха-ха, это было смешно, больше такого не повторится”.

Так и сделали, и к всеобщему удивлению она стала самой известной нашей песней. Через несколько месяцев с би-сайда “I Am The Law” перекочевала на собственную сорокопятку, на которой были представлены две студийные версии (одну подогнали под радиоформат), концертная версия, концертные “I Am The Law” и “Caught In A Mosh” и кавер на саббатовскую “Sabbath Bloody Sabbath”.

В 1987-ом мы отыграли “I Am The Man” на фестивале «Монстры Рока» в Касл Донингтон перед 80 000 зрителей, и они пели вместе с нами буквально каждое слово. В этом не было никакого смысла, но при этом создавалось идеальное ощущение, потому что подтверждало, что мы не залипли на чем-то одном. Мы были трэш-группой, но могли и заигрывать с рэпом, вставлять “Хава Нагила” в середине песни и на одном духе играть кавер Black Sabbath. И я стоял и думал: “Разве люди не понимают, что это гребаная шутка, песня, которую мы с моим корешем Джоном написали у меня в спальне? Я играю Хава Нагила, это мелодия из репертуара долбанного бар мицва, которую ди-джей включает, когда все встают в круг и танцуют хору, а родители ребенка, получающего бар мицва усаживают его на стул и поднимают в воздух. Хоть кто-то из них понимает, что тут происходит?”

Но всем было пополам. Люди хавали и просили добавки, и по сей день вероятно это одна из самых востребованных наших песен. Мы по-прежнему время от времени рубим ее. Ну, там, играем пару куплетов и два припева, а потом переходим к следующей песне, пока народ сушит штаны. Мне всегда импонированло, что Anthrax очень разносторонняя группа. Когда выступают Slayer, у них свой имидж. В Slayer тебе не лыбятся в 32 зуба. Их фишка – ярость и жестокость. Те же Metallica и Megadeth всегда выглядели и вели себя на сцене по-особому. Это не показуха, скорее то, какие они на самом деле, когда собираются вместе. Anthrax никогда не видели необходимости соответствовать определенному шаблону, и это открывало нам возможность для экспериментов. Мы отыграли “I’m The Man”, а потом вернулись пару лет спустя с Public Enemy, отыграли метал-кавер на “Bring The Noise”, и нашим фэнам он пришелся по вкусу. Думаю, наше отношение к творчеству формируется из того факта, что мы все ньюйоркцы. Мы не из Сан-Франциско или там Лос-Анджелеса. Даже когда ушел Нил Турбин, мы думали так: “Мы – те, кто мы есть, такими и останемся”.

Мы бываем брутальными, а бываем глупыми. Мы – зеркальное отражение наших фэнов. Думаю, мы переняли это у Ramones. Мы лишь парочка чуваков, которые играют в группе, пишут песни и ездят на гастроли, и надевать маски нам просто незачем. Если мы считаем что-то смешным, мы смеемся. Если рады – улыбаемся. Если нас что-то раздражает, мы будем звучать агрессивно. Какой смысл иметь в своем творчестве лишь одну эмоцию? По ходу дня я не чувствую себя одинаково. Меняется настроение, меняется и музыка.

Вот поэтому я и начал надевать шорты, выходя на сцену. Когда в группе был Нил, я целыми днями ходил в купальных трусах, пока мне не пришлось надевать свои тупорылые кожаные штаны, чтобы быть как все в Anthrax, и я сказал себе: “Ну их на хуй, я даже двигаться толком не могу”. Мне пришлось носить металлический пояс и кожаные штаны. Это было чертовски тупо, все равно что заставить баскетболиста ходить в ботинках и тесных джинсах Levis.

Я твердо верил в свою уникальность и демонстрировал себя людям таким, какой я есть, по крайней мере, в Anthrax. Если говорить о семейной жизни, то это другая история. Я погряз в изменах, а Мардж и понятия не имела, что наши отношения - сплошной обман и я веду двойную жизнь. Окончив колледж, она уехала из Бостона и вернулась в Нью-Йорк. Мы стали жить вместе, ведь именно этого ждали от евреев, выросших в Квинсе. Предполагалось, то мы должны пожениться, завести детей и воспитать их со всеми остальными евреями из общины. Мардж получила роскошный диплом Северо-восточного и получила работу в АйБиЭм с хорошей зарплатой. Поэтому то, что я был гол как сокол, не имело никакого значения. Она обеспечивала меня материально.

Я постоянно носился как угорелый, мотался по гастролям и записывал пластинки, но мне с детства втемяшили, что я должен жениться и делать то, чего от меня ждут. Чем-то напоминает программирование ДНК. Поэтому вопреки здравому смыслу мы с Мардж обвенчались и начали строить планы о свадьбе. Я прекрасно понимал, что совершаю непростительную ошибку, но подумал, что как-нибудь все решится само собой. Время от времени я изменял ей, и не знал, изменится ли это когда-нибудь. Таких парней много, которые не хранят верность своим женам. Может я был всего лишь одним из них. В тот момент жить ложью казалось легче, чем расстаться. Слишком уж большая ноша остается потом. Одна мысль об этом ужасала. Не то чтобы я ненавидел ее. Мы хорошо ладили, но она больше не привлекала меня как женщина и что еще важнее – я больше ее не любил. Не сказал бы, что я тупо искал кого угодно, чтобы только изменить ей, нет. Но когда у меня был тур, я занимался своими делами, и выпадала такая возможность, я ею пользовался. Мне было двадцать два и я отрывался как мог. Я не ограничивал себя. И вот 27 ноября мы поженились. У нас была грандиозная гребаная еврейская свадьба в храме. Присутствовали все члены группы, Джеймс и Керк тоже пришли, все чин чинарем - в свадебных костюмах. Ее родители были более набожными, чем мои, поэтому им было важно провести такую долгую религиозную церемонию. Там был раввин, кантор пел. В какой-то момент церемонии я оглянулся по сторонам – Джеймс уже затопил под заунывное бормотание раввина. Я стоял и все думал: “Что же ты делаешь?” Это была такая показуха, просто спектакль какой-то. Ну, на худой конец мы закатили неслабую тусу и все нажрались. Вскоре после нашей свадьбы Anthrax укатили в очередной тур, так что медовый месяц пришлось чутка отложить, мы потом съездили в Дисней уорлд. Романтично, не так ли? В какой-то степени это предопределило, каким на деле окажется этот брак. Тем не менее, я пообещал себе, что постараюсь быть верным насколько это возможно. Так продолжалось около года. Ну, потом, само собой, я опять начал хуем груши околачивать. Дело не в том, что я не спал с Мардж. Я знаю многих, кто связал себя узами брака и перестал заниматься сексом. Обычно это происходит потому, что жена тебя интересует уже не так, как раньше. В моем случае дело было во мне. Я находил любые отмазки, какие только мог придумать. Она делала первый шаг, а я ей: “Не могу. Мне нужно достаточно энергии для будущих выступлений”. Один раз я даже соврал ей, что у меня болит голова. Прям так и сказал. Самое печальное, что она меня больше не возбуждала. Она сильно располнена и стала походить на свою маму. А ее мама была огромной дородной женщиной, отец ей ненамного уступал, а я не мог сказать ей, что она толстая и ей нужно сбросить вес. Я, конечно, был мудаком, но не настолько. Может я и был им, но проницательность никто не отменял. Как-то я купил ей абонемент в тренажерку в качестве подарка на день рождения. Моя гениальная идея состояла в том, что это типа будет намек, что ей нужно сбросить вес, или она хотя бы сядет на диету, даже если не станет ходить в зал. Когда я дарил абонемент, у меня и в мыслях не было сделать ей больно. Но понятное дело она начала плакать. Это было отстойно, потому что она никогда не делала мне ничего плохого. Она всегда была милой, доброй и любящей, а мне было двадцать два, и я ее не любил. Я должен был расстаться с ней, когда она поехала поступать в колледж, но я тогда зассал. К счастью, у Anthrax происходило столько всего, что я редко бывал дома. Мы провели короткий тур в качестве хедлайнеров по Японии. Там я никого не клеил, но Денни Спитц явно даром времени не терял. Я как-то вышел из своего номера, чтобы спуститься в вестибюль, и у его номера в коридоре стояли в ряд четыре девушки. И тут распахивается его дверь, выходит девушка, а он стоит в полотенце. Он улыбнулся мне и сказал: “Следующая”, и первая девушка в очереди вошла в его номер. Я такой: “Черт побери, а я и не думал, что Спитц знает в этом толк!”

ГЛАВА 15

РАСПУТСТВО И РАЗГРОМ

И хотя был женат и тусил на гастролях с разными чиксами, до любовных игрищ мне по-прежнему было как до Луны пешком. Пару раз на гастролях я искал девушек на автопати. Найти такую, к которой бы меня влекло, было проще пареной репы. Все сразу узнавали во мне гитариста Anthrax: “Эй, эээ... не хочешь посмотреть наш автобус?” Но если они отвечали да, это казалось мне таким беспонтом, что я просто фоткался с ними и шел к себе в койку читать книжку.

Некоторые девушки приходили в автобус, занимались сексом, а потом говорили: “Мне пора. Парень ждет меня снаружи”. Со мной такой фигни никогда не случалось, но я не раз видел что-то подобное, как правило, это бывало с парнями из дорожной команды. Им вообще было на все плевать. Они только отвечали: “Ну лан, тогда скажи ему, что освободишься через двадцать минут”. Парни из групп тоже иногда трахались в свое удовольствие, но чувакам из дорожной команды перепадало больше всего. Это они участвовали в сексе втроем и оргиях, именно они потом травили все эти байки.

Арти Ринг, техник, о котором я написал “Caught In a Mosh”, слышал, что в каких-то группах вели целые фотоальбомы обнаженных группи. Тогда он достал камеру Полароид и стал собирать свой собственный альбом. Он зазывал девушек в автобус, просил их снять с себя одежду и заставлял корчить всякие дикие рожи и выделывать разные кренделя. Альбомы получались весьма недурственными. Эротикой там, конечно, и не пахло, но зато было очень весело. Какая-то часть меня хотела, чтобы в те времена я больше пользовался преимуществами такого декадентства, но я не думал все время об одном только сексе. Все это казалось мне таким тупым. “Серьезно? Эта телка только что наклонилась, засунула сигарету себе в задницу ради какого-то гребаного снимка на Полароид, а теперь она хочет со мной заняться сексом? Нет уж, благодарю покорно”.

Спустя какое-то время Арти надоело постоянно делать обнаженные фотки, и он стал подходить к этому процессу более творчески. Он рисовал на жопах девчонок рожицы, бросал магазинное мясо им на интимные места и делал фотки задолго до того, как этим стали промышлять Говард Стерн или Мэрилин Мэнсон. Уверен, Арти не делал ничего такого, чем в свои годы не баловались Led Zeppelin. Да и мы никогда снимали девушек с красным бериксом или шестижаберной акулой. Мы и не узнали бы, где их искать, даже если б захотели.