Изумруд

Витя считал себя ответственным за снабжение рыбой и дровами их коммуны в подвале на севастопольской улице имени Ленина. Наверное, он так считал потому, что был старшим среди детей. После того, как немцы заняли Севастополь, в одном крыле подвала разрушенного дома собралось девять человек. Раньше они почти все жили в Инкерманских штольнях, но в последние дни обороны штольни взорвали, и пришлось искать пристанище среди развалин города.

Ночью в подвале спали покатом на цементном полу, подстелив натасканные из развалок тряпки и матрацы. Днём разбредались кто куда в поисках еды.

Витя с другом Петей, смастерив что-то похожее на удочки, обычно уходили ловить рыбу. Их мамы шли подальше за город, на старые огороды за лебедой, самосевом выросшим горохом, морковкой и свёклой. Или на развалины города искать остатки одежды, постели, посуды. В подвале оставалась бабушка Алёхи, подорвавшегося в развалке на мине, десятилетняя девочка Надя с одной ногой. Вторую ногу у неё оторвало при бомбёжке, когда она несла в бутылке воду, чтобы напоить раненых. Под её и бабушкиным присмотром были ещё двое малышей: пятилетний Коля – брат Вити и трёхлетний Серёжа – брат Нади.

В тот день Витя и Петя задержались, потому что вышла из строя одна из удочек. Витя пытался приладить к удилищу палку, а Петя точил кирпичом самодельные крючки.

Вдруг они услышали шум на улице. Витя выглянул из-за камней и увидел, что в их двор заезжает машина с прицепным раскрашенным фургоном. Мальчики спрятались в подвале, подбежали к решётке небольшого окна.

– Зачем это фрицы цирк сюда привезли? – удивился Петя.

Витя поставил своё удилище в угол и молча наблюдал за немцами. Одноногая Надя, опираясь на самодельный костыль-палку, тоже примостилась у наблюдательного пункта. Лёшкина бабушка продолжала в углу чистить кастрюлю. Малыши играли в камушки.

Мальчики разглядывали фургон цирка, на котором были нарисованы танцующие лошади и улыбающаяся дрессировщица в короткой балетной юбочке.

– А я был с мамой в Симферопольском цирке и видел танцующих лошадей! – похвастался Витя. – Я даже знаю, как их звать! Изумруд и Принцесса!

В это время двое немцев раскрыли фургон и вывели лошадь.

– Это Изумруд! – узнал Витя, хотя лошадь не была такой красивой, как в цирке.

На представлении коричневые бока упитанного и ухоженного Изумруда блестели, расчёсанная пушистая грива развевалась, как у сказочного коня, длинный хвост был ровно подрезан, белые носочки на щиколотках сверкали. А большая белая звезда на лбу, опускавшаяся к самому носу, тщательно расправлена и выложена на все стороны. Чёрная чёлка оттеняла красоту гордо изогнутой лошадиной головы.

Витя помнил, как во время выступления, когда Изумруд и Принцесса танцевали вальс, длинные ресницы лошади взмахивали в такт музыке. Мальчик тогда удивлялся, что такая большая лошадь с таким наслаждением слушает музыку и танцует. Его подруга Принцесса, белая, с несколькими тёмными яблоками на боках, тоже была великолепна.

Теперь же худые бока Изумруда прочерчивали полосы рёбер, спутанная грива свисала грязными космами, хвост превратился в длинную метёлку, усеянную репяхами.

В выражении лошадиной морды затаились тоска и протест против того, что с ним происходит.

А где же его подруга Принцесса? И где красавица-хозяйка, дрессировщица? Что с ними приключилось в этот военный год, который был заполнен бомбёжками, завыванием летящих снарядов, минами, взрывами, смертью, кровью и бесчисленными человеческими бедами? Что стало со всеми цирковыми фургонами и артистами? Куда их разметала война?

Немцы отвели лошадь в сарай, отнесли ей ведро с водой и сумку с кормом. В этот день к Изумруду больше никто не приходил, целый день его держали закрытым в тёмном сарае.

Витя с Петей ушли с удочками на рыбалку, после обеда принесли несколько бычков и крабиков, отдали бабушке.

Надя весь день дежурила у окна подвала или во дворе и сообщила мальчикам, что сарай немцы больше не открывали.

– Бедный Изумруд, целый день стоит в тёмном сарае, – пожалел его Витя.

– Он, наверно, тоскует без своей хозяйки и Принцессы. Правда, Витя? – вздохнули Петя и Надя. – Даже окна в сарае нет!

Мальчики подошли к двери сарая, прислушались. За дверью было тихо.

– Изумруд… Изумруд… Хороший… – позвали они ласково и услышали из-за двери какое-то движение и вздох.

Витя и Петя осмелели, обошли сарай, внимательно его осмотрели, но не нашли ни одной щёлочки. Тогда они поговорили ещё немного с лошадью через закрытую дверь.

– Изумруд, мы знаем, как ты красиво выступал в цирке. Нам жаль, что ты один в темноте. Мы не можем тебя освободить. Немцы, наверно, хотят тебя угнать в Германию.

В это время их позвала бабушка.

– Витя, Петя! Поищите чего-нибудь для костра, не на чем сварить рыбу!

Мальчики уже давно облазили все ближайшие окрестности. С каждым днём найти дрова становилось всё тяжелее. Но поиск дров был их обязанностью. Они нехотя взяли топор и отправились в бывший сквер. Им удалось найти обгоревшее дерево, которое уже кто-то начал обтёсывать.

– Вот если бы у нас была пила, мы бы напилили чурок, их хватило бы надолго! – помечтал Витя.

Но пилы не было, и мальчики долго по очереди тесали топором обугленный ствол и, чумазые, принесли в мешке щепок и несколько веток.

Бабушка уже почистила бычков и принесла от родника воды. Малышня, Колька с Серёжкой, в ожидании вкусного ужина сидели у костра, разложенного у входа в подвал. Надя тоже расположилась рядом, вытянула на земле единственную ногу.

Вскоре вкусные запахи поплыли по двору. Бабушка по справедливости разлила уху всем в подставленные жестяные банки и алюминиевые кружки.

– Эх, если бы хлебушка ещё, хоть по кусочку! – вздохнула бабушка, черпая ложкой жидкий бульон.

Дети быстро выхлебали свои порции и голодными глазами поглядывали на кастрюлю. Но бабушка сказала:

– Там осталось вашим матерям немного, скоро они придут, уставшие и голодные. Может, им повезёт, принесут чего-нибудь.

После ужина мальчики решили ещё сбегать к немецкой кухне. Им повезло: они принесли картофельных очисток.

– Сделаем завтра из них оладьи, – пообещала бабушка.

Дети продолжали сидеть во дворе, поджидая маму и надеясь получить ещё чего-нибудь съестного.

Три женщины пришли вместе, поздно, когда уже стемнело, принесли сумки с лебедой, диким чесноком и початками кукурузы. Бабушка спрятала всё в угол, чтобы дети не стали есть что-нибудь сырое. Полуголодные, они нехотя укладывались спать.

На следующий день, после завтрака с бабушкиными оладьями из очисток, женщины отправились на развалины в надежде найти хоть какую-нибудь одежду, рваную обувь или что-нибудь необходимое в их общем хозяйстве: приближалась зима.

А Витя с Петей как обычно собирались на рыбалку. Но их задержали события во дворе.

Возле сарая появились двое немцев, солдат и офицер. Они открыли сарай и вывели Изумруда. Солдат закинул на его спину седло, надел уздечку и вручил повод офицеру.

Видимо, лошадь офицеру нравилась. Он оглядывал Изумруда со всех сторон, хлопал по спине, заглядывал в рот и с довольным выражением лица повторял: «Гут…гут…гут».

Изумруд же вёл себя неспокойно, нервно переступал ногами, недовольно встряхивал головой. Кожа на его спине вздрагивала, по ней волнами пробегала дрожь.

И вот, едва немец поставил ногу в стремя и сел в седло, Изумруд дёрнулся, встал на дыбы, резко опустился, поднял зад и мгновенно сбросил седока, ударив его о камни, разбросанные во дворе. Обозлённый офицер в ярости несколько раз хлестнул Изумруда кнутом. Испуганный солдат отодвинул пару камней в сторону. Офицер, потерев ушибленное бедро, сделал новую попытку сесть в седло. Но лошадь вновь не приняла седока. Через пару её взбрыкиваний немец вновь вылетел из седла. На спину Изумруда посыпались удары. Поводья перехватил солдат, а офицер стегал и стегал лошадь, зло выкрикивая немецкие слова.

Витя и Петя выглядывали из окна подвала и ждали, чем же закончится этот поединок.

Солдат с трудом удерживал поводья. Изумруд взвивался, вставал на дыбы, идя на задних ногах, наступал на немцев. Он явно не хотел идти в плен и подчиняться новому хозяину. Это была совсем не та лошадь, которая танцевала вальс, с удовольствием скакала по кругу арены, принимала на спину красивую хозяйку-дрессировщицу, позволяла ей стоять на одной ноге и делать сальто. При каждой новой попытке офицера сесть и удержаться в седле, Изумруд мгновенно взбрыкивал, делал невероятные прыжки, свечи, выкрутасы и сбрасывал седока, ударяя его о камни.

Мальчики у окна злорадно шептали: «Так его, Изумруд! Так!»

Солдат едва успевал схватить повод и удерживать лошадь. Но вот Изумруд дёрнулся, вырвался из рук солдата и побежал по двору. Почувствовав свободу, он гордо поднял голову и проскакал мимо решётки подвального окна.

Мальчики заметили, как вспыхнули радостью глаза лошади. «Беги, Изумруд!» – в страхе вздрогнули сердца мальчишек.

Но офицер уже выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил в лошадь. Изумруд на мгновение замер, остановился, словно не понимая, что происходит.

Офицер же что-то выкрикивал и продолжал стрелять.

Ноги Изумруда подогнулись, он тяжко вздохнул и рухнул на землю. Всё произошло быстро. Солнце остановилось на выцветшем небе. Утренний бриз замер. Неожиданная тишина притаилась в углах двора.

Дети отпрянули от окна.

Солдат закрыл сарай.

Офицер, проходя мимо лошади, пнул её ногой. Немцы покинули двор.

В подвале раздался голос маленького Коли:

– Они убили его?

– Убили, – ответил Витя.

– Мы будем сегодня варить мясо? – тихо спросила голодная Надя.

– Наверное, будем, – ответил самый старший мальчик коммуны и вопросительно посмотрел на бабушку, ожидая её решения.

– Принесите с Петей воды, – ровным голосом распорядилась бабушка.

Где-то за окном шелестела струйка песка, стекая из разбитой стены дома севастопольской улицы.

Иван Тучков