ЧЕМ И ЧТО МЫСЛИТСЯ

Повторим: теория идей – не просто очередная версия мироздания или бытия, ряд которых уже известен нам по предыдущему изложению раннегреческой философии. Она решает не просто мировоззренческую, познавательную, духовную задачу, а прежде всего рефлексивную: впервые и в полной мере философскую. Вместе с рассуждением Сократа о прекрасном в платоновском диалоге "Гиппий Больший" (подлинность которого, кстати говоря, оспаривается), рождается европейская метафизика.

Благодаря вопросу об идее (прекрасного) Платон устами Сократа отделяет мыслимое нами от того, посредством чего мы мыслим, и – устраняя первое из сферы мышления – делает второе его предметом. Мы мыслим, оцениваем, воспринимаем множество вещей, явлений, лиц как прекрасные. Но благодаря чему мы можем видеть и мыслить их таковыми? "В силу идеи (понятия) прекрасного", – отвечает Платон. Но если так, если все наши суждения о прекрасном (как и о благом, истинном, справедливом и всем ином, о чем мы судим) исходят из некоторого представления о прекрасном и опираются на него, то каково это представление (идея, эйдос, вид)? Каково его содержание и чем оно определено?

Именно в этой, открытой Платоном ситуации мышления, когда мысль обращается не на свои обычные предметы, а на то, благодаря чему мы вообще можем мыслить нечто таким или иным (то есть делает своим предметом саму способность мышления), впервые получает свое законченное и четкое выражение важнейшее качество философского разума: его рефлексивность.

ПОНЯТИЕ "РЕФЛЕКСИИ"

Платон не употребляет этого понятия; непосредственное содержание его учения не о рефлексивности мышления и человеческого опыта. Но реально он открывает именно это качество мышления, которое отныне станет основой и ключевой формой философской работы. Своим учением об эйдосах Платон определил и задал сам механизм философской работы сознания, которое стремится познать не то, что нам дано и представлено, а то, благодаря чему мы знаем; быть не тем или иным образом, а определиться в том, как вообще возможно быть. И этим решает рефлексивную задачу.

Рефлексия не дает наставления: "справедливым будет поступить так-то и так-то", а стремится выяснить: "что такое справедливость, как вообще возможно быть справедливым". В уверенности, что зная этот, как будто отвлеченный от конкретного случая (и всех конкретных случаев) смысл, мы сможем наиболее справедливо (sic!) рассудить в той или иной ситуации, как быть справедливым. Дистанцирование от конкретных ситуаций приводит к проникновению в суть этих ситуаций: причем не только тех, которые уже были в нашем опыте, но и всех, которые вообще могут быть и потребовать применения к ним идеи справедливости. Так разум достигает действительно всеобщего и окончательного знания – независимого от суммы конкретных случаев и, наоборот, готового стать надежным водителем в любом из случаев.