Глава 50

Летним воскресным днем Хьюз Бремнер стоял на палубе речного трамвайчика, одного из тех, которые курсируют по Сене между Пон де л’Альма и Пон де Сюльи. По воскресеньям в палубных буфетах можно было купить великолепную свежую пиццу, особенно хороши были горячие бриоши. Руководитель «Мустанга» в одиночестве наслаждался пищей и, казалось, был поглощен созерцанием береговой панорамы. На самом деле он прорабатывал детали завершения операции «Величие», которую готовил два года. Она принесет ему миллиарды, станет апофеозом его карьеры, наконец сделает имя Хьюза Бремнера легендарным.

Потом, прежде чем кто-либо поймет, что случилось, Бремнер ускользнет в свой полинезийский рай, в поместье Индиго Риф. В течение последних двух лет он собирал уникальные картины, редкую керамику и старинную скульптуру, чтобы в отличие от его пуританского офиса на седьмом этаже в Лэнгли украсить свое тамошнее пристанище с надлежащей роскошью. Виллу по особому проекту возводили и украшали лучшие итальянские мастера. Винный погреб уже был заполнен отборными французскими и испанскими винами. Компьютерная система обеспечения безопасности представляла собой настоящее произведение искусства, как и сверхсовременная система связи, благодаря которой он сможет общаться с внешним миром, когда и как ему будет угодно.

– Воскресные утра в Париже уникальны – нигде вы не увидите ничего подобного, – сказал кто-то за его спиной.

Шеф «Мустанга», не обернувшись, продолжал рассматривать людей на берегу. Его взгляд остановился на женщине с двумя детьми, покупающей воздушные шары. Похоже, она вышла прогуляться со своими чадами по набережной. По его мнению, вряд ли можно было найти более скучное занятие.

Как бы очнувшись от наваждения, Бремнер повернул голову к ожидавшему его человеку.

Это был Кит Кроусер, руководитель финансовой части операции «Величие». Сделка должна была принести ему целое состояние. Правда, в соответствии с планом по окончании операции Гордон должен его убрать.

– Ситуация такая, – сказал Кроусер. – Когда обо всем будет объявлено, произойдет серьезная перекотировка европейских валют. Банковские процентные ставки упадут, то же самое случится с учетными ставками на фондовых биржах. Я почти истощил запасы франков и готов побиться об заклад, что перекотировка очень серьезно скажется и на процентных ставках, и на ценных бумагах. Франки распроданы на сумму, эквивалентную примерно десяти миллиардам долларов. Приблизительно восемьдесят процентов суммы переведены в доллары США, поскольку это более устойчивая валюта. Плюс к этому я скупил на миллиард долларов ценных бумаг на французских биржах, поскольку при падении курса национальной валюты котировка ценных бумаг повышается – этот эффект надо было нейтрализовать. Имея в качестве подкрепления резервы корпорации О’Кифа, я смог сохранить наши позиции, держа как буфер всего миллиард долларов. Вы поставили на карту все. Надеюсь, вы знаете, что делаете, в противном случае «Стерлинг О’Киф энтерпрайсиз» обанкротится.

Бремнер лишь улыбнулся, глядя на воду. Кроусер взял огромный кредит во франках и купил на них доллары по фиксированному курсу. Как только курс французской валюты резко покатится вниз, Кроусер начнет приобретать подешевевшие франки. Полученной в результате суммы хватит не только на то, чтобы расплатиться с кредиторами. Бремнер положит себе в карман курсовую разницу и прочие дивиденды, оставшиеся после выплаты вознаграждения Гордону Тэйту, Аллану Левайну и еще кое-кому. Таким образом, шеф «Мустанга» добьется исполнения своей заветной мечты – стать мультимиллиардером, для этого он отвернулся от своей страны, считая ее неблагодарной, и стал создавать корпорацию О’Кифа.

– Мне хотелось бы знать: на какой информации вы строите свои действия? – спросил Кроусер.

– Не задавай лишних вопросов. Если хочешь, конечно, получить свои пять миллионов и не мучиться угрызениями совести, – ответил Бремнер.

Уголком глаза он увидел, как Кроусер улыбнулся и слегка кивнул в знак согласия. За пять миллионов долларов он мог позволить себе жить в неведении.

Эксперт по валютным операциям развернулся и зашагал прочь.

Бремнер еще раз бросил взгляд на берег, и в его воображении вновь возник дворец на Индиго-Риф – драгоценный камень в оправе из пальм, окруженный со всех сторон аквамаринового цвета морской водой. Вскоре он сможет послать к дьяволу весь остальной мир. Он уйдет из ЦРУ, исчезнет и будет жить жизнью, о которой всегда мечтал: теплый ветер, теплые ночи. И богатство, которое не снилось даже королям.

Все радужные видения разом рухнули, как только Бремнер переступил порог своего офиса. На столе его ждало послание от Арлин Дебо, в котором говорилось: «Я вылетаю к вам, Хьюз. Прибуду в Париж около пяти часов по местному времени. Мне доложили, что Хищник собирается сдаться сегодня вечером».

У Бремнера все поплыло перед глазами. Проклятая баба! Какая муха ее укусила? Неужели кто-то ей сообщил? Нет, это было невозможно. О том, что операция с Хищником продолжается, знали только его, Бремнера, люди, преданные ему и только ему!

Привычным усилием воли он заставил себя успокоиться и принялся обдумывать положение. Кто мог предать его? У него оставалось всего несколько часов на выяснение этого вопроса и на подготовку к встрече с Арлин. К тому же надо приготовиться к приему Хищника. Ему нужна была Сара Уокер, нужна сейчас же. Бремнер потянулся к своему спецтелефону.

Сара Уокер закрыла убитому глаза. На лице брата ее матери застыла улыбка. Вся грудь была залита кровью, кровь стекала, образуя лужицу. Сара вытерла слезы, вспоминая фотографии в альбоме. Когда-то, еще до потери памяти, она часто рассматривала их. Ей казалось, что сейчас кое-какие черты лица дяди выглядели несколько иначе – нос был более плоским, подбородок словно уменьшился, но если отбросить тридцать лет времени и тридцать фунтов веса, сомнений быть не могло: перед ней был отец Лиз – Хэл Сансборо. Тот самый человек, которого она видела на фото у дома в Челси держащим за руку свою дочь. В ушах у Сары все еще стояли его последние слова: «Скажи Лиз, что я люблю ее».

Сара выскочила из машины и осторожно огляделась. На улице никого не было, и, похоже, никто не наблюдал за ней из окон окрестных домов. Она взяла «вальтер» Ощипанного и проверила обойму, затем пошла по направлению к ближайшей станции метро. Душу ее раздирали противоречивые чувства. Она встретила незнакомого человека, который в течение недолгого времени считал себя ее отцом, и вот теперь он мертв. По идее она должна была испытывать бешенство, жаждать мести, но больше всего ей хотелось прекратить кровопролитие.

Убитый, видимо, рассказывал ей свою собственную историю. Ей никуда не спрятаться от того факта, что она находилась в кровном родстве с безжалостным профессиональным убийцей, который сказал, что гордится ею.

Сара почувствовала, как покрывается гусиной кожей, – ей был вовсе ни к чему комплимент киллера. Сама того не замечая, она ускорила шаг, словно это могло помочь ей прийти к какому-то решению.

Дойдя до бистро, у которого она договорилась встретиться с Ашером, она увидела, что он уже ждет ее, сидя на стоящем у обочины мотоцикле.

– О Господи, что случилось? – спросил он, дотрагиваясь до повязки у нее на голове.

– Потом расскажу, – ответила она. – Мне кажется, тебе не терпится отсюда смотаться.

– Это уж точно, – подтвердил Ашер, озираясь. – Наши фотографии и информация в газете дают о себе знать. Меня дважды останавливали. Нет никаких гарантий, что и в третий раз мне повезет.

Он протянул Саре черную кожаную куртку и шлем с закрывающим лицо забралом из темного пластика – такой же, как у него самого.

– Сможешь надеть это поверх повязки?

– Конечно, – ответила она, нахлобучивая шлем. При этом она невольно поморщилась от боли. – Куда поедем?

– У меня есть хорошая новость. Мы едем к Джеку О’Кифу. Кристин Робитай дала мне его адрес.

– Наконец-то! Может быть, хотя бы он сможет разобраться, что такое задумал Бремнер!

Когда Сара надевала куртку, Ашер увидел заткнутый за пояс ее брюк «вальтер».

– Что произошло? Где твоя «беретта»?

– Это очень долгая история, Ашер. Поехали скорее.

Кристин Робитай сидела на резном балконе своей квартиры и смотрела на раскинувшийся внизу полуденный Париж. Через весь город вилась серебряная лента Сены. Кристин курила сигареты с золотым ободком вокруг фильтра и думала о прошлом, об истории и о самой себе, гадая, когда же она наконец перестанет повторять старые ошибки.

Поначалу все в ее жизни складывалось удачно. Она родилась и выросла в зажиточной семье торговца цветами. В овеянном духом романтики Париже благоденствовали три категории торговцев – те, что снабжали город хлебом, вином и цветами. Уже с малых лет Кристин была в курсе семейных дел, понимала важность их семейного бизнеса. Кроме того, она всей душой любила цветы, прекрасно разбиралась в числовой и цветовой символике. Что могло быть лучшим подарком, чем фарфоровая ваза, наполненная белоснежными лилиями, белыми древовидными гортензиями, зелеными артишоками и изумрудным папоротником и мхом?

В Париже в любом, даже в самом бедном квартале была своя цветочная лавка. Магазин семьи Робитай был одним из самых роскошных в городе, он располагался напротив здания Национальной Ассамблеи на пляс дю Пале Бурбон, неподалеку от многочисленных иностранных посольств и министерств, которые испытывали большую и постоянную потребность в изысканных цветах. Семья Робитай была известна в кругу своих коллег умением составлять элегантные, тщательно продуманные и необычные цветочные композиции. У Кристин было двое братьев и две сестры. Она росла избалованным ребенком. Поскольку она была самой красивой из девочек, ее обожали, одевали в дорогие платья и тонкие чулки, демонстрируя Кристин как еще одно утонченное творение ее семьи. Она училась в школе и работала в магазине. В составлении композиций из цветов ей не было равных, правда, больше всего ей нравилось стоять за прилавком. Там она могла флиртовать с молодыми министерскими чиновниками и респектабельными господами.

В четырнадцать лет Кристин забеременела. Ее любовником был составитель композиций из известного магазина, торговавшего искусственными цветами. Родственников Кристин возмущало не столько то, что подобная неприятность случилась с девочкой в столь раннем возрасте, сколько род занятий молодого человека. Работая с неживыми цветами, он, по мнению ее родных, не мог должным образом оценить хрупкую красоту такого непревзойденного творения Всевышнего, как Кристин. Тем не менее молодой человек сделал ей предложение. Родители Кристин, будучи католиками, также дали согласие на брак. Все, что случилось потом, стало полной неожиданностью для всех.

Вместо замужества девочка сбежала из дома, сделала аборт и стала работать певицей и танцовщицей в клубах на Монмартре, выступая в нарядах, раз от разу становившихся все более откровенными и вызывающими. Разыскавший ее отец был убит увиденным. Кристин хладнокровно предложила ему убедить мать в том, что она, ее дочь, умерла.

Мужчины в ее жизни менялись слишком часто. Перешагнув тридцатилетний рубеж, Кристин поняла, что ее карьера танцовщицы сомнительных клубов и кабаре окончена. Именно тогда ее очередной любовник, черноволосый ловелас из Марселя, предложил ей деловое знакомство.

В течение последующих двадцати лет Кристин знала человека, ставшего ее боссом, только по имени – Жан.

С Жаном она работала на Интерпол, и главным инструментом ее работы была любовь. Торговать своим телом в интересах правительства казалось Кристин интересным и полезным занятием. Но теперь ей уже перевалило за пятьдесят, волосы давно поседели, и полгода назад она неожиданно перестала их красить. С годами ее чудесные, мягкие, нежные черты лица превратились в стальную маску. Теперь она слишком много курила, слишком много пила и слишком устала от любви. Любовь в ее представлении была одной из разновидностей борьбы за власть, где женщина в любом случае играет жалкую роль.

Кристин сразу понравился Ашер Флорес – не только потому, что он был приятным молодым человеком, всегда относившимся к ней уважительно, но еще и потому, что его фамилия – Флорес – по-испански означала «цветы». Казалось, самой судьбе было угодно, чтобы они встретились и стали друзьями; впоследствии она снабдила его информацией, которая спасла Ашеру жизнь. В конце концов Кристин все-таки затащила его в постель, и для него это был способ выразить ей благодарность.

Сегодня утром Ашер позвонил ей на работу, но Кристин попросила помощника сказать, что ее нет. Нужно было время, чтобы как следует подумать. Ее новый руководитель по имени Ги, сменивший Жана, сообщил ей, что Интерпол разыскивает Ашера Флореса и что при попытке задержания он убил трех человек из Тур-Лангедок. Разумеется, она уже слышала об убийствах, правда, не знала, чьих рук это дело. Газетное сообщение о том, что Ашера и какую-то молодую женщину разыскивают в связи с убийствами, якобы совершенными ими в Денвере, она тоже прочла.

Хорошо зная Ашера, она недоумевала. Вряд ли он мог совершить убийство без веских на то оснований. Не похоже было и на то, что он мог стать предателем. Однако Ги уверил ее, что, согласно информации из Лэнгли, дело обстоит именно так. Ашер Флорес стал изменником, и долг Кристин – помочь с ним разделаться. Что же касается Сары Уокер, то ее следовало взять живой и доставить в Тур-Лангедок.

Встретившись с Ашером, она внимательно выслушала его. Кристин узнала о Саре Уокер и о том, что Хьюз Бремнер, по предположениям Ашера, сделал с этой женщиной. Не утаил он и того, что Хищник, столько лет находившийся в бегах, собирался в ближайшее время сдаться.

Кристин поверила Ашеру. Слушая его, она думала о том, какой он, по сути дела, еще ребенок и какой в то же время отличный любовник. Флорес хотел узнать адрес Джека О’Кифа. Сделав несколько звонков, она выяснила, что тот сейчас живет в Бургундии.

Джек О’Киф когда-то давно был с ней близок. Тогда она была еще молода и привлекательна, а Джек, импозантный мужчина с тронутыми серебром волосами, имел репутацию живой легенды. В то время он уже собирался в отставку. Кристин жалела, что не познакомилась с ним раньше, когда он, по рассказам, полностью соответствовал своему прозвищу Рэд Джек – Рыжий Джек.

Кристин понимала, что и ей пора отходить от дел. Она стала многое забывать. Сейчас она не могла вспомнить даже имя того паренька, который когда-то давно собирался жениться на ней. Кристин не жалела о том, что избавилась от ребенка. Она уже тогда понимала, что не в силах заниматься кем-то, кроме себя.

Примерно пять лет назад, после смерти родителей, она стала налаживать связи со своей семьей. Один из ее племянников недавно переехал в Сиэтл и открыл там свой цветочный магазин. Он с восторгом описывал ей Сиэтл. Наконец ей захотелось увидеть все это своими глазами и, возможно, переехать туда. В Сиэтле не могло быть свидетелей ее бурного прошлого. Но для получения вида на жительство в США ей нужен был влиятельный знакомый, близкий к правительственным кругам этой страны.

И вот теперь одним телефонным звонком она могла обеспечить себе приличную пенсию и спокойную старость в Штатах. Но что будет с Ашером? Сможет ли она жить, зная, что своей рукой подписала ему смертный приговор?

Потушив сигарету, Кристин пошла в комнату, на ходу раздеваясь. Накинув халат, она почистила зубы, прополоскала горло и легла в постель, словно был уже вечер и подошло время сна. Вот уже много месяцев к ней не прикасался ни один мужчина. Кристин не особенно страдала от одиночества. Но в ней еще таились желания – у тела была своя собственная память.

Она заворочалась, взбивая кулаком подушку. Что же ей делать? Время шло, и надо было сделать выбор между жизнью Ашера… и своей собственной.

Кристин Робитай так и не смогла заснуть. Через час она встала, придвинула к себе телефон и позвонила. Еще через тридцать минут она шла по рю де Риволи.

Она шагала мимо магазинов, где продавали парфюмерию, сувениры, книги, и отмечала про себя, что дела у торговцев идут неважно. Французскую экономику опять поразил спад. Наконец она дошла до кафе «Мадден» и выбрала столик на улице, откуда легко было наблюдать. Заказав кофе, Кристин обратила внимание на высокого мужчину, красивого несколько суровой, аскетической красотой, который, судя по всему, собирался заказать себе что-нибудь из еды. Мужчина замешкался у входа, оглядывая столики. Вероятно, это он, решила Кристин. Она медленно вытащила одну из своих сигарет с золотым ободком вокруг фильтра. Уловив ее жест и рассмотрев сигарету, мужчина приблизился к ней:

– Вы позволите, мадемуазель?

Он щелкнул зажигалкой. Затянувшись, Кристин посмотрела в его холодные глаза. В лице его было что-то ястребиное. По тому, что ей приходилось слышать о нем, характер мужчины вполне соответствовал его внешности, и она была рада, что заранее приняла кое-какие меры предосторожности.

– Хьюз Бремнер? – пробормотала она.

– Да.

– Садитесь, месье. Нам предстоит долгий разговор.