Принятие христианства славянами. его следствия

Православие и католицизм. Деятельность Кирилла и Мефодия. Славянский алфавит. Церковнославянский язык. Принятие христианства на Руси. Первые русские православные подвижники. Раскол в славянском мире на католическую и православную части, его культурно‑исторические следствия

Исконными врагами западных славян‑язычников были немцы и датчане. Став католиками, немцы и датчане уже в качестве благословляемых римским папой крестоносцев продолжили антиславянскую экспансию под благим претекстом крещения язычников в христианство.

Крестоносцы столь старательно «крестили» ненавистных славян, что несколько племен просто уничтожили – в хрониках, ведшихся католическими авторами, от них сохранились лишь названия.

Однако в славянских землях действовали и греческие миссионеры. На территории Чехии в IX в. существовало славянское княжество Великая Моравия. И вот в 863 г. моравский князь Ростислав обратился к византийскому императору с весьма характерной просьбой. Сам он был уже крещен (в 1994 г. канонизирован в качестве святого равноапостольного князя Ростислава Великоморавского). Теперь же святой князь просил Византию послать христианского епископа и проповедников к своему народу.

В Константинополе, несомненно, поняли, что князя Ростислава не устраивают немецкие епископы; по всей видимости, поняли и причину этого[121]. Однако разделение христианской церкви на католическую и православную еще не произошло, и Моравия числилась под церковным управлением не Константинополя, а Рима.

Патриарх Фотий оказался в затруднительном положении. В конце концов Византия послала в Моравию и Паннонию не епископа, а братьев‑миссионеров Константина (Кирилла) и Мефодия, не имевших какого‑либо официального статуса. В послании к князю патриарх писал, что направляет к нему философа, которому были Богом явлены «письмена» на славянском языке, т. е. Константина (Кирилла).

Как весьма содержательно выразился И. В. Ягич, «Уже первый акт, занесенный на страницы славянской культурной истории под именем Константина Философа, вопрос его, заданный византийскому императору о том, имеются ли у моравских славян свои буквы, представляет – вопрос филологический. На деле Константин был первым славянским филологом в полном смысле слова. Ведь он составил: 1‑е для славян особое письмо, 2‑е установил правописание, 3‑е сделал первые переводы с греческого языка на церковнославянский»[122].

Придя в Моравию через Болгарию, братья начали проповедовать славянам на славянском солунском диалекте, который сами знали с детства и который был вполне понятен местному населению. Константин и Мефодий также перевели на славянский язык некоторые священные христианские тексты вышеупомянутыми «письменами». Видимо, это была глаголица: алфавит, известный ныне под названием «кириллица», заметно моложе и, скорее всего, разработан впоследствии кем‑то из их учеников в Болгарии (вероятно, Климентом Охридским)[123].

Н. И. Толстой указывал: «Для выяснения вопроса об этническом самосознании славян небезынтересна и проблема происхождения глаголицы. <…> Исключительность глаголицы, ее принципиальная независимость от греческого и латинского письма могут быть восприняты как демонстрация славянской культурной автономии, или самобытности, отдельности по отношению к другим этносам, обладавшим письменностью, в первую очередь к греческому (византийского периода) и немецкому (франкскому)», – отмечая, что «область распространения глаголицы со временем ограничилась довольно узким ареалом – хорватским северодалматинским побережьем с Истрией и прилегающими к побережью территориями. Там она, как известно, сохранялась почти до наших дней»[124].

Напомним, что немецкие священники служили в Моравии и Паннонии на латинском языке, славянам совершенно непонятном. У Константина и Мефодия, начавших служить по‑славянски, появились последователи, но в большинстве своем местные священники «латинского обряда» вступили в борьбу с ними, обвиняя братьев в использовании «неосвященного» языка и даже в искажении учения о Святом Духе.

Латинские патеры упирали на то, надпись на кресте Господнем сделана на трех языках – еврейском, латинском и греческом, а следовательно, лишь эти языки могут использоваться в христианском богослужении[125]. Братья возражали латинянам, что «трехъязычная ересь» безосновательна и вредна.

Своих учеников Константин и Мефодий надеялись рукоположить в священники в Константинополе. Однако в Византии произошел дворцовый переворот (был убит император Михаил и низложен патриарх Фотий, лишь впоследствии восстановленный на своем престоле). Тогда Константин и Мефодий решили отправиться к высшему руководству своих немецких «обличителей» – в Рим, к римскому папе. Они везли и святыню: найденные Константином в Херсонесе мощи св. Климента, папы Римского.

Бог не оставил святых братьев: неожиданно для немецких клириков их жалобы на «еретические» воззрения Константина и Мефодия не были поддержаны папой Адрианом II. В Венеции Константин успешно дискутировал с «треязычниками». В Риме папа также внимательно выслушал аргументы Константина, о богословских деталях которых мы ныне можем лишь догадываться. Затем он освятил переведенные книги и утвердил христианское богослужение на четвертом языке – славянском (было лишь обусловлено, что вначале Евангелие и Апостол читаются во время службы по‑латыни, а затем по‑славянски). Ученики братьев были рукоположены в священники и диаконы. Моравским властителям папа адресовал следующее послание:

«Размыслив, мы решили отправить в ваши страны сына нашего Мефодия, посвященного нами, с его учениками, мужа совершенного разумом и истинной веры, чтобы он вас просветил, как вы сами того просили, объяснив вам на вашем языке Святое Писание, весь богослужебный чин и святую мессу, т. е. службы, включая крещение, как начал делать философ Константин с Божьею благодатью и по молитвам святого Климента».

Константин 14 февраля 869 г. умер в Риме (приняв перед смертью схиму, он и стал зваться Кириллом).

К величайшему сожалению, дальнейшие события складывались отнюдь не лучезарным образом. Мефодий полтора десятилетия проповедовал в Моравии и перевел на славянский язык важнейшие богослужебные книги. Однако после его смерти ученики братьев подверглись жесточайшим преследованиям. В Моравии, как и вообще у западных славян, в конце концов воцарилось католичество.

Последующая история христианства показала, что папа Адриан принял прозорливое, если не боговдохновенное, решение.

Еще задолго до начала служения по‑славянски Кирилла и Мефодия завели служение на своих языках армяне, копты и некоторые другие народы. Эта практика у вышеназванных не пресеклась, но и не вышла за пределы национальных церквей. Зато православное богослужение на церковнославянском языке широко распространилось на планете и почти повсеместно сохраняется по сей день. До второй половины XIX в. служили по‑церковнославянски даже, например, православные румыны, не имеющие к славянам отношения в этническом смысле (относительно недавний переход на румынский язык был связан с начавшимися процессами национального самоопределения в Румынии).

Церковнославянский язык на тысячелетия стал четвертым мировым языком, использующимся в христианстве. Значение этого факта велико. Если вдуматься, он свидетельствует о наличии особых, умонепостигаемых свойств у данного языка в религиозно‑мистическом плане, аналогичных тем, что ранее обнаружили греческий и латинский языки.

Если выразиться упрощенно и коротко, церковная история засвидетельствовала, что молитвы на церковнославянском языке доходят до Бога столь же успешно, что на греческом и латинском. Это, по‑видимому, отнюдь не автоматическое свойство любого языка.

Как известно, неизменная «голубая мечта» всякого рода церковных «обновленцев» и «неообновленцев» – перевести православное богослужение в России на современный русский язык (обычно под лукавым предлогом якобы «непонятности» прихожанам церковнославянского языка и некоей «демократизации» богослужения). Церковь принципиально выступает против такого рода поползновений и считает их ересью отнюдь не в силу своей «отсталости» и замшелой «косности».

Священнослужители понимают, что богослужение – таинство и что на предполагаемой церковной службе, если взяться проводить ее по‑русски (по‑украински, по‑белорусски и пр.), могут возникнуть серьезные духовные сложности – то или иное ослабление контакта с Небесными силами, а то и утрата данного контакта, без которого вся служба утрачивает свой таинственный смысл.

При этом на самом деле предполагается не просто «замена одного языка другим». Церковное богослужение составляют священные тексты (тексты из Евангелия, тексты молитв, тексты псалмов и т. д.). Но перевод текстов (молитв, псалмов и т. д.) с церковнославянского на современный русский в филологическом смысле неизбежно есть их определенная переработка, производимая ее автором – переводчиком. Перевод с языка на язык в смысловом отношении – отнюдь не зеркальное воспроизведение подлинника, то есть процедура отнюдь не безболезненная. Смысл подлинника и перевода в силу разницы языков весьма часто совпадает не вполне (о причинах этого в свое время говорили те же В. Гумбольдт и А. А. Потебня).

Например, церковнославянский текст псалма I «Сего ради не воскреснутъ нечестивии на судъ, ниже грешници в советъ праведныхъ» в одном из имеющихся ныне переводов звучит как «Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники – в собрании праведных». Это конкретный пример того, что замена подлинника переводом есть замена его иным текстом, ряд смысловых нюансов в котором отличен от подлинника. Такая замена может повлечь сложную цепь непредсказуемых негативных следствий.

На живом современном языке в церкви регулярно звучат проповеди священников, обычно заключающие службу. Тексты этих проповедей лично составляются иереем по свободному плану, то есть носят авторский характер. И понятно, что эти проповеди, произносимые по‑русски, тоже никак не могут заменить собой, например, молитвы, тексты которых содержатся в молитвослове, псалмы, и уж, само собой, евангельские тексты, хотя мысли проповедника, как правило, тесно соотнесены с их содержанием.

Проблема языка и текста в церкви – очень и очень серьезная проблема, вообще одна из основных проблем веры. Святые Кирилл и Мефодий в далекой древности уловили в старославянском языке нечто чрезвычайно важное, возможно, мистически уникальное, и сумели передать свое – оказавшееся совершенно верным – ощущение папе Адриану, также понявшему эту особенность (по велению папы литургия по‑славянски была отслужена в нескольких соборах Рима).

Восточные славяне приняли христианство от греческих миссионеров исторически относительно поздно – в эпоху Киевской Руси (988 г.). Князь Владимир долго пребывал в язычестве, как ранее его отец, знаменитый полководец Святослав (христианкой была бабушка Владимира святая равноапостольная княгиня Ольга). Обращение в христианство, как свидетельствует русская летопись, происходило на Киевской Руси в основном мирно (локальные конфликты имелись – например, в непокорной древлянской земле, где люди не хотели расстаться с прежними божествами).

Дубовый идол Перуна был сброшен с киевского холма в Днепр, поплыл и застрял далеко по течению на отмели, на которой его видели многие годы спустя: народ утратил интерес к свергнутому предмету прежнего поклонения.

Можно думать, что восточным славянам было не столь уж трудно угадать в дьяволе, о котором им рассказывали православные священники, своего «старого знакомого» Велеса. Христианский Бог, живущий на небе и управляющий всем сущим, также был киевлянам понятен, хотя и совсем не походил на Перуна (сложный догмат о трех ипостасях Божества доносили до новообращенных христианские священники). Словом, новая вера была принята киевлянами быстро и дружно.

И в наше время можно увидеть множество примеров того, как крещение духовно меняет человека в лучшую сторону, порою меняет до неузнаваемости. Несомненно, что в первые века христианства это проявлялось еще более заметно.

Сам князь Владимир, креститель Руси, до своего личного крещения вел во многих отношениях неприглядный образ жизни, совершив ужасные поступки, – о чем весьма конкретно повествуют русская летопись и его житие, приписываемое Иакову Черноризцу (с его авторством связывают также такое произведение, как «Память и похвала русскому кн. Владимиру, како крестися Владимир и дети своя крести и всю землю Русскую от конца и до конца, и како крестися бабка Владимира Ольга, преже Владимира»). Крещение изменило князя внутренне. Пришел конец языческой полигамии, которой он предавался, – князь отпустил своих многочисленных наложниц. Пришел конец также коварству и вероломству, которые он ранее проявлял в борьбе за власть. Грешный язычник искренне раскаялся.

Став сам христианином, князь Владимир принял решение крестить свой народ (988). Летопись гласит:

«На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ…».

Согласно летописи, князь при этом вознес молитву:

«Боже великий, сотворивый небо и землю! Призри на новыя люди сия и даждь им, Господи, уведети Тебе, истиннаго Бога, якоже уведеша Тя страны христианския, и утверди в них веру праву и несовратну, и мне помози, Господи, на супротивнаго врага, да надеяся на Тя и Твою державу, побежю козни его!»

Нельзя не добавить, что вначале активно противились принятию христианства новгородские язычники, крещением которых занимался воевода Добрыня. В Иоакимовской летописи под 991 г. рассказано, что «В Новгороде люди, увидев, что Добрыня идет крестить их, учинили вече и заклялись все не пустить их в город и не дать опровергнуть идолов. И когда он пришел, они, разметав мост великий, вышли с оружием, и какими бы угрозами или ласковыми словами их Добрыня ни увещевал, они и слышать не хотели, и вывели два самострела больших со множеством камней, и поставили их на мосту, как на настоящих своих врагов. Высший же над славянскими жрецами Богомил, который из‑за своего красноречия был наречен Соловьем, запрещал людям покоряться».

После этого «Владимиров тысяцкой Путята», «муж смышленый и храбрый», ночью все же проник в город, где началась «злая сеча». Добрыня отвлек силы защитников от Путяты, приказав поджечь дома по берегу Волхова, чтобы хозяева побежали их тушить. Он «запретил грабеж, и тотчас сокрушил идолов, деревянные сжег, а каменные, изломав, низверг в реку; и была нечестивым великая печаль. Мужи и жены, видев это, с воплем великим и слезами просили за них, будто за настоящих богов. Добрыня же, насмехаясь, им говорил: „Что, безумные, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, какую пользу вы от них чаять можете“».

В конце концов крещение состоялось: «И пришли многие, а не хотящих креститься воины притаскивали и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. <…> И так крестя, Путята шел к Киеву. Потому люди и поносят новгородцев, мол, их Путята крестил мечем, а Добрыня огнем».

И в городища лесных славянских племен, живших к северу от Киева, слово Божие дошло не так легко. В Полесье, по днепровскому Правобережью, по рекам Припять, Уж и др. жили, например, древляне (их столицей был город Искоростень). Это непокорное языческое племя издавна враждовало с населявшим Киевщину племенем полян.

В 1056–1057 гг. дьякон Григорий написал для новгородского посланника Остромира евангелие, в котором старославянский текст отразил некоторые особенности древнерусской речи самого переписчика, что проявилось во вкраплениях древнеруссизмов (вплоть до полногласия в сделанной им в конце приписке – «володимира» вместо владимира.)

В первой половине XII в. на древнерусском языке была составлена летопись «Повесть временных лет»[126]. Это название переводится на современный русский по‑разному; наиболее интересные варианты – «Повесть минувших лет» и «Повесть о последних временах» (о событиях накануне грядущего конца света). Составитель летописного свода, как известно, говорит много осуждающих слов о славянах‑язычниках, живших в лесах к северу от Киевщины, населенной принявшими православие полянами:

«Поляне, по обычаю отцов, кротки и тихи, стыдливы перед своими снохами и сестрами, матерями и родителями; глубоко стыдливы также перед свекровями и деверями. Имеют брачный обычай: не ходит зять за невестой, но приводят ее вечером, а наутро приносят за нее – что дают. А древляне жили зверинским образом, жили по‑скотски, убивали друг друга, ели все нечистое, и брака у них не бывало, но умыкали девиц у воды. И радимичи, и вятичи, и северяне имели одинаковый обычай: жили в лесу, как звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах. И браков у них не бывало, а были игрища между селами. И сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни и здесь умыкали себе жен по договоренности с ними. Имели же по две и по три жены. И когда кто‑то умирал, устраивали по нем тризну, а затем раскладывали большой костер, возлагали на него умершего и сжигали, после чего, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах при дорогах, как это и теперь еще делают вятичи. Такого же обычая придерживались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе уставляющие закон».

Разумеется, сию мрачную картину вряд ли следует абсолютизировать. Историк Б. А. Романов писал:

«Для патриота киевлянина „мы“ в отношении к прочим славянским племенам в XI в. – это поляне, „живуще особе“ от этих прочих; поляне ведут свое начало от мужей „мудрых и смысленых“ незапамятных времен Кия, Щека и Хорива». Приведенный выше фрагмент из «Повести временных лет» исследователь не без иронии комментировал: «И вот стоило воображению нашего автора (автора „Повести временных лет“. – Ю. М.) отступить за границу своей маленькой полянской Киевщины и оказаться всего в нескольких десятках километров в соседних лесах, борах и болотах Древлянщины, как ему представал мир двуногих зверей и скотов… „А древляне… живяху звериньскым образом, живуще скотски, убиваху друг друга, ядяху все нечисто, и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девица“»[127].

Время шло, и христианская проповедь за годом год завоевывала все большее число душ и сердец славянских в различных племенах.

Принятие православия внесло существенные изменения в славянскую повседневную жизнь. В быт славян вошел ряд христианских праздников – дней, когда труд воспрещается церковью. Это прежде всего Пасха или Воскресение Христово и «двунадесятые» праздники – Рождество Христово, Рождество Пресвятой Богородицы, Введение во храм Пресвятой Девы Марии, Благовещение Пресвятой Девы Марии, Сретение Господне, Крещение Господне, Преображение Господне, Вход Господень в Иерусалим, Воскресение Господа нашего Иисуса Христа, Вознесение Господне, Сошествие Святаго Духа на Апостолов, Успение Божией Матери, Воздвижение Честнаго и Животворящего Креста.

В общественную жизнь вошло такое ранее не известное славянам явление, как монашество. Монастыри стали появляться в различных уголках Руси. Видимо, будучи уже иноком Киево‑Печерской Лавры, ушел из жизни самый знаменитый наш витязь, ставший героем русского народного эпоса, – преподобный Илия Муромец (канонизован в 1643 г.).

В пищевой режим проникли посты, во время которых вчерашним язычникам пришлось соблюдать целый ряд прежде неведомых бытовых ограничений. Совершенно иными стали обряды, связанные с важнейшими вехами человеческого бытия, – свадебный, похоронный и пр. Множество языческих представлений, связанных с верой в различные мифологические существа, мистическими приметами и пр., церковь объявила суеверием и стала искоренять.

Через несколько десятилетий впервые произошло и то, о чем «Повесть временных лет» кратко сообщает (под 1051 г.): «Поставил Ярослав русина (то есть русского. – Ю. М.) Иллариона митрополитом, собрав для этого епископов». До этого греков‑митрополитов присылала на Русь Византия. Иларион сочинил знаменитое «Слово о законе и благодати», свидетельствующее, каким выдающимся человеком и мыслителем он был (это произведение написано Иларионом намного раньше постановления его митрополитом)[128].

«Слово» в значении «словесное произведение» – обычная черта древнерусского языка (например, «Слово о полку Игореве»).

Подзаголовок «Слова о законе и Благодати» конкретизирует направление мысли автора: «О законе, данном через Моисея, и о Благодати и Истине, явленной Иисусом Христом». О соотношении закона и Благодати он говорит:

«Прежде был дан закон, а потом – Благодать, прежде – тень, а потом – истина»;

«Иудеи ведь свое оправдание соделывали в мерцании свечи закона, христиане же созидают свое спасение в сиянии солнца благодати. Ибо иудейство посредством тени и закона оправдывалось, но не спасалось. Христиане же поспешением истины и благодати не оправдываются, но спасаются.

В иудействе тем самым – оправдание, а в христианстве – спасение. И оправдание – в сем мире, а спасение – в будущем веке. Потому иудеи услаждались земным, христиане же – небесным. И к тому же оправдание иудейское, по причине ревности подзаконных, было убого и не простиралось на другие народы, но свершалось лишь в Иудее. Христианское же спасение – благодатно и изобильно, простираясь во все края земные» (пер. А. И. Юрченко).

Закон воплощен в Ветхом Завете, Благодать и Истина – в Евангелии, Новом Завете.

Помимо неотразимо последовательного обоснования превосходства христианства над «иудейством» в произведении Илариона изложено православное понимание истории человечества и роли в ней русского народа. «Слово о законе и благодати» оказало немалое стилевое влияние на древнерусскую литературу, как минимум, последующих трех столетий.

К моменту написания «Слова» до разделения церквей на западную (католическую) и восточную (православную), произошедшего в 1054 г., оставалось еще не менее нескольких лет. Однако русский священник Иларион уловил, что прагматичная римская церковь, западная, подобно иудаизму, преувеличенное значение придает закону, тогда как выше его Благодать, явленная Христом, и воспринятая во всей полноте восточной церковью.

Проповедь православия, которую повели русские миссионеры, отличалась сугубо мирным характером. Ни крестовых походов, ни сожжения непокорных язычников на кострах и т. п. методов обращения в христианство, характерных для католического мира, наше православие не знало. Столкновения с новгородцами ретивых военачальников Путяты и Добрыни (на заре крещения Руси) были все‑таки исключением.

Характерным примером миссионерской деятельности русского подвижника может служить крещение святым Стефаном Пермским языческого племени зырян. Оно описано современником и другом святого церковным писателем Епифанием Премудрым в «Слове о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» (конец XIV в.)[129].

Святой Стефан, как повествует Епифаний, «родом был русин из славянского народа, из северной страны, называемой Двинской, из города Устюг». С детства он много читал, «сильно замедляя чтение, чтобы правильно уяснить смысл каждого слова»; говорил на трех языках.

По благословению Коломенского епископа Герасима один направился к языческой Пермской земле, «земле забвенной, непроходимой, безвременной»:

«Помолившись Богу… вошел в нее, как овца посреди волков. И начал учить их познавать Бога и вере христианской, чтобы познали Творца своего, истинного Бога Вседержителя, который сотворил небо и землю и всю тварь, видимую и невидимую».

Некрещеные зыряне «убить его хотели, иногда обступали его со всех сторон с палицами и с большими дубинами, смерти его предать задумав». Поражая их своим бесстрашием, святой со все большим успехом проповедовал Слово Божие. Заложил он и церковь, поставленную «там, где Вым‑река впадает в Вычегду‑реку, где впоследствии была создана обитель его большая, где потом основана его епископия».

Однажды одинокий проповедник, «помолясь Богу, сотворил молитву и вошел в некое место, где была их знаменитая кумирница, иначе капище, и собрался разорить идолов. И опрокинул жертвенники, и богов сравнял с землей, и с Божьей помощью знаменитую их кумирницу поджег, огнем запалил ее. Все это сделал один, когда идолослужители не знали и кумирников не было, и не было ни спасающих, ни защищающих. Одержав эту победу, он не убежал тут же с этого места, никуда не ушел, а сидел на том месте, как будто ничего не ожидая надвигающегося на него, и укреплялся Божьей благодатью»[130].

Разъяренные язычники «как дикие звери, устремились на него, одни с дрекольем, другие похватали топоры в руки и обступили его отовсюду. <…> Не ругался, не бился с ними, а с кротостью проповедовал им слово Божие, уча их вере Христовой и наставляя во всякой добродетели».

В конце концов святой Стефан дважды прилюдно победил «чародея‑старца» «волхвов начальника» Пама, ненавидевшего христианскую веру. Они условились, взявшись за руки, войти в огонь, а затем спуститься в прорубь, пройти подо льдом и выйти в другую прорубь. Однако Пам струсил. Святой Стефан его «силой волок в огонь, чародей же все время назад пятился». Затем Пам так же испугался спускаться в прорубь. Креститься он, однако, по‑прежнему не желал.

Тогда «мужи пермские» отдали его Стефану как подлежащего казни. Но преподобный заявил, что не будет казнить Пама, поскольку «послал меня Христос не бить, а благовестить, и повелел мне не мучить, а учить с кротостью и увещевать с тихостью, повелел не казнить, а учить с милостью».

Так распространяли православное вероучение великие русские подвижники[131].

Скажем несколько слов о самих различиях между западной и восточной церквями, как существовавших на момент их разделения (и во многом спровоцировавших его), так и развившихся впоследствии.

Католицизм (от греч. katholikos – всеобщий, вселенский), настаивает на филиокве (лат. filioque, «и от сына») – добавлении, которое было сделано западной церковью в Никео‑Царьградский Символ Веры, в догмате Троицы: об исхождении Святого Духа не только от Бога‑отца, но «и от Сына».

Католицизм исповедует догмат о «непорочном зачатии Пресвятой Девы Марии». Согласно ему Богородица родилась от земных родителей, Иоакима и Анны, однако зачата была благодатно, «вне первородного греха Адама и Евы». Мадонна почитается в католицизме с ярко выраженной экзальтацией. В 1950 г. даже был утвержден догмат о ее «телесном вознесении» на небо.

Католицизм считает каноническими целый ряд книг Ветхого Завета, которые для православных каноническими заведомо не являются (хотя верующие в их домашнем чтении никак не ограничиваются). Это прежде всего книга Иудифи, книга Эсфири, книга Премудрости царя Соломона и др.

Католицизм в отличие от православия воспрещает чтение Библии мирянам. Последние должны получать представление о ней из уст священнослужителей. (Впрочем, параллельно этому в реальности в традиционно католических странах Библия, разумеется, давно переведена с латинского на соответствующие западноевропейские языки. Католическая церковь усиливается как бы «не замечать» этого.)

Католики в отличие от православных не празднуют Сретение, Преображение, Воздвижение и др.

Католицизм развил учение о «чистилище» (нечто среднее между раем и адом, где грешные души томятся временно, до окончательного разрешения вопроса о своей судьбе, после коего души незначительных грешников все же идут в рай). Православие считает это учение еретическим.

Пределом еретицизма была практиковавшаяся в средневековье продажа католиками индульгенций (своего рода справок об «отпущении грехов»).

В средневековье же существовала католическая инквизиция, занимавшаяся уничтожением лиц, заподозренных в «связях с дьяволом». Под пытками люди, как правило, «признавались» в том, чего от них добивались. Инквизиторами было сожжено на костре множество красивых девушек и женщин, обвиненных в том, что они ведьмы и сожительствуют с дьяволом.

В католицизме весьма своеобразную роль играет римский папа, понимаемый как «наместник божий» на земле, который выше Вселенских соборов, по католическим понятиям, непогрешим и является «преемником» св. Петра. Догмат о непогрешимости папы был принят католиками в 1870 г. Ф. М. Достоевский немедленно отреагировал на эту «новинку» «Легендой о Великом Инквизиторе» в романе «Братья Карамазовы».

Католическая исповедь анонимна: исповедующийся пребывает в закрытой кабинке, за завешенным окошком которой находится принимающий исповедь патер; оба не видят друг друга.

Католическое причастие заметно отличается от православного. Вместо квасного хлеба при евхаристии используются «опресноки», вином (кровью Христовой) миряне не причащаются – кровью Христовой причащаются только церковнослужители (лишь в последнее время в «исключительных случаях» вино получают и миряне). В католицизме не допускаются к причастию младенцы.

Священники у католиков не только не женаты, но и дают обет безбрачия (целибат).

Молящиеся у католиков располагаются в храме, сидя на скамьях. В храме отсутствует иконостас, то есть алтарь открыт для всеобщего обозрения. Церковное пение сопровождается органной музыкой. Храм уставлен статуями Христа, Мадонны, святых и иными скульптурными изображениями.

Крестное знамение творится католиками слева направо, а не справа налево.

Язык католического богослужения – латинский. Впрочем, «модернистский» II Ватиканский собор (1962–1965) допустил помимо богослужения на латыни богослужение на национальных языках.

II Ватиканский собор ввел в практику католицизма целый ряд новаций, признаваемых в православии еретическими.

Католицизм имеет еще целый ряд отличий от православия, как зримых, так и неявных. Однако по уже перечисленным моментам можно почувствовать, какие острые мировоззренческие проблемы они способны создавать и зерно каких противоречий между народами в них заложено. Впрочем, в неизменно агрессивном отношении в средневековье католичества к «схизматикам» (православным), в причинах агрессивного натиска на Русь, огромную роль, разумеется, играла такая «земная» причина, как жажда власти и богатств, проявлявшаяся папским престолом и главами католических государств.

Начиная с 1054 г. стал происходить быстрый и все более глубокий культурно‑исторический раскол в славянстве. Западные славяне (чехи, словаки, поляки), а из южных славян хорваты, став католиками, влились в католический германо‑романский мир. Основная часть южных славян (сербы, черногорцы, болгары, македонцы), а главное, наиболее многочисленные восточные славяне сделались важной составной частью православного греко‑славянского мира.

Это было не формальное разделение. Достаточно напомнить о войнах, которые впоследствии повели против русских славянские братья – поляки‑католики, по существу, участвовавшие тем самым в благословлявшихся римскими папами (XVI – начало XVII вв.) крестовых походах против православных «схизматиков». Польское нашествие – основная причина Смутного времени; именно поляками выставлялись тогда два самозванца‑Лжедимитрия. 7 ноября 1612 г. польских интервентов изгнали из Москвы ополченцы Минина и Пожарского.

В 1812 г. в «великой армии» Наполеона было множество поляков (в частности, кавалерийский корпус Понятовского). После изгнания захватчиков из России простые москвичи вспоминали, что наиболее жестоко вели себя в городе «французы, умевшие говорить по‑русски» – то есть поляки. А вот в языческой древности «Лех» и «Рус» жили как настоящие братья.

Славист академик Владимир Иванович Ламанский (1833–1914) писал в своей докторской диссертации «Об историческом изучении греко‑славянского мира в Европе»:

«Борьба России с поляками, в начале XVII века больше действовавшими как орудие Рима, была не столько борьбою племенною, сколько борьбою православия с латинством»[132].

В 1240 г. юный новгородский князь Александр Ярославич разгромил в битве на Неве шведских крестоносцев, получив после этого прозвание Невский. В 1242 г. Александр Невский (1220–1263) встретил на льду Чудского озера и уничтожил наступавший на Русь передовой отряд немецких крестоносцев, с которым шло множество пеших эстонских латников («чуди»). Согласно летописи, было уничтожено 400 немцев, «а чуди без числа»; 50 рыцарей было взято в плен.

Князь и полководец Александр Невский причислен православной церковью к лику святых. Огромной его заслугой является и то, что он отвел от северо‑западной Руси монгольскую угрозу, заключив союз с Батыем и побратавшись с его сыном Сартаком. В значительной мере благодаря Александру Невскому татаро‑монголы, создавшие в Нижнем Поволжье Золотую Орду, в дальнейшем ограничились сбором ясака (дани) с Руси, как правило, не вмешиваясь в ее культурно‑религиозную жизнь[133].

Православные народы никогда не вели завоевательных военных действий против католических стран с целью искоренить веру последних. Однако они оборонялись против крестоносцев, защищая от них свою веру:

«Впрочем, этому натиску Запада греко‑славянский мир дает, где может, и часто энергический, отпор. <…> В XV в. греко‑славянский мир успевает одержать несколько блистательных побед над романо‑германцами и нередко переходит в наступление. Незабвенная победа при Танненберге или Грюнвальде (1410 г.) наносит жесточайший удар Прусскому ордену и навсегда отрезывает Ливонию от Германии»[134].

В Грюнвальдской (Танненбергской) битве поляки‑католики и православные русские объединились против немцев‑католиков. Активно участвовали в ней против немцев литовцы и даже татары.

Польский летописец Ян Длугош (1415–1480) повествует в своей «Истории Польши» (Historia Polonicae): «В этом сражении русские витязи Смоленской земли стойко сражались, стоя тремя полками под собственными тремя знаменами, одни только не обратившись в бегство, и тем заслужили великую славу. Хотя под одним знаменем они были жестоко изрублены и знамя их рухнуло на землю, однако два других полка вышли победителями, сражаясь с величайшей храбростью, как подобало мужам и рыцарям, и, наконец, соединились с польскими войсками; и только они одни в войске Александра Витовта стяжали в тот день славу за храбрость и геройство в сражении; все же остальные, оставя поляков сражаться, бросились врассыпную в бегство, преследуемые врагом».

В XVI в. католический романо‑германский мир раскололся в результате охватившего его реформаторского движения (англиканство, кальвинизм, лютеранство), причем раскололся «на глубоко враждебные и непримиримые части»[135]. Например, часть немцев осталась католиками, но многие стали протестантами. А объявив языком церкви народный язык, немцы‑лютеране потеряли идейную основу для дальнейшего уничтожения национальной самобытности покоренных ранее немцами славянских народов.

Натиск католического мира на православие резко ослаб. (Еще ранее «латинцев» начали отвлекать от планов покорить Русь открытие Америки и конкиста.)

Балканские славяне, государства которых были в средневековье захвачены другим врагом – турками‑мусульманами, – в массе своей не приняли ислам, сохранив свою православную веру (исключение – омусульманенная часть болгар и предки так называемых муслиман в Боснии). Впрочем, турки были гораздо менее последовательны, чем католические силы, в борьбе против православия как такового, – в основном удовлетворяясь достигнутым экономическим господством в завоеванных славянских землях и беспощадно подавляя народные восстания против этого господства.

Когда турками‑мусульманами была захвачена и уничтожена как государство Византия (1453), малолетней племяннице императора Зое (Софии) Палеолог удалось уцелеть (почти все представители царствующей династии были старательно перебиты турками). Весьма показательно, что, сначала бежав с отцом в Рим, истинное убежище она нашла в 1472 г. на православной Руси, где стала женой за несколько лет перед этим овдовевшего Ивана III, русской царицей. Римский папа, отпуская Зою Палеолог в Москву, преследовал свои цели. Однако целей этих он, судя по всему, в общем‑то не достиг.

Сложившаяся впоследствии известная концепция «Москва – третий Рим» (ныне упоминаемая, как правило, глухо и невнятно) основывалась на вполне реальных фактах. Вторым Римом, согласно ей, был Константинополь. После его падения третьим Римом стала Москва, так как дети, внуки и правнуки Ивана III и Софии Палеолог были законными наследниками византийского престола[136]. Когда погибла Византия, Москва сделалась главнейшим мировым средоточием православия и его защитницей.