Права собственности и налогообложение

Отношения собственности являются ключевыми для идентификации экономического строя конкретных человеческих сообществ. Они складывались в процессе человеческой деятельности стихийно и длительное время опирались на силу традиции, без надлежащего юридического оформления. Возводимые со временем в писаный закон, они становятся юридически полноценными правами собственности. Вместе с тем ряд учёных считают, что о наличии собственности можно говорить только с момента её документального юридического оформления, а до того уместней использовать термин владение, подчёркивающий фактическое обладание тем или иным имуществом на основании длительности его пребывания в руках держателя или его наследодателей. Как бы то ни было, наибольшая вероятность успешного экономического развития существует в обществах, которые надёжно обеспечивают права собственников. По мнению лауреата Нобелевской премии Д. Норта, для экономического роста решающее значение имеют правовые институты, которые гарантируют предприимчивым людям получение плодов от их усилий.

Системообразующей формой собственности рыночной экономики и капитализма является частная собственность, прежде всего – на средства производства, во всех её проявлениях – от индивидуальной до акционерной. Именно частная собственность обеспечивает высокую эффективность рыночной экономики, является основой подлинно гражданского общества, гарантией его прав и свобод, преградой тоталитаризму. Современное демократическое государство в качестве важнейшей задачи имеет как раз защиту прав собственности, не только своей, государственной, но и частной собственности граждан. Таким образом, формирование и функционирование института собственности неотделимо от формирования и функционирования гражданского общества, становления правового государства.

Истоки гражданского общества частных собственников восходят к античному миру. В противоположность азиатскому деспотизму, в Древней Греции и Риме сформировался качественно отличный от Востока строй, в основе которого лежало правовое равенство частной и государственной собственности, что и было предельно обстоятельно зафиксировано в Римском праве. Разгром великой империи означал тысячелетнее господство феодального типа собственности, представлявшего собой синтез элементов римского права и традиций победителей-германцев, известных историкам по всевозможным варварским «Правдам».

От владения – к собственности Упадок рыночных связей, натурализация хозяйственной жизни и фрагментарность формального права в раннем Средневековье свели вопрос о собственности к вопросу о фактическом владении землёй как важнейшем средстве производства и основном богатстве любого аграрного общества. Владение землёй оказалось сопряжённым с иерархической системой властных отношений по принципу «сеньор – вассал». Формально при таком режиме земля принадлежала находившемуся на самом верху иерархии сюзерену (королю, императору), а все прочие выступали как условные её держатели, которыми они в любой момент могли перестать быть по указанию свыше. Таким образом, на первый взгляд, в феодальной Европе устанавливается типичная для остального мира система общественных отношений, характеризуемая как «власть–собственность», сопряжённая с государственным деспотизмом и бесправием подданных, добывавших хлеб насущный на земле исключительно по милости правителя.

На Востоке феодализация «власть–собственности» во многом означала просто перераспределение властных полномочий от центра к наместникам регионального и районного масштабов. Но когда на столичном троне оказывалась «сильная личность», то, как правило, шёл обратный процесс «восстановления вертикали власти», наказание возомнивших себя независимыми сатрапов (полетели головы) и назначение на их места непричастных к прежним злоупотреблениям чиновников. Однако новоиспечённые ставленники тоже были не прочь при не слишком деятельном сюзерене расширить свои полномочия, стать полновластными собственниками вверенных им территорий…до восхождения на трон очерёдной «сильной личности».

Спецификой же европейского Средневековья было то, что отношения между вышестоящими и нижестоящими феодалами цементировались наличием взаимных обязательств, нехарактерных для восточных деспотий. Вместе с отсутствием навыков централизованного управления через многочисленный бюрократический аппарат (которого на Западе просто не было) это способствовало «ползучей приватизации» условных держаний, когда вопрос о передаче феода в наследство и даже его продаже фактически решался его непосредственным владельцем. Точно так же внутри феода после отмирания крайних форм крепостничества крестьяне могли продавать и передавать по наследству свои наделы. Так в рамках формально условной собственности на землю вырастали неформальные институты частного владения землёй – помещичий и крестьянский. Для того чтобы земля стала безусловной собственностью кого-либо в пределах конкретного владения, один из них должен был исчезнуть. В Англии, к примеру, институт крупной частной собственности помещиков утвердился за счёт ликвидации традиций крестьянского владения землёй. Многократная перепродажа конкретных поместий и наделов, к чему всё чаще прибегали не только помещики и крестьяне, но и правители, также всё дальше отдаляла аграрные отношения от феодальной идиллии, способствовала утверждению буржуазно-трезвого взгляда на землю, как на обычный объект частной собственности.

Если в сельской местности кристаллизация собственности на главное богатство – землю шла постепенно, то в городах отношения собственности сразу приобретали чёткие правовые очертания. Владеть и пользоваться землёй можно и без скрупулёзного выяснения всех оттенков собственнических отношений (земля никуда не убежит), но с товарами и деньгами дело обстояло иначе: они могут быть пущены в оборот или вложены в дело, только являясь бесспорной собственностью своего владельца. Без правовых гарантий собственности западноевропейские города выродились бы в окружённые стенами деревни, в лучшем случае стали бы административными центрами, как на Древнем Востоке, а не центрами ремесла и торговли, какими они являлись на деле. В результате коммунальных революций во времена зрелого феодализма, многие города сумели вырвать необходимые для своего развития права. Среди аграрного общества, построенного на повинностях и привилегиях, торговля вместе с промышленностью создали оазисы свободы, с подведённой под неё правовой основой. Такие отдушины существовали тогда только в пределах Европы.

Становление централизованных государств закономерно сопровождалось потерей городами ряда своих особых льгот и привилегий. Однако «стирание граней между городом и деревней» привело к тому, что взращенные на городской почве семена свободного распоряжения своей собственностью рассеиваются по всем «этажам» европейского общества. Уже к началу XVI в. стало банальностью утверждение, что король правит, но не владеет имуществом своих подданных, и королевская власть кончается там, где начинается частная собственность. Новые веяния парадоксально сочетались со старой феодальной традицией, согласно которой верховный правитель требовал от вассальных держателей не части их доходов, а личной службы. Средства же на общегосударственные расходы короли должны изыскивать внутри собственных доменов (родовых наследственных владений) и от платы за исполнение судебных функций. Если же в силу некоторых обстоятельств, начавшейся войны, к примеру, этих средств не хватало, то дополнительные сборы монарх мог производить только с согласия представительных учреждений (парламентов).

Эти крамольные, с точки зрения абсолютизма, «пережитки» он так и не смог до конца выбить из голов своих подданных, хотя представительные учреждения созывались всё реже, и европейские самодержцы неоднократно прибегали к несанкционированным парламентами сборам и принудительным займам. Всё же европейский абсолютизм не перерос в азиатский деспотизм. Абсолютистский идеал взаимоотношений между монархией и обществом чётко обрисовал тот, кому не удалось сравняться в самодержавии с континентальными «людовиками» - король Англии Карл I. Взойдя пред собственной казнью на эшафот, несчастный монарх в доходчивой форме пробовал объяснить зевакам, что дело управления – это прерогатива короля, а не самих подданных, и главное заключается в том, чтобы принятые королевской властью решения способствовали нормальной хозяйственной жизни в государстве, благополучию его населения.

Налог – дело тонкое Но благополучие населения в решающей степени зависело от его спокойствия за личное имущество и доходы. А от него, в свою очередь, зависела мощь самого государства, поскольку, обобрав однажды своих соотечественников «до нитки», властителю было бы трудно ожидать в дальнейшем сколько-нибудь значительных поступлений в казну от разоренного населения. Поэтому общей тенденцией в налоговой политике абсолютистских государств являлось упорядочивание налоговых сборов и стремление к более равномерному распределению налогового пресса между отдельными слоями населения.

Этот прогресс почти не затронул полуфеодальную Испанию, где по-прежнему всю тяжесть налогообложения несли на себе городские и сельские производители, а многочисленное дворянство и духовенство практически ничего не вкладывали в государственный бюджет. Основными налогами здесь являлись алькабала – общий сбор с товарооборота и мильонес – косвенные налоги, в основном с продуктов питания. Задавленность производителей непосильными налогами стала одной из главных причин экономического упадка па Пиренеях. В определённой мере это походило на реалии тогдашнего Востока, развитие которого блокировало присвоение государством большей части избыточного продукта.

Налоговая система в абсолютистской Франции строилась на сочетании прямых и косвенных налогов. Прямой налог талья превратился фактически в крестьянский, поскольку привилегированные сословия были от него освобождены, а состоятельные горожане откупались досрочными платежами по сниженным ставкам. Более равномерному распределению налогового бремени во Франции способствовало увеличение удельного веса косвенных налогов. Однако усилившийся в результате дорогостоящих войн XVII в. дефицит государственного бюджета способствовал постепенному утверждению принципов подоходного налогообложения, от которого освобождалось духовенство, но не светское дворянство. Плательщики были разделены на 32 класса по величине предполагаемого дохода. Сумма налога в пределах одного класса была для всех одинакова. С 1710 г. налоги во Франции впервые стали взиматься с реальных доходов каждого налогоплательщика. Это была королевская десятина, которая распространялась на все сословия. Тогда же впервые был использован принцип самодекларирования доходов. Интересно, что идея королевской десятины принадлежала экономисту Вобану, который предлагал заменить ею всю старую налоговую систему. В итоге же королевская десятина была просто добавлена к уже существовавшим налогам.

Прямой подоходный налог как основной источник поступлений в казну был впервые установлен в 1660 г. в Дании. Его введению предшествовало разработка общего земельного кадастра с оценкой потенциальных доходов землевладельцев в условных бочках зерна. Налог выплачивался пропорционально исчисленной таким путём доходности конкретного хозяйства.

Естественно, что наиболее зримо указанные тенденции в налогообложении проявились в раннебуржуазных Нидерландах и Англии. Ещё в предындустриальную эпоху представительные учреждения этих стран взяли под свой контроль практику налогообложения и расходования бюджетных средств. Именно проблемы налогообложения послужили детонаторами первых буржуазных революций. В средневековой Англии, к примеру, королям полагалось нести повседневные расходы по управлению страной из собственного кармана, а в экстренных случаях проводить дополнительные сборы только с согласия парламента. Однако хозяйственная безалаберность отдельных монархов привела к хроническому превышению королевских расходов над доходами. Погашение дефицита госбюджета в Средневековье и в начале Нового времени достигалось разными путями. Одним из них была распродажа королевских поместий. Понятно, что такой способ мог подправить финансы в настоящем, но сокращал доходную базу монархии в будущем. Французским королям подобное не дозволялось. В Англии же после реставрации монархии сын казнённого короля Карл II имел в своём распоряжении доходы только от одной десятой части английских земель, а остальные были уже в собственности его подданных.

Другой вариант выхода из финансовой ямы заключался, как уже говорилось, в достижении согласия парламента на дополнительные сборы населения. Парламент обычно шёл королю навстречу, но взамен требовал всё большего расширения своих полномочий и, как правило, добивался этого. В конечном счёте, после переворота 1688 г. новый король Вильгельм III оказался в полной финансовой зависимости от парламента, который стал работать на постоянной основе, контролируя как поступление денег в казну, так и их расходование. Это, безусловно, способствовало более эффективному использованию государственных средств. В полном контрасте с этой тенденцией находилось разворовывание казённых денег в условиях азиатского деспотизма: по некоторым подсчётам в тогдашнем Китае чиновники всех уровней «облегчали» казну не менее чем на 60-70 %, а в Оттоманской Порте – на 75 %.