Глава четвертая. Мадмуазель Жильнорман примиряется с тем, что Фошлеван вошел с пакетом под мышкой

Козетта и Мариус, наконец, свиделись. Какова была эта встреча, мы не в силах описать. Есть многое, чего нестоит и пытаться изобразить, в том числе солнце. В ту минуту, когда вошла Козетта, в спальне Мариуса собралось всесемейство, включая Баска с Николеттой. Она появилась на пороге; казалось, ее окружало сияние. Как раз в это время дедушка собирался сморкаться, он замер, уткнув носв платок и глядя на Козетту исподлобья. - Обворожительна! - воскликнул он. И оглушительно высморкался. Козетта была полна восхищения, упоения, трепета, блаженства. Онаоробела, как только можно оробеть от счастья. Она что-то лепетала, тобледнея, то краснея, готова была броситься в объятия Мариуса и не решалась.Она стыдилась выразить свою любовь при всех. Мы безжалостны к влюбленным мыторчим рядом, когда им больше всего хочется остаться наедине. Ведь всущности им никого не нужно. Вместе с Козеттой, держась позади нее, в комнату вошел серьезныйседовласый господин, улыбавшийся какой-то странной, горькой улыбкой. То был"господин Фошлеван"; то был Жан Вальжан. Он был "очень прилично одет", как и говорил привратник, - во всечерное, во все новое, с белым галстуком на шее. Привратнику и в голову бы не пришло опознать в этом почтенном буржуа,вероятно нотариусе, страшного носильщика трупов, который в ночь на 7 июняпоявился перед его дверью оборванный, черный, ужасный, дикий, с лицом,испачканным кровью и грязью, поддерживая бездыханного Мариуса; тем не менеечто-то пробудило его профессиональный нюх. Увидев Фошлевана с Козеттой,привратник не мог удержаться, чтобы тихонько не поделиться с женой: "Не знаюпочему, мне все мерещится, будто я где-то уже видел это лицо". В спальне Мариуса Фошлеван стоял в сторонке, у двери. Он держал подмышкой пакет, похожий на том в восьмую долю листа, обернутый в бумагу.Обертка была зеленоватого цвета - казалось, она была покрыта плесенью. - Этот господин всегда таскает книги под мышкой? - шепотом спросила уНиколетты девица Жильнорман, которая терпеть не могла книг. - Что ж тут такого? - возразил Жильнорман тоже шепотом. - Это ученый.Ну и что же? Чем он виноват? Господин Булар, которого я знавал, тоже никогдане выходил из дому без книги и вечно прижимал к сердцу какой-нибудь фолиант. Приветствуя гостя, он проговорил уже громко: - Господин Кашлеван... Старик Жильнорман сделал это не нарочно - просто ему была свойственнааристократическая манера путать фамилии. - Господин Кашлеван! Имею честь просить у вас руки мадмуазель для моеговнука, барона Мариуса Понмерси. "Господин Кашлеван" поклонился. - По рукам, - заключил дед. Повернувшись к Мариусу и Козетте, он воздел обе руки для благословенияи воскликнул: - Отныне можете обожать друг друга! Они не заставили повторять себе это дважды. Пеняйте на себя! Началосьворкованье. Они разговаривали вполголоса - Мариус, полулежа на своейкушетке, Козетта, стоя около него. "О, господи! - шептала Козетта. -Наконец-то я вас вижу! Это ты! Это вы! Подумать только, пойти тудасражаться! Зачем? Это ужасно. Целых четыре месяца я умирала со страху. Какжестоко было с вашей стороны пойти в бой! Что я вам сделала? Я прощаю вам,но больше так не поступайте. Когда пришли, чтобы пригласить нас сюда, яопять чуть не умерла, только уже от радости. Я так тосковала! Я даже неуспела приодеться; должно быть, у меня ужасный вид. Что скажут ваши родные,увидев мой смятый воротничок? Да говорите же! Все время говорю только яодна. Мы по-прежнему живем на улице Вооруженного человека. С вашим плечом,кажется, было ужас что такое? Мне говорили, что в рану можно было засунутьцелый кулак. А потом, кажется, вам резали тело ножницами. Как страшно! Я такплакала, я все глаза выплакала! Даже смешно, что можно столько вынести. Увашего дедушки очень доброе лицо. Не двигайтесь так, не опирайтесь налокоть, осторожнее, вам будет больно. О, как я счастлива! Наконец-токончились наши страдания. Я стала совсем дурочкой. Я хотела столько вамсказать и все перезабыла. Вы меня любите? По-прежнему? Мы живем на улицеВооруженного человека. Там нет сада. Я все время щипала корпию. Взгляните,сударь; я натерла мозоль на пальце, это по вашей вине". - Ангел! - прошептал Мариус. "Ангел" - единственное слово, которое не может поблекнуть. Никакоедругое слово не выдержало бы тех безжалостных повторений, к каким прибегаютвлюбленные. Затем, смущенные присутствием посторонних, они замолкли и, не произносябольше ни слова, тихонько пожимали друг другу руки. Повернувшись ко всем находившимся в комнате, Жильнорман крикнул: - Да говорите же громче, эй вы, публика! Шумите, изображайте гром засценой. Ну, погалдите немножко, черт возьми, дайте же детям поболтатьвсласть! Подойдя к Мариусу с Козеттой, он сказал им тихонько: - Говорите друг другу "ты". Не стесняйтесь. Тетушка Жильнорман растерянно взирала на этот луч света, внезапновторгшийся в ее тусклый старушечий мирок. В удивлении ее не было ничеговраждебного, ничего общего с негодующим, завистливым взглядом совы,устремленным на двух голубков. То был глуповатый взор беднойпятидесятисемилетней старой девы: неудавшаяся жизнь созерцала торжествующийрасцвет любви. - Девица Жильнорман старшая! - сказал ей отец. - Я давно тебепредсказывал, что ты до этого доживешь. Он помолчал с минуту и добавил: - Любуйся теперь чужим счастьем. Потом повернулся к Козетте: - До чего же она красива! До чего хороша! Настоящий Грез! И все этодостанется тебе одному, повеса! Ах, мошенник, ты дешево отделался от меня,тебе повезло! Будь я на пятнадцать лет моложе, мы бились бы с тобой нашпагах, и неизвестно, кому бы она еще досталась. Слушайте, я просто влюбленв вас, мадмуазель! В этом нет ничего удивительного. Ваше право пленятьсердца. Ах, какая прелестная, чудная, веселая свадебка у нас будет! Нашприход - это церковь святого Дионисия, но я выхлопочу вам разрешениевенчаться в приходе святого Павла. Там церковь лучше. Ее построили иезуиты.Она гораздо наряднее. Это против фонтана кардинала Бирага. Лучший образецархитектуры иезуитов находится в Намюре и называется Сен-Лу. Вам непременнонужно туда съездить, когда вы обвенчаетесь. Туда стоит прокатиться. Явсецело на вашей стороне, мадмуазель, я хочу, чтобы девушки выходили замуж,для того они и созданы. Пусть все юные девы идут по стопам праматери Евы -вот мое пожелание. Остаться в девицах весьма похвально, но тоскливо! ВБиблии сказано: "Размножайтесь". Чтобы спасать народы - нужна Жанна д'Арк,но чтобы плодить народы - нужна матушка Жигонь. Итак, выходите замуж,красавицы! Право, не понимаю, зачем оставаться в девках? Я знаю, у нихотдельные молельни в церквах и они вступают в общину Пресвятой Девы; но,черт побери, все-таки красивый муж, славный парень, а через год толстенькийбелокурый малыш с аппетитными складочками на пухлых ножках, который веселососет грудь, теребит ее своими розовыми лапками и улыбается, как светлаязаря, - это гораздо лучше, чем торчать у вечерни со свечой и распеватьTurris eburnea {Башня слоновой кости (лат.)}. Дедушка сделал пируэт на своих девяностолетних ногах и зачастил сбыстротой развертывающейся пружины: Твоих мечтаний круг я замыкаю так: Алкипп! Поистине ты скоро вступишь в брак! - Да, кстати! - Что, отец? - У тебя был, кажется, закадычный друг? - Да, Курфейрак. - Что с ним сталось? - Он умер. - Это хорошо. Он уселся рядом с влюбленными, усадил Козетту и соединил их руки всвоих морщинистых старческих руках. - Она восхитительна, прелестна. Она просто совершенство, эта самаяКозетта! Настоящий ребенок и настоящая знатная дама. Жаль, что она будетвсего только баронессой, это недостойно ее - она рождена маркизой. Одниресницы чего стоят! Дети мои, зарубите себе на носу, что вы на правильномпути. Любите друг друга. Глупейте от любви. Любовь - это глупостьчеловеческая и мудрость божия. Обожайте друг друга. Но только экая беда! -добавил он, вдруг помрачнев. - Я вот о чем думаю. Ведь большая часть моегосостояния в ренте; пока я жив, на нас хватит, но после моей смерти, лет эдакчерез двадцать, у вас не будет ни гроша, бедные детки. Вашим прелестнымбеленьким зубкам, госпожа баронесса, придется оказать честь сухой корочке. В эту минуту раздался чей-то спокойный, серьезный голос: - У мадмуазель Эфрази Фошлеван имеется шестьсот тысяч франков. Это был голос Жана Вальжана. До сих пор он не произнес ни слова; никто, казалось, даже не замечалего присутствия, и он стоял молча и неподвижно, держась поодаль от всех этихсчастливых людей. - Кто такая мадмуазель Эфрази? - спросил озадаченный дед. - Это я, - сказала Козетта. - Шестьсот тысяч франков? - переспросил Жильнорман. - На четырнадцать или пятнадцать тысяч меньше, быть может, - уточнилЖан Вальжан. Он выложил на стол пакет, который тетушка Жильнорман приняла было закнигу. Жан Вальжан собственноручно вскрыл пакет. Это была пачка банковыхбилетов. Их просмотрели и пересчитали. Там было пятьсот билетов по тысячефранков и сто шестьдесят восемь по пятьсот. Итого пятьсот восемьдесят четыретысячи франков. - Ай да книга! - воскликнул Жильнорман. - Пятьсот восемьдесят четыре тысячи франков! - прошептала тетушка. - Это улаживает многие затруднения, не так ли, мадмуазель Жильнорманстаршая? - заговорил дед. - Этот чертов плут Мариус изловил на древемечтаний пташку-миллионершу! Вот и верьте после этого бескорыстной любвимолодых людей! Студенты находят возлюбленных с приданым в шестьсот тысячфранков. Керубино загребает деньги не хуже Ротшильда. - Пятьсот восемьдесят четыре тысячи франков! - бормотала вполголосамадмуазель Жильнорман. - Пятьсот восемьдесят четыре! Почти что шестьсоттысяч! Каково? А Мариус и Козетта глядели друг на друга; они почти не обратиливнимания на такую мелочь.