Глава девятая. Человек, знающий толк в таких делах, принимает Мариуса за мертвеца

Жан Вальжан опустил Мариуса на берег. Они были на воле! Миазмы, темнота, ужас остались позади. Он свободно дышал здоровым,чистым, целебным воздухом, который хлынул на него живительным потоком.Кругом стояла тишина, отрадная тишина ясного безоблачного вечера. Сгущалисьсумерки, надвигалась ночь, великая избавительница, верная подруга всем, комунужен покров мрака, чтобы отогнать мучительную тревогу. С неба нисходилобесконечное успокоение. Легкий плеск реки у ног напоминал звук поцелуя. Свысоких вязов Елисейских полей доносились диалоги птичьих семейств,перекликавшихся перед сном. Кое-где на светло-голубом небосклоне выступилизвезды; бледные, словно в грезах, они мерцали в беспредельной глубине едвазаметными искорками. Вечер изливал на Жана Вальжана все очарованиебесконечности. Стоял тот неуловимый и дивный час, который нельзя назвать ни днем, ниночью. Было уже достаточно темно, чтобы потеряться на расстоянии, и ещедостаточно светло, чтобы узнать друг друга вблизи. Жан Вальжан на несколько секунд поддался неотразимому обаянию этоголаскового и торжественного покоя; бывают минуты забытья, когда страдания итревоги перестают терзать несчастного; мысль затуманивается, благодатныймир, словно ночь, обволакивает мечтателя, и душа в лучистых сумерках,подобно небу, тоже озаряется звездами. Жан Вальжан невольно отдалсясозерцанию этой необъятной светящейся мглы над головой, задумавшись, онпогрузился в торжественную тишину вечного неба, словно в очистительнуюкупель самозабвения и молитвы. Потом, спохватившись, словно вспомнив одолге, он нагнулся над Мариусом и, зачерпнув в ладонь воды, брызнул емунесколько капель в лицо. Веки Мариуса не разомкнулись, но полуоткрытый ротеще дышал. Жан Вальжан собирался зачерпнуть еще воды, но вдруг почувствовалкакое-то неясное беспокойство, - так бывает, когда кто-то не замеченный вамистоит у вас за спиной. Нам уже приходилось прежде описывать это ощущение, знакомое всякомучеловеку. Он обернулся. Как и в прошлый раз, кто-то действительно был за его спиной. Человек высокого роста, в длинном сюртуке, скрестив руки и зажав вправом кулаке дубинку со свинцовым набалдашником, стоял в нескольких шагахпозади Жана Вальжана, склонившегося над Мариусом. Сгустившийся сумрак придавал ему облик привидения. Человека суеверногоиспугала бы темнота, человека разумного - дубинка. Жан Вальжан узнал Жавера. Читатель, разумеется, уже догадался, что преследователем Тенардье былне кто иной, как Жавер. Неожиданно выйдя целым и невредимым с баррикады,Жавер тут же отправился в полицейскую префектуру, во время короткойаудиенции доложил обо всем префекту и тотчас вернулся к исполнению своихобязанностей, в которые входило, как мы помним из найденного при нем листка,особое наблюдение за правым берегом Сены, вдоль Елисейских полей,привлекавшим с некоторых пор внимание полиции. Там он заметил Тенардье ипошел за ним следом. Остальное мы уже знаем. Нам понятно также, что решетка, столь предупредительно отворенная передЖаном Вальжаном, была хитрой уловкой со стороны Тенардье. Тенардье чуял, чтоЖавер все еще здесь; человек, которого преследуют, наделен безошибочнымнюхом; необходимо было бросить кость этой ищейке. Убийца! Какая находка! Этобыл жертвенный дар, на который всякий польстится. Выпуская на волю ЖанаВальжана вместо себя, Тенардье науськивал полицейского на новую добычу,сбивал его со следа, отвлекая внимание на более крупного зверя, вознаграждалЖавера за долгое ожидание, что всегда лестно для шпиона, а сам, заработаввдобавок тридцать франков, твердо рассчитывал ускользнуть при помощи этогоманевра. Жан Вальжан попал из огня да в полымя. Перенести две такие встречи однуза другой, попасть от Тенардье к Жаверу - было тяжким ударом. Жавер не узнал Жана Вальжана, который, как мы говорили, стал на себянепохож. Не меняя позы и лишь крепче сжав неуловимым движением дубинку вруке, он спросил отрывисто и спокойно: - Кто вы такой? - Я. - Кто это вы? - Жан Вальжан. Жавер взял дубинку в зубы, наклонился, слегка присев, положил своимогучие руки на плечи Жану Вальжану, сдавив их, словно тисками, вгляделся иузнал его. Их лица почти соприкасались. Взгляд Жавера был страшен. Жан Вальжан словно не почувствовал хватки Жавера; так лев не обратил бывнимания на когти рыси. - Инспектор Жавер! - сказал он. - Я в вашей власти. К тому же снынешнего утра я считаю себя вашим пленником. Я не для того дал вам свойадрес, чтобы скрываться от вас. Берите меня. Прошу вас об одном... Жавер, казалось, не слышал его слов. Он впился в Жана Вальжана своимпронзительным взглядом. Стиснутые челюсти и поджатые губы служили признакомсвирепого раздумья. Наконец, он отпустил Жана Вальжана, выпрямился во весьрост, снова взял в руки дубинку и, точно в забытьи, скорее пробормотал, чемпроговорил: - Что вы здесь делаете? И кто этот человек? Он продолжал обращаться на "вы" к Жану Вальжану. Жан Вальжан ответил, и звук его голоса как будто пробудил Жавера: - О нем-то я как раз и хотел говорить с вами. Поступайте со мною, каквам угодно, но помогите мне сначала доставить его домой. Только об этом я ипрошу. Лицо Жавера скривилось, как бывало всякий раз, когда он боялся, что егосочтут способным на уступку. Однако он не отказал. Он опять нагнулся, вытащил из кармана платок и, намочив его в воде,вытер окровавленный лоб Мариуса. - Этот человек был на баррикаде, - сказал он вполголоса, как бы просебя. - Это тот, кого называли Мариусом. Первоклассный шпион все подсмотрел, все подслушал, все расслышал и всезапомнил, ожидая смерти, он выслеживал даже в агонии и, стоя одной ногой вмогиле, продолжал брать все на заметку. Он схватил руку Мариуса, нащупываяпульс. - Он ранен, - сказал Жан Вальжан. - Он умер, - сказал Жавер. Жан Вальжан возразил: - Нет. Пока еще жив. - Значит, вы принесли его сюда с баррикады? - спросил Жавер. Видно, он был сильно озабочен, раз не стал допрашивать о подозрительномбегстве через подземелье клоаки и даже не заметил, что Жан Вальжан обошелмолчанием его вопрос. Да и Жана Вальжана занимала, казалось, одна-единственная мысль. Онснова заговорил: - Он живет в Маре, на улице Сестер страстей господних, у своего деда...Я забыл его имя. Жан Вальжан пошарил в карманах Мариуса, вынул его записную книжку,раскрыл исписанную карандашом страницу и протянул Жаверу. В вечернем небе брезжило еще достаточно света, и можно было читать. Ктому же глаза Жавера фосфоресцировали, как глаза хищных ночных птиц. Онразобрал написанные Мариусом строчки и проворчал сквозь зубы: - Жильнорман, улица Сестер страстей господних, номер шесть. Потом крикнул: - Извозчик! Читатель помнит о фиакре, стоявшем в ожидании на всякий случай. Записную книжку Мариуса Жавер оставил у себя. Минуту спустя карета съехала на берег по спуску к водопою, Мариусаперенесли на заднее сиденье, а Жавер уселся рядом с Жаном Вальжаном напередней скамейке. Дверца захлопнулась, и фиакр быстро покатил вдоль набережной понаправлению к Бастилии. Свернув с набережной, они поехали по улицам. Извозчик, возвышаясь накозлах черным силуэтом, подхлестывал тощих лошадей. В карете царило ледяноемолчание. В углу экипажа неподвижное тело Мариуса с поникшей головой, сбезжизненно висевшими руками и вытянутыми ногами как будто ждало, чтобы егоположили в гроб; Жан Вальжан казался сотканным из мрака, а Жавер - изваяннымиз камня. В этой темной карете, которая, словно неверной вспышкой молнии, повременам озарялась внутри мертвенным, синеватым светом уличного фонаря,случай зловеще свел и сопоставил три воплощения трагической неподвижности -труп, призрак, статую.