Глава первая. ЯРКИЙ СВЕТ

Читатель понял, что Эпонина, узнав сквозь решетку обитательницу улицыПлюме, куда ее послала Маньон, начала с того, что отвела от улицы Плюмебандитов, потом направила туда Мариуса, а Мариус после нескольких дней,проведенных в восторженном состоянии у этой решетки, влекомый той силой,которая притягивает магнит к железу, а влюбленного - к камням, из которыхсложено жилище его возлюбленной, проник, наконец, в сад Козетты, как Ромео всад Джульетты. Ему это далось даже легче, чем Ромео; Ромео пришлосьперелезать через стену, а Мариусу - лишь слегка нажать на один из прутьевветхой решетки, который шатался в своем проржавленном гнезде, словно зубстарика. Мариус был худощав и легко проскользнул в образовавшееся отверстие. Обычно на улице почти никого не было; к тому же Мариус появлялся в садуночью, и ему не грозила опасность, что его увидят. Начиная с того благословенного и святого часа, когда поцелуй обручилэти две души, Мариус приходил туда каждый вечер. Если бы Козетта в то времяполюбила человека бессовестного и развратного, она бы погибла, ибо естьщедрые сердца, отдающие себя целиком, и Козетта принадлежала к числу такихнатур. Одно из великодушных свойств женщины - уступать. Любви на той высоте,где она совершенна, присуща некая дивная слепота стыдливости. Но какимопасностям подвергаетесь вы, благородные души! Часто вы отдаете сердце, мыже берем тело. Ваше сердце мы отвергаем, и вы с трепетом взираете на него вомраке. Любовь не знает середины: она или губит, или спасает. Всячеловеческая судьба в этой дилемме. Никакой рок не ставит более неумолимо,чем любовь, эту дилемму: гибель или спасение. Любовь - жизнь, если она несмерть. Колыбель, но и гроб. Одно и то же чувство говорит "да" и "нет" вчеловеческом сердце. Из всего созданного богом именно человеческое сердце внаибольшей степени излучает свет, но, увы, оно же источает и наибольшуютьму. По изволению божьему Козетта встретила любовь спасительную. Пока длился май 1832 года, каждую ночь в запущенном скромном саду, подсенью чащи, что ни день все более благоуханной и густой, появлялись двасущества, соединявшие в себе все сокровища целомудрия и невинности, полныенебесного блаженства, более близкие ангелам, чем людям, чистые, благородные,упоенные, лучезарные, сияющие один для другого во мраке. Козетте над головойМариуса чудился венец, а Мариус вокруг Козетты видел сияние. Они прикасалисьдруг к другу, смотрели друг на друга, держались за руки, прижимались один кдругому; но был предел, которого они не преступали. Не потому, чтобы уважалиего; они не знали о нем. Мариус чувствовал преграду - чистоту Козетты.Козетта чувствовала опору - честность Мариуса. Первый поцелуй был вместе стем и последним. После него Мариус только прикасался губами к руке, косынкеили локону Козетты. Козетта была для него ароматом, а не женщиной. Он вдыхалее. Она ни в чем не отказывала, а он ничего не требовал. Козетта быласчастлива, Мариус удовлетворен. Они жили в том восхитительном сиянии,которое можно назвать ослеплением души. То было первое невыразимое идеальноеобъятие двух девственных существ, двух лебедей, встретившихся на Юнгфрау. В этот час любви, когда чувственность умолкает под всемогущим действиемдушевного упоения, Мариус, безупречный, ангельски чистый Мариус был способенскорее пойти к продажной женщине, чем приподнять до щиколотки платьеКозетты. Однажды лунной ночью Козетта наклонилась, чтобы подобрать что-то сземли, и ее корсаж приоткрылся на груди. Мариус отвел взгляд в сторону. Что же происходило между этими двумя существами? Ничего. Они обожалидруг друга. Ночью, когда они бывали в саду, он казался местом одушевленным исвященным. Все цветы раскрывались вокруг них и струили им фимиам, а онираскрывали свои души и изливали их на цветы. Сладострастная, могучаярастительность, опьяненная, полная соков, трепетала вокруг этих детей, и онипроизносили слова любви, от которых вздрагивали деревья. Что же это были за слова? Дуновения. И только. Этих дуновений былодовольно, чтобы потрясти и взволновать природу. Магическую власть их непоймешь, читая на страницах книги эти беседы, созданные для того, чтобы бытьунесенными и рассеянными, подобно дыму, ветерком, колеблющим листья. Лишитешепот двух влюбленных мелодии, которая льется из души и вторит ему, подобнолире, и останется лишь тень; вы скажете: "Только и всего?" Да, да,ребячество, повторение одного и того же, смех по пустякам, глупости, вздор,но это все, что есть в мире возвышенного и глубокого. Единственное, чтостоит труда быть произнесенным и выслушанным! Человек, который никогда не слышал таких пустяков и таких глупостей,человек, который никогда их не произносил, - тупица и дурной человек. Козетта говорила Мариусу: - Знаешь?.. (При всем том, несмотря на божественную их невинность, сами не зная,как это случилось, они перешли на "ты".) - Знаешь? Меня зовут Эфрази. - Эфрази? Да нет же, тебя зовут Козетта! - Нет. Козетта - довольно противное имя, его мне дали, когда я быламаленькой. А мое настоящее имя Эфрази. Тебе разве не нравится это имя -Эфрази? - Нравится, но Козетта - вовсе не противное имя. - Разве тебе оно больше нравится, чем Эфрази? - Н... да. - В таком случае, мне тоже. Правда, это красиво - Козетта... Зови меняКозеттой. Ее улыбка превратила этот разговор в идиллию, достойную райских кущ. В другой раз она пристально взглянула не него и воскликнула: - Вы прекрасны, вы красивы, вы остроумны, вы умны, вы, конечно, гораздоученее меня, но я померяюсь с вами вот в чем: "Люблю тебя!" Мариусу, в его неземном упоении, казалось, что он слышит строфу,пропетую звездой. Или еще: легонько ударив его, когда он кашлял, она сказала: - Не кашляйте. Я не хочу, чтобы кашляли без моего позволения. Оченьневежливо кашлять и тревожить меня. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя хорошо,иначе я буду очень несчастной. Что мне тогда делать? Все это было божественно. Как-то Мариус сказал Козетте: - Представь себе: одно время я думал, что тебя зовут Урсулой. Они смеялись над этим весь вечер. В другой раз он вдруг воскликнул: - А в один прекрасный день, в Люксембургском саду, мне захотелосьприкончить одного инвалида! Но он сразу оборвал себя. Пришлось бы сказать Козетте о ее подвязке, аэто было невозможно. В этом чувствовалось неизведанное прикосновение плоти,перед которой отступала с каким-то священным ужасом беспредельная невиннаялюбовь. Мариус представлял себе жизнь с Козеттой именно так, без чего бы то нибыло иного: приходить каждый вечер на улицу Плюме, отодвигать старыйподатливый прут решетки, садиться рядом, плечом к плечу, на этой самойскамейке, смотреть сквозь деревья на мерцанье спускающейся на землю ночи,прикасаться коленями к пышному платью Козетты, поглаживать ноготок еепальчика, говорить ей "ты", по очереди вдыхать запах цветка, - и так всегда,бесконечно. Высоко над ними проплывали облака. Всякий раз, когда подуетветер, он уносит с собой больше человеческих мечтаний, чем тучек небесных. Но все же эта почти суровая любовь не обходилась без ухаживания."Говорить комплименты" той, которую любишь, - это первая форма ласки, робкоиспытывающее себя дерзновение. Комплимент - это нечто похожее на поцелуйсквозь вуаль. Затаенная чувственность прячет в нем сладостное свое острие.Перед сладострастием сердце отступает, чтобы еще сильнее любить. Выражениянежности Мариуса, овеянные, мечтой, были, если можно так выразиться,небесно-голубого цвета. Птицы, когда они летают там, в вышине, близ обителиангелов, должны слышать такие слова. К ним, однако, примешивалось всежизненное, человеческое, положительное, на что был способен Мариус. Это былите слова, что говорятся в гроте, прелюдия к тому, что будет сказано валькове; лирическое излияние, смесь сонета и гимна, милые гиперболыворкующего влюбленного, утонченности обожания, собранные в букет и издающиенежный, божественный аромат, несказанный лепет сердца сердцу. - О, как ты прекрасна! - шептал Мариус. - Я не смею смотреть на тебя. Ямогу лишь созерцать тебя. Ты милость божия. Я не знаю, что со мной. Крайтвоего платья, из-под которого показывается кончик твоей туфельки, сводитменя с ума. А когда твоя мысль приоткрывается - какой волшебный светразливает она! Ты удивительно умна. Иногда мне кажется, что ты сновидение.Говори, я слушаю, я восторгаюсь тобой. О Козетта! Как это странно ивосхитительно! Я совсем обезумел. Вы очаровательны, сударыня. Я гляжу натвои ножки в микроскоп, а на твою душу - в телескоп. - Я люблю тебя немного больше, чем любила все время с сегодняшнегоутра, - говорила Козетта. Ответы и вопросы чередовались в этом разговоре, неизменно сводясь клюбви, подобно тому как тяготеют к центру заряженные электричеством бузинныефигурки. Все существо Козетты было воплощением наивности, простодушия, ясности,невинности, чистоты, света. О ней можно было сказать, что она прозрачна. Накаждого, кто ее видел, она производила впечатление весны и утренней зари. Вее глазах словно блестела роса. Козетта была предрассветным сиянием в образеженщины. Совершенно естественно, что Мариус, обожая ее, восхищался ею. Но,право, эта маленькая монастырка прямо со школьной скамьи, беседовала стончайшей проницательностью и порой говорила словами истины и красоты. Ееболтовня была настоящим разговором. Она не ошибалась ни в чем и судилаздраво. Женщина чувствует и говорит, повинуясь кроткому инстинкту сердца,вот откуда ее непогрешимость. Только женщина умеет сказать слова нежные ивместе с тем глубокие. Нежность и глубина - в этом вся женщина; в этом всенебо. Среди этого полного счастья у них каждый миг навертывались на глазахслезы. Раздавленная божья коровка, перо, выпавшее из гнезда, сломанная веткабоярышника вызывали жалость: их упоение, повитое грустью, казалось, просилослез. Вернейший признак любви - умиленность, иногда почти мучительная. А наряду с этим, - подобные противоречия всего лишь игра света и тенейв любви, - они охотно смеялись, и с такой восхитительной свободой, такнепринужденно, что порой походили на мальчишек. И все же, неведомо длясердец, опьяненных целомудрием, неусыпная природа всегда возле них. Оназдесь, со своей грубой и высокой целью, и как бы ни были непорочны души, всамой невинной встрече наедине есть что-то очаровательное и таинственное,отличающее чету влюбленных от двух друзей. Они боготворили друг друга. Непреходящее и вечно движущееся существует одновременно. Люди любятдруг друга, улыбаются друг другу, смеются, делают гримаски уголками губ,сплетают пальцы, говорят друг другу "ты", и это не мешает вечности. Двоевлюбленных скрываются в вечере, в сумерках, в невидимом, вместе с птицами, срозами; в ночи они обвораживают друг друга взглядом, в который вкладываютвсе свое сердце, они шепчут, они лепечут, и в это самое время необъятное,равномерное движение светил полнит бесконечность.