Глава шестая. Старики существуют, чтобы вовремя уходить из дому

Вечером, когда Жан Вальжан ушел, Козетта нарядилась. Она причесалась клицу и надела платье с вырезанным несколько ниже обычного корсажем,приоткрывавшим шею и плечи, и поэтому, как говорили молодые девушки,"немножко неприличным". Это было ничуть не неприлично и в то же время оченькрасиво. Она сама не знала, для чего так принарядилась. Собиралась ли она выйти из дому? Нет. Ожидала ли чьего-нибудь посещения? Нет. В сумерки она спустилась в сад. Тусен была занята в кухне, выходившейокнами на дворик. Она бродила по аллеям, время от времени отстраняя рукой низко свисавшиеветви деревьев. Так она дошла до скамьи. Камень по-прежнему лежал на ней. Она села и положила нежную белую руку на камень, точно желая егоприласкать и поблагодарить. Вдруг ею овладело то непреодолимое чувство., которое испытываетчеловек, когда кто-нибудь, пусть даже не видимый им, стоит позади. Она повернула голову и встала. Это был он. Он стоял с непокрытой головой. Он был бледен и худ. В темноте едваможно было различить его черную одежду. В сумерках белел его прекрасный лоб,тонули в тени глаза. Под дымкой необычайного умиротворения в нем было что-тоот смерти и ночи. Свет угасавшего дня и мысль отлетавшей души озаряли еголицо. Казалось, то был еще не призрак, но уже не человек. Его шляпа лежала неподалеку на траве. Козетта, - близкая к обмороку, не вскрикнула. Она медленно отступала,потому что чувствовала, как ее влечет к нему. Он не шевельнулся. От неговеяло чем-то неизреченным и печальным, и она чувствовала его взгляд, хотяглаз его не видела. Отступая, Козетта почувствовала за собой дерево и прислонилась к нему.Не будь этого дерева, она бы упала. И тут она услышала его голос, каким он никогда ни с кем не говорил,чуть различимый в шелесте листьев и шептавший ей: - Простите меня, я здесь. Сердце мое истосковалось, я не мог больше такжить, и вот я пришел сюда. Вы прочли то, что я положил на скамью? Вы узнаетеменя? Не бойтесь. Помните тот день, когда вы на меня взглянули? С тех порпрошло так много времени! Это было в Люксембургском саду, возле статуиГладиатора. А день, когда вы прошли мимо? Это было шестнадцатого июня ивторого июля. Почти год тому назад. Я не видел вас очень давно. Я спрашивалу женщины, сдающей стулья, и она мне сказала. что больше не видела вас. Выжили в новом доме на Западной улице на третьем этаже, окнами на улицу, -видите, я знаю и это. Я провожал вас. Что же мне оставалось делать? А потомвы исчезли. Однажды, когда я читал газеты под аркадой Одеона, мнепоказалось, что вы прошли. Я побежал. Но нет. То была какая-то женщина втакой же шляпке, как у вас. Ночью я прихожу сюда. Не бойтесь, никто меня невидит. Я прихожу посмотреть на ваши окна вблизи. Я ступаю очень тихо, чтобывы не услышали, потому что вы, может быть, испугались бы. Недавно вечером ястоял позади вас, но вы обернулись, и я убежал. Один раз я слышал, как выпели. Я был счастлив. Ведь правда, вам не могло помешать то, что я слушал,когда вы пели в комнате? В этом нет ничего дурного. Правда, нет? Видите ли,вы - мой ангел. Позвольте мне изредка приходить; мне кажется, что я скороумру. О, если бы вы знали? Я обожаю вас! Простите меня, я не знаю, чтоговорю вам. Выть может, вы сердитесь на меня? Скажите, вы рассердились? - Матушка! - промолвила она и, словно умирая, начала медленносклоняться долу. Он ее подхватил, она не держалась на ногах, он обнял ее, он сжал ее вобъятиях, не сознавая, что делает. Он поддерживал ее, хотя сам шатался.Голова у него была, как в чаду; перед глазами вспыхивали молнии, мыслиисчезали куда-то; ему казалось, что он выполняет церковный обряд и что онсовершает святотатство. И все же он не испытывал вожделения к пленительнойженщине, которую он прижимал к груди. Он обезумел от любви. Она взяла его руку и приложила к своему сердцу. Он почувствовал бумагу,спрятанную под платьем, и пролепетал: - Так вы меня любите? Она ответила так тихо, словно то был чуть слышный вздох: - Молчи! Ты сам знаешь! И спрятала раскрасневшееся лицо на груди у гордого, упоенного счастьемюноши. Он опустился на скамью, она села возле него. Слов больше не было. Внебе зажигались звезды. Как случилось, что их уста встретились? Как случается, что птица поет,что снег тает, что роза распускается, что май расцветает, что за чернымидеревьями на зябкой вершине холма загорается заря? Один поцелуй - это было все. Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга сиявшими в темноте глазами. Они не чувствовали ни свежести ночи, ни холодного камня, ни влажнойземли, ни мокрой травы, они глядели друг на друга, и сердца их были полнывоспоминаний. Они сами не заметили, как их руки сплелись. Она его не спрашивала, она даже не думала о том, как он вошел сюда, какпроник в сад. Ей казалось таким естественным, что он здесь! Иногда колено Мариуса касалось колена Козетты, и они оба вздрагивали. Время от времени Козетта что-то невнятно шептала. Казалось, на устах еетрепещет душа, подобно капле росы на цветке. Мало-помалу они разговорились. За молчанием, которое означает полнотучувств, последовали излияния. Над ними простиралась ясная, блистающаязвездами ночь. Эти два существа, чистые, как духи, поведали все свои сны,свои восторги, свои упоения, мечты, тоску, поведали о том, как они обожалидруг друга издали, как они стремились друг к другу, как отчаивались, когдаперестали видеться. Ощущая ту идеальную близость, которую ничто уже не моглосделать полнее, они поделились всем, что было у них самого тайного, самогосокровенного. Они рассказали с чистосердечной верой в свои иллюзии все, чтолюбовь, юность и еще не изжитое детство вложили в их мысль. Эти два сердцаизлились друг в друга так, что через час юноша обладал душой девушки, адевушка - душой юноши. Они постигли, очаровали, ослепили друг друга. Когда они сказали все, она положила голову ему на плечо и спросила: - Как вас зовут? - Мариус. А вас? - Козетта.

* Книга шестая. МАЛЕНЬКИЙ ГАВРОШ *