VII. Кровавый дождь

Ювелир, войдя, окинул комнату испытующим взглядом, но там не было ни-чего, что могло бы вызвать в нем подозрения или же укрепить их. Кадрусс все еще прикрывал обеими руками бумажки и золото. Карконтаулыбалась гостю насколько могла приветливее. "Ага, - сказал ювелир, - вы, по-видимому, все еще боялись, не просчи-тались ли, если после моего ухода опять стали пересчитывать свое бо-гатство?" "Да нет, - сказал Кадрусс, - но самый случай, который дал нам его,настолько неожиданный, что мы никак не можем поверить нашему счастью, иесли у нас перед глазами не лежит вещественное доказательство, то намвсе еще кажется, что это сон". Ювелир улыбнулся. "Ночует у вас тут кто-нибудь?" - спросил он. "Нет, - отвечал Кадрусс, - это у нас не заведено; до города недалеко,и на ночь у нас никто не остается". "Значит, я вас очень стесню?" "Да что вы, сударь! - любезно сказала Карконта. - Нисколько не стес-ните, уверяю вас". "Где же вы меня поместите?" "В комнате наверху". "Но ведь это ваша комната?" "Это не важно; у нас есть вторая кровать в комнате рядом с этой". Кадрусс удивленно взглянул на жену. Ювелир стал напевать какую-то песенку, греясь у камина, куда Карконтаподбросила охапку хвороста, чтобы гость мог обсушиться. Тем временем она расстелила на краю стола салфетку и поставила на не-го остатки скудного обеда и яичницу. Кадрусс снова спрятал ассигнации в бумажник, золото в мешок, а всевместе - в шкаф. Он в мрачном раздумье ходил взад и вперед по комнате,время от времени поглядывая на ювелира, который в облаке пара стоял укамина и, пообсохнув с одного бока, поворачивался к огню другим. "Вот! - сказала Карконта, ставя на стол бутылку вина. - Если угодно,можете приниматься за ужин". "А вы?" - спросил Жоаннес. "Я ужинать не буду", - отвечал Кадрусс. "Мы очень поздно обедали", - поспешила добавить Карконта. "Так мне придется ужинать одному?" - спросил ювелир. "Мы будем вам прислуживать", - ответила Карконта с готовностью, какойона никогда не проявляла даже по отношению к платным посетителям. Время от времени Кадрусс бросал на нее быстрый, как молния, взгляд. Гроза все еще продолжалась. "Слышите, слышите? - сказала Карконта. - Право, хорошо, сделали, чтовернулись". "Но если, пока я ужинаю, буря утихнет, я все-таки пойду", - сказалювелир. "Это мистраль, - сказал, покачивая головой, Кадрусс, - это протянетсядо завтра". И он тяжело вздохнул. "Ну, что делать, - сказал ювелир, садясь к столу, - тем хуже для тех,кто сейчас в пути". "Да, - отвечала Карконта, - они проведут плохую ночь". Ювелир принялся за ужин, а Карконта продолжала оказывать ему всячес-кие услуги, как подобает внимательной хозяйке; она, всегда такая сварли-вая и своенравная, была образцом предупредительности и учтивости. Еслибы ювелир знал ее раньше, такая разительная перемена, конечно, удивилабы его и не могла бы не возбудить в нем подозрений. Что касается Кадрус-са, то он продолжал молча шагать по комнате и, казалось, избегал дажесмотреть на гостя. Когда тот поужинал, Кадрусс пошел открыть дверь. "Гроза как будто проходит", - сказал он. Но в эту минуту, словно чтобы показать, что он ошибается, оглуши-тельный раскат грома потряс весь дом; порыв ветра вместе с дождем вор-вался в дверь и, потушил лампу. Кадрусс снова запер дверь; его женаугольком из догоравшего камина зажгла свечу. "Вы, должно быть, устали, - сказала она ювелиру, - я постлала чистыепростыни, идите наверх и спите спокойно". Жоаннес подождал еще немного, чтобы посмотреть, не утихает ли буря,и, убедившись, что гроза и дождь только усиливаются, пожелал хозяевамспокойной ночи и ушел наверх. Он шел по лестнице над моей головой, и я слышал, как ступеньки скри-пели под его ногами. Карконта проводила его алчным взглядом, тогда как Кадрусс, напротив,стоял к нему спиной и даже не смотрел в его сторону. Все эти подробности, о которых я вспомнил позже, ничуть меня не пора-зили, пока все это происходило у меня перед глазами; в общем все, чтослучилось, было вполне естественно, и, если не считать истории с алма-зом, которая показалась мне довольно неправдоподобной, все вытекало одноиз другого. Я смертельно устал, но собирался воспользоваться первой минутой, ког-да уймется дождь и уляжется буря, а потому решил поспать несколько часови убраться отсюда среди ночи. Я слышал, как наверху ювелир поудобнее устраивался на ночь. Вскорепод ним заскрипела кровать; он улегся: Я чувствовал, что мои глаза слипаются, а так как у меня не возникалони малейшего подозрения, - то я и не пытался бороться со сном; в послед-ний раз я заглянул в соседнюю комнату. Кадрусс сидел у стола, на дере-вянной скамейке, которая в деревенских трактирах заменяет стулья; он си-дел ко мне спиной, так что я не мог видеть его лица, да и сиди он иначе,я все равно не мог бы его разглядеть, потому что голову он склонил наруки. Карконта некоторое время молча наблюдала за ним, потом пожала плечамии села напротив него. В эту минуту потухающее пламя охватило еще не тронутый сухой сук; втемной комнате стало немного светлее. Карконта но сводила глаз с мужа, атак как он сидел все в той же позе, она протянула свои скрюченные пальцыи дотронулась до его лба. Кадрусс вздрогнул. Мне показалось, что губы Карконты шевелились; ноили она говорила слишком тихо, или сон уже притупил мои чувства, -только звук ее голоса не долетал до меня. Глаза мои тоже заволакивалисьтуманом, и я уже не отдавал себе отчета, наяву я все это вижу или восне. Наконец, веки мои сомкнулись, и я перестал сознавать окружающее. Я спал глубоким сном, как вдруг меня разбудил выстрел и за ним ужас-ный крик. Над головой раздались нетвердые шаги, и что-то грузно рухнулона лестнице, как раз над моей головой. Я еще не совсем пришел в себя. Мне слышались стоны, потом заглушенныекрики, как будто где-то происходила борьба. Последний крик, протяжнее, чем остальные, сменившийся затем стонами,окончательно вывел меня из оцепенения. Я приподнялся на локте, открыл глаза, но не мог в темноте ничегоразглядеть и дотронулся до своего лба, на который, как мне показалось,падали сквозь доски лестницы частые капли теплого дождя. За разбудившим меня шумом наступила полная тишина. Я слышал над своейголовой мужские шаги; заскрипела лестница. Мужчина спустился в нижнююкомнату, подошел к камину и зажег свечу. Это был Кадрусс; он был очень бледен, и его рубашка была вся в крови. Затеплив свечу, он быстро поднялся по лестнице, и я вновь услышал егобыстрые, тревожные шаги. Через минуту он снова сошел вниз. В руке он держал футляр; удостове-рившись, что алмаз лежит внутри, он начал совать его то в один, то вдругой карман; затем решив, вероятно, что карман недостаточно надежноеместо, закатал его в свой красный платок и обернул им шею. Затем он бросился к шкафу, вытащил оттуда золото и ассигнации, рассо-вал их в карманы штанов и в карманы куртки, захватил две-три рубашки ивыскочил за дверь. Тогда мне все стало ясно; я упрекал себя за случивше-еся, как будто сам был в этом виноват. Мне показалось, что я слышу сто-ны; быть может, несчастный ювелир был еще жив; быть может, оказав емупомощь, я мог отчасти загладить зло, которое я не то чтобы совершил, нокоторому дал свершиться. Я налег спиной на плохо скрепленные доски, от-делявшие от нижней комнаты подобие пристройки, где я лежал; доски пода-лись, и я проник в дом. Я схватил свечу и бросился вверх по лестнице; поперек нее лежалочье-то тело; это был труп Карконты. Слышанный мною выстрел был сделан по ней; пуля пробила ей шею навы-лет, кровь текла из двойной раны и струей била изо рта. Она была мертва. Я перешагнул через труп и побежал дальше. Спальня была в ужасном беспорядке. Часть мебели была опрокинута;простыни, за которые судорожно хватался несчастный ювелир, были разбро-саны по комнате; сам он лежал на полу, головой к стене, в луже крови,вытекшей из трех больших ран на груди. Из четвертой торчала рукоятка огромного кухонного ножа. Мне под ноги попался второй пистолет, неразряженный, вероятно потому,что порох отсырел. Я подошел к ювелиру, он был еще жив; от шума моих шагов, а главное отсотрясения пола, он открыл мутные глаза, остановил их на мне, пошевелилгубами, словно желая что-то сказать, и испустил дух. От этого страшного зрелища я почти обезумел; раз я никому уже не могпомочь, мне хотелось только одного: бежать. Я схватился за голову и скриком ужаса выскочил на лестницу. В нижней комнате оказалось человек шесть таможенных досмотрщиков идва-три жандарма - целый вооруженный отряд. Меня схватили; я даже не пытался сопротивляться, я больше не владелсобой. Я пытался говорить, но издавал только нечленораздельные звуки. Я увидел, что таможенники и жандармы показывают на меня пальцами; яоглядел себя - я был весь в крови. Тот теплый дождь, который капал наменя сквозь доски лестницы, был кровью Карконты. Я указал пальцем на то место, где я прятался. "Что он хочет сказать?" - спросил один из жандармов. Один из таможенников заглянул туда. "Он хочет сказать, что прошел оттуда", - ответил он. И он указал на пролом, через который я в самом деле прошел. Тогда я понял, что меня принимают за убийцу. Ко мне вернулся голос,ко мне вернулись силы; я вырвался из рук державших меня людей и крикнул: "Это не я! Не я!" Два жандарма навели на меня свои карабины. "Если ты пошевелишься, - сказали они, - тебе конец". "Но я же вам говорю, - воскликнул я, - что это не я!" "Все это ты можешь рассказывать судьям в Ниме, - отвечали они. - Апока иди за нами; и наш тебе совет - не сопротивляйся". Да я и не думал сопротивляться; я был охвачен ужасом, подавлен. Наменя надели наручники, привязали к лошадиному хвосту и отвели в Ним. Оказывается, меня выследил один из таможенников; поблизости от трак-тира он потерял меня из виду, предположил, что я там проведу ночь, иотправился предупредить своих товарищей; они явились сюда как раз, когдагрянул выстрел, и захватили меня при таких явных уликах, что я сразу по-нял, как трудно мне будет доказать свою невиновность. Тогда все мои усилия свелись к одному: прежде всего я попросил следо-вателя, чтобы он велел разыскать некоего аббата Бузони, заезжавшего вэтот самый день в трактир "Гарский мост". Если Кадрусс все выдумал, еслиэтого аббата не существовало - значит, я пропал, разве что поймали бысамого Кадрусса и он бы во всем сознался. Прошло два месяца, во время которых, должен это сказать к чести моегоследователя, были приняты все меры для разыскания аббата. Я уже потерялвсякую надежду. Кадрусса не нашли. Меня должны были судить в ближайшуюсессию, как вдруг восьмого сентября, то есть через три месяца и пятьдней после убийства, в тюрьму явился аббат Бузони, которого я уже и неждал, и сказал, что слышал, будто один из заключенных хочет поговорить сним. Он, по его словам, узнал об этом в Марселе и поспешил явиться намой зов. Вы можете себе представить, с какой радостью я его принял; я расска-зал ему все, что видел и слышал; волнуясь, приступил я к истории с алма-зом; против всякого моего ожидания, она оказалась чистой правдой; и,опять-таки против всякого моего ожидания, он вполне поверил всему, что ярассказал. Я был пленен его кротким милосердием, видел, что ему хорошо известнынравы моей родины, - и тогда в надежде, что, быть может, из этих мило-сердных уст я получу прощение за единственное свое преступление, я расс-казал ему на исповеди, во всех подробностях, что произошло в Отейле. То,что я сделал по сердечному влечению, имело такое же последствие, как ес-ли бы я сделал это из расчета: мое сознание в этом первом убийстве, ккоторому меня ничто не принуждало, убедило его, что я не совершил второ-го, и он, уходя, велел мне надеяться и обещал сделать все от него зави-сящее, чтобы убедить судей в моей невиновности. Я понял, что он занялся мною, когда увидел, что для меня постепенносмягчается тюремный режим, и узнал, что мое дело отложено до следующейсессии. В этот промежуток времени провидению угодно было, чтобы за границейсхватили Кадрусса и доставили во Францию. Он во всем сознался, свалив насвою жену весь умысел преступления и подстрекательство к нему. Его при-говорили к пожизненной каторге, а меня освободили. - И тогда, - сказал Монте-Кристо, - вы явились ко мне с рекоменда-тельным письмом от аббата Бузони. - Да, ваше сиятельство, он принял во мне живое участие. "Ваше ремесло контрабандиста погубит вас, - сказал он мне. - Если вывыйдете отсюда, бросьте это". "Но, отец мой, - спросил я, - как же мне жить и содержать мою нес-частную невестку?" "Один из моих духовных сыновей, - ответил он, - относится ко мне сбольшим уважением и поручил мне отыскать ему человека, которому он могбы доверять. Хотите быть этим человеком? Я ему вас рекомендую". "Отец мой! - воскликнул я. - Как вы добры!" "Но вы обещаете мне, что я никогда в этом не раскаюсь?" Я поднял руку, чтобы дать клятву. "Этого не нужно, - сказал он, - я знаю и люблю корсиканцев; вот вамрекомендация". И он написал несколько строк, которые я вам передал и на основаниикоторых ваше сиятельство взяли меня к себе на службу. Теперь я могу сгордостью спросить, имели ли когда-нибудь ваше сиятельство причины бытьмною недовольны? - Нет, - отвечал граф, - я с удовольствием признаю, что вы хорошийслуга, Бертуччо, хоть вы и недостаточно доверяете мне. - Я, ваше сиятельство? - Да, вы. Как это могло случиться, что у вас есть невестка и приемныйсын, а вы мне никогда о них не говорили? - Увы, ваше сиятельство, мне остается поведать вам самую грустнуючасть моей жизни. Я уехал на Корсику. Вы сами понимаете, что я торопилсяповидать и утешить мою бедную невестку; но в Рольяно меня ждало нес-частье; в моем доме произошло нечто такое ужасное, что об этом и до сихпор еще помнят соседи. Следуя моим советам, моя бедная невестка отказы-вала Бенедетто, который постоянно требовал денег. Однажды утром он приг-розил ей и исчез на целый день. Бедная Ассунта, любившая этого негодяя,как родного сына, горько плакала. Пришел вечер; она ждала его и не ложи-лась спать. В одиннадцать часов вечера он вернулся в сопровождении двухприятелей, обычных сотоварищей его проделок; она хотела обнять его, ноони схватили ее, и один из них, - боюсь, что это и был этот проклятыймальчишка, - воскликнул: "Мы сыграем в пытку, и ей прядется сказать, где у нее спрятаныденьги". Наш сосед Василио уехал в Бастнда, и дома оставалась только его жена.Кроме нее, никто не мог бы увидеть, ни услышать того, что происходило вдоме невестки. Двое крепко держали Ассунту, которая не предстявляла себевозможности такого преступления и ласково улыбалась своим будущим пала-чам; третий наглухо забаррикадировал двери и окна, потом вернулся к ос-тальным, и все трое, стараясь заглушить крики ужаса, вырывавшиеся у Ас-сунты при виде этих грозных приготовлений, поднесли ее ногами к пылающе-му очагу. Они ждали, что это заставит ее указать, где спрятаны нашиденьги; но, пока она боролась с ними, вспыхнула ее одежда; тогда онибросили несчастную, боясь, чтобы огонь не перекинулся на них. Вся охва-ченная пламенем, она бросилась к выходу, но дверь была заперта. Она ки-нулась к окну; но окно было забито. И вот соседка услыхала ужасные крики: это Ассунта звала на помощь.Потом ее голос стал глуше, крики перешли в стоны. На следующий день,после целой ночи ужаса и тревоги, жена Василио, наконец, решилась выйтииз дому, и судебные власти, которым она дала знать, взломали дверь наше-го дома. Ассунту нашли полуобгоревшей, но еще живой, шкафы оказалисьвзломаны, деньги исчезли. Что до Бенедетто, то он навсегда исчез изРольяно; с тех пор я его не видел и даже не слышал о нем. - Узнав об этом печальном происшествии, - продолжал Бертуччо, - я иотправился к вашему сиятельству. Мне уже не к чему было рассказывать вамни о Бенедетто, потому что он исчез, ни о моей невестке, потому что онаумерла. - И что вы думали об этом происшествии? - спросил Монте-Кристо. - Что это была кара за мое преступление, - ответил Бертуччо - О, этиВильфоры, проклятый род! - Я то же думаю, - мрачно прошептал граф. - Теперь, - продолжал Бертуччо, - ваше сиятельство понимает, почемуэтот дом, где я с тех пор не был, этот сад, где я неожиданно очутился,это место, где я убил человека, могли вызвать во мне мучительное волне-ние, причину которого вам угодно было узнать; признаюсь, я не уверен,что здесь, у моих ног, в той самой могиле, которую он выкопал для своегоребенка, не лежит господин де Вильфор. - Что ж, все возможно, - сказал Монте-Кристо, вставая, - даже и то, -добавил он чуть слышно, - что королевский прокурор еще жив. Аббат Бузонихорошо сделал, что прислал вас ко мне. И вы тоже хорошо сделали, чторассказали мне свою историю, потому что теперь я уже не буду дурно о васдумать. А что этот, так неудачно названный, Бенедетто? Вы так и не ста-рались напасть на его след, не пытались узнать, что с ним сталось? - Никогда. Если бы я даже знал, где он, я не старался бы увидеть его,а бежал бы от него, как от чудовища. Нет, к счастью, я никогда ни от ко-го ничего о нем не слыхал; надеюсь, что его нет в живых. - Не надейтесь, Бертуччо, - сказал граф. - Злодеи так не умирают:господь охраняет их, чтобы сделать орудием своего отмщения. - Пусть так, - сказал Бертуччо. - Я только молю бога, чтобы мне непривелось с ним встретиться. Теперь, - продолжал, опуская голову, управ-ляющий, - вы знаете все, ваше сиятельство; на земле вы мой судья, какгосподь - на небе; не скажете ли вы мне что-нибудь в утешение? - Да, вы правы, и я могу повторить то, что сказал бы вам аббат Бузо-ни; этот Вильфор, на которого вы подняли руку, заслуживал возмездия засвой поступок с вами, и, может быть, еще кое за что. Если Бенедетто жив,то он послужит, как я вам уже сказал, орудием божьей кары, а потом и сампонесет наказание. Вы же, собственно говоря, можете упрекнуть себятолько в одном: спросите себя, почему, спасши этого ребенка от смерти,вы не возвратили его матери; вот в чем ваша вина, Бертуччо. - Да, ваше сиятельство, в этом я виновен, я поступил малодушно. Когдая вернул ребенку жизнь, мне оставалось только, как вы говорите, отдатьего матери. Но для этого мне нужно было собрать кое-какие сведения, об-ратить на себя внимание, может быть, выдать себя. Мне не хотелось уми-рать, меня привязывали к жизни моя невестка, мое врожденное самолюбиекорсиканца, который хочет мстить победоносно и до конца, и, наконец, япросто любил жизнь. Я не так храбр, как мой несчастный брат! Бертуччо закрыл лицо руками, а Монте-Кристо вперил в него долгий, за-гадочный взгляд. Потом, после минутного молчания, которому время и место придавали ещебольше торжественности, граф сказал с непривычной для него печалью в го-лосе: - Чтобы достойно окончить нашу беседу, последнюю по поводу всех этихсобытий, Бертуччо, запомните мои слова, которые я часто слышал от аббатаБузони: "От всякой беды есть два лекарства - время и молчание". А теперья хочу пройтись по саду То, что тягостно для вас, участника ужасных со-бытий, вызовет во мне скорее приятные ощущения и удвоит для меня цен-ность этого поместья. Видите ли, Бертуччо, деревья милы только тем, чтодают тень, а самая тень мила лишь потому, что вызывает грезы и мечты.Вот я приобрел сад, считая, что покупаю лишь огороженное место, - а этоогороженное место вдруг оказывается садом, в котором бродят привидения,не предусмотренные контрактом. А я любитель привидений, я никогда неслыхал, чтобы мертвецы за шесть тысяч лет наделали столько зла, сколькоего делают живые за один день. Возвращайтесь домой, Бертуччо, и спитеспокойно. Если в последний час ваш духовник будет к вам не так милосерд,как аббат Бузони, позовите меня, если я еще буду жив, и я найду слова,которые тихо убаюкают вашу душу, когда она будет готовиться в трудныйпуть, который зовется вечностью. Бертуччо почтительно склонился перед графом и, тяжело вздохнув, уда-лился. Монте-Кристо остался один; он сделал несколько шагов. - Здесь, около этого платана, могила, куда был положен младенец, -прошептал он, - там - калитка, через которую входили в сад; в том углу -потайная лестница, ведущая в спальню. Не думаю, чтобы требовалось зано-сить все это в записную книжку, потому что у меня здесь перед глазами,под ногами вокруг - рельефный живой план. И граф, еще раз обойдя сад, направился к карсте Бертуччо, видя егозадумчивость, молча сел рядом с кучером. Карета покатила в Париж. В тот же вечер, вернувшись в свой дом на Елисейских Полях, граф Мон-те-Кристо обошел все помещение, как мог бы это сделать человек, знакомыйс ним уже многие годы; и хотя он шел впереди других, он ни разу не ошиб-ся дверью и не направился по такой лестнице или коридору, которые непривели бы его прямо туда, куда он хотел попасть. Али сопровождал его вэтом ночном обходе. Граф отдал Бертуччо кое-какие распоряжения, касавши-еся украшения или назначения комнат, и, взглянув на часы, сказал внима-тельно слушавшему нубийцу: - Уже половина двенадцатого. Гайде должна скоро приехать. Предупреж-дены ли французские служанки? Али показал рукой на половину, предназначенную для прекрасной албан-ки; она была так тщательно скрыта, что, если завесить дверь ковром, мож-но было обойти весь дом и не догадаться, что там есть еще гостиная и двежилые комнаты; Али, как мы уже сказали, показал рукой на эту дверь, под-нял три пальца левой руки и, положив голову на ладонь этой руки, закрылглаза, изображая сон. - Понимаю, - сказал Монте-Кристо, привыкший к такому способу разгово-ра, - все три дожидаются ее и спальне, не так ли? - Да, - кивнул Али. - Госпожа будет утомлена сегодня, - продолжал Монте-Кристо, - и,должно быть, сразу захочет лечь; не надо ни о чем с ней разговаривать;служанки француженки должны только приветствовать свою новую госпожу иудалиться; последи, чтобы служанка гречанка не общалась с француженками. Али поклонился. Вскоре послышался голос, зовущий привратника; ворота распахнулись, валлею въехал экипаж и остановился у крыльца. Граф сошел вниз; дверца кареты была уже открыта; он подал руку моло-дой девушке, закутанной с головы до ног в шелковую зеленую накидку,сплошь расшитую золотом. Девушка взяла протянутую ей руку, любовно и почтительно поцеловала ееи произнесла несколько ласковых слов, на которые граф отвечал с нежнойсерьезностью на том звучном языке, который старик Гомер вложил в устасвоих богов. Затем, предшествуемая Али, несшим розовую восковую свечу, девушка -та самая красавица албанка, что была спутницей Монте-Кристо в Италии, -прошла на свою половину, после чего граф удалился к себе. В половине первого в доме погасли все огни, и можно было подумать,что все мирно спят.