Общественное сознание 1 страница

Наряду с правилами, формирующими действия людей, культура содержит также идеи, формирующие их мышление. Социальная сущность человека за­ключается не только в том, что большинство действий не являются частными, а реализуют образцы, предлагаемые культурой, но и в том, что идеи, форму­лируемые людьми, не являются их личным вымыслом, а почерпнуты из дан­ной культуры. Культура предоставляет людям готовые концепции верований, убеждений, взглядов. И культура предоставляет людям прежде всего фунда­ментальный инструментарий - то орудие, без которого было бы невозможно само мышление и формулирование каких бы то ни было убеждений. Таким орудием является язык. Эту главу мы посвящаем анализу данного сегмента культуры, который в свою очередь делится на элементы, внешние по отноше­нию к каждому отдельному человеку и диктующие ему определенные идеи. Этот сегмент культуры мы называем идейной культурой. Другой, более тра­диционный термин, которым пользуются для его определения, - обществен­ное сознание.

Язык - инструмент идеи

Когда мы думаем, мы пользуемся сокращенными обозначениями, представ­лениями, указывающими на определенные сложные состояния или явления. Прежде всего, мы пользуемся разного рода знаками. Когда мы слышим гром, мы предполагаем, что приближается гроза; когда мы видим собаку, которая рычит и показывает клыки, мы боимся, что она нападет на нас; когда мы ви­дим, что кухонная плита стала красной, мы знаем, что она горячая, а когда краснеет человек, мы предполагаем, что он чего-либо устыдился. Связь между знаком и тем, что он означает, является естественной в том смысле, что она проистекает из каких-либо объективных закономерностей - методологиче­ских, зоологических, физических, биологических. При условии, что все зна­комы с этими закономерностями, знак для всех будет имен, одно и то же значение.

Гораздо более сложным мысленным сокращением является символ. Связь между символом и тем, что он означает, не является естественной, не вытека­ет из какой-либо объективной закономерности или необходимости, а носит абсолютно условный, конвенциональный характер. Символ - это не что иное, как предмет, с которым мы имеем дело: рисунок стола - это не то же самое, что стол, а написанное слово «стол», «table», «mesa», «tavola» уж совсем, ко­нечно, не похоже на стол. Но, когда мы читаем слово «стол», в нашем вообра­жении возникает некая плита на четырех ножках. Более того, если мы скажем «стол» кому-нибудь, кто является человеком нашей группы, то и в его вообра­жении возникнет точно такой предмет мебели. Каким образом это возможно? Связь символа с явлением или предметом, который он, этот символ, обозна­чает, является результатом определенной конвенции (условной договоренности, заключенного соглашения): мы так договорились, так решили, что соче­тание именно данных четырех букв - «стол» - соединим в своем воображе­нии с предметом мебели определенного рода. Кто так решил? Может быть, отдельный человек. Маленький ребенок может, к примеру, глядя на стол, на­зывать его по-своему: «тол». Это его частная, индивидуальная конвенция. Родители в таком случае не поймут или с трудом поймут, о чем он говорит, ибо они не принимали участия в этой конвенции. Коммуникация, связь, взаи­мопонимание между людьми возможны только тогда, когда такие соотноше­ния символов с объектами становятся общей конвенцией в данной группе, ког­да все ее члены «договариваются» между собой, что о мебели определенного рода они будут говорить посредством слова «стол». Иначе говоря, когда сим­волам придается одно и то же значение, когда люди видят за этими символа­ми те же самые предметы, явления или события. Такие общие символы, име­ющие значения, одинаково разделяемые, понимаемые всеми членами груп­пы, становятся достоянием данной группы, «социальными фактами» в том смысле, какой придавал этому понятию Дюркгейм. Иначе говоря, они входят в культуру.

Человеческое мышление имеет символический характер, оперирует таки­ми сокращенными, конвенциональными, общими для данной группы обозна­чениями различных, полученных опытным путем данных, явлений и собы­тий, с которыми мы сталкиваемся. Сложная система взаимосвязанных сим­волов, являющаяся достоянием определенной группы, - это и есть язык. Многие авторы считают способность к созданию и использованию символов, то есть обладание языком, определяющей чертой человеческого рода и глав­ным секретом успехов и преимуществ.

Символы, которые мы используем, имеют различный характер. Это могут быть определенные материальные предметы, которым придается особенное значение: тотем как символ племени, флаг как символ нации, корона как сим­вол монархии, крест как символ христианства - это, можно сказать, первые попавшиеся примеры. Объекты такого рода имеют исключительно символи­ческий смысл. Встречаются также и материальные предметы, которые имеют практическое применение, но в качестве своего рода дополнительного значе­ния им придается также и символический смысл. Роскошный автомобиль, часы фирмы «Ролекс», обувь известно итальянский фирмы Gucci в определен-

ных общественных кругах являются символами успеха и состоятельности. Мобильный телефон или персональный компьютер на столе до недавнего вре­мени, пока они и приобрели всеобщего распространения, были символами особенной профессиональной активности и оборотистости. Роль символов могут исполнять определенные цвета: черный - символ траура, красный -символ коммунизма, зеленый - символ свободного пути, розовый - символ хорошего настроения. Часто в роли символов выступают жесты: склонение головы, взмах руки и т.п. В этих случаях мы говорим о языке жестов. Конвен­циональное значение могут также иметь определенные позы, в которые вста­ют люди, иногда их называют языком тела. Наклон тела вперед или поклон является символом уважения или, если дело происходит на театральной или эстрадной сцене, выражением благодарности за аплодисменты. Если чело­век оборачивается к другому спиной - это сигнал обиды, означающий, что разговор окончен. Человек хмурит лоб - это выражает глубокую озабочен­ность. Если футболист прыгает, кувыркается, совершает стремительную пробежку в сторону трибун, то все это символизирует эйфорию, которую он переживает в результате забитого гола. Роль символов выполняют также пиктограммы, то есть схематичные изображения, в известной мере подоб­ные тому, что они должны обозначать. В таком случае мы говорим о языке изображений, зрительных образов. Изображение самолета является указа­телем дороги к аэропорту, изображение ножа и вилки обозначает ресторан, изображение чемодана указывает на камеру хранения багажа, изображение письма в конверте - на почту. Такой тип символов особенно часто исполь­зуют там, где оказываются вместе люди, являющиеся представителями раз­ных культур; в таком случае можно рассчитывать на то, что им проще всего будет распознать пиктограммы, связав такие изображения с тем, что они долж­ны обозначать. Однако важнейшим типом символов является слово - слова, произнесенные и написанные, то есть представленные в определенном по­рядке значки или звуки, которые имеют уже абсолютно, исключительно кон­венциональный характер, а благодаря этому оказываются бесконечно бога­тыми, позволяющими обозначить все, что дает людям их опыт, вплоть до тончайших оттенков, все наиболее подробнейшие признаки и детали окру­жающего их мира. Сложное собрание слов (словарь), а также схем их связей между собой в более крупные единицы - фразы, тексты и т.п. (грамматика) -формирует язык в узком и точном значении этого слова - язык устный и письменный.

Язык, как и культура, может быть связанным с группами разного масшта­ба. Чаще всего язык ассоциируется и совпадает с этническими группами, или народами. В таком случае мы говорим о национальном языке или, рассматри­вая вопрос в иной перспективе, о естественном (природном) языке, имея в виду язык, который образовался спонтанно в ходе долгой истории крупной терри­ториальной общности людей и используется членами этой общности. Неко­торые представления о нации основаны на том, что общность языка является существенным, определяющим данную нацию элементом. Однако, если мы даже допустим, что каждый народ создает свой язык, это вовсе не значит, что только народ является творцом своего языка. Язык формируется также груп-

пами иного рода, как меньшими, так и более крупными по сравнению с наро­дом. Существуют своеобразные языки профессиональных групп или кругов: языки, принятые в среде юристов, ученых, духовенства, политиков, военных, спортсменов, журналистов. Существует особый молодежный язык, язык тю­ремный. Появляются языки, специально разработанные для определенных технических или профессиональных целей и используемые в определенных группах: например компьютерный язык, язык авиации, азбука Морзе, шрифт Брайля (система чтения для незрячих), корабельная сигнализация. Своеоб­разный язык имен, прозвищ, паролей, поговорок, оборотов речи может воз­никнуть в семье или в кругу друзей. А на другой стороне воображаемой шка­лы упомянутый выше язык жестов или язык пиктограмм - оба они имеют над­национальный, более универсальный характер; именно поэтому они так удобны для туристов, оказавшихся в чужих странах. Также и «естественные» национальные языки могут обрести наднациональное значение, как это ког­да-то случилось с латынью, с французским языком, а ныне все более очевидно происходит с английским языком.

Язык - фундаментальная составляющая идеальной культуры. В обществе он выполняет несколько важных функций. Во-первых, он создает возможность регистрации мыслей, выводов, опытных данных, возможность записи знаний и информации и передачи этих знаний и этой информации последующим по­колениям. В обществах, еще не имевших письменности (в дописьменных куль­турах), такую роль играл устный язык. Однако временной горизонт передачи сведений устным способом достаточно ограничен, скажем, речь может идти о передаче опыта от дедов к внукам. К тому же факты легко поддаются забве­нию, селекции, идеализации, «переиначиванию» или «переконструированию». В результате на протяжении нескольких поколений передаваемая устно ин­формация оказывается в значительной мере деформированной, искаженной. Этот процесс можно сравнить с известной всем детям игрой в «испорченный телефон». Изобретение письменности означает огромный шаг вперед. Запись обладает значительно большей продолжительностью своего существования, зна­чительно большей прочностью, чем память. Слышать мы можем только живых людей, а читать - также сообщения и свидетельства тех, кто уже давно умер. Следовательно, временной горизонт передачи знания или информации значи­тельно расширяется. Шире становятся и пространственные границы. Люди могут уже не только слушать рассказ свидетелей того или иного события, нахо­дясь с ними в непосредственном контакте, но и читать, знакомясь таким об­разом с размышлениями и наблюдениями тех, кто живет в далеких странах, кого они лично никогда не знали и не встречали. Благодаря письменному языку знание может распространяться далеко за границы того места и того времени, в котором оно возникло, сформировалось. Письменный текст труднее изменить, исказить, модифицировать или деформировать, ибо всегда су­ществует возможность проверить, проконтролировать, установить аутентич­ность этого текста.

Другая функция языка - это коммуникация между людьми. Как мы уже Говорили, язык - это основное средство контактов и взаимодействий. Разговор это стандартная, наиболее часто встречающаяся форма взаимодействия.

Аналогичную роль играет обмен корреспонденцией. Благодаря письменному языку люди могут общаться не непосредственно, «виртуально» с лицами, ко­торых они лично совершенно не знают: с писателями, поэтами, журналиста­ми, учеными. Без языка было бы невозможно разделение труда, сотрудниче­ство, а также коллективные действия и множество других типичных для люд­ского сообщества способов функционирования.

В-третьих, язык представляет собой очень важный фактор, определяющий внутреннюю солидарность группы и одновременно ее отмежевание от внешних групп. Возможность говорить на одном языке и понимать друг друга - это важный элемент коллективной (формирующейся в одной среде) или группо­вой идентичности, того ощущения, которое можно выразить словом «мы». Зато использование другого, отличающегося от «нашего» языка нередко ока­зывается определяющим для обозначения той границы, за которой находятся «чужие», то есть те, о ком мы думаем «они». Это, естественно, имеет место, когда речь идет о народах, этнических группах, различных регионах. Но тот же самый механизм мы встречаем и в группах иного рода. Тюремный жаргон как бы выстраивает зримую стену между заключенными, с одной стороны, и тюремным персоналом или всем внешним окружением, с другой. Жаргон школьников определяет барьер поколений, отделяющий их от родителей. Во­енный или полицейский жаргон подчеркивает суровые, «мужские», связан­ные с постоянным риском условия работы данных групп. Насколько это важ­но, свидетельствует тот факт, что для того, чтобы быть принятым в такие груп­пы, нередко прежде всего требуется овладеть их стилем речи. Легитимацией I идентичности, свидетельством принадлежности человека к группе и его ло­яльности по отношению к ней может служить постоянное употребление опре­деленных ругательств или нецензурных выражений. Наконец, в-четвертых, язык делает возможным осуществление типичных для человека общественных устремлений, товарищеских или, как иногда го­ворят, стадных. Люди, как мы помним, обладают сильной автотелической (сво­дящейся к утверждению самоцели) мотивацией пребывания вместе с други­ми людьми. Встречи друзей, болтовня, обмен сплетнями, разговоры за едой, беседы за кружкой пива, скандирование в толпе болельщиков, песни одно­полчан или песни патриотического характера, братания за пьянкой - все это происходит при использовании общего языка, доставляя участникам этих дей­ствий ощущение принадлежности к той или иной группе и охраняя их от оди­ночества, неприятного для человека.

От индивидуального сознания к общественному

С помощью языка, который представляет собой орудие, почерпнутое из арсенала культуры, мы формулируем идеи, убеждения, взгляды. Но это не означает, что все они автоматически становятся элементами культуры. Мно­гие из них отражают наш частный опыт, составляют наши частные соображе­ния, которые мы сохраняем для себя, не делясь ими с другими. Даже томик стихов, который мы прячем н ящике стола и никому не покапываем, не стано-

вится элементом культуры. Ибо он не входит, как принято говорить, в «обще­ственный обиход», не становится доступным другим людям.

Только тогда, когда определенные идеи, убеждения, взгляды будут обнару­жены, заявлены публично, они обретают шанс войти в культуру. Но только шанс, ибо публичность недостаточна; нужно еще, чтобы эти идеи оказались признанными, принятыми другими членами более узкой или более широ­кой группы. Только тогда, когда их разделяют другие люди, когда они стано­вятся предметом определенного консенсуса, они обретают статус «соци­альных фактов» по терминологии Дюркгейма, или статус культурных фактов. Ибо только тогда они отрываются от тех, кто их сформулировал, становятся чем-то внешним по отношению к сознанию отдельных людей. Кроме того, только тогда они начинают в полной мере оказывать свое давление на чле­нов группы как повсеместно и всеми признанные идеи, с которыми неловко не соглашаться. Они определяют то, во что люди данного сообщества верят, с чем считаются, что думают, как и о чем судят. Тогда они как бы возвраща­ются к отдельным людям, входят в их сознание, причем этими людьми явля­ются уже не авторы данных идей, а все члены группы, которые принимают эти идеи как свои собственные, готовы агитировать за них и защищать их. Разумеется, мыслят, творят и формулируют идеи лишь единицы. Но, когда эти их идеи оказываются разделенными, принятыми, одобренными други­ми людьми, подлежат усвоению и согласию, они становятся образцами, воз­вышающимися над отдельными людьми, схемами мышления, которые в свою очередь начинают оказывать воздействие на мышление индивидов. Только в таком смысле можно говорить об общественном или групповом сознании, не имея в виду, конечно, будто общество или группа - это мыс­лящий субъект.

Когда вырабатывается коллективный консенсус, для каждого отдельного члена группы особым и основным аргументом становится представление, что так же думают и многие другие - те, с кем данный отдельный человек иден­тифицирует, отождествляет себя как с членами своей группы. И поскольку такую аргументацию задействуют все члены группы, она еще более усили­вается от этого взаимодействия, благодаря чему распространенные в обще­стве взгляды обретают сильную инерцию, изменяются с трудом. Кроме того, они производят впечатление бесспорных истин, того, чему просто нет аль­тернативы, и, соответственно, поддаются догматизации. Только этим мож­но объяснить, почему некоторые убеждения сохраняются в общественном сознании на протяжении целых эпох, не претерпевая изменений даже при столкновении с очевидными фактами или опытными данными, противоре­чащими им. Дело в том, что они оказываются для людей объективизирован­ными в смысле интерсубъективности («межсубъективности»), согласия с тем, что думают и считают все другие. А такой смысл объективности для людей порой имеет большее значение, чем тот, согласно которому объектив­ность означает соответствие действительности, то есть тому, как все обстоит на самом деле.

Говоря о том, что сознание имеет социальный характер, мы указываем тем самым на то, что определенные идеи, взгляды, убеждения распространяются

и объективируются в рамках определенных групп или сообществ. Но это мо­гут быть группы очень разные по характеру и масштабу. Начиная от самой большой группы, глобального сообщества, можно предположить, что несмот­ря на огромное разнообразие человеческих сообществ современные средства телекоммуникации и коммуникации, а также огромная пространственная ак­тивность делают возможным формирование зачаточного глобального созна­ния, общечеловеческого, или, как некоторые говорят, планетарного. В этом контексте и смысле можно также понять тезис английского социолога Пи­тера Уорсли (Peter Worsley), утверждающего, что только в эпоху глобализа­ции человеческое сообщество, человечество как таковое стало определенной реальной целостной категорией. Наверняка такое глобальное сознание не яв­ляется уделом всех людей, его распространение ограничено пределами ин­теллектуальных, научных, политических элит, студенческой среды, групп участников новых социальных движений. Оно выражается в озабоченности судьбами всей планеты. Такие проблемы, как перенаселение, исчерпание природных ресурсов, состояние экосферы, глобальное потепление, энде­мические заболевания, массовое обнищание и бедность, конфликт «севера и юга», возможность атомного саморазрушения, входят в эту озабоченность. В этой области распространяются информации, диагнозы, теории, футурологические прогнозы, предложения, связанные с противодействием гро­зящей опасности.

Значительно более освоенной и более давней по своему историческому формированию ареной кристаллизации общественного сознания является национальная перспектива, то есть то пространство, в котором субъектами об­щественного сознания являются не все человечество, а нации, народы. Нацио­нальное сознание имеет свое стилистическое своеобразие - богатство симво­лов, мифов, стереотипов и предрассудков. К тому же оно сильно насыщено эмоционально, объединяя патриотические и националистические чувства и страсти. Оно легко поддается догматизации, теряя ощущение рациональной дистанции по отношению к своей группе и отклоняя любую критику и кор­ректировку. По содержанию оно охватывает прежде всего убеждения, каса­ющиеся собственной этнической группы: ее генеалогии, действий, творений, традиций, побед и поражений, ее героев, а также ее нынешнего состоянии. Ее потенции или перспектив будущего. Сюда входят также распространен­ные чувства тревоги, беспокойства, осознанные проблемы, критические мне­ния в отношении проводимой в настоящее время политики, а также программы совершенствования и исправления этой политики. Другой фрагмент нацио­нального сознания касается сравнительной оценки места или значения соб­ственного народа в мире, среди других народов: в непосредственном сосед­стве, в рамках региона, континента, всего земного шара. Еще один фрагмент национального сознания включает в себя мнения о других народах, друже­ственных, конкурирующих или враждебных. С этим связаны взгляды на пра­вильное установление отношений своего народа с другими народами, оценки намерений других народов, возможных угроз с их стороны, надежд на помощь и поддержку, а также представления о правильной, достойной международ­ной политике.

Другой тип групп, вырабатывающих общее сознание, - это социальные классы. Согласно представлениям Карла Маркса и его последователей, напри­мер Дьёрдя Лукача (Lukasc), социальный класс становится вполне сформи­ровавшимся кристаллизовавшимся только тогда, когда он обладает классовым сознанием. Это ощущение общей ситуации, в которой он оказывается в социу­ме, общей судьбы, общего несчастья, общих перспектив. Это также идентифи­кация групп, ответственных или виновных в создании данной ситуации, и вы­работка стратегии борьбы за свои права. Наконец, классовое сознание охва­тывает образы других классов и производит их дефиницию в качестве союзников или врагов. Подобным образом рассматривал и оценивал специ­фическую ментальностъ социальных слоев Макс Вебер, включая их способы мышления, типичные идеи и убеждения в рамки более широкой категории -образа жизни. Ныне такой анализ слоев общества, прослоек или групп, объе­диняющих представителей одной среды, проводит, к примеру, Пьер Бурдье (Pierre Bourdieu). Важной эмоциональной составляющей сознания, сформи­ровавшегося на основе классовой стратификации, является ощущение соб­ственного достоинства, особенно типичное для высших слоев общества, для аристократии или элит.

Профессиональные категории и группы иногда отличаются также харак­терным групповым сознанием. Роберт Мертон представил детальный, тща­тельный анализ менталъности чиновников, бюрократии, Говард Беккер - сре­ды джазовых музыкантов. Общими типичными убеждениями отличаются представители так называемых свободных профессий: адвокаты, артисты, вра­чи. Особые способы мышления характерны для работников науки. Многими исследованиями выявлен своеобразный синдром сознания среди профессио­нальных военных. Характерным эмоциональным фактором профессиональ­ного сознания является профессиональная гордость. В рамках определенных организаций, корпораций или фирм она приобретает характер гордости, свя­занной с конкретным прославленным местом работы, будь то Ягеллонский университет, или корпорация «Сони», или Торговый Банк и т.п.

Богатую и своеобразную ветвь общих верований культивирует Церковь или секта. Эти верования опираются на свойственную данной религии теологию, которая, когда речь идет о великих мировых религиях - христианстве, исла­ме, буддизме, конфуцианстве, оказывается богато разветвленной и сложной. Из самого характера религиозных идей, касающихся сверхъестественного бытия, находящегося за пределами земной реальности, следует их перенасы­щенность символикой и метафорами, а их эзотеричность делает их недоступ­ными для обыденного сознания верующих, требуя участия посвященных в тайны интерпретаторов и посредников - капелланов, священников.

Наконец, как и в случаях, связанных со многими другими социологиче­скими категориями, общественное сознание может иметь отношение и к груп­пам меньшего масштаба: объединение, клуб, локальная община, товарищеский круг, семья и т.п. Однако с учетом относительной ограниченности того, что может быть характерным для группового сознания на этом уровне, по сравне­нию о эманацией более общей сущности сознания более крупных и широких групп ценность анализа и данном направлении оказывается меньшей,

Разновидности общественного сознания

Общественное сознание кристаллизуется и выступает в самых различ­ных формах. Первой из них является обыденное мышление, или так называе­мый здравый смысл, иначе говоря, распространенные в данной группе спон­танные, интуитивные суждения и представления. Они фиксируют разнооб­разный опыт, который члены данного общества получают в повседневной жизни. Они не являются ни упорядоченными, ни систематизированными, ни вытекающими логически одно из другого, более того, они часто содержат взаимоисключающие, противоречащие друг другу заключения. Они не вы­ведены из какой-либо системы и не опираются на системную аргументацию. Часто они основываются на поспешном обобщении единичных фактов или на односторонней интерпретации событий. Но это не исключает того, что порой они весьма верно и точно отражают то или иное истинное представле­ние об окружающем мире. Мы, однако, никогда не можем с точностью ска­зать, в какой мере они являются истинными, в каких границах можно ими пользоваться, ибо мы не знаем метода их проверки. Именно поэтому также трудно подвергнуть их сомнению или опровергнуть. Они являются посто­янным, прочным, обладающим силой инерции и догматичным элементом коллективного фольклора. Много примеров такого рода мы найдем в народ­ных поговорках и пословицах.

Другой формой общественного сознания являются широко представлен­ные и развитые в каждом обществе, от примитивных до современных, идеи и представления о сверхъестественном, потустороннем мире и о загробной жиз­ни. Как писал об этом Эмиль Дюркгейм, их предметом является сфера сакраль­ного, таинственного, вызывающего трепет, уважение, изумление и страх и от­личающаяся от сферы профанного, которая охватывает земные, обычные яв­ления и события. Идеи сакральной сферы являются ответом на универсальную потребность, вытекающую из неуверенности, непрочности, непредсказуемо­сти, непрозрачности человеческого существования, из особенно распростра­ненного и вызывающего чувство страха опыта, связанного со смертью. К этой сфере мы относим мифы, магию, религию. Их характерной особенностью яв­ляется то, что с самого своего возникновения они не подлежат и не поддаются проверке, их нельзя ставить под сомнение, поскольку они взывают к вере и опираются на веру. Это не утверждаемые, а заявляемые истины, и сила их за­ключается не в какой-либо аргументации, а в авторитете того, кто их устанав­ливает и «выдает на веру», то есть самого Бога, его земных обличий, послан­ников, пророков, наместников. Укрепление и усиление эти идеи обретают в развитых коллективных ритуалах, а также в мощном, укрепляющем в вере вли­янии друг на друга верующих данной общины - в рамках одного культа, сек­ты или Церкви.

Третья составная часть общественного сознания - это идеологии. Их отли­чает не столько особенное содержание, сколько та функция, которую они вы­полняют по отношению к определенным группам. Это такие комплексы или системы идей, которые создают обоснование, обеспечивают легитимность, поддержку каких либо частных групповых интересов или утверждают труп-

повую идентичность. Как правило, они содержат также определенные не­гативные представления и убеждения, касающиеся других групп, которые рассматриваются как представляющие угрозу для данных интересов или данной идентичности. Давая такое определение идеологии, мы вовсе не хотим заявить о ее истинности или ложности. Мы не разделяем типичной для марксизма позиции, согласно которой идеология - это «ложное созна­ние». Идеология в нашем представлении может содержать моменты исти­ны или правильные представления (например, адекватно отражать герои­ческие события в истории данного народа, при этом такое описание событий становится элементом национальной идеологии). И все же инструменталь­ная, направленная на легитимизацию групповых интересов роль идеологии делает ее особенно легко поддающейся всякого рода патологическим формам мышления - стереотипам, предрассудкам, идеализации, мимикрии, о чем речь пойдет особо. Группы, обретающие легитимность посредством идеологии, могут быть самыми разнообразными: от народов или этнических групп, вы­рабатывающих националистические идеологии, до социальных классов с их классовой идеологией (известной также в марксистском учении как «клас­совое сознание»), социальных движений, социальных прослоек и групп, про­фессиональных категорий, наконец, фирм или даже семей с их собственной идеологией. Сегодня в контексте набирающего силу процесса глобализации все более реальной «группой» представляется все человечество, глобальное сообщество, а потому все большее значение приобретают идеологии, связан­ные с универсальными интересами, такие, как пацифизм, экология или защи­та прав человека.

Идеологические взгляды и убеждения выражаются различными способа­ми. Прямо и непосредственно их формулируют политические программы, партийные заявления, манифесты, памфлеты, публицистика, иногда развитые доктрины. Такой характер имели, к примеру, революционные идеологии, ле­жавшие в основе великих революций: английской, французской, американ­ской, российской, китайской. Однако идеологические функции опосредован­но могут выполнять также другие результаты человеческой мысли. Самоут­верждение, легитимизация собственных групп и «делегитимизация» чужих нередко проявляются в литературе (например, патриотические произведения «для укрепления сердец» провозвестников нашей романтической поэзии или произведения Сенкевича). Очень сильное идеологическое наполнение имеет театральное и киноискусство (например, польские военные фильмы или про­изведения Вайды от фильма «Пепел и алмаз» до «Человека из железа»). Осо­бую область представляют сатира и искусство кабаре. Идеология бывает имп­ликацией религии, иногда это консервативная идеология, утверждающая не­зыблемость существующих политических институтов или проявлений социального неравенства как явлений «данных от Бога» (например, католи­цизм в Средние века), но иногда это может быть революционная или рефор­маторская идеология, утверждающая несовместимость нынешнего политиче­ского или экономического строя с божественным замыслом (например, цер­ковная доктрина освобождения в Латинской Америке или более умеренная критика некоторых аспектов капитализма и потребительской цивилизации в