Аутодафе любви 3 страница

– Все здесь собравшиеся, мистер Поттер, желают, чтобы вы добровольно, чистосердечно, не доводя дела до крайних мер для вас и мистера Малфоя, признались в своих преступлениях. В противном случае… – дознаватель извлек из кармана мантии злополучную анальную грушу и продемонстрировал ее всем присутствующим в действии. – Это очень болезненная процедура, господа, – улыбнулся следователь, взглянув сначала на Гарри, затем на Драко.
– Не надо, – твердо произнес бывший гриффиндорец, – я признаюсь. Признаюсь во всем, что скажите.
– Очень хорошо, мистер Поттер. Я рад, что вы оказались таким же благоразумным молодым человеком, как и ваш…. как бы это сказать… друг, мистер Малфой.
Гарри облизнул пересохшие губы и произнес:
– Хорошая работа, господа. Вы настоящие профессионалы. Когда я учился в Академии, нас учили, что при правильно проведенном допросе объект сам должен захотеть выдать информацию, он должен умолять о возможности сотрудничать со следствием, а когда ему наконец разрешат говорить, допрашиваемый должен стать счастливейшим из людей за предоставленный ему шанс. В этом заключается высший профессионализм дознавателя – заставить искренне ненавидящего человека добровольно делать все, что хочет следствие. Вы отлично проделали свою работу, господа. Я искренне хочу сознаться в том, что больше года назад, на выпускном балу в Хогвартсе совратил Драко Малфоя и вынудил его совершить со мной... э…э…э… противоестественный половой акт.
– Поттер, ты что несешь?! – крикнул Малфой, всем телом дернувшись в своих путах. – Ты рехнулся, Гарри?!
Но Поттер, не обращая внимания на своего любовника, стараясь перекричать его, начал сознаваться во всех смертных грехах. Секретарь не успевал записывать его показания, судьи, не скрывая удивления и недоверия, смотрели на мальчишку, растянутого на веревках в пыточной камере, который добровольно и осознанно признавался в таких преступлениях, за каждое из которых в магическом мире ему грозила смертная казнь. Но Гарри было все равно, он не думал о себе и своем будущем, сейчас самым главным было спасти Драко, который своим правдивым признательным показанием добровольно затянул петлю себе на шее. Поттер не мог принять такой щедрый и благородный поступок своего любовника. Если они и были виноваты в том, что полюбили друг друга, то теперь должны взять за это ответственность вдвоем. Гарри не мог и не хотел смириться с тем, что Малфой, хотя и рассказал правду, пытался выгородить его и понесет наказание один. И Поттер, вопреки кодексу гриффиндорцев быть честным, сейчас без зазрения совести лгал и наговаривал на себя, лишь бы спасти любовника от грозившей тому смертной казни. К удивлению всех присутствующих парень сознался в том, что уже давно проявлял интерес к мужчинам, а женщины не привлекали его вообще, поэтому, несмотря на попытки завести отношения с девушками в Хогвартсе, они быстро прекращались. С Джинни Уизли он начал встречаться исключительно для того, чтобы не вызывать подозрений в обществе своей гомосексуальной наклонностью. Гарри, сбиваясь от волнения, рассказал о том, что Малфой не первый его мужчина, что до слизеринца он уже имел многочисленные сексуальные контакты с магглами во время летних каникул, что первый раз вступил в противоестественную связь лет в двенадцать или тринадцать со своим дядей Верноном, а потом с кузеном Дадли, и даже один раз присутствовал на гей–параде. Поттер не стал уточнять, что это случилось, когда он был одиннадцатилетним ребенком и тогда даже не понимал, кто такие геи. Это произошло в день рождения Дадли, когда они возвращались из зоопарка. Там произошел неприятный инцидент, когда Гарри случайно наколдовал, чтобы стекло, отделяющее огромную змею от посетителей, исчезло, и кузен свалился в террариум. Семейство возвращалось домой, тетя Петунья обнимала ревущего на заднем сиденье автомобиля Дадлика, Гарри, предчувствуя хорошее наказание по возвращении домой, молча смотрел в боковое стекло, дядя Вернон недовольно сопел, атмосфера в машине была угнетающая, и ко всему прочему на одной из улиц движение было перекрыто проходящим в этот момент в Лондоне гей–парадом. Поттер уставился в окно, еще толком не понимая, кто такие эти странные мужчины, разнаряженные в умопомрачительные костюмы с блестками, стразами, перьями. Дядя Вернон, проклиная на чем свет стоит «грязных пидоров», со злостью жал на клаксон, требуя чтобы пропустили его автомобиль, тетя Петунья, не скрывая своей брезгливости, делала вид что не замечает полуголых геев, которые, не стесняясь никого, обнимались и даже целовались на улице, Дадлик, вмиг перестав реветь, теперь тупо гыгыкал, а Гарри с интересом рассматривал этих веселых парней, которые ему почему–то сразу понравились, хотя бы уже тем, что вызвали такую реакцию у Дурслей. Дядя Вернон зарядил ему весомый подзатыльник, чтобы он не пялился по сторонам на «всяких извращенцев», и Поттеру пришлось потупить взор в пол, хотя ему очень хотелось посмотреть еще на это шествие, которое так напоминало веселый сказочный карнавал. Вспомнив этот момент из детства, Гарри правдиво заявил, что присутствовал на гей–параде, отчего собравшиеся на допросе судьи брезгливо передернулись. Не обращая на это внимания, парень продолжал рассказывать все, что когда–либо слышал про геев, исключительно применяя это к себе. Он понимал, что несет чистый бред, и вряд ли кто здравомыслящий поверит во все это, но это был единственный шанс спасти Драко и разделить с ним их общую вину за любовь. Главное было убедить судей в том, что Малфой его не насиловал, что он сам этого хотел и добивался, и уже не являлся девственником, а был убежденным геем, типом, развращенным маггловским обществом.
Когда он наконец закончил, в камере повисла гнетущая тишина, и лишь перо секретаря еще продолжало царапать по пергаменту. Гарри мельком взглянул на Драко, и увидел его испуганное лицо. Поттер попытался улыбнуться, чтобы хоть как–то подбодрить своего любовника.
– Это все, в чем вы хотели признаться, мистер Поттер? – глухим голосом поинтересовался дознаватель. – Или есть что–то еще?
– Э…э…э… – задумчиво протянул Гарри, а затем выпалил на одном дыхании. – В Хогвартсе у меня не было любовника, поэтому я регулярно занимался онанизмом и еще использовал пенал для карандашей в качестве фаллоимитатора и пользовался им каждый раз перед сном, вот.
– Идиот, – простонал Малфой, стискивая зубы так, что на скулах заиграли желваки. – Поттер лжет, дайте ему Веритасерум! – с отчаянием произнес Драко, обращаясь к судьям.
– Я клянусь, что все это правда! – поспешно ответил Гарри, бросив испуганный взгляд на своего любовника.
– Отпустите мистера Поттера, – распорядился один из судей, и дознаватель махнул рукой двум тюремщикам.
Ворот заскрипел, и ноги Гарри опустились на холодный пол. Его развязали и, поддерживая под руки, подвели к столу, за которым сидели судьи.
– Подпиши это, – прикрикнул на него следователь.
Гарри сунули гусиное перо. Затекшие руки плохо слушались, но парень, не читая, быстро поставил свое имя под документом. В глаза бросились слова, написанные каллиграфическим почерком: «Признаю себя виновным… Раскаиваюсь… Надеюсь на снисхождение…» Все было заготовлено заранее, не зависимо от его идиотских показаний. В чем он сознавался – Гарри было не важно. Все равно с анальной грушей в заднице он признался бы во всем за один миг. А так он постарался спасти Малфоя. Он должен был разделить с ним часть вины за их преступную любовь, потому что было нечестно, чтобы Драко один взял на себя всю ответственность за то, что произошло. И, несмотря на то, что он стал геем именно благодаря слизеринцу, Гарри не мог и не хотел допускать, чтобы наказание за это понес один Малфой, выгораживая его. Поттер постарался сделать все, чтобы разделить эту ответственность с любовником, если уж не получится взять все на себя.
– Что теперь с нами будет? – спросил Гарри, возвращая перо и бумагу.
Один из судей чуть заметно пожал плечами:
– Суд вполне удовлетворен вашими признаниями, господа, поэтому ваш допрос закончен, но следствие по этому делу еще продолжается. О назначенной дате суда вы будете оповещены. Теперь вам остается только надеяться на милость Верховного суда Уизенгамота, – бесстрастно прозвучал ответ, отчего Гарри невольно вздрогнул и почувствовал, как холодный озноб прошел по его телу.
– Что ты наделал, идиот! – закричал Малфой, когда его, освободив от привязи и заломив руки за спину, вытаскивали из камеры двое конвоиров. – Ты же сам себе подписал смертный приговор!
– Я люблю тебя, Драко! – обернувшись, прокричал в ответ Поттер, но ему тут же скрутили руки за спиной, нагнули и тоже потащили на выход.

После унизительного медосмотра и допроса, на котором Гарри не только сознался во всем, но и оболгал сам себя в надежде выгородить любовника, арестованного молодого человека доставили в темную, грязную камеру на втором подземном этаже Дворца Правосудия, где находились темницы для особо опасных преступников. Охапка прелой соломы и переполненная дерьмом вонючая параша составляли всю обстановку этой тесной коморки. Единственная свеча, воткнутая в торчавший из каменной стены крюк, с трудом освещала ее. Здесь он и должен был ожидать суда.
Если раньше Гарри воспринимал все, как затянувшуюся дурную комедию, то после допроса отчетливо осознал, что все намного серьезнее, хотя продолжал упорно отрицать то обстоятельство, что за гомосексуализм в магическом мире могут вынести смертный приговор и его, как пассива, посадят на кол. Поттер упорно отвергал такой чудовищный факт, который просто не укладывался у него в голове, но, тем не менее, мысль о том, что они с Драко огребли серьезные неприятности, которые, возможно, грозят им тюремным заключением в Азкабане, Гарри уже вполне осознавал. И в его душе прочное место заняло гнетущее чувство тревоги и неуверенности. Он подписался под признанием своей вины, оговорил сам себя, выгораживая Малфоя, но мог ли он поступить иначе? Гарри понимал, что нет. Драко рассказал правду, а это значило, что сознался в том, что изнасиловал его чуть больше года назад на выпускном балу. Как бы не относились к гомосексуализму в магическом мире, но изнасилование везде считалось серьезным преступлением и за него жестоко карали. И Поттер не мог допустить, чтобы Малфой за то, что произошло на выпускном, получил суровое наказание. Поэтому Гарри, не думая о последствиях для самого себя, рассказал все эти небылицы о своих извращенных пристрастиях, которые он якобы приобрел в развратном маггловском мире, и о том, что сам совратил Малфоя, рассчитывая на то, что поверят все–таки ему, а с Драко снимут все обвинения. Поттер не очень-то верил, что его, героя и спасителя магического мира, награжденного Орденом Мерлина первой степени, могут осудить. Сейчас, когда первый шок и потрясение прошли, он склонялся к мысли, что этот суд, скорее всего, окажется очередным дешевым спектаклем, рассчитанным на то, чтобы их с Драко серьезно попугать и отбить у них до конца жизни желание заниматься сексом друг с другом. И всем этим продажным судьям, купленным на деньги Малфоя–старшего, удалось запугать их до полусмерти, а они, как маленькие испуганные дети, со слезами на глазах подписали все, что от них требовали. Гарри не сомневался в том, что отец Драко устроил все это, чтобы разлучить их. Ведь после того, как Люциусу пришлось купить себе и своей семье спокойную жизнь при новом режиме, их легендарные капиталы заметно уменьшились. Прощение бывших Пожирателей Смерти – Люциуса и Драко, стоило дорого, и многочисленные взятки и взносы в благотворительные фонды привели к тому, что состояние Малфоев дало заметную брешь. Некогда богатый род, если и не был еще признан банкротом, то уже находился на грани разорения, и Люциус, стремясь восстановить былое могущество династии и пополнить свои счета, хотел женить Драко на богатой наследнице, Астории Гринграсс. Это была очень выгодная партия, за невесту давали огромное приданное и земли на юге Франции, на берегу Луары.
Одна только мысль о том, что Драко в ближайшее время может жениться, и их встречи прекратятся, приводила Гарри в панику. Стоило ему представить, что его место в постели любовника займет какая–то белобрысая девица, и Поттер готов был рвать и метать, не в силах контролировать свои эмоции и взрывной характер. Но сам Малфой, польщенный его бурной реакцией и не скрывающий самодовольной улыбки, заверял, что будет оттягивать момент свадьбы как можно дольше, но даже если это и произойдет, они все равно не расстанутся. Гарри психовал, но Драко знал методы, которыми всегда успокаивал своего вспыльчивого и жутко ревнивого любовника.
Сам Гарри тоже имел некоторые обязательства перед семейством Уизли, хотя официальная помолвка так и не состоялась. Уже став любовником Драко, Поттер понял, что никогда не женится на Джинни. Сказать об этом в открытую он не смог, проклиная себя за трусость, но сослался на то, что с помолвкой надо подождать, чтобы соблюсти все приличия по поводу траура в связи с гибелью Фреда. Тем более ему предстояло отправиться учиться в Аврорат, а Джинни в Хогвартс на седьмой курс. Семейство Уизли вынуждено было согласиться с его доводами, хотя ни учеба, ни семейный траур не помешали другой паре сыграть свадьбу – Рон и Гермиона поженились тем же летом, и на учебу Рон отправился уже семейным человеком, а Гарри получил отсрочку от свадьбы на год и был этому рад. Перед отъездом Джинни в школу у них состоялось весьма холодное прощание – девушка серьезно рассчитывала вернуться в Хогвартс если не женой Гарри Поттера, то его официальной невестой с кольцом на пальце. Позже, когда Гарри безумно влюбился в Драко Малфоя, их отношения стали настолько холодными и натянутыми, что Поттер даже не приехал в Хогвартс на выпускной бал Джинни, хотя все еще считался ее женихом.
Семейство Уизли в последнее время все более настойчиво пыталось давить на него, склоняя к законному браку, но Гарри весьма успешно их избегал, к тому же ему неприятно было встречаться с бывшим школьным другом, который все лето находился на каникулах в Норе, закончив первый год Академии, и Поттер отлично знал, как Рону это удалось. Молодой человек уже морально подготовился к тому, чтобы заявить семье о том, что не намерен жениться на Джинни и породниться с ними. У Драко в этом вопросе все было намного серьезнее, и от свадьбы он не мог уклониться так же легко, как Гарри. Вступить в брак с чистокровной волшебницей из древнего рода и произвести на свет наследника было его прямой и святой обязанностью перед родом Малфоев. А в связи с теперешним трудным финансовым положением, в котором находилась их семья при новом режиме и прежними политическими предпочтениями, женитьба Драко становилась единственным шансом Малфоев поправить свои дела и обрести былое могущество. Люциусу пришлось отдать почти три четверти всех капиталов не только за то, чтобы забылись его собственные прегрешения перед властью. Драко серьезно подозревали в причастности к нападению на Хогвартс и гибели Альбуса Дамблдора. Чтобы спасти единственного сына от Азкабана, Люциусу пришлось отдать почти все состояние их рода. Сейчас же пришло время Драко возвращать долги семье, и парень обязан был жениться на богатой наследнице, с которой даже никогда не встречался, так как девушка, несмотря на свое английское происхождение, жила во Франции и училась в Шармбатоне. Малфой тянул со свадьбой, как мог, приглашение невесты в Англию уже откладывалось дважды, и вдруг на фоне всех этих событий Люциус, мечтающий как можно быстрее женить своего сына, застает его в постели с любовником, и осознает главную причину, по которой отпрыск откладывал свадьбу под любым предлогом.
Гарри отлично понимал, чем продиктованы поступки Люциуса и думал, что вся эта комедия организована папочкой Драко в первую очередь для того, чтобы запугать их и разлучить. А на тот случай, если он будет несговорчив, его подвергли этому унизительному медосмотру, и все засняли на колдокамеру, чтобы можно было шантажировать снимками, на которых запечатлели его позор. Поттер предполагал, что и заключение, и предстоящий суд организованы на деньги Малфоя–старшего лишь для того, чтобы принудить его расстаться с Драко, а того немедленно женить и отправить во Францию плодить чистокровных наследников на берегах Луары. Гарри не верил, что им могут вынести смертный приговор лишь за то, что они геи. Это было так абсурдно и нелепо, что в это невозможно было поверить, хотя Драко, когда нехотя начинал об этом разговор, всегда был невероятно серьезен, и Гарри видел в его красивых серых глазах настоящий страх. Вспомнив напуганного до полусмерти любовника в допросной, Поттер снова почувствовал знакомый холодок в груди, и с каждым мгновением он все меньше и меньше начинал верить в то, что суд окажется бутафорской комедией. Скорее всего, им вынесут настоящий приговор, и Малфоя отправят в ссылку из страны, а его принудят покинуть магический мир и вернуться к магглам, лишив палочки и возможности колдовать.

Гарри резко поднялся с охапки гнилой соломы и принялся мерить шагами маленькую камеру, от стены к стене, и чем дольше он метался, тем сумбурнее и тревожнее становились его мысли. Поттер решил рассматривать все варианты возможных последствий, и вдруг холодный ужас подкатил к его горлу. Драко не раз говорил о том, что гомосексуализм в магическом мире считается страшным грехом, и за него карают смертной казнью. Малфой даже рассказывал, что, будучи семилетним ребенком, вместе с Люциусом присутствовал на площади во время публичной казни, вынужденный наблюдать за тем, как мужчину посадили на кол за связь с любовником–магглом. Это было настолько чудовищно, что не укладывалось в голове, чтобы в современном мире, пусть и в магическом, могли кого–то посадить на кол за то, что он гей. Гарри никогда не был гомофобом, как его дядя Вернон, и к геям относился нормально, хотя всегда считал себя натуралом, и, если бы ему раньше кто–то сказал о том, что он будет трахаться в жопу и получать от этого удовольствие, он набил бы наглецу за это морду. Но потом, став любовником Драко Малфоя, он забывал обо всем на свете в объятиях слизеринского принца, и его уже не волновало, что он гей, педераст, гомик, хуесос. Он любил Драко чисто и искренне и был самым счастливым человеком на земле. И сейчас он не мог поверить, что за любовь их могут осудить на смерть, но, тем не менее, его страх постепенно усиливался полным неведением относительно того, что его ждет в случае вынесения смертного приговора. Одно он знал наверняка, что публичная казнь – это унижение и боль. Много боли и унижения… Драко рассказывал про кол, и сейчас, нервно расхаживая из угла в угол, все мысли Гарри крутились только вокруг одного: кол. Острый осиновый кол и он на нем, совершенно голый и истекающий кровью. Поттер поежился и обхватил себя руками, пытаясь успокоиться и унять нервную дрожь. Хотя он, в отличие от Малфоя, никогда раньше не видел, как сажают на кол, но из уроков истории о преследовании волшебников инквизицией имел представление о том, как должен происходить этот процесс.
Посажение на кол было одной из самых зверских и мучительных казней, какую только могло придумать человеческое воображение. И это было самой популярной формой массовой расправы, так как на небольшом участке земли можно было выставить целый лес кольев с умирающими на них людьми. Такое зрелище прекрасно служило целям запугивания. Длинный заостренный кол, чаще деревянный, реже – железную спицу, вгоняли в задний проход приговоренного, затем его ставили вертикально, и тело, под собственной тяжестью, медленно сползало вниз, при этом мучения могли длиться несколько дней. Иногда кол вбивали посредством колотушки или осужденного поднимали на веревке и подвешивали над острием, которое смазывали жиром и вводили в задний проход, а затем опускали тело, пока под собственным весом оно не насаживалось полностью. Такую зверскую казнь наравне с сожжением на костре в средневековый Европе применяли к гомосексуалистам, которых люто ненавидели и подвергали жестоким преследованиям, руководствуясь заповедями Ветхого Завета, гласившего: «Если кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них». И даже английский король Эдуард II Плантагенет, бывший геем, был зверски убит мятежниками, которые засунули ему в анальный проход раскаленный металлический прут.
К началу XV века из-за эпидемий чумы население Европы уменьшилось почти в четыре раза, и власти начали активно бороться против всего того, что мешало деторождению, прежде всего против онанизма и гомосексуализма. Английский король Генрих VIII Тюдор, который был женат шесть раз, что противоречило тогдашним церковным и гражданским законам, объявил мужеложство государственной изменой. Гомофобия к концу XVIII века в Европе привела к тому, что за это предусматривалась смертная казнь, то есть гомосексуальность определялась как деяние более страшное, чем уголовные преступления. То же самое происходило и в магическом мире. За годы существования инквизиции было истреблено почти все магическое население, а те, кто уцелел после «Великой охоты на ведьм», старались возрождать свои роды, и отношение к гомосексуалистам стало резко негативное. Мужчин, добровольно отказывающихся давать жизнь новому поколению, уничтожали без всякой жалости, подвергая при этом зверским пыткам в назидание остальным.

История знала много чудовищных примеров такой изуверской казни, но все это было в далеком прошлом. Сейчас, в век высоких технологий, когда даже маги ездили на метро и летали на зачарованных автомобилях и мотоциклах, это казалось дикостью, в которую невозможно было поверить. И Поттер настойчиво продолжал себя убеждать, что все рассказы Драко, всего лишь вымысел, и с ними такого никогда не произойдет.
Маленькая свеча быстро догорела, оставив Гарри в темноте, и в этой мгле, время, казалось, остановилось для него. Парень невольно вздрагивал, как только слышал чьи–то шаги, приближавшиеся к его каземату, думая, что идут за ним. Но время шло, а он оставался в маленькой камере один на один со своими мыслями, которые становились все более мрачными и тревожными. Его обоняние уже не так воспринимало вонь, исходившую от деревянной параши, а вскоре Гарри самому пришлось воспользоваться этим единственным предметом обстановки, превозмогая брезгливость, так как физиология брала свое.
Спустя несколько часов бесплодных метаний по камере, Поттер обессилено опустился на охапку гнилой, вонючей соломы, и вскоре забылся тревожным сном, время от времени тихо вскрикивая, стеная и вздрагивая. Ему снились кошмары: средневековые камеры пыток, бледный, напуганный до смерти Драко, подвергнутый допросу с пристрастием, толстый осиновый кол и черный эшафот, с которого текли потоки крови под ноги веселящейся толпы...

А затем однообразные дни потянулись бесконечной чередой, и время словно замедлилось, растягиваясь до бесконечности. Все развлечения сводились к одному – мечты о свободе и встрече с Драко, о судьбе которого Гарри ничего не знал. Большую часть времени он проводил, сидя или лежа на соломенной подстилке, размышляя над случившимся, а иногда, чтобы согреться или отвлечься от особо гнетущих и невеселых мыслей, Поттер начинал делать несложные физические упражнения, отжимаясь от пола или качая пресс, – однообразные равномерные движения немного успокаивали его.
Этим утром, отжимаясь на кулаках от пола, Гарри сосредоточенно пытался вспомнить, что ему сегодня снилось – уж слишком жуткие кошмары мучили его этой ночью, и он проснулся от собственного крика, в поту, жадно хватая ртом затхлый тюремный воздух. Но, как обычно, ничего конкретного на ум не приходило, хотя он был бы рад сбросить с себя этот страшный, липкий сон, после которого голова была тяжелой, как чугунный шар, и тупо ныла. Поттер пытался ухватиться за остатки ускользающего ночного видения, чувствуя, что не может вспомнить что–то очень, просто невероятно, важное и одновременно с этим очень тревожное, пугающее, и это касалось его и Драко.
– Черт, как же здесь холодно, – ругнулся Гарри, и с удвоенной энергией принялся отжиматься от пола, пытаясь сосредоточиться. Тело само выполняло все необходимые движения.
Неожиданно за спиной заскрежетал тяжелый засов, и окованная железом дверь камеры со скрипом распахнулась. Гарри резко поднялся и в неровном свете факелов увидел на пороге каземата двух тюремных приставов и конвоиров. Сердце подпрыгнуло куда–то к горлу и сделало один большой удар.
– Собирайся, Поттер, пора, – произнес один из приставов и протянул заключенному какую–то грязную тряпку.
Значит, сегодня все решится, и закончатся эти бесконечные тревожные дни ожидания неизвестно чего, медленно сводящие его с ума. В самое ближайшее время состоится суд, на котором им с Драко или вынесут какой–то приговор со всеми вытекающими последствиями, или отпустят, хотя, после унизительного допроса и проведенного заключения Гарри уже не тешил себя иллюзиями по поводу того, что все может так легко закончиться. Он чувствовал, что скоро в его жизни произойдет что–то очень важное, возможно, даже судьбоносное, и, видимо, подсознание, играя с ним, именно этой ночью мучило его жуткими кошмарами.
Поттер взял из рук тюремного пристава протянутую тряпку и развернул ее. Тряпок оказалось две – это были куски грубой полосатой холстины грязно–серого цвета, прихваченные с одного края двумя короткими веревками. Гарри немного покрутил свою новую одежду в руках, чтобы получше рассмотреть ее и понять, как это одевается. Эти куски старой мешковины с обтрепанными разлохмаченными краями, судя по всему, были тюремной робой, в которой ему предстояло предстать перед Верховным судом Уизенгамота. Внимание Гарри сразу же привлекли какие–то подозрительные коричневые пятна на материи. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться – эта холстина уже не раз была в употреблении, да и попахивало от нее… Но, несмотря на то, что тюремная роба, которую ему выдали, была обгажена дерьмом, Гарри понимал, что возмущаться глупо и бесполезно. После ареста, когда его практически вытащили из–под Малфоя спустя несколько секунд после оргазма, и продержали в заключении абсолютно голым в течение многих дней, Поттер особо болезненно стал относиться к своей наготе и сейчас был рад любой тряпке, только бы не оставаться голым под взглядами тюремщиков. Заключенный парень молча расправил робу, разобравшись где верх–низ, и натянул ее на себя, поежившись от прикосновения грязной зловонной материи к телу. Но все же он сразу почувствовал себя более уверенно в этой тряпке, источающей отвратительный запах. «Как мало надо для счастья» – грустно подумал Поттер. – «Стоит довести человека до состояния загнанного животного, а потом вернуть его в менее скотские условия, как он будет счастлив без памяти».
Тюремная роба оказалась такой короткой, что не скрывала даже ягодицы. Гарри густо покраснел под глумливыми взглядами тюремщиков и попытался натянуть рубаху пониже, чтобы хоть как–то прикрыть яйца. Жалкая холстина только чуть скрывала его наготу и совсем не защищала его озябшее и дрожащее тело от холода. Весь покрывшийся гусиной кожей, переступая босыми ногами на грязном, тускло освещенном полу из грубо обтесанных каменных плит, Поттер обхватил себя за плечи, тщетно пытаясь скрыть нервную дрожь.
– Ну что, готов, педераст? – поинтересовался один из тюремщиков. – Повернись и скрести руки за спиной, – голос мужчины звучал совершено спокойно и обыденно, будто он говорил с приятелем о погоде, а не собирался вести на суд героя магического мира, где тому могут вынести смертный приговор.

Гарри молча развернулся и послушно скрестил руки за спиной. Он стоял прямо и ни один мускул на его лице не дрогнул, когда на его запястьях защелкнулись тугие наручники. Металл больно врезался в кожу, но это была ерунда в сравнении с тем знакомым, щемящим чувством беспомощности и позорной наготы в присутствии посторонних людей. Поттер пошевелил руками за спиной и несколько раз сжал и разжал кулаки – металл еще больше врезался в кожу. Ему на шею накинули веревочную петлю и выволокли в коридор, низко наклонив. Кривясь от боли в вывернутых плечах, Гарри ничего не видел, кроме каменных плит под босыми ногами. Пока его тащили по мрачным, погруженным в полумрак коридорам, Поттер с ужасом думал о том, что в таком виде, полуголого, связанного, пригнутого к земле и с голой жопой его приведут в зал суда, где наверняка соберется масса народа, будут присутствовать журналисты…
Так все и вышло. Не выходя на улицу, его провели по переходам через все здание, и везде, где бы не появлялась их процессия, Поттер, пригнутый к земле, слышал шепот, хихиканье, а то и оскорбительные реплики и смех. Гарри чуть подташнивало от выплеснувшегося в кровь адреналина, голова кружилась, перед глазами все плыло, непослушные ноги двигались сами по себе. Такое начало судебного процесса не предвещало ничего хорошего. С ним уже сейчас обращались как с преступником, будто бы приговор ему был уже объявлен и его судьба решена.

Зал суда представлял собой просторное подземелье, стены которого, сложенные из темного камня, были тускло подсвечены факелами. Слева и справа вздымались ряды пустых скамей, но впереди, где скамьи стояли на возвышении, на них в полумраке восседало много человеческих фигур. Сидящие вполголоса переговаривались, но как только за доставившими Поттера конвоирами закрылась массивная дверь, в зале воцарилась зловещая тишина. Когда тюремщики отпустили Гарри и молодой человек сумел разогнуться, он сразу же увидел Драко Малфоя, с заведенными руками за спину, скованными наручниками так же, как и у него самого, с петлей на шее для большего унижения, в такой же короткой, грязной тюремной робе, почти не скрывающей наготу. Драко стоял на коленях в центре зала и, не мигая, смотрел прямо перед собой, только яркий румянец, столь необычный на его бледной коже, выдавал внутреннее волнение молодого человека.
– Драко! – увидев своего любовника, крикнул Гарри и инстинктивно подался вперед, в желании броситься к любимому человеку, но его легко удержали, петля на шее натянулась, и Поттер захрипел. Малфой вздрогнул как от удара, глядя на своего парня, вырывающегося из рук тюремщиков.
– Порядок в зале суда! – проговорил холодный мужской голос, и Гарри, получив сильный удар по почкам, от которого потемнело в глазах, тут же был поставлен на колени недалеко от Малфоя. Парень болезненно поморщился и сжал зубы, от такого удара он наверняка теперь несколько дней будет мочиться с кровью.
Поттер перевел взгляд на возвышавшиеся скамьи и сидящих на них людей. Их было человек пятьдесят, и на всех, насколько он мог видеть, были лиловые мантии с искусно вышитой серебряной буквой «У» на левой стороне груди. Суд Уизенгамота был в полном составе. Почти все те, кто присутствовал на дисциплинарном слушанье, когда решался вопрос о его исключении из Хогвартса, многие из них были и во время унизительного допроса, которому подвергли юных любовников. Кроме судей Гарри узнал некоторых сотрудников министерства – все смотрели на них с Драко сверху вниз – одни чрезвычайно сурово, другие не скрывали брезгливости на лицах, и Поттер понял, что для них все кончено – оправдательного приговора не будет, и они легко отделаются, если получат депортацию из страны и магического мира. Среди присутствующих Гарри рассмотрел Люциуса и Нарциссу Малфой. Отец Драко сидел с каменным, застывшим, словно маска, лицом, мать же была бледна, как полотно, с покрасневшими от слез глазами и заметно дрожащими губами. Единственным положительным моментом во всем этом было отсутствие репортеров – заседание имело закрытый характер, поэтому пресса дожидалась за воротами Дворца Правосудия в стремлении получить информацию от какого–нибудь судебного служащего и в тайной надежде сделать сенсационные снимки самих юных преступников.
– Судебное слушание по делу об обвинении в гомосексуальной связи Драко Люциуса Малфоя и Гарри Джеймса Поттера объявляю открытым, – звучно провозгласил Верховный судья, стукнув молотком по столу, и секретарь тотчас начал вести протокол.
Гарри ожидал, что на суде, как на прошлом дисциплинарном слушании, будут выступать защитники, им с Драко дадут слово для оправдания, но заседание было очень коротким, судя по всему, приговор им вынесли уже заранее, все было слишком очевидным и не требовало доказательств их вины. Перед тем, как зачитать обвинительный акт, судья огласил распоряжение Люциуса Малфоя, согласно которого отец официально отрекался от своего сына и наследника, лишая его родового имени и всего имущества.
– Согласно воле вашего отца, отныне вы лишены имени Драко Люциус Малфой и наказание, вынесенное Верховным судом Уизенгамота примете под именем Драко Блэк, – подытожил судья и громко ударил молотком по столу, вынося первый вердикт.
Услышав это, Драко вздрогнул и мертвенно побледнел, глаза наполнились слезами, которые он попытался скрыть, но они все равно потекли по его щекам.
– Спасибо, мама, – прошептал парень, гордо вскинув голову и встретившись взглядом с Нарциссой, прижимавшей платок ко рту, чтобы сдержать рвущиеся рыдания.
Драко, глотая горькие слезы, смотрел в лицо своей матери, чувствуя, как болезненно у него сжимается сердце в предчувствии того, что эта встреча может оказаться последней. Он, в отличие от Гарри, не верил в счастливый исход и сейчас осознавал, что его казнят под фамилией любящей матери, а не предавшего его отца. И была в этом какая–то горькая ирония судьбы – над родом Блэков будто бы витал злой рок или проклятие – все они умирали в молодом возрасте: его дядя Регулус был убит Волдемортом, Сириус погиб в Арке Смерти, Андромеда и Беллатрикс, несмотря на то, что после замужества сменили фамилии, тоже погибли. Теперь и он примет смерть, как один из Блэков, и с его гибелью оборвется не только эта династия, но и род Малфоев. На данный момент он являлся единственным продолжателем двух старинных чистокровных семей, и, если после его смерти у Люциуса и Нарциссы не появятся другие дети, род прекратит свое многовековое существование, а его имя будет выжжено с генеалогического древа и предано забвению... Слишком дорогая расплата за любовь, слишком суровая кара. Драко, сморгнув слезы, с трудом оторвал взгляд от красивого лица матери и посмотрел на стоящего рядом с ним на коленях Гарри Поттера. Да, слишком высокая цена, но их безумная, всепоглощающая любовь того стоила.
– Я люблю тебя, Гарри, – прошептал Малфой. – До последнего вздоха, пока смерть не разлучит нас.
– Я тоже люблю тебя, Драко, – тихо ответил Поттер и попытался улыбнуться, – Даже смерть не разлучит нас. Тем временем после обвинителя, зачитавшего заявление Люциуса Малфоя, были заслушаны свидетельские показания слуг, которые полностью подтвердили показания своего хозяина, что стали свидетелями противоестественной связи Гарри Поттера и Драко Блэка. Потом были зачитаны показания самого Гарри, в которых парень признавался во всех смертных грехах и любых извращениях, в совращении Драко и склонению его к мужеложству и сожительству, а так же принуждению того отказываться от женитьбы на Астории Гринграсс. После показаний Поттера было оглашено признание самого Драко, вызвавшее глухой ропот присутствующих. Так как показания обоих парней были противоречивыми, но не отрицающими основной факт – гомосексуальную связь, судья, закончив оглашать признательные показания обвиняемых, отложил пергамент и произнес:
– Общепринятые законы устанавливают, что приговор не может быть оглашен иначе, чем на основании собственных признаний обвиняемых. Поэтому Верховный суд Уизенгамота обязан уточнить у заключенных, подтверждают ли они то, в чем сознались на следственном допросе и собственноручно подписали. Драко Блэк, подтверждаешь ли ты правдивость своих показаний?
– Да, подтверждаю, – тихо, но твердо произнес Малфой.
– Гарри Джеймс Поттер, подтверждаешь ли ты правдивость своих показаний?
– Подтверждаю! – ответил Гарри.
– Значит, можно продолжить, – сказал судья и потянулся за пергаментом, чтобы огласить обвинительный приговор, но вдруг Драко, прерывая ход судебного заседания, закричал:
– Нет! Не верьте ему! Это ложь! Поттер ни в чем не виноват, он врет, чтобы спасти меня!
– Я сказал правду! – испуганно воскликнул Гарри, боясь, что его показания подвергнут сомнению, и вся кара за содеянное падет только на Малфоя.
– Я требую порядок в зале! – выкрикнул Верховный судья и громко стукнул молотком по столу.
Один из тюремных приставов, видимо, как раз и отвечающий за соблюдение должного порядка во время слушания, направил свою палочку на обвиняемых, и парни в тот же миг захрипели от боли, в качестве наказания получив кратковременный, но болезненный удар Круциатуса.
– Итак, продолжим… – произнес судья, когда в зале был восстановлен порядок, и парни теперь только тяжело дышали, стоя на коленях с закованными за спиной руками. – На основании показаний, материалов дела, признаний самих обвиняемых и результатов произведенного медицинского осмотра, суд доказал вину Драко Блэка и Гарри Джеймса Поттера в противоестественной гомосексуальной связи. Подобное преступление соотносится с преступлением против государства и общества. Вы признаны виновными по всем статьям обвинительного акта, и за совершение данного преступления Верховный суд Уизенгамота выносит вам смертный приговор, который пересмотру и обжалованию не подлежит. Верховный суд постановил, что завтра в полдень вас обоих приведут на помост, сооруженный для вашей казни на Центральной площади, и вы будете преданы смерти без всякой надежды на помилование или заступничество. Драко Блэк за свое преступление будет сожжен на медленном огне, но перед казнью будет подвергнут пытке раздавливателем яичек и клеймением члена с последующим вырыванием раскаленными клещами. Гарри Джеймс Поттер за свое преступление будет посажен на кол, но перед казнью подвергнут унизительной пытке насильственного опорожнения кишечника и публичному надругательству.
Зачитав приговор, судья в очередной раз стукнул молотком по столу, вынося окончательный вердикт. В зале повисло гнетущее, тягостное молчание, и вдруг раздался истошный женский вопль, Нарцисса Малфой упала на каменный пол и забилась в истерике, исступленно крича и моля о милосердии для своего сына. У Гарри в голове все зашумело, перед глазами поплыли огненные круги, он, как в замедленной съемке, увидел, как Драко рванулся с колен и, отталкивая конвоиров, бросился к скамьям, где Нарцисса стенала и вырывалась из рук удерживающего ее Люциуса. Но Драко не успел подбежать к убитой горем женщине, сходящей с ума от отчаяния и безнадежности, узнавшей, какая жуткая смерть ждет ее единственного сына. Драко кричал и сопротивлялся, как одержимый, стараясь вырваться из рук удерживающих его тюремщиков, и пытался добраться до матери. Гарри, будто бы оглушенный страшным приговором, но не осознавший еще всего ужаса, продолжал стоять на коленях, пока прикосновение чей–то руки к плечу не вывело его из ступора. Его грубо подняли с затекших колен и потащили на выход. Заломив ошеломленному Гарри руки за спину, его выволокли из помещения и потащили по длинному, мрачному коридору. Парень, еще не осознавая всего ужаса произошедшего, все время пытался обернуться, чтобы увидеть Драко, но того пока не выводили из зала суда, где им только что вынесли смертный приговор. Вскоре коридор свернул налево, и Поттер смутно догадался, что его ведут обратно в темницу, где он должен будет дожидаться мучительной казни.
Коридор, в котором оказался Гарри, был с низким сводчатым потолком, освещенный пламенем чадящих факелов. Его провели мимо закрытой железной решетки, за которой в полумраке виднелась знакомая винтовая лестница, уходящая вниз, к его прежней камере. Но конвоиры не стали спускаться туда, где находились темницы заключенных, его повели вглубь помещения, где на нескольких подземных этажах размещалась большая часть тюремных комнат. За решеткой, чуть дальше по коридору, находилась низкая сводчатая дверь, обитая железом. В нее и свернул идущий впереди начальник охраны. Следом за ним Гарри втолкнули в небольшую комнату, которая оказалась ярко освещенной сразу тремя факелами. Здесь было довольно светло по сравнению с полутьмой, царящей в коридоре и Поттер смог осмотреться. Помещение было тесным, с низким потолком, куда уходил дым от коптящих факелов. Невзрачный лысоватый гоблин сидел за столом и, казалось, дремал. При звуке вошедших конвоиров, удерживающих заключенного, он открыл глаза и зевнул.
– Хорош дрыхнуть, – гаркнул один из тюремщиков, – работу тебе привели.
Лысый человечек слез со стула и с интересом уставился на осужденного, рассматривая его, и будто бы не верил в то, что увидел.
– Так это же Гарри Поттер! – воскликнул гоблин.
– Он самый, Мальчик–Который–Любит–Трахаться–В–Жопу, – ответил конвоир и все остальные весело заржали вместе со своим начальником. – А вскоре в соседнюю камеру дружка его белобрысого приведут, так что работы у тебя сегодня хоть отбавляй.
– А когда же их… того? – поинтересовался лысый человечек, продолжая с интересом рассматривать Гарри, которого раньше видел только на страницах газет.
– Завтра, – ответил тюремщик, – Этого извращенца жопой на кол посадят, как он того и заслуживает, а любовничку его, Малфою, хуй клещами вырвут, а самого на костре сожгут. Судья только что приговор огласил, обжалованию и смягчению не подлежит. У дружка его вместе с мамашкой истерика случилась, а этот вроде еще не понимает, что к чему.
– А–а…– протянул гоблин. – Ну, так раздевайте его, что ли…
Тюремщики развязали веревки по бокам полосатой робы Гарри и с легкостью стащили ее с тела осужденного. Им не понадобилось даже расковывать руки заключенного, что и предусматривал специфический покрой тюремного одеяния. Кто–то из мужчин со смехом пошлепал Гарри по ягодицам, отчего лицо парня покрылось пунцовыми пятнами. С него сняли наручники и подтолкнули к столу:
– Ложись и раздвигай ноги, пидор. Щаз тебе красоту будем наводить, гы–гы.
Поттер догадался для какой процедуры его привели сюда. Парень покраснел так, что от стыда запылали даже уши. Гоблин–цирюльник оценивающе смотрел на его волосатый лобок и заросшую мошонку, явно прикидывая объем и сложность работы. Не дожидаясь, пока Гарри ляжет сам, тюремщики подхватили его под руки, чуть приподняли и опрокинули спиной на столешницу. Его ноги остались свисать со стола, лежать в такой позе было страшно неудобно и очень стыдно. Он попытался приподняться, но тут же получил сильный удар в челюсть, от которого на миг потемнело в глазах, а во рту сразу же почувствовался соленый привкус крови. Поттер затравленно посмотрел на тюремщика, угрожающе нависшего над ним, его кулак перед самым носом Гарри выглядел весьма впечатляюще.
– Лежи спокойно и не дергайся, ублюдок, – рявкнул мужчина, и замахнулся для нового удара.
Поттер смутно понимал, что сопротивляться и протестовать, наверное, бесполезно, он ничего не сможет сделать, и чувствовал себя во власти непреодолимой силы, которой невозможно противиться. Он лежал на жесткой столешнице и тупо рассматривал закопченный сводчатый потолок, а слезы стыда и унижения скатывались по его щекам под хохот и непристойные шуточки, которые отпускали собравшиеся около него тюремщики, свободные в этот момент от службы.
Цирюльник принес медный таз с водой и небольшой сверток с инструментом. Похохатывающие тюремщики взялись за ноги Гарри и, согнув их в коленях, раздвинули максимально широко в стороны, открывая на всеобщее обозрение распахнутую промежность с крупной мошонкой, покрытой черной кучерявой порослью, под которой темнела дырочка заднего прохода. Двое других мужчин стали удерживать парня за руки. Кто–то из тюремщиков принялся ощупывать яички молодого человека, перекатывая их в своей ладони, раздвигая и слегка сжимая мошонку сильными пальцами. Другие пальцы оттянули кожу с головки члена и полностью, до предела ее открыли, явно наслаждаясь рефлекторным сопротивлением осужденного гомосексуалиста. Еще один мужчина, наклонившись над промежностью Гарри и широко раздвинув его ягодицы, указательным пальцем надавил на сфинктер, пытаясь расширить плотно сжатое кольцо заднего прохода и ввести палец внутрь. Поттер испуганно вскрикнул, чувствуя, как преодолевая сопротивление мышц, в анус проникает чей–то палец, и, зайдя в глубину, нажимает на простату. Парень начал вырываться и ерзать по столу, пытаясь соскользнуть с этого пальца, что вызвало новый взрыв смеха. Его отпустили, а тем временем тюремный цирюльник взобрался на небольшую табуретку, устроился между ног растянутого на столе осужденного, развернул свой сверток и быстро приготовил мыльный раствор. Гарри, увидев большую опасную бритву в маленьких ручонках гоблина, непроизвольно дернулся. Он не понимал, для чего потребовалось использовать этот старинный и небезопасный инструмент, ведь для того, чтобы побрить ему промежность, можно было использовать простое бытовое заклинание, которое изучают в школе еще на первом курсе. Но, видимо, эта процедура имела скорее унизительный характер, чтобы подвергнуть осужденного большему позору. Поттер дернулся еще раз в стремлении свести широко разведенные ноги, но тот из охранников, который ударил его, сейчас снова склонился над ним, и, не скрывая злорадства, произнес: – В твоих же интересах не рыпаться, пидор. Ты же не хочешь, чтобы тебе случайно отрезали хуй или яйца? Хотя, они тебе все равно не нужны, ты же у нас девка с разъебанной дыркой.
Все присутствующие весело заржали, снова посыпались скабрезные шуточки и оскорбления. Тем временем цирюльник ловко и быстро намылил волосы на лобке Гарри и взялся править бритву, которая при отблеске горящих факелов казалась просто огромной в его маленьких ручонках. Парень, приподняв голову и закусив губу, с опаской наблюдал за уверенными движениями цирюльника, как будто тот всю жизнь брил вот так, без использования магии.
– А сейчас, Поттер, лежи спокойно, – произнес гоблин. – Здесь тебе никакой магии не будет, даже не надейся. Рука у меня твердая, но бритва очень острая. Если дернешься, пеняй на себя.
– Да, сэр, – выдавил из себя Гарри, чувствуя, как в миг пересохло горло, а на лбу выступили капли холодного пота.
Цирюльник устроился поудобнее между широко разведенных ног осужденного парня и быстрыми движениями принялся выбривать лобок задержавшего дыхание Поттера. Его промежность была открыта взорам собравшихся мужиков, которые с интересом наблюдали за тем, как бреют юного гомосексуалиста, но Гарри в этот миг вместо стыда испытывал только страх перед острой бритвой в руках лысого человечка. Стыд, конечно, тоже был, но сейчас ушел куда–то на второй план. Такую бритву он однажды видел в каком–то фильме ужасов, где маньяк перерезал ей горла своим жертвам. Поттеру казалось, что острая сталь сейчас вопьется в его гениталии, и от одной этой мысли он покрывался холодным, липким потом. Тем временем опасная бритва легко и быстро заскользила по его коже, и не прошло и пяти минут, как курчавые темные волосы внизу живота исчезли навсегда, а лобок стал гладким, как в детстве. Но бритье было еще не закончено. Цирюльник схватил мошонку, чуть оттянул ее и стал сбривать с нее волоски. Поттер весь сжался и затаил дыхание, когда острейшая сталь касалась его яичек, но гоблин работал так, будто занимался этим делом всю жизнь и никогда не использовал магию в своем ремесле. Весь поглощенный работой, лысый человечек от усердия даже высунул язык. Вскоре вся промежность Гарри была тщательно выбрита до единого волоска. В конце работы цирюльник старательно обмыл ее водой, убирая остатки пены и сбритой растительности. Поттер без сил откинул голову на стол, и только теперь понял, что почти не дышал все это время.
Работа цирюльника была закончена, но тюремщики не спешили отпускать заключенного, и он пока оставался лежать на столе с раздвинутыми и согнутыми в коленях ногами. Такая откровенная и доступная поза наводила собравшихся мужчин на определенные мысли. Поттер, приподняв голову, огляделся, и невольно содрогнулся от ужаса – его обступили крепкие, красномордые мужики, свирепые и самодовольные, и не нужно было быть легилиментом, чтобы понять их мысли.
– Пожалуйста, не надо, – охрипшим голосом прошептал Гарри, понимая, что с ним сейчас сделают.
– Заткнись, сучка! – гаркнул начальник охраны. – Лежи тихо и получай удовольствие, а не то я тебе очко порву.
Громкий хохот мужчин сотряс стены тюремного каземата. Гарри закричал и попытался встать, но его легко удержали, ноги развели еще шире в стороны, а руки сильнее завели за голову и крепко прижали к столу. Поттер снова закричал, но ему тут же заткнули рот той самой тряпкой, которой цирюльник протирал его выбритую промежность, смывая с нее мыльную пену и волосы. Глаза Гарри округлились от ужаса, когда, снова взгромоздившись на табуретку, у него между ног оказался гоблин, который приспустил свои штаны и показал вставший член, оказавшийся непропорционально большим, с крупными, вздувшимися венами, и оголенной, красной, блестящей залупой. Поттер замычал и начал вырываться изо всех сил, так, что его бросились удерживать еще несколько человек. Вид непропорционально огромного хуя маленького гоблина приводил Гарри в панику, а мысль, что его сейчас будет насиловать толпа этих подонков, ввергала в отчаяние и придавала дополнительных сил к сопротивлению. У него не было никого, кроме Драко, он принадлежал ему с того первого дня, когда Малфой изнасиловал его, пьяного, в школьном туалете на выпускном балу, но Гарри даже мысли не допускал, чтобы заняться сексом с кем–то другим. А сейчас его собирались пустить по кругу и он был бессилен что либо сделать, его держали так крепко, что он мог только елозить задом по столу, пытаясь отстраниться от прижатой к его анусу огромной залупы гоблина. Гарри понимал, что раз уж не избежать грубого насилия, то надо хотя бы расслабиться, чтобы проникновение этого здорового грибообразного органа не было так болезненно, но вопреки всему он только сильнее сжимал сфинктер, всем своим существом противясь этому противоестественному вторжению в его тело.
– Не строй из себя целку, Поттер, – произнес кто–то из тюремщиков. – Когда Малфою сраку подставлял, не ломался, а сейчас вон как ногами сучит, педрила.
Тем временем гоблин прижал головку члена к анусу Гарри, и парень почувствовал, как упругая залупа раздвигает его сжатый сфинктер, а внутренности распирает что–то толстое и невероятно большое. И в следующий миг маленький уродец надавил так резко, что одним толчком вошел в задний проход Поттера до конца, а его мошонка плотно прижалась к ягодицам насилуемого парня. Гарри замычал в тряпку и задергал ногами, по лицу полились слезы, тело содрогнулось от боли и бедра инстинктивно приподнялись, стараясь избавиться от разрывающего его огромного гоблинского хуя. Поттер корчился при каждом толчке маленького уродца, его внутренности как будто раздирали наждаком. Парень извивался на столе, как мог, и сдавленно стонал в грязную тряпку, но не мог никуда деться с возбужденного, твердого как камень, кола, которым гоблин беспощадно драл его жопу. Гарри чувствовал ритмичное движение вперед и назад, напряженная плоть с бугристыми венами входила в него, заполняя всего изнутри, и выходила с влажным, хлюпающим звуком, снова проникала в глубину, причиняя обжигающую боль, и выходила наружу. Здоровые, твердые как камень, яйца насильника шлепали его по распахнутой промежности с громким, влажным звуком. Гоблин, почувствовав приближение оргазма, начал двигаться резкими толчками, как бы стараясь ударить в самую глубину прохода, резко загоняя свой ствол до самого конца, а затем сделал еще с десяток быстрых, интенсивных движений и, издав звериный рык, разрядился Гарри в кишечник. Горячая сперма, словно кислота, стала заполнять задний проход корчившегося на столе парня. Лысый человечек сделал еще несколько фрикций и вышел из Поттера, наблюдая, как при тусклом свете факелов из его раскрытого ануса вытекает белесая жидкость, смешанная с кровью. Гоблин слез с табуретки, вытер тряпочкой свой быстро уменьшающийся в размерах хуй и спрятал его в брюки.
– Эх ты, порвал все–таки пидору очко своей дубиной, – произнес начальник конвоиров, приспуская штаны и устраиваясь между ног Гарри.
Цирюльник только виновато развел руками, собрал свой инструмент и вышел из каземата, ему еще предстояла работа – в соседней камере его бритвы уже дожидался другой осужденный, Драко Малфой.
– А, да и хрен с ним, с его порванным очком, правда, ребята? – ухмыльнувшись, произнес мужчина. – Он нам еще спасибо должен будет сказать. Завтра на кол удобнее будет садиться, – тюремщик со спущенными штанами полез на Гарри, потыкавшись своим членом в его раскрытый анус, из которого вытекала кровавая слизь – в ней сейчас мужчина смазывал свою залупу.
Раскрасневшееся от возбуждения лицо тюремщика нависло над Гарри. В нос ударил смрад изо рта, парень задержал дыхание, зажмурил глаза и отвернулся. Через мгновение он почувствовал, как головка члена прижалась к его заднему проходу, а затем мужчина одним сильным толчком глубоко вошел в него, заставив парня снова прогнуться и застонать. Стол под Гарри заходил ходуном, бедра насилуемого парня чуть приподнимались и опускались, а хуй будто бы разрывал его изнутри. Поттер корчился от боли в порванном анусе при каждом толчке насильника, но это продолжалось недолго. Вскоре в него ударила струя спермы, а когда тюремщик встал с него, следующий занял место между широко разведенных ног Гарри. Один за другим мужчины получали удовольствие, насилуя беспомощного мальчишку, оргия продолжалась и продолжалась, насильники, по очереди сменяясь, трахали его без перерыва. Сколько это длилось, Поттер не знал. Он лежал с закрытыми глазами и ждал, когда же это все закончится. Он плакал слезами отчаяния и бессилия. Боль, все еще сотрясающее его тело, отступила на задний план, выталкивая вперед боль душевную. Вскоре он вообще потерял способность воспринимать происходящее. Лицо и промежность были обильно залиты пахучей спермой, которая липкими ручейками вытекала из переполненной жидкостью кишки через задний проход, хлюпающий в такт движений насильников. Последний из них был особенно жесток и, удовлетворяя свою извращенную похоть, зверски сдавливал яички насилуемого подростка, щипал и тянул член так, будто бы хотел его оторвать. Поттер глухо стонал сквозь заткнувшую его рот тряпку, и в отчаянной попытке вырваться и встать он безумно извивался всем телом, но его крепко держали за руки и за ноги. Когда его наконец отпустили, Гарри так и остался лежать на столе, пустым, бессмысленным взглядом глядя на закопченный потолок.
– Чего это пидор затих, сдох, что ли? – поинтересовался начальник охраны. – Убью, дармоеды!
– Не, вон, глазами хлопает, – ответил кто–то из тюремщиков, почесав яйца.
На Гарри обрушился поток ледяной воды, он закашлялся и неловко перевернулся на бок, поджав ноги к животу. Под дружный хохот мужчины стащили изнасилованного мальчишку со стола и поставили его на ноги, но Поттер тут же свалился ничком на пол.
– Ладно, заканчивайте тут с ним. Оттащите его побыстрее в камеру смертников и возвращайтесь. Там, наверное, уже во всю развлекаются с его чистокровным дружком, а я не хочу пропускать такое веселье, – произнес начальник охраны и поспешно вышел из каземата.
Гарри подхватили под руки и потащили к выходу. Парень, после оглашения чудовищного по своей жестокости приговора и последующего за ним изнасилования, находился в шоковом состоянии. Но тут до него дошел страшный смысл слов, оброненных тюремщиком – в соседней камере сейчас насиловали Драко!
– Нет! – вдруг закричал Поттер и рванулся с такой силой, что его с трудом удержали. – Не трогайте Малфоя, сволочи! Это я блядь, меня ебите, только не его! – кричал развенчанный герой магического мира, вырываясь из крепкого захвата с силой удерживающих его здоровых мужчин, которые тащили его по гулкому, темному коридору, и вопли парня эхом отдавались от мрачных стен.
– Делайте со мной все, что хотите, суки, только отпустите Малфоя!