Время – беспощадный прокурор

На фонарном столбе, напротив здания ВОХРа, висел небольшой листок бумаги, на котором было написано, что потерялся щенок восточно‑европейской овчарки чепрачной масти. Здесь же телефон и время, когда лучше застать опечаленных хозяев.

Бумага приклеена накрепко – ветер не сорвет, и даже если бы объявился желающий очистить бетонный столб от подобного мусора, то у него вряд ли бы что получилось. Вот только разве что соскоблить. Но на это нужно время и непомерное усердие.

Захар остановился у столба, прочитал объявление один раз, потом второй, запоминая время, и направился в сторону ворот. Выглядел он озабоченным, как будто его всерьез тронула судьба осиротевшего щенка. Однако за бесхитростным текстом пряталось нечто большее: Кузьмич срочно звал его к себе и назначил время, когда следует явиться.

Подобную связь они применяли и раньше, но прежде не случалось, чтобы записку формулировали в столь категоричной форме. А это означало одно – случилось нечто серьезное.

Федосеев в последнее время выглядел приветливым, даже обходительным, много шутил и балагурил. Такими же безмятежными выглядели и остальные охранники.

Ничто не напоминало о недавнем инциденте, и их отношение больше смахивало на дружеское.

Даже Ворона выглядел радушным и как‑то даже пошутил насчет их прошлой заварушки.

Захар с трудом дождался конца смены и заторопился в магазин. Кузьмич, выложив «кресло» из пластмассовой тары, покуривал, внимательно наблюдая за огромным рыжим котом, обтирающимся о шершавый деревянный штакетник.

Захара он встретил лениво, не вставая, протянул натруженную ладонь и сдержанно обронил:

– К тебе человек должен подойти. – И, посмотрев на часы, добавил:

– Через две минуты.

– Кто такой? – насторожился Маркелов.

– Из прокуратуры. Следователь по особо важным делам.

Внутри Захара что‑то неприятно екнуло.

– Что случилось? Сейчас не самое лучшее время для объяснения с прокуратурой.

– Честно говоря, я и сам не знаю, – пожал плечами Кузьмич. – Кстати, вот он и сам идет, – он показал взглядом на молодого мужчину лет тридцати пяти в сером неброском костюме. – Я с ним знаком немного, – неопределенно протянул Кузьмич, не вдаваясь в подробности, – и воспоминания о той встрече у меня не самые теплые. Будь с ним осторожен, он хоть и молодой, но настоящий волчара! Если где‑то оступишься, так он тебя живьем проглотит. Этот парень один из немногих, кто посвящен в операцию.

Человек в сером костюме выглядел доброжелательным, даже чересчур: поздоровался с Кузьмичом, представившись Володей, сильно и с улыбкой тряхнул руку Захару, после чего, устроившись здесь же на ящиках, сдержанно сообщил:

– Решено было еще раз пересмотреть ваше дело, назначили меня. Хочу вам сказать откровенно, вскрылись кое‑какие новые подробности, о которых вы умолчали. И от вашей искренности зависит, как дело будет разворачиваться дальше.

– Понятно, – невесело протянул Маркелов. – А полковник Крылов знает о вашем визите?

– Да, он в курсе. Но мы решили установить истину на этом этапе, чтобы в дальнейшем не вышло еще большей ошибки.

Со стороны все выглядело невинно: собрались мужички, чтобы покурить, и, наверное, договорятся о распитии на троих бутылочки «Столичной».

– Что именно вы хотите от меня услышать?

– Для начала расскажите вкратце, как обстояло дело. – Маркелов вопросительно посмотрел на Кузьмича, который уже собрался вытащить вторую сигарету. – Он может остаться, – и, улыбнувшись, добавил:

– Да и для конспирации это будет очень удобно.

– Если сначала… – безрадостно начал Маркелов.

– Да, сначала.

– Я тогда только что из Чечни прибыл … – Захар неожиданно умолк, помрачнев.

– Продолжайте, – мягко настоял следователь.

– Мы едва с поезда выгрузились, а тут прибегает посыльный и говорит, что на Соколиной горе один отмороженный захватил троих заложников, требует деньги… кажется, сто тысяч долларов, наркоту и самолет. Меня тут же посадили в машину и отправили туда. Помнится, это было общежитие. Оно уже было оцеплено милицией, никого не пускали. Захват заложников произошел где‑то на верхнем этаже…

– Почему направили именно вас?

Маркелов пожал плечами:

– Наверное, потому, что считали меня лучшим. У меня был большой боевой опыт. В Чечню я ездил пять раз, и все время снайпером. Так получилось, что я имел самые высокие показатели в подразделении.

– Ладно, что было дальше?

– Решено было тянуть время, чтобы я успел выбрать позицию. Близлежащие дома не подходили. Мне же понравилась одна многоэтажка в трехстах метрах от общежития. Я направился туда, залег на крыше и стал выбирать удобный момент для выстрела.

– Почему же вы его так долго выбирали? – Володя выглядел слегка раздраженным.

Маркелов удивленно посмотрел на следователя.

– Так вы знакомились с делом или нет? – резковато поинтересовался Захар. – Он же все окна задернул занавесками. Оставались лишь небольшие щели, именно через них я и должен был выстрелить. Нужно было работать аккуратно, иначе я мог задеть заложников.

– Давайте дальше, – несколько смилостивился Володя.

– Так вот, я занял позицию и стал ждать. Омоновцы должны были ворваться в квартиру после моего выстрела. У меня была рация, и мы постоянно держали связь. Я знал, что они находятся за дверью и ждут моего сигнала. По нашему предположению, к окну он должен был подойти после того, как ему сообщат о подвезенных деньгах и машине. Он должен был лично убедиться в том, что его не обманывают. Нельзя было рассчитывать на то, что он распахнет занавески, скорее всего он будет смотреть через щель, и в это время нужно было его достать.

– Подъехала машина, привезли деньги, он подошел к окну и простоял там ровно минуту. Почему же вы не выстрелили? – слегка повысил голос Володя.

Маркелов почувствовал себя на суде, где беспощадный прокурор требует для него смертной казни.

– Я уже объяснял, что у меня произошла осечка, а времени, чтобы перезарядить винтовку, не хватило.

– Ваше счастье, что во время той операции никто не погиб и ОМОН оказался на высоте, – объявил приговор Володя. – Лично для вас это могло закончиться очень плачевно.

Кузьмич старался не смотреть на Володю, похоже, что он углубился в собственные, не самые приятные воспоминания.

– Я достаточно пострадал, – неожиданно вспылил Маркелов, – чего вы мне душу вытягиваете!

– А ты не повышай на меня голос! – строго предупредил Володя. – На то я и поставлен, чтобы следить за такими, как ты. – Улыбка у него была неприятная. Так и хотелось съежиться под его колючим взглядом. – Вы можете еще что‑нибудь добавить? – Тон его сделался официальным, как будто разговор происходил не среди развалов пластмассовых ящиков, а в казенном кабинете прокуратуры.

– Нет, – коротко, как отрубил, ответил Маркелов. Володя медлил, продолжая щупать колючими глазами Захара, словно предоставлял ему время одуматься. Продолжалось это недолго, секунд десять‑пятнадцать. И решив, что отведенное время иссякло, кисловато улыбнулся и вытащил из кармана фотографию с гнутыми краями.

Внутри Маркелова все оборвалось. Он узнал фотографию. Точно такая же совсем недавно стояла у него на письменном столе, в обыкновенной картонной рамочке. На ней были запечатлены два молодых, не более шестнадцати лет, парня.

Улыбаясь в объектив, они выглядели счастливыми, и трудно было поверить, что уже через какой‑то месяц судьба разведет их в разные стороны, воздвигнув между ними непреодолимую баррикаду. Свою фотографию Захар спрятал на всякий случай. Этот снимок принадлежал второму парню. На обороте фотографии выведена короткая, но емкая надпись: «Матвею от Захара. Дружба навек». А если так, то Матвей не порвал эту фотографию, несмотря на все их разногласия, и хранил ее так же свято, как раскольник старинную икону.

– Узнаете?

В этот раз в голосе следователя послышалось сочувствие. Похоже, он понимал, что творилось в душе у Маркелова.

– Да.

– Почему же вы сразу не сказали на следствии, что знали человека, который захватил людей?

– Тогда я не думал, что это он, и готов был выполнить свою работу, как и обычно. Для меня это был всего лишь один из эпизодов. А потом, когда занавеска открылась всего лишь на мгновение, я узнал Матвея… и не мог выстрелить.

– Выходит, вы десять лет прожили в одном интернате?

– Да. Мы с ним были большие друзья. Потом он угодил за решетку, а я закончил училище. Больше мы с ним не встречались. Клянусь!

– Ладно, я вам верю, – спрятал Володя фотографию во внутренний карман пиджака. – Возможно, на моем месте следовало бы потребовать, чтобы вы написали рапорт на увольнение, но я исхожу из интересов дела в первую очередь. На эту операцию слишком много поставлено. И если хотите, я здесь не для того, чтобы разрушить, а наоборот, чтобы усилить команду. – Он сделал паузу, как бы давая возможность высказаться остальным, и, не получив возражений, продолжал более уверенно:

– Если мы раскопали эту фотографию, следовательно, ее могут вытащить на белый свет и другие. Если уже этого не сделали. Нужно поговорить с вашим другом. Он все о вас знает?

– Абсолютно! Мы с ним переписывались, но не встречались.

Громко хлопнув дверью, на крыльце появилась директорша. Захар отметил, что с момента их последней встречи она похорошела, избавившись от неприятных складок по бокам. Не исключено, что изменения в ее фигуре произошли не без участия майора Трошина.

– Кузьмич! – закричала женщина. – Ты что там себе перекур устроил? Водку привезли, а за тобой нужно бегать по всему двору.

– Сатана, а не баба, – чертыхнулся Ефим Кузьмич, по мне – так лучше могилы копать, да и поденежнее будет, – и, поднимаясь, добавил:

– Вы тут решайте без меня, а мне водку разгружать надо… Буду сейчас, чего разоралась! Твоим голосом только воронье пугать!

Володя не без улыбки посмотрел на удаляющегося Кузьмича. Похоже, что его проницательные глаза проникали в тайну грузчика.

– Это плохо. – Губы Володи неприятно сжались. – Если мы организуем вам с ним встречу, вы могли бы убедить его держать язык за зубами?

– Трудно обещать. За то время, пока мы не виделись, он стал совершенно другим. Я ведь тоже изменился. И то, кем я ему стал, наверняка ему очень не понравится. Он ведь с малолетки сидит, а там совершенно другой мир, другие законы. Кстати, а какое место он занимает в своем мире?

Володя слегка улыбнулся:

– А вот это уже вопрос по существу. В тебе заговорил профессионал. Вот здесь, хочу тебе сказать, заключается самое сложное. Несмотря на молодость, у него очень солидный послужной список. Ходит в пацанах, стопроцентный отрицала. В плане роста довольно перспективен, не исключено, что положением поставят. А там, глядишь, и в законные выбьется.

– Он всегда был серьезным парнем.

– Этого у него не отнимешь, – скривился Володя. – Мне так кажется, что тебе не удастся переубедить его. Если правда вскроется, то он потеряет нечто большее, чем перспективу роста. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да.

– Буду с тобой откровенен, если разговор не получится, то он просто должен будет исчезнуть… Да, это так. На карту слишком много поставлено. Скажем, его могут зарезать где‑нибудь на пересылке или застрелить во время побега.

Захар проглотил горький спазм:

– Хорошо. Я готов переговорить с ним хоть завтра. Он, кажется, во Владимирском централе?

Володя отрицательно покачал головой:

– Не годится. Слишком поздно. Переговорить ты с ним должен сегодня. Через два часа. Он уже вторые сутки находится в Бутырке, предупрежден и ожидает тебя, – и, сделав паузу, добавил:

– Мне показалось, что с нетерпением.